| |
Давай сначала поговорим
о прошлом - о начале твоей писательской карьеры. Я помню, насколько
сильное впечатление произвели твои рассказы на Малеевском семинаре
в 1983 году - "Люди встретились", "Ветер и пустота"
(до сих пор считаю этот рассказ одним из лучших, мною прочитанных).
Но в Малеевке ты появился уже вполне сложившимся зрелым автором.
А каким было начало?
Начало было так давно...
В сущности, я начал писать, как только научился писать. Первые
мои фантастические тексты, написанные в двенадцатилистовых тетрадках
в клеточку (они, я думаю, памятны всем, кто учился в советских
школах в 60-х годах) относятся, наверное, году к 62-ому. И вот
только теперь, начав отвечать на заданный вопрос, я вдруг нащупал,
что их все объединяло тогда и продолжает объединять с куда более
поздними текстами - скажем, с упомянутыми рассказами... Главным
смыслом, главным порывом, который заставлял меня выписывать буковки
- это было стремление УЛУЧШАТЬ то, что мне в какой-то момент очень
не понравилось, вызвало резкое неприятие. Другими словами, СПАСТИ
кого-то, кого мне стало очень жалко. Просто в ту, раннюю стародавнюю
пору детства, мир литературный, духовный, выдуманный, был, по
всей видимости, для меня куда более реален, чем окружающий - тот,
в котором живут наши тела и вещи.
Вот пара примеров из
самого начала. Кто хоть чуть-чуть помнит "Страну багровых
туч" Стругацких, меня поймет: после катастрофы вездехода
космонавты, бывшие в тот момент снаружи, не могут попасть внутрь
и оказываются под угрозой быстрой и неотвратимой гибели: вездеход
частично вплавился в раскаленную лаву, и запасной люк, в который
можно было бы войти, заблокирован теперь расплавом, потому что
был расположен слишком низко. В конце второго класса, едва прочитав
первую книгу братьев, я написал повесть аж на восемь страниц под
названием "Страна багровых океанов" (безо всяких, натурально,
отсылок к "Тучам"), в которой чуть ли не треть отдана
описанию вездехода, и в нем есть запасной люк, и расположен он
на самой верхушке башни. То есть нет полемики, нет прямых возражений
и стремления одернуть того, кто так фатально ошибся при конструировании
- но опыт ошибки учтен и применен на практике. А двумя годами
позже, потрясенный трагедией "Далекой Радуги", я уже
впрямую написал к ней продолжение на полстраницы о том, как спасти
всех радужан успела-таки "Стрела", и, совершенно не
задумываясь о собственной наглости, просто послал Стругацкому
в Пулково - словно на деревню дедушке... Самое смешное, что это
письмо дошло, и потом мы с Борисом Натановичем его обнаружили
у него в архиве - и долго умилялись и хихикали.
Ну, а уже несколько
повзрослев и захотев улучшать реальный мир, не так трудно было
совершить принципиальное открытие: улучшать можно не только показывая,
как НАДО, но и показывая, как НЕ НАДО. Не только заманивая в желаемое
и демонстрируя, сколь оно приятно, но и отталкивая от нежелаемого
демонстрацией того, насколько оно отвратительно. Так и сложилась
биполярная система: шаг левой - шаг правой; утопия - антиутопия.
На одной ноге ходить, конечно, можно - но это куда труднее и безрадостнее,
чем нормально, на двух. А наиболее перспективным и правильным
(подобным жизни и, следовательно, наиболее художественным) представляется
комбинирование, грубо говоря, утопических и антиутопических, а
вернее - желательных и нежелательных, заманчивых и отталкивающих
элементов в рамках одного произведения.
Даже самый сугубый реалист
уже тем, что демонстрирует выдуманные им положительные или отрицательные
последствия тех или иных поступков своих персонажей косвенным
образом высказывает данным поступкам свое одобрение или неодобрение.
Если последствия положительны - автор, в сущности, призывает читателя
в аналогичных ситуациях вести себя аналогично своим персонажам;
если последствия отрицательны - старается удержать читателя от
подобного поведения. Ставит он перед собою такую задачу сознательно
или нет - неважно; объективно получается именно так. Что же говорить
о фантастах, которые для того, чтобы высказать свое расположение
или негодование тем или иным сторонам нашей общей реальности способны
конструировать целые миры!
