— Шалость! — взвился участковый. — Видели бы вчера Лошаткина, когда он прибежал ко мне среди ночи!.. И сегодня он пойдёт класть под камень “куклу”. То есть пакет, изображающий пачку ассигнаций.
— Вот там и ловили бы рэкетира. А зачем сюда-то явились? — неласково поинтересовался профессор.
— Одно другому не мешает. Я подозревал, что брать добычу вы пойдете не сами, а пошлёте сообщника.
Егор Николаевич вздохнул. В долгом этом вздохе явно прочитывалась оценка детективных способностей участкового. Но вслух профессор сказал:
— Надеюсь, теперь вы снимаете с меня подозрения?
— Да, извините. Накладочка вышла...
— Тогда у меня предложение. Брать рэкетира пойдём вдвоём. Если там всё же и правда настоящий злоумышленник, то... я когда-то занимался в секции самбо. А если Пека... — И. Егор Николаевич оглядел ребят.
Они его поняли. Профессор явно хотел прикрыть дурня от лишних неприятностей.
Время как раз приближалось к полудню.
Профессор и младший лейтенант велели ребятам, чтобы со двора ни шагу, а сами двинулись на операцию. Но послушался их только Олик. После всего случившегося (и после касторки) он был печальный и покорный. Как герой, совершивший свой главный в жизни подвиг и теперь готовый на любую казнь. Он остался в доме под присмотром заботливой Ольги Никифоровны, а Матвей, Сеня, Антошка, Варя и Андрюша тайно двинулись следом за профессором и милиционером.
Сеня виновато прошептал Антошке:
— Не успел ты приехать и сразу в такую заваруху...
— Лишь бы Пеку не посадили в тюрьму, — отозвался Антошка. — Это самое ужасное, когда хочешь домой, а нельзя...
— Таких маленьких балбесов не сажают. Самое страшное для него — это тётя Золя.
— Зелёная педагогика? — спросил Антошка, уже поднаторевший в земных обычаях.
— Ох... — горестно отозвался Сеня.
Злополучный камень с “дырою” под ним и с полустёршимся рисунком проткнутого стрелой сердца лежал в неухоженном сквере на берегу речки Петуховки, что протекала среди старых улиц, и недалеко от Ямского пустыря. Это был высокий гранитный валун, он темнел среди травы рядом с полуразвалившейся беседкой. Под ним была похожая на неглубокую нору выемка. Мальчишки, когда играли, часто пользовались им как тайником.
Профессор взял с собой бинокль.
Матвей забежал домой и тоже прихватил оптику: трубу “Турист” с двадцатикратным увеличением.
Далее события развивались так.
Профессор и участковый укрылись метрах в ста от камня, за изгородью. Ближе было нельзя, чтобы не спугнуть рэкетира.
А ребята нашли убежище под мостиком, в кустах ольхи. Отсюда берег с беседкой и камнем просматривался тоже хорошо.
Тянулось время, журчали в осоке струи Петуховки. Матвей поглядывал на часы.
И вот, когда было без двух минут двенадцать, на берегу возник Степан Степаныч Лошаткин. Вся его тучная фигура изображала страх и покорность судьбе. Оглядываясь, Лошаткин присел у камня, что-то сунул в нору. Затем выпрямился и, не глядя по сторонам, торопливо зашагал прочь. Как и предписывалось в зловещем письме.
Минут через пять появился Пека. Все смотрели в трубу, хватая её друг у друга.
Пека шёл и подбрасывал красный мячик. Посторонние должны были убедиться: славный весёлый мальчик вышел погулять и поиграть. Никакого злого умысла.
Мячик (совершенно случайно!) упал и подкатился к камню. Мальчик подбежал, нагнулся и (тоже совершенно случайно, из простого любопытства) сунул руку в дыру. Нащупал и вытащил свёрток. Пакет был небольшой. Мальчик сунул его под майку. И вприпрыжку, всё так же подкидывая, мячик, двинулся к изгороди. Как раз туда, где была засада.
— Ох и дураки мы, — запоздало простонал Андрюша. — Надо же было предупредить, чтобы он не совался, не брал...
— Тогда бы Кутузкин по-прежнему думал на Егора Николаевича, — сказала Варя.
— И вообще... пусть расхлёбывает, что заварил, до конца, — проворчал Матвей. Но как-то неуверенно.
— Может, крикнуть, чтобы бежал? — дёрнулся Антошка.
— Поздно, — вздохнул Сеня.
Уже почти не скрываясь, вся компания кинулась за Пекой. Но драматический момент захвата успели они увидеть лишь издалека.
А происходило это так.
Младший лейтенант Кутузов поднялся из кустов и сурово скомандовал:
— Руки вверх.
Пека обмер и руки бессильно уронил. Мячик покатился в траву.
— Руки вверх, — повторил участковый. Пека обмяк и поднял над плечами ладони. А голову обреченно опустил.
Появился профессор.
