Вячеслав Рыбаков. Официальная страница


	ПУБЛИЦИСТИКА

	Идея межзвездных коммуникаций в современной фантастике Иде я! А теперича иде я? Адюльтер — дело государственное Фантастика как религиозная литература Камо вставляши? Письма к А. Лурье Некрасиво защищаться не запретишь По поводу статьи А. Лурье "Время занавешивать зеркала" Рыбаков празднует повышение Избранные места из переписки со всеми Архипелаг Атлантида Мораль и право - день чудесный... То, чего не было, - не забывается... Клеветникам Ордуси КНДР против СССР Русский с китайцем... и египтянином, и еще много с кем... на одной планете навек Интервью "Вестям" Если выпало в империи родиться - лучше сразу с перепугу обмочиться? Жизнь сама плыла нам в руки... Ах, эта страшная идеократия!

	Данная статья была написана для петербургской газеты "Час пик" как сокращенный и фриволизованный вариант соответствующей научной статьи, принадлежащей перу того же автора. Слегка сокращенный текст этой статьи был опубликован в газете пару лет назад. Основной же текст увидел свет во втором выпуске научного альманаха "Петербургское востоковедение", в 1992 г.


	АДЮЛЬТЕР — ДЕЛО ГОСУДАРСТВЕННОЕ

	Известно, что настоящему мужчине больше подобает думать не о бабах, а, скажем, о благе государства, о печальной участи воинов, несущих службу на окраинах империи и о прочих возвышенных предметах. В средневековом Китае это отлично понимали. Тамошняя поэзия была куда как щедра на печаль об уехавшем друге или на сочувствие тяжким трудам царствующего императора, но почти не уделяла внимания предметам низменным. Однако, будучи реалистами, китайцы понимали также: чтобы о бабах поменьше думать, надо их побольше иметь. С этим было, в общем, неплохо. Полноценному отправлению парных семейных ритуалов — таких, как принесение жертв на могилах усопших предков мужа или продолжение мужниного рода — способствовала любимая и любящая супруга. Росту у мужчин сексуальной озабоченности и нездоровой похотливости, который мог бы, если закрывать на него глаза, довести и до супружеской измены, по мере сил препятствовали законные наложницы — число их ограничивалось только способностями доброго семьянина одеть их, обуть и обеспечить косметикой; ну и подчас еще, увы, характером главной жены... К услугам натур поэтических или просто высокотемпераментных были так называемые "цветочки" — сиречь девочки — из веселых кварталов. Плати — и наутро голова свободна для размышлений об участи страны или о правильной циркуляции инь и ян в мироздании. Наконец, не возбранялось осчастливить — так это и формулировалось в ту пору, я не ерничаю — какую-нибудь из своих рабынь; ну, а ежели у тебя даже рабов и рабынь нету, ничего полезного для блага государства ты не придумаешь, так что и голову тебе освобождать незачем, все справедливо... Но вот выкрутасы помимо перечисленных — это все-таки уже разврат. То есть — аморалка. То есть — уголовщина. А коли уголовщина, то получи по заслугам. Заслуги могли быть разными. Этим, собственно, нас не удивишь; и в нашей стране ходок, уестествивший дочку подчиненного, может совершенно не опасаться тех последствий, которые наверняка грозили бы ему, ухитрись он уестествить дочку начальника. Но в уголовном кодексе России об этой существенной разнице вы не найдете ни слова. Средневековые китайцы были в каком-то смысле честнее. В их уголовном уложении, написанном во времена знаменитой династии Тан — в восьмом веке нашей эры — все подобные разницы разобраны по косточкам. Точно зная, что люди не равны, потому что есть рабы и есть их владельцы, есть министры и есть рядовые граждане, есть родственники и есть чужие друг другу люди, есть, наконец, пожилые и есть молодые, творцы китайских церемоний сочли вопиюще несправедливым не обращать внимания на все эти факты. Чтобы наказание аморалки соответствовало самой аморалке, следовало все эти неравенства учесть. Если мужчина и еще не вышедшая замуж женщина, не имея на это никакой уважаемой государством причины, полюбовно кувыркались в сене, оба наказывались полутора годами каторжных работ. Для сравнения: теми же полутора годами наказывался буян, подравшийся с кем-либо и сломавший противнику два пальца или выбивший ему два зуба. Если женщина уже была замужем, ее проступок ущемлял законные права ее мужа на нее — а права эти дорогого стоили! Совершив, казалось бы, то же самое противоправное действие, что и ее незамужняя товарка, замужняя женщина вполне справедливо считалась более аморальной и, следовательно, более виновной. Ее закатывали в каторгу не на полтора, а на два