| |
Данная статья была написана по предложению
прекрасного петербургского писателя и моего доброго знакомого
Александра Мелихова, в качестве отклика на его статью "Состязание
технологий и состязание грез", опубликованной в "Литературной
газете" (http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg182004/Polosy/art5_1.htm).
Малый (примерно половина объема) вариант этой статьи я отправил
в "Литературную газету" через несколько дней после того,
как Саша мне позвонил и попросил откликнуться. Как я и ожидал,
никакого ответа из "Литературки" не последовало. Тем
не менее, кому-то данный текст, возможно, покажется интересным.
Александр
Мелихов не зря так любит цитировать полемически заостренную фразу
из своей относительно ранней книги "Исповедь еврея"
о том, что "Любой Народ... создается не общей кровью или
почвой... а общим запасом воодушевляющего вранья". Ему действительно
удалось поймать и сформулировать здесь очень важную вещь. В свое
время, в одной из статей 1995-ого года, опубликованной в следующем
году в питерском журнале "Нева", я тоже уже откликался
на высказанную им мысль, одновременно, как водится, по-своему
развивая ее: "Термин "вранье" - очень эмоциональный
термин. Он сразу вызывает тошноту по отношению ко всему, что им
обозначают. Но есть вранье, а есть вранье. Если человеку с младых
ногтей, лишив его и толики воодушевляющего вранья, долдонить одну
лишь правду, а именно: нет правды на земле, но правды, дружок,
нет и выше - останется он человеком? Был такой фильм: "Новые
приключения Кота в Сапогах": в нем злой интриган Кривелло
изводил юную принцессу посредством постоянного чтения ей вслух
произведений типа "Чудовища вида ужасного схватили ребенка
несчастного..." И почти извел-таки, да спасли венценосную
посредством порции воодушевляющего вранья: физкультура помогает
от всех болезней".
Тут я, конечно, тоже
полемически заострился.
Дело в том, что польза
физкультуры - не совсем вранье. Так же, как не совсем вранье -
наличие чудовищ, то бишь, в данном случае, болезней. Правда будет
заключаться в том, что, хотя физкультура спасает здоровье отнюдь
не всегда, без нее здоровья не станет наверняка. Для тех, кому
физкультура поможет, фраза про ее чудесные способности окажется
правдой, а для тех, кому не поможет - враньем. Но если бы фраза
эта не прозвучала вовремя, померли бы и те, и другие.
Тот, кто призывает нас
не верить красивым сказкам и не творить себе мифов, а жить только
по так называемой правде, неявным образом приписывает себе божественные
способности знать будущее и точно представлять себе, что именно
окажется правдой, а что нет. Великая ли и наивная гордыня его
на это подвигает, или вполне осмысленное желание, так сказать,
заниматься физкультурой одному, тайком, чтобы стать самым крепким
и красивым в мире кашляющих хилятиков - неважно; и то и другое
неприглядно. Впрочем, второе, конечно, непригляднее - и распространеннее.
История настолько сложна
и многолика, что для создания национальных мифов отнюдь не обязательно
врать. На деле все просто выдергивают из истории те грани правды,
которые им по душе. Грубо говоря: высокодуховны, бескорыстны и
храбры ли русские? Конечно! А ленивы ли они и тупы? Да разумеется!
Национальный характер - сложнейший сплав качеств, в котором недостатки
есть лишь порождения достоинств, а достоинства - порождения недостатков;
подчеркиваю: даже не продолжения, а именно порождения (потому
что, скажем, бескорыстие зачастую порождается непрактичностью,
стало быть, умственной ленью, а леность - благородным нежеланием
суетиться и тратить жизнь на бесконечные пустяки). Однако же для
человека восторженного первый набор будет непреложной истиной,
а второй - вражьей клеветой. А для человека ненавидящего второй
будет чистой правдой, а первый - гнусным враньем русопятов.
Однако беда, к сожалению,
в том, что для выживания нации отнюдь не все равно, на чем делает
акценты господствующий миф.
Если развить полемически
заостренную мысль Мелихова, можно сказать, что "Любой Народ
уничтожается, если начинает верить достаточно большому количеству
деморализующего вранья". А как иначе? Если уж мы предположили,
например, что кислород необходим для жизни, нам ничего не остается,
как с той же степенью вероятности предположить, что отсутствие
кислорода достаточно для смерти.
Можно сформулировать
и гораздо строже. Я уже приводил это замечательное высказывание
в своем романе "На чужом пиру" и не откажу себе в удовольствии
процитировать А. Боземан вновь: "Политические системы - это
преходящие средства достижения целей, находящиеся на поверхности
цивилизации, и судьба каждого сообщества, объединенного в языковом
и духовном отношениях, в конечном счете зависит от выживания определенных
первичных структурирующих идей, вокруг которых объединяются сменяющие
друг друга поколения и которые таким образом символизируют преемственность
общества".
Для науки это азы.
Если народ начинает
заниматься исступленным самобичеванием и повторять изо дня в день:
я плохой, я гнусный, я жестокий, то, во-первых, как оно обычно
бывает и среди отдельных людей, тот, кто вдруг в минуту тяжелой
депрессии или страшной неудачи уверился, что все делал в жизни
неправильно, и никакой пользы окружающим от него не было и быть
не может, и перед всеми-то он виноват - никогда из депрессии не
выберется, никогда неудач не превозможет, и будет до самой смерти
идти на поводу других. Чего изволите? Поучите дурака, Христа ради!
