Созвучие
Дома никого еще не было.
Вася сбросил в прихожей кроссовки и рюкзачок. Сдернул с себя перепачканную пылью и трухой рубашку, обтер ею колесо (все равно в стирку). Бросил рубашку под вешалку и с колесом в руках ушел к себе за ширму.
Сел. Несколько раз глубоко вздохнул. Поставил колесо себе на колени и сверху лег на него подбородком. Пальцами прошелся по спицам. Спицы были не такие, как у настоящего велосипеда. Там они звонкие, как натянутые струны, а здесь — тонкие железные палочки. И все же они опять отозвались тихим звоном:
“З-здесь живешь, да?”
Наверно, это был даже не звон, а эхо в мыслях у Васи. Но очень явное эхо. Вася не удивился. Погладил литую твердую шину.
— Здесь живу...
“У тебя хорошо. Не то что на чердаке...”
— А ты жило на чердаке?
“З-з... да... Долго. Недавно чердак стали чистить и все выбрасывать. И меня...”
Тут Вася все-таки спросил:
— А ты по правде разговариваешь? Или мне кажется?
“З-з... да. По правде. Только не разговариваю, а мысленно отз-зываюсь.”
“А как ты научилось?” — спросил Вася тоже мысленно.
“Я потом расскажу. Еще ведь будет время... Ты меня не выбросишь?”
“Да ты что! — Вася покрепче вцепился в обод с шиной. Железо и резина затеплели. Вася благодарно улыбнулся... Однако, несмотря на ласковое тепло, твердая шина сильно давила колени. Вася снял колесо, прислонил к боку под локтем. Шина оставила на коже оттиски резинового узора. Вася помусоленным пальцем потер четкие розовые отпечатки полосок и треугольничков.
“Колесо...”
“Что?” — щекотнуло оно сквозь майку Васино ребро.
— А ты, наверно, не очень много ездило по земле. Шина у тебя совсем не стертая...
“Совсем не много... Я не успело... Давным-давно меня купили мальчику Саше. Маленькому, меньше тебя. То есть не меня купили, а целый велосипед, с тремя колесами. Мальчик Саша сел и сразу поехал со двора. Там был тротуар из досок, он вел под горку. Саша еще не умел управлять, потерял ногами педали, заплакал, отпустил руль. Нас, все три колеса, пронесло под уклон, и мы вместе с мальчиком сорвались бы с досок на дорогу, а там ехал грузовик. Тогда я... я толкнуло себя в щель между досками. Так, чтобы мальчик слетел с седла, но не в сторону дороги, а к забору. Он и слетел...
— Значит, ты спасло мальчика Сашу, — благодарно сказал Вася и покрепче прижал колесо локтем.
Колесо отозвалось с ощутимым вздохом:
“У него даже ни одной царапинки не оказалось, только рубашку порвал на локте. А велосипед не спасся... Я-то сорвалось с оси и застряло в щели, а все остальное... весь велосипед... он вылетел на дорогу прямо под машину... Я даже не знаю, куда его потом девали. А я осталось одно, и меня закинули сперва в кладовку, а потом на чердак... Хорошо хоть, что не на помойку.”
“На чердаке, наверно, тоже радости мало”, — посочувствовал Вася.
“Мало... Я там запылилось и поржавело... Ты меня не выбрасывай”, — снова сказало колесо. И Вася ему опять сказал:
“Ну что ты!”
Тут Васю стала окутывать мягкая сонливость. Он ей не стал противиться. Лег головой на подушку, а колесо положил у груди, накрыл ось ладошкой. Но прежде, чем заснуть, Вася задал еще несколько вопросов:
“Колесо... ты все понимаешь и ты разговариваешь. Значит ты... живое?”
“Ну, не з-знаю... — донеслось до Васи сквозь ладонь (и сквозь дремоту). — Скорее всего, да... Наверно, все вещи живые, потому что понимают и разговаривают...”
“А почему тогда люди их не слышат?”
