Глава восьмая
Смола и краска въелись в Генкины ладони. Руки пахли лодкой. У лодки был запах праздника, солнца и путешествий.
Генка приходил вечером в дом, падал в постель и засыпал, засунув ладони под щеку. Летучие сны, которых он не помнил, тоже пахли краской, смолой и мокрым песком отмелей. На этих отмелях Генка, Илька и Владик купались после работы.
Просыпался Генка словно от веселого дружеского толчка: вставай, вспомни, сколько всего впереди!
Впереди ждала радость нового дня. Вернее, много радостей. И самой главной была не лодка, не ожидание первого плавания и не свобода летних дней. Главной Генкиной радостью был Владик.
Не сразу Генка понял, что радость редко бывает без тревог. Тревога впервые кольнула его, когда Владик вдруг отложил стамеску, сел на чурбак, отвернул лицо и не ответил на какой-то вопрос. Генка не умел расспрашивать. Он молча драил наждачной бумагой оструганную мачту, а мысли его были о другом: неужели он сам, не заметив, чем-то обидел Владьку?
Он понял вдруг, что без Владьки жить спокойно не сможет. И ни при чем тут прошлый год и летучие "конверты", которые запускали вместе, и тот проклятый провод на крыше. Если бы Генка встретил Владика сейчас, было бы то же самое.
Так, по крайней мере, казалось.
Владик был нужен Генке. А нужен ли он, Генка, Владику так же сильно?
Впрочем, тревога была недолгой.
Владик обернулся, и на лице его Генка не увидел никакой обиды.
— К тете Наде ходил вчера, — сказал Владик устало, будто тетя Надя жила километров за сорок. — Не к ней самой, а на чердак... Приборы хотел взять для лодки.
— Ну и как? Все разломано, да?
— Все цело, — тоскливо сказал Владик. — Только я туда больше не пойду. И брать не буду... Я без этого чердака раньше жить не мог. Ну, понимаешь, он для меня самым главным был. А сейчас посмотрел — грязь да паутина. Железки ржавые. Компас — просто склянка с водой. И темно...
— Можно ведь все поправить, вычистить. Или тетка не разрешит?
— Не знаю... Разрешит. Только я не хочу. Там и раньше так было, просто я не видел... А сейчас как-то страшно там даже.
Он отвел взгляд и опустил плечи. Генка снова почувствовал: самый большой Владькин страх — это страх перед новой слепотой. И темные углы помогают страху оживать.
Генка взглянул на ребят. Илька с восторгом мазал красной кистью днище лодки. Шурка же бессовестно бездельничал и давал Ильке руководящие указания. Оба они на разговор не обращали внимания.
Генка решился спросить:
— Владь... А как же тогда? Помнишь, ты говорил про метеорологов.
— Помню, — твердо ответил Владик. — Не хочу. Тогда хотел, а сейчас не хочу. Думаешь, струсил?
Генка пожал плечами. Думать так было бы глупо.
— А чего хочешь? — спросил он.
— Не знаю, — тихо сказал Владик. — Я хочу чего-нибудь очень хотеть. И делать что хочется. Чтобы получалось. Но я не знаю. За что ни возьмусь, ничего не выходит. Даже рисовать не могу, только красками мажу.
— Научишься, — осторожно сказал Генка.
— Может быть... — сказал Владик.
Стояла веселая вихревая погода. В небе на разной высоте и с разной скоростью летели желтые и серые облака. Они лохматились и рвались, обгоняя друг друга. Но их косматое кипенье не закрывало синевы и солнца. Небо в эти дни казалось особенно высоким и звонким, а солнце ловко увертывалось от облачных стай и жарило мальчишкам плечи.
Как всадники, налетали удалые ветры. Гнули у заборов репейники, прижимали лопухи. Иногда вместе с ними, барабаня и звеня, проносились короткие озорные дожди. Солнце во всех краях неба строило и рассыпало горбатые радуги.
Генка рано вышел на крыльцо. Босиком. Доски были теплые и влажные после очередного дождика. Земля еще не высохла.
По двору, высоко поднимая лапы, ходил с кислой мордой полубродячий Яшкин кот Стефан.
— Кис-кис, Степка, иди ко мне, — дружелюбно сказал Генка.
Стефан пренебрежительно дернул кончиком хвоста и ушел в калитку.
— Я знаю, кто сожрал цыпленка, — сказал Генка вслед.