А во-вторых, со стороны
окружающих он таким образом отнюдь не добьется ни уважения, ни
сострадания; напротив, как оно опять-таки обычно бывает с людьми,
окружающие народы с удовольствием потрут ладошки и ответят: ну
конечно, плохой, мы всегда это подозревали! Хочешь стать хорошим?
Раздевайся!
Полагать, как это сейчас
частенько делается, будто любовь к Родине можно просто купить
ростом благосостояния, будто веру в то, что твой народ благороден
и мужественен, а твоя страна достойна лучшего будущего, которое
сама себе изберет и сама себе построит, можно заменить просто
хорошей зарплатой - либо крайняя наивность, либо слегка замаскированная
подлость. В лучшем случае это свидетельствует лишь о том, что
дающий такие рецепты мечтает единственно о повышении личного денежного
довольствия, но, сам же ощущая убожество своей позиции, старается
и остальных привести к тому же знаменателю. Как известно, лист
легче всего спрятать в лесу - а украденные доллары в проверенном
банке.
Означенная вера не имеет
ничего общего, скажем, с известной формулировкой американских
нацистов: "пусть моя страна неправа - но это моя страна".
Практика показывает, что у нас именно те, кто с изрядной долей
наивности и идеализма думает о своей стране хорошо, куда реже
и неохотней мирятся с ее ошибками и недостатками, нежели те, кто
махнул на все рукой и готов заниматься чем угодно, лишь бы платили
как следует. Не бывает стыдной работы - бывают стыдные оклады,
говорят они, и таким образом утверждают, что, скажем, работа наемного
убийцы куда престижней работы ученого. Нам это надо?
А вот им, видимо, надо.
Даже у человека бывают
враги. "Настоящий творец сам создает себе врагов", -
с гордостью писал в свое время Станислав Ежи Лец и был абсолютно
прав. Но если у столь мелких и незначительных объектов мироздания,
какими являются люди, и то есть противники, конкуренты, недоброжелатели
и так далее - то тем более они неизбежно должны быть у столь мощных,
неповоротливых и, что греха таить, весьма бестактных образований,
как государства. Нечего стесняться признавать этот факт.
Разумеется, времена
феодальные прошли; это уже не те враги, что были, например, во
времена Гамлета или античных трагедий. Погибну, но отмщу… Пусть
мне будет плохо, но честь моя будет восстановлена… Нет, сейчас
враждебные акции отнюдь не носят столь нематериального и возвышенного
характера. Скорее они подобны дрязгам карьеристов в одной фирме
или в одном НИИ. Сделать мелкую гадость, тайком перекупить какие-нибудь
акции, обойти на повороте при получении гранта, пустить слушок
о том, что такой-то - развратник, такой-то - вор, а такой-то -
бывший стукач…
Обратите внимание: среди
прочего и - пустить слушок.
Конечно, есть еще отдельные
инвалиды борьбы с коммунистической диктатурой, для которых что
для России и ее народа плохо - то прогресс и торжество цивилизации,
а что хорошо - то контрнаступление тоталитарной реакции и вспышка
руссофашизма. Но к ним, мне кажется, надо относиться с пониманием
и даже состраданием. Поменьше им возражать и прятать от них спички.
Однако главным-то образом в основе нынешней борьбы лежат простейшие,
как амебы, материальные интересы: нефть, космические и оборонные
технологии, ученые головы…
Надо помнить об этом,
когда какой-нибудь юноша бледный со взором горящим или, наоборот,
исстрадавшаяся от вполне реальных былых репрессий пожилая дама
начинают вдруг страстно грузить: Россия в течение веков нескончаемо
лила кровь окружающих народов и причиняла им одни лишь страдания…
Ведь это тоже миф, а
значит - тоже идеология, да еще какая.
Знаменитый в свое время
психолог Леви в одной из своих замечательных популярных книжек
описывал тест. Сумасшедшему показали набор различных часов: будильники,
наручные, настенные… Потом спросили: "Что у этих предметов
общего?" Он ответил: "Они все круглые". И далее
Леви комментирует: "Логично? Логично. Но это не наша логика".
Чуть перефразировав
этот блестящий пассаж психолога, можно сказать: "Мифологично?
Мифологично. Но это не наша мифология".
Не хочу быть голословным.
И не хочу опускаться до разборки с людьми, память о которых их
не переживет, имена которых уже два-три года спустя после шумихи
мало кто помнит. А вот умный, добрый и, уж в этом-то не может
быть никаких сомнений, действительно бескорыстнейший из антисоветчиков
медленно тонущей в ледовитом океане памяти позднесоветской эпохи
- академик Андрей Дмитриевич Сахаров. Великий человек. Человек-легенда.
Вот его "Воспоминания" в двух томах (изд-во "Права
человека", Москва, 1996).
Читать эту огромную
книгу почти невыносимо. Оторопь берет прежде всего от действий
наших уже тогда довольно многочисленных начальников. Гнусность,
пришибленная и безграмотная жестокость дорвавшихся до власти ничтожеств,
полное непонимание происходящего в стране и в мире - и полное
отсутствие воли с ним, с этим происходящим, всерьез померяться
силами… Даже из совсем не политологической книги личных воспоминаний
делается предельно ясно, что удержать страну наши якобы компетентные
товарищи никак не могли. Все у них было "ни два, ни полтора".