“Потому что вещи разговаривают не голосами, а мыслями. Вернее, они излучают незаметные волны, вроде как радио. Но у этих волн не такая длина, как у человеческих мыслей. Только очень редко это длина совпадает. И тогда получается такое... созвучие...”
“У нас с тобой созвучие?” — догадался Вася.
“Да... У вещей между собой созвучие бывает часто, а между вещами и людьми очень редко...”
“Нам повезло.”
“Очень повезло...”
“Колесо, а как тебя зовут?”
“Вот странный вопрос! — удивилось оно. — Так и зовут: “Колесо”.
“Но ведь колес много! Можно спутать!”
“Но ведь и Вась много, а тебя все равно зовут Вася...”
“В самом деле... Ну... тогда ты будешь “Колесо” с большой буквы”.
Колесо, кажется, обрадовалось:
“Ладно!”
Потом уже начался сон. Вася увидел себя и Колесо не на постели, а на подоконнике. По стеклам звенел крупный солнечный дождь. В каждой капле горела искра. Или даже огонек. Листья тополей отбрасывали зеленые лучи. Даже сквозь стекло пахло свежей тополиной листвой. Капли, словно бубенчики вызванивали знакомый мотив:
День-динь...
И сейчас у Васи сочинилось продолжение песенки:
Днём — гнём
Радугу, словно лук.
Ог-нём
Солнце звенит по стеклу...
Это потому, что над мокрыми тополями и вправду зажглась радуга. Очень яркая, из семи чистых красок.
“Радуга похожа на часть колеса, — возбужденно шепнуло Колесо. И даже шевельнулось под локтем у Васи. — Только ее колесо — громадное...”
“Радуга тоже живая?”
“Да...”
“А у тебя с ней есть созвучие?”
“Есть... немножко. Но радуга не разговаривает, а поет. Вернее, излучает музыку. Ведь в музыке семь нот, а в радуге семь красок. Похоже... Вася, ты любишь музыку?”
“Люблю. Только у меня нет слуха...”
“Как это нет, если любишь?” — удивилось Колесо.
“Не знаю...”
“Кто тебе сказал такое, про слух?”
“Один музыкант, профессор.”
“Да ну его! Ты все равно... люби.”
“Ага. Я все равно...”
“Я тоже люблю. У нас на чердаке был старый репродуктор. Он мне играл много-много музыки. Всю, какую запомнил за свою жизнь...”
“У тебя с ним тоже было созвучие?”
“Еще какое! Самое полное!.. Наверно, потому, что мы оба круглые, и у него по краю железный обод...”
“А у нас с тобой... какое?” — осторожно спросил Вася.
“Что “какое”?”
“Созвучие. Тоже полное? Или...”
“Самое полное! Как с репродуктором! Хотя ты и без ободка... Вася...”
“Что?”
“А какую это песенку ты сейчас мурлыкал?”
“А это она у меня сама собой сочинилась!” — И поскольку дело было во сне, Вася не стал стесняться. Звонко спел для Колеса оба куплета.
Колесо сказало, что песенка замечательная. И хотело сказать что-то еще, но испуганно примолкло. И оба они с Васей опять оказались на постели, а в передней слышались голоса.
И все было, почти как вчера. Мама и папа возникли над Васей, чуть не уронив ширму.
— Ну, вот он голубчик! Никуда не делся! Я же говорил!
— Это я говорила! А ты ударился в панику!
— Это ты ударилась! Чуть не в обморок...
— Не мели чепуху!.. Василий, где ты был? Нам с папой позвонили на работу, опять вызвали в школу! Куда ты сбежал с линейки? Ты всех там поставил на дыбы! Учителя хотели звонить в милицию!..
“Так им и надо”, — подумал Вася. И сказал, не отрывая щеки от подушки:
— А что я сделал? Уроки кончились, я пошел домой...
— Ты издеваешься, да? Ты должен был спуститься по лестнице! — пуще прежнего возмутилась мама.
— Ничего я не должен, — буркнул Вася. И вытер о подушку нос.