Названные рассказы,
конечно, весьма затруднительно отклассифицировать как утопические
или антиутопические, но оставим критикам формирование шор и стенок
для ящиков, в которых разложены писатели и их произведения. Я-то,
честно говоря, и тот, и другой отнес бы к утопиям, прости Господи
- уже потому хотя бы, что концовки и там, и там светлые: люди
начинают относиться друг к другу по-человечески, с любовью и заботой...
Просто действие происходит отнюдь не в раю - но тем больше их
заслуга и тем больше преклонение автора перед их человечностью...
Наверное, именно этим и можно было бы объяснить довольно сильное
художественное воздействие этих рассказов. А что такое в данном
случае художественное воздействие? Заманивание читателя в человечность,
не более.
Повесть "Не
успеть" - тоже вещь, как сейчас модно говорить, "знаковая".
Но она выражала тогдашнее ощущение писателя Рыбакова, которое,
видимо, можно было бы определить как неприятие того, что происходило
в России начала 90-х (может быть, я ошибаюсь). То же можно сказать
о трагическом романе "Дерни за веревочку" (на мой взгляд,
один из лучших русских романов прошлого десятилетия, и не только
в фантастике). Какое из произведений выражает твои нынешние взгляды
с наибольшей полнотой?
Если бы какое-то одно
произведение автора могло выразить его взгляды более-менее полно,
то ему не пришлось бы, скорее всего, писать другие тексты. В лучшем
случае применительно к одному произведению может идти речь о более
менее полном выражении взглядов по какому-либо поводу. Вспомните
знаменитое: в "Войне и мире" любил мысль народную, а
в "Анне Карениной" - мысль семейную... Да и о взглядах
ли тут речь? Скорее, по-моему - об ощущениях, о переживаниях по
поводу... А для того, чтобы донести эти переживания до читателей,
"заразить" их этими переживаниями хотя бы на время -
конструируется, более или менее инстинктивно и непроизвольно,
некая ситуация, и высказываемые ее персонажами взгляды - лишь
одно из многих средств выразить переживания, претворив их в связный,
пригодный к употреблению текст. Ведь решения человек, как правило,
принимает под влиянием чувств, из-за собственных бессловесных
переживаний он совершает поступки. А рациональные обоснования
этих решений и поступков делаются, как правило, лишь потом, да
и то лишь если понадобится объясняться, и они тоже обусловливаются
переживаниями в девяноста процентах случаев. Значит, повлиять
на поведение можно лишь через наведение переживаний, а вовсе не
агитацией, не высказыванием взглядов... А повлиять хочется, и
никто меня не убедит в том, что писатель хотя бы иногда не тщится
перекроить людей по себе (так, как он себя, любимого, себе представляет),
а мир - по своему идеальному представлению о нем.
"Не успеть" - это прямая экстраполяция тех тенденций,
которые казались тогда в СССР господствующими и которые мне чрезвычайно
не нравились. Если следовать классификации, которую предложили
в свое время ленинградцы Брандис и Дмитревский (я ее в свое время
лишь чуток подработал), "Не успеть" - это даже не антиутопия.
Потому что как утопия - это описание желательного мира, который
отличается от реального КАЧЕСТВЕННО и ПРИНЦИПИАЛЬНО, так и антиутопия
- это описание нежелательного мира, ПРИНЦИПИАЛЬНО отличного от
реальности. У СССР конца 50-х практически не было ни единой черточки
"Туманности Андромеды", и не было видно ни малейших
реальных тенденций перехода от существующего социума к описанному
- кроме коммунистической фразеологии, естественно. В Британии
времен написания "1984" невозможно было обнаружить ни
единой сколько-нибудь значимой тенденции, способной трансформировать
реальный ее мир в мир, описанный Оруэллом. "Не успеть"
же - это повесть-предупреждение, то есть текст, в котором доведены
до крайности, до абсурдного предела те тенденции, которые в момент
написания существуют и буквально бьют в глаза в реальном мире.