Все-то они хотели и на сосну залезть, и зад не поцарапать. Ни
малейшей уверенности в своем деле и своей правоте не было у них,
и оттого злились они куда больше, чем следовало б; а потому они
и честно спорить с диссидентами не могли, а тем более - не могли
адекватно реагировать на приносимую диссидентами пользу (хотя
бы в деле привлечения внимания к несправедливым приговорам по
уголовным делам - а кажется, чего проще!). И оставить диссидентов
в покое они не решались, и обработать их, прости Господи, быстро
и решительно, по-сталински (в чем их, кстати, диссиденты бесперечь
обвиняли) кишка у них была тонка. Зато из года в год мелко злили
и делали рекламу; не только им, но - увы, соответствующую - и
себе. Многим начальникам уже тогда начало хотеться, чтобы Запад
их любил. Плевать, что свои не любят, свои-то все равно никуда
не денутся, да и проку со своих немного, а вот Запад!.. Там настоящие
деньги, там настоящие шмотки, там настоящие бордели и прочая Коста-Брава…
А Запад, непонятливый, любил не их, а диссидентов - и они, похоже,
ревновали до умоисступления. Чего стоит хотя бы снос будки телефона-автомата
близ сахаровского дома, чтоб Боннэр было трудней вызывать неотложку!
Или как горстку демонстрантов у памятника Пушкину (которых, не
обрати на них власть внимания, никто бы и не заметил) стали засыпать
комьями грязного снега из нагнанных со всей Москвы снегоочистителей!
Ну сволочи же! Просто мелкие остервенелые пакостники! Как на коммунальной
кухне: в кастрюлю соседу плюнуть, ершик припрятать… И это - служба
национальной безопасности великой державы!
Есть афоризм: это хуже,
чем преступление - это ошибка. Наши деятели в течение десятилетий
совершали разом и то, и другое - ошибочные преступления, а, стало
быть, дальше уж ехать было некуда. Единственным результатом их
идеологической работы была прогрессирующая радикализация и, не
побоюсь этого слова, маниакализация правозащитного движения -
да и вообще всех интеллектуалов внутри и вне СССР. Ничего, кроме.
Как будто они дразнили людей нарочно, с целеустремленностью почти
завидной; но на самом деле это была просто глупость, нескончаемая
и системная оттого лишь, что один начальник был не умней другого,
а тот, кто приходил им обоим на смену, был того же инкубатора.
Уже по тому, что в своей
жалкой схватке с естественными потребностями людей перемещаться,
мыслить, чувствовать и не соглашаться им приходилось волей-неволей
(а часто - волей, с удовольствием) апеллировать к худшим человеческим
качествам: трусости, подлости, холуйству, способности предавать
друзей и родственников, стремлению унижать тех, кто уважаем, было
понятно, что у них нет будущего; двадцатый век с его потрясениями
убедительно продемонстрировал, что жизнеспособен лишь тот режим,
который в достаточной степени опирается (и умеет ставить их себе
на службу) на светлые качества сложнейшей человеческой природы.
Но вот другая сторона,
так сказать, баррикады.
"…Я как-то услышал
разговор о недопустимости проявить "слабость" по отношению
к крымским татарам, "рвущимся в Крым".
- Крым - территория
государственного и международного значения.
Разговаривая в своем
кругу, чиновники откровенно указывали на истинную причину совершающегося
беззакония. Я не выдержал и повернулся к говорящим с восклицанием:
- Но ведь это их родина!"
(с. 411; все цитаты и, соответственно, нумерация страниц относятся
к первому тому).
"Несколько слов
о том, как я отношусь к палестинской проблеме в целом. Несомненно,
каждый народ имеет право на свою территорию - это относится и
к палестинцам, и к израильтянам, и, скажем, к народу крымских
татар. После трагедии, разыгравшейся в 40-х годах, палестинцы
стали объектом манипулирования, политической игры и спекуляции…
Давно можно было бы расселить беженцев по богатейшим арабским
странам…" (с. 529).
То есть все народы -
и крымские татары, и израильтяне - имеют право на свою территорию,
потому что это их родина, и не давать им жить на родине - беззаконие;
но палестинцев надо депортировать в богатейшие арабские страны.
И это походя, между делом, как о чем-то простом и естественном,
заявляет великий гуманист, чье мнение было объявлено голосом совести
страны; не в пылу спора говорит, не по запальчивости, но в выверенном
тексте не раз переписывавшейся и редактировавшейся книги. И даже
не чувствует, что в двух соседствующих фразах высказал две прямо
противоположные позиции: одну - красивый и безгрешный трюизм,
и другую - конкретный рецепт решения конкретной политической проблемы,
причем рецепт предельно ОДНОСТОРОННИЙ. И как с человеком, например,
спорить, вообще что-то обсуждать, или, наоборот, почтительно следовать
его советам, если он сам в собственных высказываниях подобных
противоречий ДАЖЕ НЕ ЗАМЕЧАЕТ?
Или вот.
Снова о чудовищной депортации
крымских татар. "Причиной депортации было объявлено сотрудничество
крымскотатарского народа с немцами во время оккупации Крыма. …Несомненно,
однако, что делать ответственным за индивидуальные преступления
- если они имели место - целый народ недопустимо ни во время войны,
ни спустя почти сорок лет!" (с. 463). "Днем я ездил
в троллейбусе и мог убедиться, как относятся литовцы к русским…
Как только я садился на сиденье рядом с литовцем или литовкой,
они демонстративно отворачивались или пересаживались на другое
место. Несомненно, они имеют на это право" (с. 631).
То есть возлагать ответственность
на какой-то народ за индивидуальные преступления его представителей
- нельзя, но возлагать ответственность на всех русских за зверства
интернационального коммунистического режима - "ЕСЛИ ОНИ ИМЕЛИ
МЕСТО" - можно и вполне правомерно ("имеют на это право").
А вот беседа Сахарова
и Боннэр с женой Солженицына.
