Подарок
Вырастет Алька — будет строителем дорог и тогда через все болота протянет мосты. А то идёшь по болоту, и получается не дорога, а мучение. Ноги то и дело уходят по колено в жидкую грязь. Выберешься на кочку, а там осока, твёрдая, острая, как сабельные клинки. А в мутной воде вьются пиявки. Только заглядишься на голубых стрекоз или погонишься за весёлым лягушонком — готово, уже присосалась, проклятая!
Алька мог бы идти с Мариной и Котькой по тропинке у края болота. Но он не идёт. У него своя дорога.
— Алька! — кричит Марина. — Сейчас же вылазь! Я кому говорю?! Уже в грязи по пояс!
Голос у неё в точности, как у старшей вожатой. Научилась уже.
— Ну иду, иду, — отвечает Алька, хотя вовсе не собирается идти на тропинку.
— Он в лагере совсем от рук отбился, — жалуется Котьке Марина.—Нет, ты представляешь? Раньше всегда слушался. Бес-пре-кос-ловно, А здесь на него влияет этот хулиган Лапников.
При упоминании о Лапе Алькино сердце наполняется нежностью. Лапа, конечно, влияет. Он хорошо влияет. Научил Альку делать хлопушки из лопухов. Фляжку подарил, которую нашёл в кустах. Вот она, фляжка, на боку. А разве Лапа хулиган? Хулиганы дерутся, а Лапа, наоборот, драться не даёт. Недавно Вовка Сазонов из третьего отряда хотел Альку отлупить за то, что Алька будто бы подглядывал, когда играли в разведчиков. Лапа сразу заступился. Весь березняк загудел от Вовкиного рёва.
А ещё Лапа любит птиц, только не хищных. А разве хулиганы любят птиц?
Хоть Алька и младше Лапы, им хорошо вдвоём, весело. Поэтому они целыми днями вместе.
Но вчера с Лапой случилась беда. У него заболело горло. Лапа охрип. Ну и, разумеется, его сразу положили в изолятор. То есть, конечно, не положили: лежать в кровати Лапа отказался наотрез... Но всё равно сидеть в пустой палате изолятора не очень-то весело.
Открывать окно Лапе запретили. Он весь день сидел на подоконнике и мрачно смотрел на солнце и деревья.
Несколько раз прибегал Алька.
— Всё скучаешь? — спрашивал он и жалобно глядел на расплющенный о стекло Лапин нос.
— А как же... — сипло отвечал Лапа.
Сперва ему даже нравилось скучать. Кроме тоски по воле Лапа испытывал ещё и мрачную гордость. Будто он был брошенный врагами в подземелье, но несломленный узник.
Перед обедом мальчишки из четвёртого отряда принесли узнику банку земляники. Полную банку. Литровую. Из-под малинового варенья. Это Лапе прибавило сил.
Но к вечеру горло у Лапы совсем прошло, и он загрустил по-настоящему. Лапа любил свободу. Ведь он и птиц в клетке не держал подолгу, если только выпущенные птицы не возвращались сами...
— Всё скучаешь? — спросил его вечером затосковавший без друга Алька.
— Ещё бы, — вздохнул Лапа.
И Алька едва расслышал сквозь стекло его грустный голос.
Эх, Лапа... Такой большой и сильный был, а сейчас сидит на подоконнике печальный какой-то.
— Мишка Гусаков мне мальков принёс и головастиков, — заговорил Лапа. — Я их в банке держал, которая из-под варенья, в воде. Выбросили. Говорят, зараза.
— Ты бы не показывал.
— Я и не показывал. Медсестра узнала. Твоя Марина мимо окон бегала и, наверно, увидела банку в окно. А потом наябедничала.
— Наверно, — вздохнул Алька. — Она ни рыб, ни лягушек даже видеть живых не может. Просто трясётся вся. Говорит, они скользкие.
Лапа поводил пальцем по стеклу и сказал:
— Я аквариум хотел сделать... Жалко мальков. Маленькие такие рыбёшки.
— Александр! Кому говорят! Не отставай! — злилась Марина. — Ты что, совсем уже завяз в болоте?!
— Говорил я, не надо его брать... — осторожно упрекнул Котька.
Марина и сама не хотела брать с собой Альку.
Но уж очень он просился. Алька понимал, что намечается путешествие, хоть и небольшое. Котьку Василевского и Марину послали в Ольховский пионерлагерь, чтобы договориться о большом общем костре, о концерте и ещё о чём-то. Алька, когда услыхал про это, сразу вмешался:
— И я...
— Тебя и не хватало, — сказала Марина.
Если бы Лапа не считался больным и если бы его не обещали продержать в изоляторе ещё два дня, Алька бы и не просился в Ольховку. Но без Лапы он помирал от скуки. И он так пристал к Марине, что она скоро начала сдаваться.
Но Котька Василевский почему-то не хотел, чтобы Алька шёл с ними.
— До Ольховки далеко, — говорил он, трогая на переносице очки. — Разве это для детей дорога? Совсем не для детей. Семь километров до Ольховки.
— Пять, — сказал Алька. — Я-то знаю.
— Жарко будет, — убеждал Котька Марину. — Он устанет. Пить захочет. Знаешь, как маленькие пить хотят, если жарко идти?
— Я фляжку возьму, — заявил Алька и притащил Лапин подарок.
Стеклянная фляжка была большой и тяжёлой, с широченным горлышком без пробки. Но зато настоящая, походная, К горлышку Алька привязал верёвку, чтобы таскать фляжку через плечо.