Стефан перешел на трусливую рысь.
Генка обогнул дом и зашагал к навесу.
Перед лодкой на корточках сидел Илька. Кончиками пальцев Илька осторожно проводил по форштевню. Сначала Генка решил, что он проверяет, высохла ли краска. Но сделал еще два осторожных шага и услышал, как Илька говорит:
— Маленький мой... Фрегатик хороший...
Генка нагнулся и шумно захлопал по штанине, будто стряхивая пыль. Краем глаза он заметил, как Илька вскочил, смущенный и готовый огрызнуться.
— Не сохнет? — спросил Генка.
Илька растопырил ладонь со следами белил.
— Зря ты лапаешь! — сердито заметил Генка. — Следы на краске будут.
— Я тихонечко, — сказал Илька и вытер ладонь о живот.
— Что за белила! — начал возмущаться Генка. — Вся краска давно сухая, а они липнут и липнут. Еще не меньше трех дней ждать придется, а то штаны от скамеек не отдерем потом.
— Лопнуть можно, — уныло откликнулся Илька.
— За три дня не лопнешь.
— Шурика жалко. Уедет, так и не поплавает с нами.
— Что ты мелешь?
— Точно. Он вечером мне сказал... Вот он идет! Спроси.
— Уезжаешь, что ли? — хмуро поинтересовался Генка.
Шурик присел на чурбак, поддернул на коленях отутюженные брюки. Он был в новой рубашке и сверхмодных сандалетах цвета кофе с молоком. Довольно скучным голосом Шурик сообщил:
— Совершенно фантастическая история. У отца объявились родственники в Подмосковье. Двоюродный брат и его жена. Пожилая пара, у которой нет детей. Узнали, что имеется у них племянник, то есть я, и пожелали видеть этого племянника в гостях у себя.
— А племянник желает их видеть? — спросил Генка.
— Племяннику выбирать не приходится. После той истории в школе ему объявили, что он не созрел для самостоятельных решений. В тисках держат.
— Да-а... — произнес Генка, не разжимая зубов.
— Переживу, — сказал Шурик. — Будут кормить вареньями. Пляж, река... Велосипед с мотором. Бесплатное кино: тетушка — администратор кинотеатра. Лес рядом...
— ...и тоска зеленая, — заключил Генка.
— Есть такая опасность, — согласился Шурик. — Но у меня одно соображение появилось. Они в Дубне живут, и, возможно, мой двоюродный дядя имеет отношение к этой круглой штуке, которая называется синхро-фазо-трон. Вот если бы попасть туда...
— Так тебя и пустят, — хмыкнул Илька. — Там атомы разгоняют.
— Не атомы, а частицы... Может быть, не пустят, а может быть, и повезет. Попробовать стоит, по-моему.
— Разваливается наш экипаж, — сказал Генка. — Еще лодку не спустили на воду, а команда разбегается.
Он не то что огорчился Шуркиным отъездом. Скорее, чувствовал себя виноватым перед Шуриком: работал человек, парус шил, а плавать не будет.
— Я ведь не на все лето, — объяснил Шурик. — К августу, наверно, вернусь. Как раз, когда Владик уедет. Иначе все равно экипаж наш в лодку не влезет, если с Иваном Сергеевичем.
— Влезли бы... — сказал Генка. Напоминание об отъезде Владика еще сильнее расстроило его.
Илька не то в шутку, не то всерьез надул губы.
— Все уезжают... Я тоже хочу.
— Можешь хотеть, — сказал Генка.
— Захочу — и поеду!
— Валяй.
— В Африку, — прищурясь, сказал Илька.
— Лучше в Бразилию, на Амазонку, — предложил Шурик.
— Хочу в Африку, — дурачась, настаивал Илька.
— "В Африке акулы, — напомнил Генка. — В Африке гориллы... В Африке большие злые крокодилы..."
— В Африке расисты, — серьезно сказал Шурик. — И всякие другие гады. Это вам не крокодилы. С крокодилами еще можно договориться, а как ты договоришься с такими скотами, которые отрезают детям головы и насаживают на штыки?
— Разве с ними надо договариваться? — спросил Генка.
— Все равно. Там и свободные страны есть, — упрямо сказал Илька.
— Есть, — согласился Шурик. — И свободные страны. И рабство. И партизаны. И львы с крокодилами, и пальмы с пирамидами. И много-много туристов.
— Я не к туристам. Я к партизанам сбегу, — пообещал Илька.