"[Она - В. Р.]
сказала: как я могу… придавать большое значение проблеме эмиграции,
когда… в стране так много гораздо более важных, гораздо более
массовых проблем? Она говорила, в частности, о том, что миллионы
колхозников по существу являются крепостными, лишены права выйти
из колхоза и уехать жить и работать в другое место. По поводу
нашей озабоченности [дать детям образование за рубежом - В. Р.]
Аля сказала, что миллионы родителей в русском народе лишены возможности
дать своим детям вообще какое-либо образование. Возмущенная дидактическим
тоном обращенной ко мне "нотации" Натальи Светловой,
Люся воскликнула:
- На…ть мне на русский
народ! Вы ведь тоже манную кашу своим детям варите, а не всему
русскому народу.
Люсины слова о русском
народе в этом доме, быть может, звучали "кощунственно"
[в кавычки слово "кощунственно" поставил почему-то сам
академик - В. Р.]. Но по существу и эмоционально она имела на
них право" (с. 577).
Опять "имела на
это право"… Причем не только эмоционально, но и ПО СУЩЕСТВУ.
Причем эти слова звучат "быть может кощунственно" только
"в этом доме", стало быть, есть дома, где они звучат
отнюдь не кощунственно, а вполне нормально… Причем сам Сахаров
настолько с этими словами согласен, что счел своим долгом процитировать
в своих мемуарах, хотя никто его за язык не тянул.
И это общечеловеческие
ценности? Защита прав человека? Простите, какого именно человека?
Любого или нет? Нет. Очевидно - нет. Стало быть, это неосознаваемая
самим ее носителем, но оттого - еще более неприкрытая и жестокая
идеология, которую, боюсь, если бы в качестве козлов отпущения
оказались избраны, скажем, те же татары, литовцы или израильтяне,
всяк демократ без особых колебаний мог бы (да просто долгом своим
почел бы! и был бы прав!) отнести к нацистским. Хотя сам Сахаров
совершенно искренне был уверен, что ненавидит фашизм во всех его
проявлениях.
Насчет народа там вообще
очень странные представления. Вот, скажем: "Адвентистов…
преследовали при Победоносцеве, но несравненно более жестоко -
при советской власти. Причина - их принципиальная независимость
от власти. Хотя адвентисты не уклоняются от призыва в армию, но
отказываются давать присягу и брать в руки оружие… Очень многие
адвентисты живут на нелегальном положении под ложными фамилиями,
зарегистрированные браки их фиктивны… естественно, что в такой
обстановке вырабатываются и отбираются стойкие, надежные характеры.
Еще в Москве к нам приходил один из них…, очень понравившийся
и Люсе, и мне. Теперь я увидел их уже в "массе". …И
очень рад, что мне удалось прикоснуться к живому народному духу"
(с. 738-739).
Вот где для Андрея Дмитриевича
народный дух.
А что о просто народе?
Как таковом, действительно в "массе"?
Практически ничего.
Просто нет такого. Я нашел лишь одно значимое (помимо уже цитированной
реплики Елены Боннэр) упоминание: "Может, это покажется кому-то
наивным и поверхностным [даже такую реплику академику показалось
необходимым предварить извинением и продемонстрировать готовность
признать свою неправоту - В. Р.], но… когда я вспоминаю некоторых…
людей, с которыми меня столкнула жизнь, мне начинает казаться,
что этот несчастный, замордованный, развращенный и спившийся народ,
который сейчас даже и не народ в прямом смысле слова, все еще
не совсем пропал…" (с. 715).
И анализировать-то эти
слова неловко. Все сам сказал. Не народ - и баста.
А далее: "Не величие
исторического пути нации, не православное религиозное возрождение,
не сопричастность к революционному интернационализму - все это
не то, все это иллюзии, когда говорят о народе. Но простое человеческое
чувство, сопереживание чужой жизни, жажда чего-то более высокого,
чего-то для души. Эти искорки еще есть… Что-то с ними будет? Как
в общенациональном плане - не знаю, да и важно ли именно это?
Но в личном, общечеловеческом плане я уверен, что эти искры будут
гореть, пока существуют люди" (там же).
Как говаривал Санчо
Панса: "Как это красиво, сеньор кавалер, чтоб я околел…"
Но если посмотреть поконкретнее?
Помимо роскошной концовки, что сродни прекрасному зачину о том,
будто все нации имеют право на территорию, ибо она их родина (после
которого идет конкретное предписание, кому именно родина полагается,
а кому нет), - что тут на самом деле написано?
Во-первых. Сохранится
ли российская нация - неважно.
Во-вторых. Людям надо
иметь что-то высокое для души, но иметь в подобном качестве величие
исторического пути нации, православное религиозное возрождение,
сопричастность к революционному интернационализму нельзя, запрещено,
потому что это иллюзии (вот уже прямо к нашей теме). К перечню
иллюзий, приняв во внимание пункт один, можно добавить и стремление
к сохранению россиян как народа - это тоже для души не годится.
Для души можно только сопереживать чужой жизни (согласен!) и…
И все.
Да нет, не все. Православие
для души нельзя, иллюзия, а вот адвентизм - можно, там живой народный
дух и, надо полагать, безо всяких иллюзий. А в чем он заключается?
В постоянной оппозиционности, в программном несоблюдении законов
страны, в которой ты живешь - больше никаких положительных свойств
идеологии адвентистов академик не упоминает.