Антиутопия говорит: если мы позволим кому-то заменить наш мир
чужим, будет вот так вот плохо. Предупреждение же говорит иначе:
если мы позволим всему идти, как оно идет сейчас у нас на глазах,
будет вот так вот плохо. Разница очевидна.
К сожалению, описание
заманчивых (хотя бы формально) миров коммунизма для советской
фантастики было столь массовым и как бы естественным явлением
(собственно, для того, с точки зрения критики, она и существовала),
что не было в свое время введено ни единого сколько-нибудь удачного
термина для обозначения произведений, противоположных по смыслу
предупреждениям. Просто говорили: научная фантастика - и ясно
было, что это про светлое будущее. А "Дерни за веревочку",
на мой взгляд, при всей своей трагичности как раз и является таким
вот романом-заманиванием, романом-привлекателем, романом-воодушевителем,
ибо в конце концов оказывается, что описанные в нем страдания
ИМЕЮТ СМЫСЛ. Да, главному герою от этого не легче. Однако читателю
от этого легче. И если автор вдруг окажется прав, и страдания
хороших людей действительно имеют смысл, то всему виду Хомо тоже
действительно от этого легче, потому что страдать за дело и страдать
просто так - совершенно разные вещи. А хорошие люди страдают очень
часто, и вооружить их ощущением небессмысленности своих страданий
- уже великое дело. К сожалению, это отнюдь не бесспорная точка
зрения. Вполне возможно, что эти страдания бессмысленны. Но уже
то, что хорошего человека Диму читателям "Веревочки"
становится ЖАЛКО, то, что ему СОСТРАДАЮТ - в каком-то смысле улучшает
мир. Запустить механизмы сострадания человека человеку - не фунт
изюму... Но только такое сострадание и делает наш человечий мир
хоть чуть-чуть отличным от мира джунглей.
Начиная с романа
"Гравилет "Цесаревич" в твоих книгах так или иначе
присутствует "имперская тема". По-моему, кто-то даже
успел объявить тебя чуть ли не идеологом русского фашизма (или
что-то в этом роде). Глупо, разумеется, спрашивать об отношении
к подобным обвинениям, тем более - писателя. Но вот - тема империи,
тема гибнущей и возрождающейся (или стремящейся к возрождению)
великой державы. Можно ли немного подробнее?
Тут какое-то недоразумение.
В отличие от новых современных авторов, напропалую кроящих империи
из всего, что под руку попадется, я несуществовавших империй никогда
не придумывал. В "Гравилете", из-за которого, сколько
я понимаю, меня стали видеть основоположником имперской темы в
российской фантастике, фигурирует реально существовавшая Российская
империя, просто существование ее продлено во времени. Кстати:
об этом теперь не помнят, слишком привычны стали уже вошедшие
в нашу жизнь позже опубликования "Гравилета" реалии,
но ведь я и Думу, существовавшую при Российской империи, ввел
там в качестве российского парламента - хотя в пору написания
еще никакой Думы не было, был Верховный Совет, расстрелянный танками
позже, чем "Гравилет" был опубликован. И князь Трубецкой
у меня коммунист, хотя на момент написания "Гравилета"
компартия в России еще была под Ельцинским запретом... Но никто
же называет меня (и правильно делает) основоположником думской
или коммунистической темы в фантастике. А ведь тут то же самое.
Данная империя была - просто во время написания романа ее реально
не было, вот и все. Я вовсе не специально, исходя из каких-то
имперских амбиций или пристрастий, ее придумал; просто нельзя
было без нее, она - знак определенной реальности. Ровно так же,
как и без компартии в данном романе нельзя было - но ведь я ее,
партию-то, не придумывал нарочно, в угоду своим коммунистическим
убеждениям...
Про фашизм я уж и говорить-то
не хочу. Этим ярлыком нынче бросаются все, кому не попадя, и слово
затерлось, утратило свой шокирующий смысл. Это вроде как матерщина
становится привычной, обыденной, и перестает быть способом выражения
КРАЙНЕ интенсивных эмоций, превращается в неопределенные артикли.
Но при всем том, если всякий, кто ругается матом, может объяснить,
что такое х... или б..., ни один из тех, кто ругается на всех
несогласных с ним словом "фашист", так до сих пор и
не сумел связно растолковать, что такое фашизм. И не нам сейчас
этими объяснениями заниматься.