— Ой-ой! — сказал Генка.
Илька глянул на него зло и быстро.
— А что скажет мама? — спросил Генка.
— Не дразнись, — вмешался Шурик. — Что за радость довести человека до слез?
— Я не дразнюсь, — серьезно сказал Генка. — Я вспомнил Яшкину мать.
Илька подошел к лодке и поцарапал краску на буквах.
— Не лапай! Сколько раз говорить? — прикрикнул Генка.
— Яшкина мама Владику свитер отдала, — вдруг сказал Илька. — Для Яшки вязала, да не успела. Владику в самый раз. Синий с белыми кубиками.
— Владик взял? — спросил Генка и поежился, как от холодка.
— Ага... Сначала я примерил, но он большой для меня.
— Когда это вы успели?
— А вчера. Когда с мыса вернулись. Шли мимо и зашли...
— Зачем вас к мысу носило? — настороженно спросил Генка.
— Лодку размалевывали. Помнишь ту, старую? Глаза нарисовали, пасть. Будто чудовище на берегу. Еще чешую нарисовать бы.
— Забавно, — заметил Шурик.
— Допрыгаются они, — сказал Генка.
— Не допрыгаемся, — сказал Илька. И прыгнул через лодку.
В середине дня, не заслоняя солнца, опять прошумел пятиминутный ливень. Последние капли еще бились о стекло, а из Соснового тупика уже летел шум футбольного побоища. Генка отодвинул книгу и лениво прислушался. Идти к футболистам без Владика, без Ильки и Шурика не хотелось. Книжка тоже была так себе. Генка зевнул.
Впервые среди суматохи последних дней выдался свободный час, и вот — скучно.
Капли перестали стучать, и вместо них послышался стук в дверь. Торопливый, нервный какой-то. "Нет, не заскучаешь", — машинально подумал Генка и пошел в коридор.
Он очень удивился, когда увидел на пороге Илькину мать. Вместе с ней пришел Иван Сергеевич, но это было не так странно: он заходил и раньше. А Тамара Васильевна пришла впервые.
— Гена, — встревоженно сказала она, — ребята у тебя?
— Илька? Давно уже ушел. И Владик тоже, — сказал Генка, взглянув на Ивана Сергеевича.
— Куда? — спросил тот.
— Я думал, домой. Обедать. Делать пока нечего, лодка сохнет.
— Ну что за отвратительный мальчишка! — с беспомощной досадой сказала Тамара Васильевна. — Я же ему говорила: в час будь дома. Уже без четверти три. Такой дождь, а он даже без рубашки.
— Рубашка в такой дождь как раз и ни к чему, — заметил Иван Сергеевич. — Интересно другое: где их черти носят? Ты не знаешь, Гена?
— Не знаю, — сдержанно ответил Генка, и стало как-то неуютно от знакомого предчувствия близкой опасности. Потому что он знал. По крайней мере догадывался.
— Может, в кино ушли? — спросил он как можно спокойнее.
— Денег у них нет, — возразила Тамара Васильевна. — Я очень боюсь, что они пошли купаться.
— Не бойтесь, — твердо сказал Генка. — Владик без меня купаться не будет и не даст Ильке.
— Где же они тогда?
— Они срочно нужны? — спросил Генка.
— Честно говоря, не очень, — сказал Иван Сергеевич. — Просто нервы не на месте. Ты ведь знаешь...
— Я могу поискать...
— Если не трудно, Гена, пожалуйста, — заговорила Тамара Васильевна. — И если найдешь, пусть оба ко мне идут. Я Ивану Сергеевичу позвоню на работу.
Прежде чем выйти на улицу, Генка заглянул под навес. В углу среди инструментов и красок он не нашел банки с суриком. Сомнений почти не оставалось: Генка помнил Илькин рассказ про размалеванную лодку.
Он выскочил за калитку и торопливо зашагал к реке. Снова жарило солнце, и асфальт высыхал на глазах. Прицепившись к уходящему дождевому облаку, таял розовый обломок радуги. Трое малышей-дошколят с лохматым щенком скакали через лужу и верещали от счастья, когда удавалось перепрыгнуть. Щенок сипло тявкал.
Но все это солнце и веселье пролетало мимо Генки почти незамеченным. Он спешил, спешил на берег.
Чтобы опять не перебираться через ручей, он вышел на обрыв левее мыса и, скользя по глинистой тропинке, почти кубарем скатился к воде.