То есть, помимо индивидуального
человеческого сострадания, в качестве единственного объединяющего
духовного фактора рекомендуется враждебность государству. Больше
для души ничего не иллюзорного не бывает. А в таком рассоле и
сострадание переквашивается в сострадание исключительно тем, кто
гоним государством - и, стало быть, стоит только кому-либо как-либо
нагадить государству, чтобы оно ощерилось (стоит ли говорить,
что оно щерится НЕ ТОЛЬКО за любовь к людям), как, хошь ни хошь,
надо ему сострадать. А остальные, законопослушные, и без сострадания
обойдутся.
С каким уважением и
восхищением описывает Андрей Дмитриевич Сахаров поведение Сергея
Адамовича Ковалева на суде. Когда публика в зале отреагировала
без сочувствия, смешками, тот крикнул: "Я не буду говорить
перед стадом свиней!" (с. 633).
Вот квинтэссенция правозащитной
идеологии. Все люди имеют право на убеждения, но те, кто не имеет
диссидентских убеждений, людьми не являются…
Конечно, в ту пору очень
многое оправдывалось тем, что инакомыслящие были НА СУДЕ, а их
оппоненты, в лучшем случае - В ЗАЛЕ СУДА. Если не по существу
оправдывалось, то хотя бы эмоционально. Но теперь - мы все на
суде.
На суде друг у друга.
На суде у истории. А поэтому ныне, ежели у кого (попробуем представить
метафору знаменитого романа Достоевского буквально), что-то лишнее
отросло на голове, нимб страдальца сих новообразований уже не
прикроет...
Ладно, хватит. Бог с
ним, с Андреем Дмитриевичем. Светлая ему память. Я ведь это все
говорю отнюдь не с тем, чтобы встроиться в кильватер тупой советской
пропаганды тех времен и в очередной раз гневно заклеймить гения
и великомученика по столь любимому у нас и при тоталитаризме,
и при демократии принципу "Ай, Моська!.." Я хочу показать:
именно мыслящий человек не может мыслить вне идеологии, а стало
быть - вне некоего мифа, неких мифических априорных приоритетов,
априорных восхищений, состраданий и обид, которые она неизбежно
подразумевает. Если ему кажется, что он свободен от идеологических
шор и просто отстаивает нечто вечное и абсолютное - это, как правило,
значит лишь то, что он свободен от идеологии, господствующей в
данный момент в данном месте. Только и всего. На самом деле от
идеологии более или менее свободна лишь физиология. Непонимание
этого факта может привести к объективной нечестности даже того,
кто субъективно порядочен и честен в степени, максимально возможной
для человеческого существа. И к тому же, искренне полагая, будто
его взгляды не идеологичны, а общечеловечны, такой человек может
начать их по доброте душевной навязывать и всерьез гневаться на
тех недочеловеков, которые с ним не соглашаются и тем самым не
хотят становиться настоящими людьми. Идеолог, понимающий, что
он идеолог, осуществляет такое навязывание осознанно - и, следовательно,
если он порядочный человек, может его не совершать, может знать
черту, на которой надо остановится в стремлении убедить собеседника
и оппонента; он знает, что его убеждения - не более, чем удел
группы. Общечеловек, даже самый порядочный, такого предохранительного
механизма лишен. А это - первый шажок к новому тоталитаризму,
в котором просто-напросто черное и белое поменялись местами.
Что же до того, будто
в многонациональной стране не может быть национальной идеи, и
применительно к подобной стране надлежит говорить лишь о некоей
НАДнациональной идее (с таким взглядом тоже приходится встречаться)
- это пустая и, возможно, не вполне честная игра словами. Граждане
того или иного государства являются политической нацией и в качестве
таковой - одним-единственным субъектом международного права вне
зависимости от степени сложности своего этнического состава. Национальная
идея призвана обеспечивать (или, по крайней мере, способствовать
ему) выживание ВСЕЙ данной политической нации как единого целого.
Требование сформулировать некую наднациональную или многонациональную
идею, то есть раздробить по этническому признаку смысл существования
политического организма, как раз и приведет к тому, что те или
иные этнические группы неизбежно будут оставаться за бортом процесса
подобного формулирования - то есть к тому, против чего ратует
на словах: к ущемлению прав национальностей.
Все это достаточно просто,
и если бы речь шла, скажем, о различных концепциях или школах
внутри чистой науки, дискуссия давно бы прекратила течение свое.
Ну о чем спорить генетику с ярым лысенковцем? Тот примется утверждать,
будто можно хорошей зарплатой (в которой, собственно, и заключается
вся правда, потому что все остальное уж для кого-нибудь обязательно
окажется враньем) воспитать морозоустойчивый картофель или помидор
размером с дыню… и ничего ты ему не докажешь, он просто не понимает
аксиом, на которых строятся контраргументы; что ему какие-то там
наследственность, изменчивость, национальные идеи и прочая невидимая
глазу белиберда. Но, когда за лысенковцем - политическая сила,
тогда… О-о, тогда! Тогда ему тем более ничего не докажешь, но,
вдобавок, прав-то обязательно окажется он, можно и рта не открывать!
Однако и это понятно.
Есть проблемы куда более
сложные, действительно сложные, и что с ними делать - не вполне
ясно. Они только ждут своего решения.
Ну, например.
Человек культурный возник
с началом отрицания инстинктов религиями. Сначала - примитивные
табу; потом, с возникновением этических религий, система усложнялась,
но суть ее оставалась одной и той же. Цивилизация начинается тогда,
когда то, что физически, физиологически вполне можно сделать:
убить, изнасиловать, бросить одного умирать, без спросу забрать
чужое себе, не выполнить то, что велел отец, громко испортить
воздух, сидя за обеденным столом - становится совершенно нельзя
по каким-то выдуманным, чисто духовным, искусственно, казалось
бы, сконструированным причинам. И, с другой стороны, она кончается,
когда все это становится снова можно. Людей не труд создал. Трудятся
и пчелы, и бобры. Людей создали запреты.