По поводу возрождения
державы и так далее. Честно говоря, плевать я хотел на державу,
на флаги и танки, и чеканный шаг. Я как был смолоду человеком
человечества, так и остался. Просто жить в стране, которая стала
помойкой и бардаком, тошно, я думаю, и самому пламенному демократу,
- если только он не наворовал себе благодаря этому бардаку столько,
что может когда угодно со всей семьей линять за кордон. Расцвет
подлости отвратителен, расцвет хищничества отвратителен, расцвет
безответственности и халтуры отвратителен... А в громадной многонациональной
России, спокон веку буквально окруженной геополитическими вызовами
(тут никто не виноват, место уж такое на глобусе; если бы Израиль
организовали в Антарктиде, думаю, там тоже жилось бы спокойнее,
пингвины куда безобиднее палестинских террористов - но мы не властны
выбирать координаты своей земли обетованной), бардак особенно
опасен для страны и для населяющих ее народов. Думаете, от хорошей
жизни, от извечной звериной русской агрессивности, скажем, Екатерина
продвигала границы в Азию? Да нет - всего лишь чтобы покончить
с жутью набегов, с работорговлей, с угрозами оседлому мирному
населению.
Да, на волне борьбы
с бардаком в Германии пришли к власти наци. Да, на волне борьбы
с бардаком фашисты всегда и везде могут набирать политические
очки. Но это совсем не значит, что всякий, кому отвратителен бардак,
является фашистом. Утверждать это - значит сознательно дезориентировать
искренних антифашистов, подставляя им вместо действительного врага
нормальных людей. Подставляя весь народ, в сущности.
Так вот о человечестве
в целом. О котором я, собственно, и забочусь, сильно смахивая
при этом на руссофашиста. Человек, оставшись в одиночестве, очень
быстро тупеет и сходит с ума. То же самое можно сказать и об однородных
группах людей. То же самое можно сказать и о цивилизациях. Если
весь мир будет перемолот одной-единственной системой ценностей
и поведенческих стимулов (я говорю отнюдь даже не о политическом
подчинении), это крайне сузит его степени свободы. Глобальный
тупик высоких смыслов окажется - рукой подать. Цивилизациям время
от времени, когда они устают сами от себя, необходимы иноцивилизационные
присадки. Наиболее яркие примеры: христианская присадка Римской
империи, европейская присадку Китаю век назад, социалистическая
(я бы даже сказал - сталинистская) присадка Америке в начале 30-х
годов, когда Рузвельт провозгласил "новый курс". Присадки
всегда происходят очень болезненно, весьма неторопливо и всегда
спасительно для пользующейся ими цивилизации. Но есть один штрих:
никто не станет использовать опыт того, кто слаб. Кто никчемен.
Кто сам себе противен. Кто сам отказывается от собственного опыта
и собственной, простите за выражение, идентичности. Христиане
покорили Рим силой духа - то есть тем самым, чем Рим когда-то
по праву гордился и что он к тому времени напрочь утратил. Европа
была для Китая полуторавековой давности идеалом технического всемогущества,
всемогущества средств, благодаря которым можно будет добиваться
своих, исконно китайских целей. Экономические успехи сталинского
СССР в начале тридцатых годов изрядно впечатляли прокисший окружающий
мир.
Православная цивилизация
является одной из самых своеобразных и динамичных на планете.
Если она будет дезавуирована, это окажется потерей для всех остальных,
и потерей невосполнимой. Я не знаю и никто сейчас знать не может,
кому, для какой присадки, для спасения из какого тупика она может
понадобиться. Но то, что это случится - неизбежно, потому что
раньше или позже все, что способно жить и не губит при этом остальных,
надобится, как очередная палочка-выручалочка, очередному попавшему
в цивилизационную беду.
Но для того, чтобы эта
палочка-выручалочка могла, когда ее час придет, выполнить свою
великую функцию, она должна прежде всего сохранить свое своеобразие.