Мыс закрывал от него лодку. Прижимаясь грудью к камням, Генка по выступам и карнизам обошел мыс над самой водой. Прыгнул на песчаный пятачок. Лодка лежала, устрашающе глядя на Генку круглыми нарисованными глазами величиной с тарелку. Красная пасть лодки-чудовища была насмешливо оскалена.
Один борт оказался приподнят и опирался на обрубок бревна. Из-под лодки торчали Илькины ноги, перемазанные глиной и краской. Генка сначала увидел шевелящуюся ногу, а потом услышал, что под лодкой идет негромкий разговор.
От радости, что ничего не случилось, Генка позабыл разозлиться на беглецов. Прыгнул к лодке, кулаком забарабанил по днищу.
— Эй вы, в тереме! Медведя дожидаетесь?
Илькина нога поспешно втянулась, и появилось его лицо. На лице были разводы краски и нерешительная улыбка.
— Ой, Гена...
Рядом с Илькой высунул голову Владик.
— Гена! Мы здесь дождь пережидали.
— Пора перестать, — сказал Генка. — Дождя давно нет.
— Мы здесь сказки рассказывали, — объяснил Илька.
— Сказки будете родителям рассказывать, — мрачнея, заметил Генка. — Они вас по всему городу ищут.
— Ох... — вполголоса сказал Владик и торопливо выбрался из своего укрытия.
За ним Илька. Генка с усмешкой оглядел перемазанных друзей.
— Ну и хороши вы...
— Искупаться бы, — робко предложил Илька.
— Ну уж дудки! Вас и так дома ждут. И все равно вы краску не смоете, только глину. Нахлобучка так и так будет.
— Думаешь, будет? — с беспокойством спросил Илька.
— Про Владьку не знаю, Иван Сергеевич на работу ушел. А тебе-то уж точно будет, — обнадежил Генка.
Илька задумался.
Генка взглянул на них обоих.
— Как вы сумели так извозиться?
Они не ответили. Молчали и смотрели куда-то вверх. Генку слегка обидело и рассердило это загадочное молчание. Он отвернулся и зашагал к тропинке.
Не посмотрел вверх и не заметил на плоском гранитном выступе красную надпись, видную издалека. Там, под звездой с тремя языками огня, были слова:
ЯШКА ВОРОБЬЕВ
1955—1966
...Нахлобучки не было. Тамара Васильевна лишь печально посмотрела на Ильку и сказала:
— Совести у тебя нет ни капельки, — и отвернулась.
Илька засопел.
Владик стоял за ним и переступал босыми ногами. Раскисшие тапочки он бросил в коридоре.
Генка тоже чувствовал себя неловко. Словно виноват был он, а не Илька и Владик.
— Ну, мам... — сипло сказал Илька.
— Не желаю я с тобой разговаривать.
Илька горестно вздохнул и начал оттирать с живота краску.
Тамара Васильевна обернулась:
— Ну, скажи, пожалуйста! Прилично ли ходить по улицам в таком жутком виде?
— Я вымоюсь, — поспешно пообещал Илька.
— Воображаю! Нет уж, ласточка, на этот раз за тебя я сама возьмусь. Здесь нужен бензин и железная терка... Боже мой, Владик! И ты? У вас было соревнование по прыжкам в краску? Или в лужу? Кто победитель?
— Понимаете, Тамара Васильевна, — нерешительно произнес Владик, — такой дождь.
— Понимаю, — сказала Илькина мама. — Дождь из масляной краски и глины. — Она приняла решительный вид. — Оба в ванну. Сию же минуту и без всяких разговоров. Быстро, быстро!
— Ну, ма... — воспротивился Илька и растопырил локти.
— Никаких "ма". Владик...
Владик вздохнул, ухватил Ильку за плечо и легким подзатыльником направил к ванной. Потом, у двери, виновато улыбнулся Генке: "Что поделаешь..."
"Ничего, — глазами ответил Генка. — Терпи, раз влип". И сказал в закрывшуюся дверь:
— До завтра. Я пошел.
Он шагал к дому и думал о непонятном: почему Владик так легко и безропотно подчиняется Илькиной матери? Даже отцу он всегда готов сказать свое резкое "я сам", а при Тамаре Васильевне делается маленьким и послушным...
Эти размышления занимали Генку довольно долго. И потому другие мысли, тревожные и невеселые, пришли к нему позже.