— Будьте свидетелем, — сказал младший лейтенант. И выдернул Пекину майку из джинсов. Газетный сверток упал Пеке на кеды.
— С таких-то лет, — горестно проговорил Кутузкин. — Ай-яй-яй... Пройдёмте, гражданин Тонколук.
Если бы Пека Тонколук был более опытным рэкетиром и если бы знал к тому же, что письмо его проглочено, он мог бы отпереться. Ничего, мол, не знаю, шёл, кидал мячик, случайно заглянул под камень, там что-то лежало. Ухватил, не глядя, и пошёл. Даже не знаю, что там... Но Пека вышел на дело первый раз, нервы его были, разумеется, натянуты. Появление милиционера грянуло по этим нервам, как поварёшка по гитарным струнам. Всё внутри оборвалось, и Пека понял, что погиб.
— Я больше не буду, — убито сказал он и заревел.
— Пройдёмте, — непреклонно повторил младший лейтенант. — Для составления протокола и дальнейших соответствующих мер.
— Товарищ Кутузов, позвольте внести предложение, — официально обратился профессор Телега. — Может быть, есть смысл на первый раз обойтись без протокола и ограничиться профилактической беседой? Я как педагог, непосредственно работающий с молодежью, беру на себя обязательство провести необходимую воспитательную работу и взять провинившегося под личное наблюдение. Так сказать, на поруки.
Младший лейтенант Кутузов уже понимал, что данная операция не принесёт ему славы. Надрать же Пеке Тонколуку уши мешало присутствие профессора. И он согласился.
— Так и запишем: под вашу ответственность. Но я со своей стороны сейчас всё же позвоню его родственникам. Мне известно, что у Тонколуков есть телефон, поскольку моя жена заказывала Изольде Евгеньевне бархатное платье. Думаю, Изольда Евгеньевна тоже проведёт воспитательную работу.
Кутузкин откозырял профессору, внушительно погрозил пальцем Пеке и направился в своё милицейское отделение для несения дальнейшей службы.
Пека, почуяв, что ни крытой машины с решётками, ни наручников не предвидится, вытер трикотажным рукавом нос и глаза и приободрился. Выжидательно глянул на Егора Николаевича.
— Провожу тебя домой, — сообщил тот. — Чтобы ты не ударился в бега и не выкинул ещё что-нибудь робингудовское.
— Не надо домой, — понуро сказал Пека.
— Увы, мой друг, от судьбы не уйдёшь. А моё присутствие, возможно, послужит для твоей тёти сдерживающим фактором...
Подбежали ребята.
— Ну что, “Космический мститель”, — сказал Матвей. — Как добыча?
— Не надо, — попросил Андрюша. — Ему и так плохо...
— И он же не для себя старался! — звонко сказал Антошка.
Пека стрельнул мокрыми глазами, обрадовался. И тому, что здесь вдруг оказался Антошка, и тому, что он заступается. Но радость Пека спрятал и набычившись объяснил: — Этот Лошаткин всё равно жулик...
— И ты решил таким же стать жуликом! — возмутилась Варя. — Нашёлся помощник для Маркони! Ты что думаешь, он взял бы эти деньги?
— Да они ему и не нужны, — хмыкнул Матвей. — Про пять тысяч он просто брякнул, чтобы отвязались. Он потом признался мне. Сказал, что всё наладит и так... Наверно, всю ночь сидел, потому и спит.
Все двинулись на Гончарную улицу. Понурый Пека и профессор впереди, остальные за ними, гурьбой.
— Это хорошо, что его не посадят, — шёпотом сказал Антошка.
В квартале от Пекиного дома Егор Николаевич попросил:
— Вот что, друзья, дальнейшее сопровождение не нужно. Я там как-нибудь сам...
Компания остановилась. Как раз у калитки Маркони. А двое двинулись дальше: высокий профессор в элегантном костюме и приунывший “космический мститель” в обвисшей майке, пыльных мешковатых штанах и с повисшей головой.
Судя по всему, их ждали. У Пекиного дома открылась калитка, и в ней возникла Изольда Евгеньевна в ярком платье и клеёнчатом переднике. Её прямая фигура была сама неумолимость и правосудие. “Я знала, что этим всё кончится”, — говорил весь её вид.
Слов не было слышно, и видели только, как тётушка пропустила беспутного племянника и профессора в калитку, а затем скрылась сама. Когда Изольда Евгеньевна уходя повернулась, зоркие глаза ребят смогли различить, что за спиной она держит что-то длинное и зелёное.
— Уртика каннабина, — сообщил Матвей, который смотрел в трубу.
— Тогда ничего, — успокоил Андрюша. — От неё Пека знает заклинашку.
— Жаль, — сурово заключил Матвей.
— А мне его жаль, — печально сообщил Антошка. — Он всё равно хороший.
И Сеня был с ним согласен.
