Два следа
Утром никто не вспоминал про вчерашнее. Только мама один раз не выдержала:
— Боже мой, во что ты превратил свою белую рубашку!
Но про то, что Вася должен извиняться перед завучем, ни слова.
После завтрака мама дала Васе его вновь почищенный и отглаженный костюм “сафари” и быстро ушла в свое Аптекоуправление. А папа в Керамический институт — продолжать эксперимент в лаборатории номер два. Вася тут же вытащил из-под подушки Колесо.
“Привет!”
“Дз-з... привет.”
Ночью и рано утром Вася дважды просыпался от страха: а вдруг ему просто приснилось, что Колесо — живое и говорящее? Он стискивал обод и шину и слышал (вернее, чувствовал) сонный ответ: “Дз-з, спи. Не бойся...”
И теперь он уже не удивлялся “колесному” волшебству, а только радовался.
“Давай играть! — предложило Колесо. Конечно, оно ведь было от детского велосипеда, значит, и само по себе с ребячьим характером.
“Давай! — обрадовался Вася. — А как?”
“Садись на пол. Будешь толкать меня от себя, я стану стукаться о стену, отскакивать и катиться обратно!”
Вася послушался. Сел у двери, раскинув ноги, начал хлопать ладонью по шине. Колесо резво убегало, упруго ударялось о стенку над плинтусом и спешило Васе в руки. Но не всегда точно в руки. Порой тыкалось в его ступню или вскакивало на колено с засохшей вчерашней ссадиной. Кажется, оно баловалось. Радовалось резвому движению после долгой неподвижной жизни на чердаке и на свалке.
Простенькая игра, но и Васе, и Колесу было весело. Касаясь шины, Вася ощущал на миг тихий “дзенькающий” смех Колеса.
Наконец Вася толкнул Колесо так неточно, что оно укатилось под батарею и оттуда — не к Васе, а под стол. Побренчало там и легло на бок. Вася кинулся к нему.
“Ты почему не туда уехало?”
“Потому что ты не туда меня направил. Я ведь отталкиваюсь по закону.”
“По какому закону?”
“По физическому. Угол падения равен углу отражения”.
“Но никакого же падения не было”, — осторожно напомнил Вася (может, Колесо обиделось?)
“В физике стуканье о стенку все равно, что падение на пол...”
“Мы про такое еще не учили, во втором классе физику не проходят. А ты откуда все это знаешь? Ведь на чердаке школы нету...”
“Я же тебе говорило! У меня был друг, старый репродуктор. Он за свою жизнь столько всяких радиопередач проговорил! В том числе и научных. И всё помнил. И рассказывал мне... Делать-то все равно было нечего, кроме как разговаривать.”
“А где он сейчас, этот репродуктор?”
Вася ладонью ощутил похожее на вздох щекотанье:
“Не знаю. Наверно, его выбросили как и меня, только в другое место. Связь оборвалась...”
Кажется, Колесо загрустило. “Ну, не горюй, теперь я твой друг”, — хотел сказать Вася, но постеснялся. И вместо этого предложил:
“Пойдем играть на улицу!”
“Пойдем!” — обрадовалось Колесо.
Вася подскочил и брякнулся макушкой — он забыл, что сидит под столом. Брякнулся не больно, потому что был в панаме. И, к тому же, от этого “бряка” в голове вспыхнула конструкторская мысль. Вася вытащил из-за шкафа метровый кусок толстой проволоки, который припрятал там на всякий случай еще осенью. Просунул конец во колесную втулку. Пыхтя от усилий, загнул его плоскогубцами и молотком. А другой конец выгнул так, что получилась удобная рукоятка — держи и кати Колесо перед собой!
“Прекрасно придумано! — оценило Колесо”.
Вася и сам понял, что прекрасно! Ведь слова Колеса он ощутил через проволоку. Значит, чтобы разговаривать, не обязательно держаться за обод или спицы, можно и за рукоятку!
“Поехали!”
Утро было такое же солнечное, как вчера. Пахло молодой травой, липкими листиками тополей и политым из шланга асфальтом. Вася с удовольствием посмотрел на себя в лужицу — он опять был, как африканский путешественник. А Колесо радостно вспороло воду и принялось печатать на асфальте свой шинный узор — три тонкие линии, а между ними крохотные треугольники...
Миновали двор, деревянный переулок Цветоводов и оказались на лужайке с россыпью цветущих одуванчиков. И двинулись напрямик. Мохнатые солнечные головки мягко чиркали Васю по щиколоткам, а Колесо по спицам. И тому, и другому это было приятно.
“З-здорово придумано!” — весело звенела проволока.