— Ты дал нам слово, — напомнил папа.
— Я дал слово, что поднимусь по лестнице! А что спущусь обратно, не давал! — Вася быстро сел. И оперся о Колесо локтем. — Зачем? Чтобы снова сквозь строй, что ли?! — И вновь заскребло в горле.
— М-да... — сказал папа.
— Что ты хочешь сказать своим постоянным “м-да”? — опять взвинтилась мама.
— Я хочу сказать “м-да”... И еще хочу спросить сына: куда он все-таки исчез после того как поднялся по лестнице?
“Скажи, что прятался в кладовке”. — локтем ощутил Вася.
— Я спрятался в кладовке. На четвертом этаже. А когда все разошлись, ушел потихоньку...
— Ты чудовище!.. А что в кладовке, мусорная свалка? Почему ты так извозился и ободрался? Господи, руки, ноги, щеки...
“Еще рубашку не видела”, — вздохнул про себя Вася.
— А где ты взял эту ржавую дрянь? Тоже в кладовке?
— На улице...
— Тащишь в дом всякий утиль! Выбрось немедленно!
Вася опять притиснул Колесо к груди.
— Это не утиль, а... — Он чуть не сказал “мой лучший друг”. Но понял: мама сразу решит, что сын свихнулся. Небось врача вызовет. — Не утиль, а очень нужная вещь.
— Убери эту “нужную вещь” с кровати!— Мама дернула Колесо, проложила на пол, а Васю поволокла в ванную. Принялась умывать и отскабливать, мазать какой-то жгучей шипучкой ссадины. И при этом сообщила:
— Завтра сразу же пойдешь к Валерьяну Валерьяновичу и попросишь прощения.
Отплевывая мыло, Вася сказал:
— Можешь утопить меня прямо в этой ванной. Все равно не пойду.
— Тебя исключат из школы!
— Пусть... Тьфу! Ну, щиплется же!
— Олег, ты слышишь, что он говорит?!
— А? М-да... Яночка, мне надо снова в институт. Ведь меня этим звонком сорвали с дежурства, сегодня во второй лаборатории эксперимент...
Мама сказала, что в с е э т о — эксперимент над ее нервами.
Папа тихо исчез.
— Значит, не будешь извиняться? — спросила мама, энергично вытирая Васины щеки жестким полотенцем.
— М-м... Мама, я есть хочу, — вдруг понял Вася.
— А по-моему, ты хочешь моей смерти.
— Не-е! Я тебя люблю, — искренне сказал Вася, потому что учуял в мамином голосе слабинку.
Мама, сжав губы, дала ему молока с мягким калачом.
После еды Вася опять почувствовал, что хочет спать. Побрел к себе. Взял колесо, прогладил, уложил его под подушку. Сбросил мятые пыльные штаны и забрался под одеяло, хотя за окнами еще вовсю светило солнце.
И сон опять навалился на Васю — плотный и ласковый. Снилось что-то непонятное, но не страшное, даже веселое. И так, наверно, было бы до утра, если бы не одно обстоятельство. Это обстоятельство (после большой кружки молока) заставило Васю проснуться и побрести в туалет.
— Вычисти зубы, — сказала в закрытую дверь мама. — Все люди, даже преступники, чистят зубы на ночь.
Вася не спорил. Тем боле, что не был он преступником.
Вернувшись в постель, Вася сунул руку под подушку: “Колесо, ты спишь?”
Колеса там не было!
— Мама, где оно?!
— Что с тобой? Что ты так кричишь? Какое “оно”?
— Колесо!!
— Ты меня с ума сведешь!.. Зачем ты затолкал эту грязь под подушку?
— Это не грязь! Мама! Куда ты его девала?!
— Перестань вопить...
— К у д а т ы е г о д е в а л а?! — Васю стиснули страх и отчаяние. — Отдай!!
— Я... спрятала его в кладовку. Завтра получишь...
— Нет! Сейчас!
— Прекрати немедленно!
...Ну, а что было дальше, уже известно.