Но ведь страх перед
идеократией возник не на пустом месте. Всякое духовное единство
на основе какой бы то ни было идеи, понимаемой как абсолютное
благо и противопоставляемой совокупности всех остальных как столь
же абсолютному не-благу, требует более или менее силового подавления
инакомыслящих. А их не может не быть, потому что, сколь бы обоснованным
ни было некое мнение по общим вопросам, сколь бы ни была богатой
и прогрессивной некая идея, всегда, всегда, неизбежно найдутся
люди, которым они придутся не по нраву.
Сколько, скажем сил
приходится потратить, чтобы приучить ребенка не ковырять в носу.
Иногда и прикрикнешь, иногда и шлепнешь, что греха таить… А, собственно,
почему бы ребенку не быть свободным индивидом и не ковырять в
носу, когда ему приспичит? Что в том плохого? Кто и зачем придумал
на нашу голову, что ковырять в носу некультурно, какой такой тоталитарист?
Ведь это так естественно…
Люди одинаковы лишь
как животные, и лишь животное их единство не требует насилия для
своего поддержания - поэтому ставшая неким фетишем современности
свобода неизбежно выводит взаимодействие между людьми из духовных
областей (где каждый не похож на других, уникален, неповторим
и - одинок) в физиологические (где все одним миром мазаны).
Тут-то и становится
понятна высокая роль основанных на идеологиях (а иначе и не бывает)
ритуалов, или, в более современных обществах, норм поведения,
условностей - они дают людям единственную возможность быть едиными
не только на уровне физиологии. На стриптиз именно в свободных
обществах ходят массовей, чем в филармонию. И не только потому,
что в закрытых обществах стриптиза просто нет. Если бы в СССР
60-х годов вдруг пооткрывали бы стриптиз-клубы, некоторое время
они бы пустовали, потому что очень значительный процент населения
СТЕСНЯЛСЯ бы туда пойти.
Но стесняться - это
же внутренняя несвобода, рабская идеология, а раба нам надо выдавливать!
А чего, действительно,
стесняться-то? Что мы, не знаем, что у нас между ног? Не видали
никогда? Ну совершенно не понятно, чего эти юродивые стесняются…
Вслед за таким выдавливанием
и индустриальное обслуживание человека все более ориентируется
на производство обслуживающих как раз его физиологическую составляющую
товаров. А поскольку всякое производство стремится к расширению,
идеологическое давление якобы безыдейного, чисто технологического
прогресса нечувствительным образом направляется на то, чтобы эту
физиологическую составляющую усилить и сделать единственно престижной,
единственно достойной раскрепощенного, так сказать, и незашоренного,
лишенного, так сказать, предрассудков индивидуума. Коммерчески
ставить на эту составляющую выгоднее и надежнее, ибо не иметь
морщин и хорошо пахнуть хотят, в общем-то, все нормальные люди,
вне зависимости от политических убеждений и даже религиозной принадлежности.
Кстати сказать, попытки
подменить любовь к Родине жирной зарплатой есть зачастую не что
иное, как один из элементов этого давления. Даже политика тут
не при чем, даже козни супротивников Святой Руси - просто производители
презервативов хотят расширять мощности.
В пределе этот процесс
утверждения истинной свободы должен привести к повальному превращению
людей в скотов. Очень ухоженных скотов, очень занятых своей высокооплачиваемой
работой и потому очень квалифицированных в профессиональной сфере,
но вне ее - дебилов и хамов. Блистательно познавших науку потребления,
матерых академиков бодибилдинга, кикбоксинга, петинга, шопинга
и пирсинга - но понятия не имеющих, где река Лена и где река Лимпопо,
кто такие Фома Аквинский, Лермонтов или, например, генерал Григоренко.
Более того - даже не понимающих, на кой хрен им надо это знать.
Ведь для жизни это совершенно не нужно! Для жизни свободному от
идеократических заморочек человеку действительно, действительно
нужно знать только разве что каким маслом лучше умасливать свой
"БМВ" и как пользоваться тампаксом!
Это изменение человека
- объективный и не лишенный положительных элементов процесс. Повторяю:
объективный.
Ну черта ли нам лысого
в Аквинском Лимпопо! Если люди сыты, если им весело… да провались
пропадом вся эта эрудиция и связанные с нею бессмысленные размышления
и разговоры, так похожие на толчение воды в ступе!
Увы. Человек, знающий
лишь свой быт, способен думать лишь о личном будущем и лишь не
далее нынешнего вечера: с кем он пойдет в паб и с кем переспит.
А общество так жить не может. Любое мало-мальски стратегическое
целеполагание требует… Нет, даже не знать, кто такие эти перечисленные
персоны и где они маячат. Для этого есть, в конце концов, референты.
Самое главное - иметь сетку более или менее абстрактных приоритетов,
иметь способную обрабатывать конкретную информацию и потому воспитанную
на конкретных примерах (вот и место для эрудиции) систему ценностей,
иметь идеологию, будь она неладна, при помощи которой лидер, если
ему вдруг расскажут про Лену или Григоренко, сразу оценил бы:
нужна нам Лена или нет? хорош Григоренко или плох? Разные люди
будут отвечать на эти вопросы по-разному, это факт. У них разные
системы ценностей. У них различные представления о коллективных
целях. Но по крайней мере люди хоть как-то способны на них ответить.