— Вот провалил бы всё дело этот хороший, тогда бы узнали, что почём, — проворчал Матвей. — Если бы ниточка потянулась, могли бы про всё пронюхать те, кому не надо. И про транслятор, и про Антошку. И не видать бы ему никакой Ллиму-зины, затаскали бы по академиям да институтам...
Изольда Евгеньевна ежесекундно менялась на глазах. Глядючи на Пеку, принимала самый безжалостный вид. А когда оборачивалась к Егору Николаевичу, лицо её озарялось светской улыбкой и делалось даже симпатичным.
— Извините, профессор! Столько хлопот из-за этого разбойника! Ну ничего, на сей раз терпение моё истощилось. Проходите, пожалуйста, в дом, я быстренько разберусь с этим юным уголовником и запру его до прихода родителей. А вас угощу чаем с клубникой. Или кофе?
— Благодарствую, — столь же светски отвечал Егор Николаевич Телега. — Не стоит беспокоиться. А что касается разбора с вашим славным, хотя и чересчур предприимчивым, племянником, то я хотел бы подметить одно огорчившее меня обстоятельство...
— Только одно?! — Тётушка Золя всплеснула руками, причем Пека наконец увидел, что она держала за спиной. И перепуганно понял, что из-за всех переживаний забыл спасительное заклинание.
— Только одно?! — патетически повторила Изольда Евгеньевна. — Да это чудовище сплошь состоит из огорчительных обстоятельств!.. Марш в дом, рецидивист, и имей в виду, что сейчас ты уже не отвертишься. Будет тебе не только за сегодняшнее, но и за ночные приключения, и за таз, и за весенние двойки, и за немытую шею, и за всё-всё-всё...
Пека побрёл и скрылся за дверью. Видимо, понял, что теперь и правда от судьбы не уйдёшь. А профессор отметил про себя, что брызжущие негодованием глаза Пекиной тётушки блестят вполне молодо и есть в них немалая женская привлекательность...
— Гм, я не знаю вашего племянника так всесторонне, чтобы судить безошибочно, однако полагаю, что он не лишён многих положительных качеств. Но грамотность его... вернее, всякое отсутствие таковой произвело на меня гнетущее впечатление. А поскольку я за него поручился и в какой-то мере взял ответственность за его воспитание, то прошу позволения заняться с ним грамматикой. Уверяю вас, несколько уроков по часу в день заметно повысят в мальчике чувство языка. Я располагаю методикой, которая...
— О, профессор! Это настолько неожиданно и чудесно, что я не смею верить... Но для вас это столько хлопот!
— Ни в малейшей степени. Наоборот, я испытаю новый метод ускоренного обучения, что полезно для моей работы...
— Благодарю вас! — расцвела Изольда Евгеньевна. — Однако полагаю, что вначале следует применить мой метод, поскольку уже обещано. Не правда ли?
— Ни в коем случае. Это повлияет на усидчивость ученика. Лучше где-нибудь через час пришлите его ко мне для первого занятия.
Вскоре профессор шагал домой, крайне довольный исходом дела. Во-первых, он спас непутёвого мальчишку от излишне ретивого Кутузкина. Во-вторых, избавил его от тётушкиной воспитательной процедуры. В-третьих, есть возможность совершить ещё одно доброе дело: научить Пеку Тонколука грамоте, поскольку школа на это, видимо, совершенно не способна. И в-четвёртых (а если честно говорить, то это как раз “во-первых”). У него состоялось приятное знакомство, которое благодаря Пеке будет продолжено.
Спасибо юному инопланетянину Антошке, который заставил Егора Николаевича вернуться домой раньше срока!
...А через час той же дорогой шагал Пека. Он был умытый, причёсанный и такой отглаженно-нарядный, что перещеголял бы теперь даже Олика. Но лицо у Пеки было мрачнее тучи. Процесс превращения в “нормального хотя бы снаружи мальчика” оказался не менее мучителен, чем отменённая зелёная педагогика. А кроме того, необходимость заниматься учёбой в каникулы угнетала Пекину душу. Но куда денешься, если ты теперь под надзором милиции? Лучше уж корпеть над тетрадью, чем отправиться за решётку.
Корпеть, однако, не пришлось. Профессор обрадовался Пеке как старому другу, одобрил его “до ужаса цивилизованный вид” и усадил за компьютер с кнопками и экраном.
— Наберите-ка, любезный коллега, слово “обязательный”. Вот клавиши, в буквах разбирайтесь сами...
Пека неуверенно стал тыкать в кнопки. На экране зажглось:
абизатилный
— Я так и думал! — обрадовался Егор Николаевич. — Четыре ошибки! Не пугайтесь, бывает хуже. Начнем с буквы “и”, которую вы зачем-то поставили после “б”. Почему? Вы ведь говорите “обязанность”, а не “обизанность”. Увы, вас не учили смотреть в корень. Ничего! Сейчас мы попросим “Алика” дать нам несколько корней, и вы убедитесь, какая увлекательная вещь— словообразование...