года. Соблазнитель по тем же причинам оказывался значительно большим аспидом, нежели в предыдущем случае, и отправлялся в места не столь отдаленные на тот же двухлетний срок. Наличие или отсутствие у соблазнителя жены ни в первом, ни во втором случаях на ситуацию не влияло. С произволом государственных служащих в танское время закон сурово боролся. Соблазнение чиновником лично свободной женщины, так или иначе от него зависимой — ее муж, отец или брат могли служить в подчинении у этого чиновника, а может, какой-то ее родственник находился под следствием, которое данный чиновник вел, или сидел в тюрьме, которой он заведовал — наказывалось, если женщина была незамужем, двумя годами, если замужем — двумя с половиной годами каторги. Женщина же, если уступала домогательствам без сопротивления, наказывалась как обычно — полутора или двумя годами. С другой стороны, соблазненная могла принадлежать к числу не лично свободных людей, а так называемых лично зависимых — их прослоек в ту пору было довольно много, одни были и впрямь почти рабами, другие являлись чем-то средним между домашними слугами и самыми младшими членами данной семьи. Со своей лично зависимой владелец имел все права резвиться, сколько его душеньке угодно. С чужой же дело обстояло иначе, хотя спрос с обоих участников скоропалительной страсти все равно был не слишком строг. Если лично свободный удалец соблазнял особу из высших лично зависимых, оба наказывались сотней палочных ударов — по тогдашней шкале китайских наказаний это было на две степени легче, чем полтора года каторги. Для сравнения: ста ударами наказывался драчун, избивший кого-то всего-то лишь до крови. Если же девица была из низших рабынь, наказание было еще на одну степень меньше — девяносто ударов. Замечательны человеколюбие и философская обоснованность тогдашних китайских законов, сквозящие в следующем предписании — касающемся ситуации, когда оба голубка принадлежли к рабскому сословию. Мы в нашем гуманном обществе, так старательно блюдущем права человека — правда, далеко не всякого человека, но об этом нигде не записано в правовых скрижалях — давно привыкли, что за одно и то же действие разные люди получают разные наказания; но мы привыкли, что, чем более высокое положение человек занимает, тем менее строг к нему закон. Казалось бы, более естественного подхода и быть не может. В мрачном прошлом, однако, бывало иначе. Если раб соблазнял рабыню, оба наказывались по минимуму — девяноста ударами. Ведь как можно требовать от каких-то там лично зависимых, чтобы они были по-настоящему моральны? Какая, в самом деле, у рабов мораль? Пшик один, а не мораль. Коль скоро тела преступников, объединяясь при соитии, не взламывали разделявшие их классовые перегородки — что с них взять... Но вот если с ложа любви начинало припахивать восстанием рабов или иным каким путчем — закон хмурил брови. Нет, расстрелы без права переписки он все равно направо и налево не разбрасывал, равно как и в парламент преступников не отправлял надувать с праведным видом щеки — в те дикие времена юриспруденция еще пыталась вразумлять, а не запугивать и не поощрять. Но вразумление вразумлению рознь. Если некий лично зависимый ухитрялся успешно подбить клинья свободной женщине, которая ни с какого боку не являлась его хозяйкой, то он наказывался двумя или двумя с половиной годами каторги, в зависимости от того, какой прослойке лично зависимых он сам принадлежал. А надо помнить, что ежели та или иная, с позволения сказать, любовь случилась по обоюдному согласию, без насилия, то женщина, как правило, получала такое же наказание, как и ее соблазнитель. Если же соблазненная входила в семью, которой принадлежал данный лично зависимый, или же просто была замужем, то раб подлежал — чему бы вы думали? — вот! Наконец-то! Смертной казни через удавление. Относительно участи женщины в данном случае закон не говорит ничего, но, если иметь в виду общую установку, то ей тоже, видимо, светила вышка. Чуток строго, нет? Но, с другой стороны, если всерьез вдуматься: при живом-то муже — с рабом цветочки собирала! Кошмар! Однако угроза общесоциальным устоям, каковую могло представлять собою постельное восстание члена угнетенного класса, считалась тогда куда меньшим злом, нежели угроза устоям, так сказать, локально-этическим — а на них-то любое общество и держится. Если ребенок не выучился уважать отца, он никогда уже не выучится кого-то уважать. Если ребенок не научился любить маму, он никогда в жизни не сумеет кого-то полюбить. Если старший брат не привык бескорыстно