Марина увидела фляжку и сразу вспомнила про Лапу. И подумала, что если Альку не взять, он будет бегать к Лапе и может заразиться ангиной. Хоть окно и не открывается, но всё-таки... "Ладно", — решила Марина. Но напоследок припомнила:
— Сейчас-то ты хороший. А вчера на мёртвом часе никого не слушался. Мне говорили.
— Буду слушаться, — поспешно обещал Алька.
— Алька! Кто утром обещал слушаться?! Из-за тебя и к ужину в лагерь не вернёмся!
Алька не отвечает. Даже и не слышит. Он остановился у крошечного озерца, блеснувшего чистой водой среди осоки.
Встав коленями на берёзовые жерди, брошенные среди кочек, Алька смотрит в воду. Зелёная вода прошита яркими лучами до илистого дна. Тень от листьев кувшинок уходит ко дну тёмными столбиками. Снизу бегут на поверхность цепочки весёлых пузырьков. Тонкие голубые стрекозы, все в чёрных кольчиках полосок, смотрят с воздуха, как пляшут пузырьки.
Иногда раздаётся посвист крыльев. Сизые птицы, похожие на маленьких чаек, проносятся над Алькой. Лапа говорил Альке, что их называют морскими голубями. Но почему морскими — никто не знает. Лапа сказал, что, может быть, раньше здесь было море, а потом высохло.
А птицы остались...
Морские голуби скрылись в дальних камышах. Алька снова опустил голову. Под водой, в путанице водорослей и солнечных лучей, тоже была жизнь...
— Александр! Александр!! Александр!!!
— Ну иду, иду...
Наконец он догнал их.
— Ох! Грязнее чёрта! А почему без майки?
— Жарко же.
В мокрую майку Алька завернул фляжку и нёс её теперь в руке, как мешок. "Это правильно, — подумала Марина. — Вода будет холоднее". Но всё-таки сказала:
— А кто разрешил майку мочить? В лагере мы ещё поговорим...
Говорят, обратный путь кажется короче. Куда там! Идёшь, идёшь, а до лагеря ещё — как до Луны.
Болото давно кончилось, песчаная дорога бежит по лесу среди сосен. И тут навалились комары. Просто чудо какое-то: на болоте их не было, а в лесу надвинулись тучей! Алька хлопает ладонью по спине, по животу, по ногам, отчаянно дёргает лопатками. А тут ещё жара донимает. Кажется даже, что не комары, а сам знойный воздух звенит и колет кожу.
Марина тоже устала. Лицо у неё покраснело, чёлка на лбу и волосы, собранные сзади в какой-то лошадиный хвост, растрепались.
— Алька, дай попить... — попросила она.
Алька вдруг перестал отбиваться от комаров. Он прижал к животу завёрнутую в майку фляжку.
— Не дам, — сказал Алька.
— Ты чего? Жалко тебе?
— Нет... Не жалко.
— Ну, дай глотнуть.
— Не дам.
Он остановился. Котька и Марина удивлённо оглянулись на него.
— Рехнулся, — сказала Марина. — Воды жалеет.
— Нельзя, — убедительно морща лоб, объяснил Алька.
— Но почему?
— Так... Болотная вода.
— Кто тебе разрешил? — закипятилась Марина. — Зачем набрал?!
Алька отодвинулся на шаг и, не глядя на сестру, сказал:
— Я просто так набрал. На всякий случай. Если уж очень захочется пить.
Марина провела языком по сухим губам. Подумала. Отмахнулась от комаров и мазнула ладонью по мокрому лбу:
— Ну... Алька! У меня этот самый случай. Давай.
Алька прижимал фляжку к животу и молчал.
— Александр, дай мне флягу, — ледяным тоном произнесла Марина.
Тогда он поглядел ей в лицо и ответил:
— Не помрёшь.
Это был открытый бунт.
Ещё никогда Алька не решался так смело спорить с ней. Но теперь с ним что-то непонятное случилось.
— Сейчас же! Сейчас же дай сюда!!—закричала Марина.
Алька не двинулся. Котька поглядел на Маринино измученное лицо с пересохшими губами и вдруг ринулся к Альке. Алька увернулся и бросился в гущу тонких сосенок. Котька запнулся за корень и уронил очки.
Алька выглянул из-за веток.
— Ну подожди... — пообещала Марина. — Дай-только в лагерь прийти.
Алька молчал.
— Дай глотнуть... — жалобно попросила Марина.—Дай только глоток, Алька... Я разрешу тебе качаться на больших качелях.
— Я уже три раза качался. Нет, четыре, — сказал Алька.
Это он сочинил тут же. Но теперь Алька знал, что больше не будет спрашивать у Марины, можно ли полетать с Лапой на больших качелях-лодке. "Разнюнилась, — подумал Алька. — А ещё командует".
— Мне же очень хочется пить, — протянула Марина.
Алька на секунду заколебался. Не потому, что боялся Марины. Теперь он её просто пожалел.
Но тут Котька нашёл очки, взял Марину за руку, и они, не оглядываясь, пошли по горячей от солнца дороге.
Алька тихо сказал вслед:
— А мне... будто не хочется пить, да?
Они пришли в лагерь, когда был мёртвый час. Алька сразу побежал к столовой и обрадовался: у кухонного домика никого не оказалось.
Алька отвернул кран и стал ловить ртом тугую холодую струю. Вода хлестала в лицо, бежала по искусанным комарами плечам и спине, ударяла брызгами по ногам, изрезанным осокой.
Потом он с фляжкой в руках прибежал к изолятору. Стукнул в окно.
— Открой, Лапа. Не бойся, никого нет.
Лапа открыл.
— Тебе всё ещё скучно? —с хитрой искоркой в глазах спросил Алька.
— Какое веселье... — мрачно сказал Лапа.
— Ничего, — утешал Алька. — Где там у тебя банка из-под малинового.варенья?