А для сохранения своеобразия всегда, и в наше время - никак не
меньше, чем прежде, нужна эффективная государственность; тем более
в России, где границы цивилизационного очага и государства практически
совпадают. А для того, чтобы опыт данной цивилизации оказался
для кого-то заманчивым, сама эта цивилизация должна сохранить
хотя бы до этого самого момента привлекательность и авторитетность
- иначе механизм не сработает.
Вот и весь мой руссофашизм.
Нынешний нашумевший
сериал "Плохих людей нет" китайско-голландского писателя
Хольма ван Зайчика
имеет прямое отношение к писателю Вячеславу Рыбакову и уже породил
массу слухов и сплетен. Известно, что ты фигурируешь в качестве
консультанта переводчиков и что ван Зайчик вышел с тобой на контакт
в 1999 году в Коктебеле. А еще?
Ну, а что еще? И продолжает
в течение последних двух лет выходить регулярно. Вот-вот будет
опубликована шестая книга - и после этого, как я почему-то подозреваю,
настанет, по крайней мере, длительный перерыв. Рыбакову надо написать
теперь свой собственный роман; да и вообще... Покамест удавалось
каждую книгу делать как штучный товар. Конечно, одним больше нравится
первый том, другим - второй, третьим - четвертый, это естественно
и даже правильно, так и должно быть (о тех, кому не нравится,
я не говорю, но такие тоже есть, и это тоже естественно)... но
никто еще, по моему, не мог упрекнуть ван Зайчика в том, что он
поставил дело на поток и печет свои детективы, не приходя в сознание.
Еще до того, как мне
был сообщен сюжет первого тома, ван Зайчик послал мне образ Ордуси
- то есть чуть ли не главное для серии. Потом: саму атмосферу,
саму стилистику, саму систему ернических высокопарно-академичных
сносок - то, что ни в какой другой системе условностей, кроме
ван-зайчиковой, было бы невозможно... Когда я придумал иероглифы
для транскрибирования имени ван Зайчика по-китайски, я понял,
что этой методой можно будет много потом наиграть и по ходу дела;
так и получилось. Лозунг "Путин ваньсуй!" - "Да
здравствует наша всеобщая пограничная сторожевая вышка!"
- я с хохотом придумал не отходя, что называется, от кассы, в
тот же самый вечер, когда Ельцин объявил об отречении... Это доставляло
ни с чем не сравнимое наслаждение - при написании романов нормального
пошиба такого нет и быть не может, к сожалению.
Когда я понял, что мне
с моей страстью теоретизировать и психологизировать, глядя сквозь
конкретные предметы куда-то в вечность, может не хватить знания
реальной китайской этнографии, я попросил своего друга и коллегу
Игоря Алимова,
не раз бывавшего в Китае (в отличие от меня), помочь мне в работе
над переводом трудов великого еврокитайского гуманиста. Вместе
мы уже и взялись. Потом оказалось, что Игорь любит и умеет писать
драки и вообще то, что называется, мочилово, оно же экшн - а мне
это скучно; и тут эта его предрасположенность тоже оказалась как
нельзя более кстати. И чувство юмора у него прекрасное... В течение
нескольких книг мы отлично взаимодополняли и взаимообогащали друг
друга.
Увы, такие бравые и
перспективные идеи, как ван Зайчик, приходят в голову не часто.
Другой бы на моем месте гнал и гнал... А я нынче совершеннейшую
антиутопию измыслил и вот сажусь писать. И уже готов к тому,
что, когда она выйдет, все закричат: ну, ван Зайчик пишет куда
лучше Рыбакова!
Самая сильная антиутопия
в наше время - вещь достаточно банальная. Я это понимаю. Но -
пора.
Хотя по светлым мирам,
по описанию положительных вариантов развития люди очень стосковались.
И я глубоко убежден, что появление такого рода книг - это признак
близящегося исторического усилия. Утопии всегда и везде появлялись
там, где назревал исторический рывок. Самый близкий нам пример
- светлая советская фантастика начала 60-х; ведь вскоре СССР действительно
совершил титаническое усилие: в течение еще двух десятков лет
держался на уровне сверхдержавы, не имея к этому ни малейших экономических
и структурных предпосылок, только природные (в число природных
я включаю и интеллектуальный потенциал народа - мозги суть такой
же данный Богом ресурс, как и, например, нефть). Вопреки кретинизму
и косности руководства, вопреки отсутствию пригодной для мало-мальски
человеческого существования инфраструктуры чуть ли не по всей
территории страны... Да вопреки буквально всему!