оберегать младшего брата и служить ему опорой, ему потом никакими словами в башку не вдолбишь даже сами эти понятия — бескорыстная помощь, опора... И так далее. Эти и им подобные истины в средневековом Китае были юридически подкреплены самым тщательным и самым строгим образом. Потому что для китайца отнюдь не профсоюзы были школами коммунизма, а семья была школой... ну, в ту пору еще не коммунизма, конечно, а, скажем так — достойного человека поведения. Тот, кто соблазнил свою родственницу, пусть даже самую дальнюю, наказывался тремя годами каторги — то есть строже, чем раб, соблазнивший незамужнюю, но не являющуюся его хозяйкой свободную. Отнюдь не опасность кровосмешения подвигала танских законников на строгость. Ну какое кровосмешение могло возникнуть при любовишке с дочерью своей нынешней жены от ее первого брака или с наложницей своего отца? Преступления такого рода и назывались-то очень характерно: "внутренний хаос". Нарушение порядка в семье — вот чему танские правотворцы пытались поставить законами неодолимую преграду. Если некий шалун с извращенным мировоззрением отваживался соблазнить женщину, близкую к возрастной внутрисемейной вертикали, например, жену брата собственного деда, или, наоборот, жену собственного племянника, он наказывался пожизненной высылкой из родных мест на расстояние около тысячи километров. Это было уже серьезно. Осквернивший семью фактически лишался за это семьи, выбрасывался один-одинешенек в чужой мир. В ту пору тысяча километров этнически означала чужбину, все равно как теперь бы чеченца на всю жизнь укатали на Таймыр, или рижанина — в Узбекистан. Данная правовая защита распространялась на два поколения вверх от преступника и на одно поколение вниз — то есть на женщин поколения деда, поколения отца, собственного поколения и поколения сына. С нашей точки зрения, рассуждая здраво, попытка соблазнить молоденькую родственницу младшего поколения выглядит куда более вероятной, нежели попытка соблазнить родственницу поколения дедушки. Но, возможно, для жителя Тан в сексуальном контакте с женой, например, старшего брата деда (если она до сих пор жива) таился некий особо сладостный искус — шутка ли, на несколько минут самым что ни на есть действенным образом уравняться в правах с досточтимым предком! Возможно, это был куда более сильный стимул, нежели, скажем, юная привлекательность жены внучатого племянника... Ну, а если линия соблазнения совпадала с внутрисемейной иерархической вертикалью, на четыре поколения вверх или на четыре вниз — то есть от жены прапрадеда до жены праправнука — виновные во "внутреннем хаосе" подлежали опять-таки смертной казни через удавление. В наше время есть немало людей, которые мечтают, чтобы государство законодательным путем, через милицию и суд, превратило людей в ангелов. В Китае более тысячи лет назад их мечты попытались осуществить. Там раз и, казалось, навсегда решили, что государство должно быть моральным — некоторые старательно не занимающиеся реальной политикой демократы и демократки призывают к этому наше государство по сей день — а, следовательно, должно стоять на страже морали. Следует помнить опыт братьев-китайцев. Все вышеперечисленные законы закономернейшим образом возникли из попыток средствами государственного насилия этически усовершенствовать человека. В определенном смысле законы эти действительно были вполне справедливы, и даже вполне уважали права человека — так, как их в ту пору понимали. Но права человека всегда понимаются по-разному в зависимости от эпохи и культуры. Тот, кто требует от государства исключительной и незапятнанной моральности, должен отдавать себе отчет, что требует от него последовать по стопам любезных моих танских китайцев и скроить по меркам наших идеальных представлений о всяких там правах законы на все, в том числе и самые интимные, ситуации нашей многосложной жизни. Демократические трибуны и в особенности трибунши частенько не замечают в своем благородном пылу, как ставят себя на одну доску с теми, кто, читая сию статью, будет думать: а ведь неплохо желтопузые все организовали, только мягковато маленько — ноги бы им всем повыдергать, шалавам да трахальщикам!.. Но если это — демократия, то я — китайский император.

	Оставьте свои пожелания, предложения, замечания. © В. М. Рыбаков, 1999-2001 © "Русская Фантастика", 1999. © Miles, дизайн 1999 Веб-мастер - Miles Корректоры - Б. Швидлер, И. Борисова

	Страница существует с мая 1999 года. Любое использование материалов данной страницы возможно исключительно с разрешения авторов.