Потом начались лопухи и всякие чертополоховые джунгли. Костюм “сафари” опять обретал потрепанный (как и положено одежде путешественника) вид. Но это мелочи! Зато Колесу здесь нравилось. И Вася рассказывал ему про свои игры, про фотоохоту на африканских зверей. Колесо много знало про Африку и ее обитателей — из географических передач и сказок о докторе Айболите, которые оно слышало от репродуктора.
Вася рассказал про вчерашнего кота-леопарда и тут же вспомнил про следы на бетоне.
“Эх, жалко, что бетон уже застыл! А то бы и твой след можно было отпечатать.”
“Да, хотелось бы, — взволнованно отозвалось Колесо. — А, может быть, он еще не совсем застыл?”
“Боюсь, что совсем... Ну, посмотрим!”
Они стали пробираться через лопухи и бурьянный сухостой. И Вася знал, к а к а я тревожно печальная мысль появится там (она и теперь уже шевелилась): “Могло случится, что след сейчас был бы, а меня уже не было...” Однако все вышло по-другому.
Да, бетон сделался, словно камень, это не удивительно. Удивительно другое — рядом с Васиным следом четко виднелся еще один!
Можно подумать, что вчера Вася встал на бетонную полоску двумя ногами. Но этого же не было! На двух ногах он провалился бы в незастывшую кашу по косточку. И к тому же... да, след не Васин! Отпечатанная босая ступня была чуть поменьше.
Вот загадка! Ну, прямо как с чужим следом в книжке о Робинзоне.
— Ну и фокус... — пробормотал Вася.
Колесо сразу сообразило, в чем дело. И откликнулось бодро.
“Это же тайна! С тайнами интереснее!”
С ними, конечно, интереснее, но Вася ощутил не азарт, а беспокойство. Словно кто-то следил за ним из сорняковых зарослей. И... заросли эти вдруг зашуршали. Вася рывком оглянулся.
Ну, кого угодно он мог ожидать, даже настоящего льва или гориллу! Только вот не это вредное существо!
Из чащи шагнула Мика Таевская.
К ее клетчатой юбке и к белой футболке с разноцветной птицей на груди пристали репьи. Такой же сухой репей прицепился к скрученному в кольцо локону. В ушах блестели крохотные (не запрещенные в школе) зеленые сережки. Смотрела Таевская не на Васю, а, кажется, на свои плетеные сандалетки.
— Здравствуй, Перепёлкин...
— Здравствуй, — неуверенно хмыкнул Вася. Нельзя сказать, что встреча его обрадовала. Он давно уже не испытывал к Таевской никаких чувств, с т о г о с а м о г о дня. И даже не глядел на нее, когда встречал в школьном коридоре или буфете. Чего на нее глядеть!
А что ей сейчас-то надо? Небось скажет: “Зачем тебе эта детсадовская игрушка?” Хорошо бы ответить как-нибудь посуровее...
Но она спросила про другое:
— Перепёлкин... то есть Вася... Можно я сразу скажу, что хотела? — Махнула на него глазами-бабочками и опять уставилась вниз.
— Ну... скажи... — А что еще он мог ответить? Не гнать же, если уж появилась тут.
— Я... Ты меня извини, за то, что тогда осенью... Понимаешь, я была очень-очень глупая...
— А сейчас, что ли, поумнела? — опять хмыкнул он. И опять как-то нерешительно.
— Да... наверно... — кивнула Мика, словно огородившись от насмешки. — Я тогда... была еще вся такая... очень послушная. Бабушка все время учила: “Ты должна всё-всё рассказывать учительнице. И если к тебе кто-то пристает со всякими глупостями...”
— Разве я к тебе приставал?
— Ну, я же говорю: глупая была... — тихо объяснила Мика. — А потом...
— Что “потом”? — бормотнул Вася, потому что надо было что-то сказать.
— Потом я так... ну, горевала, что ты в другой класс ушел. Даже до слез...
— Надо же... — сказал Вася и покатал по траве туда-сюда Колесо.
— Конечно, ты сейчас меня, наверно, ненавидишь... — прошептала Мика и отлепила от футболки репей. И стала катать в пальцах.
— Да вот еще... — Вася глядел поверх Микиной головы, на дальние деревья. — Я уж и забыл про все... — И это была правда.
Они надолго замолчали и по-прежнему не смотрели друг на друга.
“Кто она такая?” — вдруг почувствовал Вася через проволоку вопрос Колеса. Кажется, в вопросе была нотка недовольства.
— Потом расскажу, — вслух откликнулся Вася.
— Что? — вздрогнула Мика.
— Ничего. Это я не тебе... Ты как меня тут разыскала? — И подумал: “Сейчас соврет, что случайно”.
Мика не стала врать:
— Потому что я... ходила за тобой несколько дней. По пятам...
— Для чего? — насупленно сказал Вася.
— Чтобы все тебе сказать... наконец.