А утопии позднего средневековья?
Ведь буржуазные революции уже маячили на горизонте!
Но вот антиутопии и
предупреждения пишутся главным образом тогда, когда надо остановиться,
оглядеться и даже принюхаться хорошо бы: бежали-то мы, конечно,
изо всех сил, а вот куда прибежали? Не в выгребную ли яму?
"Плохих людей
нет"… Ты действительно так считаешь? Ведь романы ван Зайчика
- детективы, то бишь, по определению - хорошие борются с плохими,
с преступниками? Или же заголовок - ирония, которая, по-моему,
пронизывает все страницы романов этой серии?
Не возьмусь разложить
тут все по полочкам. Такое название показалось мне, во-первых,
в желательной степени парадоксальным, безумным и абсолютно несовременным,
чтобы быть для меня приятным, а для читателя - привлекающим внимание.
Во-вторых, мысль тут примерно такая (простая и тривиальная, в
сущности): бесконфликтный рай невозможен, люди всегда будут совершать
поступки, которые окружающим могут показаться неоправданными,
недобродетельными и даже заслуживающими наказания, но конфликт
интересов отнюдь не означает, что один интерес присущ праведнику,
а другой - преступнику. Сколько у ван Зайчика получалось, он старался
конструировать ситуации, при которых цели тех, кого преследуют
Багатур и Богдан, ничего преступного в себе не несут; но вот средства
чересчур увлеченные своими целями люди в пылу активности избирают
уже запредельные, и только из-за средств становятся преступниками.
Скажем, само по себе стремление асланiвцев отделиться от Ордуси
не вызывает у наших героев ничего, кроме сожаления, и состава
преступления нет покамест еще ни малейшего; но вот когда это делается
путем обмана своего же асланiвського народа, да еще и с корыстной
целью - тут уж все, пора брить подмышки... Для меня тут и лежит
некий водораздел. Плохой человек - тот, кто сознательно стремится
нанести кому-то вред. Такого-то надо убить, он гад. Такая-то страна
не должна существовать, она плохая. И так далее. А вот подлежащий
вразумлению хороший человек - это тот, кто перестарался в принесении
некоей пользы, которую он абсолютизировал; частное представление
о том, что полезно, он раздул до всеобщего и утратил чувство меры,
чувство равновесия польз. Даже так скажу: чувство презумпции невиновности
целей. В этом смысле плохих людей в эпопее действительно нет -
и, честное слово, я до сих пор верю, что возможна социально-правовая
конструкция, в которой их и на самом деле не будет. Но, конечно,
подчас вразумление неизбежно - потому что это так естественно
для людей: собственное представление о хорошем распространять
на всех людей в мире и считать просто недоумками тех, кто считает
хорошим нечто иное! "Почему ты не ешь луковый суп? Ведь это
очень вкусно! Ешь немедленно! Не понимаю, как можно не любить
луковый суп? Это просто капризы!!" Плохая ли мать так говорит,
преступница ли она? Нет, разумеется. Но вразумить ее явно необходимо...
А вот если вдруг выяснится,
что она и сама свой суп терпеть не может, но зато за каждую влитую
в безответного ребенка тарелку гадости получает конвертик с баксами
от неких лукопроизводящих структур - это уже совершенно иной разговор!
Я знаю, что ты поддерживаешь
более-менее постоянную связь с некоторыми писателями, ныне живущими
в Израиле. Несколько слов для израильских русскоязычных читателей
вообще и читателей газеты "Вести" в частности.
Вот еще заработаю немножко
денег на дорогу и обязательно повидаю своих израильских друзей
прямо у них на дому. Может, тогда и ван Зайчик продолжится - проведением
какого-нибудь расследования в не раз упоминаемом в его романах
Иерусалимском улусе Ордуси.
С Вячеславом Рыбаковым беседовал
Даниэль Клугер (Израиль).
Интервью перепечатано
с любезного разрешения
редакции газеты "Вести"
(Израиль), в литературном
приложении к которой оно
было опубликовано 17 октября 2002 г.
|
|