А профессионализованное постиндустриальное животное такую оценку
произвести принципиально не в состоянии, потому что оценка эта
всегда завязана на представления о том, помогает данное явление
достижению той или иной коллективной цели или мешает - а для свободного
от коллективных мифов человека нет коллективных целей. Следовательно,
решать, как следует жить обществу и что ему следует делать через
неделю, через месяц, через год или десять лет, а в особенности
- как ему реагировать на некие новые факторы, так называемый незашоренный
человек не может. Просто не может, как не может слепой различать
цвета светофора. Чем человек свободнее от предрассудков - тем
более он вынужден полагаться в небытовых вопросах на мнение своих
кумиров. По принципу "он прыгнул на Олимпиаде дальше всех
- стало быть, знает, воевать нам или нет…"
С другой стороны, по
тому же самому закону, по какому в любом идеократическом обществе
всегда возникнут инакомыслящие, то есть люди, исповедующие иную
идеологию - так в обществе людей без предрассудков обязательно
возникнут люди, которым скотское существование окажется не по
нутру. Скучно оно им будет, тупо, серо… Они будут яростно, неистово
грезить теми или иными коллективными мифами - по объективной необходимости
заполнить духовный вакуум, да к тому же просто из чувства противоречия,
чтобы тем безоговорочнее ощущать себя солью земли, не чета этому
быдлу. Общество естественнейшим образом начнет относиться к ним,
как к неприятным придуркам - в ответ они будут еще более презирать
и ненавидеть общество. Их идеология станет куда более жесткой,
правила общения - куда более конспиративными. В итоге неизбежно
начнут возникать некие тоталитарные секты, по сравнению с которыми
вялотекущие старцы из Политбюро или бравый Буш со своей Кондолизой,
однажды краем уха услыхавшие, что в Ираке чего-то не хватает демократии,
покажутся просто-таки правозащитниками.
Парадокс, однако, в
том, что только они будут обладать потенциалом социального творчества.
А стать из изгоев кумирами так легко!
Будущее очень свободных
обществ будет отдано тоталитарным сектам на откуп. Кроме них,
этими обществами некому окажется править.
Что делать с этой диалектикой
- я пока и сам не знаю, и вычитать еще ни у кого не смог. Пока
ответа нет. Разве что процесс лишения человека его неизбежно полной
предрассудков души будет как-то приторможен или повернут вспять.
Но альтернатива-то скотской свободе, елки зеленые - опять идеократия,
которой я и сам боюсь! Я ее помню! И, как говаривал Собакевич,
мне лягушку хоть сахаром облепи, я ее в рот не возьму, и устрицы
тоже не буду: я знаю, на что устрица похожа!
Ох, сложен Божий мир!
И с идеями худо, и без них погано… Это значит, разумеется, всего
лишь, что нельзя перегибать ни в ту, ни в другую сторону; но на
словах-то это просто, а на деле - кошмар болотный, слева топь,
справа трясина, попробуй-ка проюли по кочечкам!
Во всяком случае, уже
теперь можно сказать вот что. Национальная идея в России сейчас
- это всего лишь две вещи.
Фундамент: сохранение
традиции. Говоря попросту, нам надо научиться не стесняться быть
собой. Не гордиться, не бить себя в грудь, не доказывать, что
у нас то-то и то-то лучше и правильней, и что мы из своей помойки
щас вот как встанем и спасем прогнивший мир - но просто спокойно
и где-то даже смиренно (прими свою судьбу) не стесняться быть
собой. Перестать стыдиться своей истории и покорно, понуро верить
тем, кто нам внушает, будто она самая кровавая, самая бесчеловечная
и самая бестолковая. Принять, что у нас, как и у всех, есть свои
положительные и отрицательные особенности и свои интересы - кого-то
устраивающие (и это наши союзники), а кого-то не устраивающие
(и это наши конкуренты). Принять, что совсем не обязательно когда
кто-то от нас чего-то хочет - это он нам бескорыстно добра желает,
а когда мы чего-то от кого-то хотим - это мы такие жутко агрессивные.
Строительство, конструирование
мира, соответствующего идеальным представлениям о нем: обращенность
в будущее. Невозможно иметь какой-то идеал и не стараться претворить
его в жизнь. Если так - это не идеал, а в лучшем случае салонная
болтовня. Трудно сказать (да и отдельный это долгий разговор)
откуда в российском национальном характере взялась потребность
в масштабных душеполезных для мира свершениях. И еще труднее сказать,
хорошо это или плохо. Вернее, очень легко: и хорошо, и плохо -
как всегда. Но говорить, что, мол, вон, например, в Люксембурге
без всяких национальных идей живут прекрасно, и нам так надо,
все равно, что упрекать Эйнштейна или Александра Македонского:
ну какого лешего тебе эта теория единого поля сдалась? ну на фиг
тебе Индия? Вон сколько народу живут без теорий и без Индий, и
ничего… Действительно - много живут. А вот некоторые не могут,
хоть тресни. Пытаться их вразумить - все равно, что на "Руслан"
поставить мотор от спортивной "Сессны", а потом похлопать
по фюзеляжу и сказать: ну, а теперь иди летай, как нормальный
самолет…
Однако запрограммированы
в национальном характере не конкретные свершения, а лишь состояние
удовлетворения, ощущение правильности жизни, которые свершениями
даются. Сами свершения могут быть очень разными - они лишь знаки,
признаки, демонстрирующие, работает мотор или нет. Те, кто утверждает,
что национальная идея в России всегда агрессивна, и в ней всего-то
смысла - всех завоевать, вольно или невольно совершает подмену
(очень приятную, конечно, для тех, кто нашей стране не добра желает).