“Придумала какое-то кино...” — чуть снова не хмыкнул Вася. Но почему-то не посмел. И в тот же миг догадался:
— Значит, вчера ты за мной тоже следила? Вот здесь!
Мика виновато закивала опущенной головой — так, что репей на локоне закачался туда-сюда.
— И ногу рядом с моей... это ты отпечатала?
Она опять закивала, глядя на сандалетки.
— А зачем?
Мика шевельнула плечом. Прошептала:
— Если тебе... это противно, можно выколупать. Молотком или ломиком.
Васе не было противно. “Мне все равно”, — хотел сказать он. Или даже сказал? Потому что Колесо вдруг спросило с легкой ехидцей:
“А может, не совсем все равно?”
Вася не обратил внимания на иронию. Он думал: “А что дальше-то?” Если бы Мика ушла, все, как говорится, встало бы на свои места. Но Мика не уходила. Мало того, она сбивчиво выговорила:
— Вася, а теперь... может быть, если ты...
— Что? — сказал он.
— Ну... если ты не очень сердишься... может быть, еще можно?
— Что? — опять сказал он и посмотрел Мике в лицо. Она часто замигала, но не отвела глаз.
— То, что в письме... Подружиться...
Вася тоже замигал.
Он был не злопамятный. Не обидчивый. Кроме того, похоже, что Мика Таевская в самом деле поумнела. А глаза-бабочки, они стали даже еще как-то... крылатее, что ли. И теперь, к тому же, на крылышках-ресницах блестели влажные искры.
Вася подумал еще чуть-чуть, вздохнул и сказал:
— Ну, ладно. Давай...
Мика заулыбалась и оказалась рядом. И они бок о бок пошли через ломкий старый бурьян и мягкие свежие лопухи. И как-то само собой вышло, что взялись за руки. Вася правой рукой держал проволоку-каталку колеса, а левой теплую Микину ладошку.
— Ты здесь часто играешь? — спросила Мика.
— Когда тепло... Я в джунгли играю. Вчера на кота охотился, будто он леопард. Там на бетоне есть его следы.
— Я видела. Я и кота видела, и тебя. Только окликнуть побоялась...
— Какая боязливая, — сказал он с ненастоящей насмешкой. — Почти целый год ходила вдалеке, боялась подойти. Мы ведь могли бы давно уж... помириться.
— Да, я боязливая, — покаянно согласилась Мика. — А вчера на линейке решила изо всех сил: подойду обязательно. Нельзя же быть такой трусихой, если ты такой смелый.
— Ох уж смелый! С чего ты взяла?
— Конечно! Ты так гордо шел... А главное, как ты Валерьяна Валерьяныча оставил в дураках! Все так переполошились, а он больше всех! Бегал по этажам... Вася, а куда ты там подевался?
— Долгая история. Потом расскажу, а сейчас не хочется вспоминать.
— Ладно, — не обиделась Мика. — Тогда знаешь что? Пойдем, я покажу, где я живу!
И они пошли на улицу Титова, к Викиному пятиэтажному дому. Колесо прыгало перед Васей на асфальтовых бугорках.
— Это твоя любимая игрушка? — уважительно спросила Мика.
Вася строго сказал:
— Вовсе не игрушка. Это... все равно что друг.
— Я понимаю. У меня тоже есть такой друг. Старый мячик с нарисованным львенком. Львенок почти стерся, но мячик все равно любимый. Я его под подушку на ночь укладываю и рассказываю ему... ну, всякие свои тайны.
“Небось и про меня?” — чуть не спросил Вася, но не решился. И сказал:
— Значит, у тебя с ним созвучие.
— Да, — понимающе кивнула Мика.
А Колесо передало через проволоку Васе свою мысль:
“Кажется, она не совсем глупая...”
У Микиного подъезда еще поговорили. Вася сказал, что, наверно, пора домой, готовить уроки.
— Каникулы на носу, а задают целую кучу.
— А нам совсем мало задают. Зря ты из нашего класса ушел...
— Все равно наша Полина Аркадьевна в тыщу раз лучше вашей Инги.
— А в третьем классе у нас Инги Матвеевны не будет. Она уходит в декретный отпуск.
— В какой отпуск?
— В декретный. Ну, не понимаешь, что ли? Она ждет ребенка.
— А! Я понимаю. Только не знал, что он так называется. Сказала бы “в отпуск по беременности”.
— Это одно и то же... В школе увидимся, да?
— Увидимся. Пока!
И Вася с Колесом поскакали по асфальту. На углу Вася оглянулся. Это было не обязательно, однако он знал, что Мика смотрит вслед, и решил помахать рукой. И они помахали друг другу. И Вася свернул в Кольцовский переулок — тот, что вел вдоль овражка с ручьем, на пустыри.