Просто Россия, занимая крайне неудобное положение на стыке трех
цивилизационных очагов, уязвимое и с запада, и с востока, и с
юга, очень часто подвергалась агрессиям, и вынуждена была либо
от них отбиваться, либо, в периоды усиления, ставить под контроль
(да что стесняться слов хладнокровным историкам - завоевывать)
регионы, из которых исходили перманентные угрозы. Естественно,
при такой жизни военные свершения мало-помалу заняли в спектре
возможных свершений одно из очень почетных мест. А у какой крупной
страны не так? Причем - при их куда более благополучном размещении
на глобусе?
В том-то и дело, чтобы
выбирать для работы мотора задачи, которые бы и давали удовлетворение,
и были исторически оправданы. Скажем, завоевать Дарданеллы уже
в конце позапрошлого века было задачей архаической - и потому
от попыток ее реализации ничего хорошего не произошло. А вот выход
в космос в середине прошлого века был задачей полезной, соответствовавшей
эпохе. И радость-то случилась какая! Не меньше радости от победы
над Гитлером - да вдобавок и чище, светлей, потому что похоронок
не было. И в то же время - как ракетное дело наукоемкие технологи
потянуло вперед… Прогресс случился вместе с великой и невоенной
радостью, совершенно реальный прагматический прогресс, не то что
от стремления к Дарданеллам.
Потому-то, именно из-за
реально полезного стране и в то же время радостного народу прогресса,
во второй половине восьмидесятых пресса так и обрушилась на космос.
Зачем, мол, на ветер такие бешеные деньги кидать, не лучше ли
направить их на повышение благосостояния людей… теперь-то мы знаем,
что подразумевалось повышение благосостояния отнюдь не всех людей,
а лишь тех, кого, как повелось еще с диссидентских времен, за
людей держали… впрочем, и диссиденты тут были лишь прилежными
учениками большевиков… Но дело сейчас даже не в этом - а в том,
что, полети, скажем, швед - в Швеции такого ликования не было
бы. Потому что нет в менталитете установки на свершения - и не
приносят свершения той радости. Другой у мотора при работе звук.
Объединение усилий и
вообще жизни невозможно без некоей общей цели, принятой, как достойная
усилий, достаточно большой частью населения. Да, никакая масштабная
задача для России сейчас объективно не может быть сформулирована.
Пресловутый рост ВВП вдвое - это не эмоционально, нельзя мечтать
о каких-то цифрах и абстракциях, люди так не умеют. Задача должна
быть вещественной, образной, и даже, не побоюсь этого слова, поэтичной.
Для подобных задач у нас покамест - дым из трубы жидковат. Любой
великий прожект будет встречен истерическим хохотом. И это хорошо.
Надо очухаться, если это вообще еще возможно. И использовать время
для того, чтобы избавиться от идиосинкразии на великие прожекты.
Вторая составляющая
национальной идеи сейчас - это спокойная готовность к принятию
масштабных задач. Это изживание уверенности (отчасти - возникшей
благодаря гипнозу пропаганды, отчасти - реально выстраданной,
ведь если слишком долго оправдывать несправедливость общественную
необходимостью, все нормальные люди обязательно начнут считать
всякую общественную необходимость несправедливой) в том, что любая
великая, даже любая просто неиндивидуальная цель - это обязательно
сразу доносы, лагеря и вертухаи.
Надо бороться (я не
боюсь этого скомпрометированного большевиками слова; жизнь - это
борьба, а порой даже борьба за существование, и сего факта не
отменяет ни тоталитаризм, ни демократия, ни повышение зарплаты)
за то, чтобы слово "идеалист" снова стало вызывающим
пусть хоть и несколько удивленное, но уважение, а не просто синонимом
слова "лох". Тогда, глядишь, наши предрассудки, наша
вполне идеократическая способность говорить "это хорошо,
а это плохо", не глядя на ценник, спасут нас от воцарения
тех, кто будет говорить нам "это плохо, а это хорошо",
не глядя на нас. Бороться за то, чтобы право на хотя бы какой-нибудь
приемлемый для страны идеал не воспринималось, как отрыжка бесправия.
Сам чувствую, что вот
она - началась самая скользкая область. Приемлемый для страны…
Что это такое? Ведь те, кто полагает, что для России лучшим выходом
будет распад, превращение в протекторат, окончательное закрепление
за нею роли вечного сырьевого придатка (а когда сырье кончится,
то лучше, чтоб и россияне к тому времени кончились - тогда территория
пригодится; впрочем, о такой коллективной цели нам впрямую не
говорят, говорят только, что в придатке зарплата повысится) -
они тоже в значительной степени идеалисты! В конце концов, единомышленников
Бжезинского, полагающего, что "для России будет как можно
лучше поскорей забыть о своем великом прошлом", у нас до
сих пор пруд пруди!
Что тут скажешь…
Ситуация напоминает
мне пьесу Эрдмана "Самоубийца". Персонаж ее надумал
вдруг от личных невзгод покончить с собой - и мигом набежали всевозможные
доброжелатели, умудренные, породистые, разнообразные. Глупо же
просто так расставаться с жизнью - покончи с собой ради меня,
кричали они наперебой. Нет, ради меня! Не слушай их всех - только
ради меня!
А вот фиг вам всем,
ответил раздумавший кончать с собой Семен Подсекальников.
И, разумеется, всех
доброжелателей этим очень обидел.
|
|
