Обида
Котька Василевский снова поднялся со стула, снова посмотрел на часы. И снова сказал очень нерешительно:
— Ладно... Я, наверно, пойду.
Алька ничего не имел против: Котька надоел ему до чёртиков. Но Алька стеснялся так вот просто взять и сказать: "Ладно, иди". Ему казалось, что высокий и серьёзный Котька сразу разглядит через очки Алькины тайные мысли. И Алька скрепя сердце опять предложил:
— Посиди ещё. Может, она скоро придёт.
Котька поспешно согласился и вновь сел на стул ждать Марину. Он пришёл к ней, чтобы взять какую-то книжку, но Марина застряла на репетиции в драмкружке.
Алька уже кончил делать уроки. Он старательно, по складам, прочитал в букваре заданный на дом рассказ из двух строчек. В рассказе говорилось, как мама мыла Лару. Покончив: с этим делом, Алька сел к окну и стал читать "Приключения Тома Сойера".
Но Котька мешал Альке. Правда, сидел он тихо, но зато иногда печально вздыхал. Эти вздохи раздражали и смущали Альку: будто он был виноват, что Котьке скучно.
Алька отложил книгу, с тихой яростью покосился на Котьку и стал думать, чем занять его. Чтобы не вздыхал...
Он наконец придумал. С нижней полки на этажерке, из-под стопки книг, Алька вытянул и грохнул на пол пыльный плюшевый альбом.
— Во, смотри. Тут фотокарточки разные.
В альбоме сначала шли снимки маминых бабушки и дедушки. Эти карточки были тяжёлые и толстые, как авиационная фанера. Внизу их украшали оттиснутые золотом медали с какими-то царями и орлами. Потом в альбоме были карточки Алькиного папы, совсем маленького, на деревянной лошадке; Алькиной мамы в пионерском галстуке... В общем, много чего там было...
Пока несчастный Котька вежливо и уныло.разглядывал Алькиных прабабушку, прадедушку и папу на лошадке, Алька читал спокойно.
И вдруг стало удивительно тихо. Котька уже не шелестел листами и даже не вздыхал. Он дошёл до последних страниц альбома. Там Котька увидел снимок Марины. Марина сфотографировалась совсем недавно. Из-под вязаной шапки чёлка торчит, глаза прищурены. А на губах улыбка...
— Алька, — сказал Котька, будто между прочим, — ты бы дал мне эту карточку, Алька...
— Зачем? — удивился Алька.
Котька поправил очки и что-то пробормотал. Но потом увидел, что Альке этого мало, и стал объяснять:
— Видишь ли... У нас в классе к празднику стенгазета выйдет. А в ней статья будет — "Наши активисты". Мы туда снимок и прилепим. Марина ведь знаешь какая активная!..
— Активная, — сумрачно согласился Алька. — Я-то знаю. Пронюхает, что я карточку отдал, тогда мне от её активности житья не будет. Ты уж сам у неё проси.
— Нет, — сказал Котька. — Это надо сделать, чтоб ей сюрприз был. А альбом ты сунь пока подальше, чтобы она не увидела.
Алька молчал.
Котька тоже молчал. Потом он полез в карман и достал серебристый самолётик, сделанный из расплющенной алюминиевой проволоки.
— Хочешь, подарю?
— А я тебе карточку? — язвительно спросил Алька.
Котькины уши порозовели. Но он сказал:
— Ты, очевидно, жуткий эгоист: ты не хочешь, чтобы твою сестру увидели в газете.
В Алькиной душе вдруг шевельнулись угрызения совести. Ведь Марина и вправду его сестра, а он не хочет, чтобы она прославилась.
— Тогда забирай просто так, — сказал он со всей решительностью. И покосился на самолёт. У самолёта были стремительно откинутые крылья, красивые, хоть совсем маленькие.
— Отлично, — обрадовался Котька и заторопился уходить. — А самолёт ты бери. Тоже просто так. Согласен?
И Алька сказал:
— Согласен.
Это случилось недели через две. Марина пришла из школы какая-то слишком радостная. Будто сразу тря пятёрки притащила. Она всё равно, конечно, старалась быть серьёзной, но иногда забывала. Тогда губы её начинали улыбаться, а ноги даже чуть-чуть пританцовывали. Когда садились обедать и Марина принесла на стол вместо хлеба банку с фаршированным перцем, мама забеспокоилась:
— Ты определённо больна. Что с тобой?
Мама работала старшей медсестрой в поликлинике и .поэтому, наверное, всегда боялась болезней.
— Нет, — понял папа, который был человеком проницательным. — В ней просто бурлит тайная радость. Но интересно, почему?
Марина изо всех сил постаралась насупиться.
— Да ну их... этих дурней из редколлегии.
Написали в стенгазету чушь какую-то... Называется "Наши активисты". И про меня там нагородили...
— О, поздравляю! — сказал папа.
— Да, тебе смешно, а мне-то нет. Расписали так, что неудобно даже. Будто уж я такая хорошая. Лучше всех!
— Глупости, — твердо сказала мама. — Почему неудобно, если всё правильно?
Алька ел суп и сиял. Всё-таки он ведь тоже кое-что сделал для Маринкиной радости. И сейчас уж можно было открыть секрет.
— Маринка...—хитро прищурился Алька.— А я ведь знаю. Карточка всем понравилась. Ага?
Алька даже забыл, что сам он не любил эту карточку.
Марина подняла тонкие брови: не поняла.
— Ну, твоя фотокарточка... В газете.
— Там, по-моему фотографий нет. Вот ещё,— дёрнула она плечом. — Не про одну же меня писали. Пришлось бы полкласса снимать.
Алька всё ещё улыбался:
— Да нет же, тебя не надо было снимать. Я же твою карточку давал...
Марина вонзила в Альку строгий взгляд:
— Что, что?
— Да-вал... — нерешительно протянул Алька. — Котьке. То есть Косте. Он просил для газеты...
Марина со звоном положила ложку:
— Для газеты?! Просил, да? А ты...
— Ты, Марина, завтра спроси, почему снимок не наклеили. Раз брали в газету, пусть помещают, — вмешалась мама.
Она была человеком решительным. Все медсестры должны быть решительными. Иначе, говорила мама, их ждёт каторжная жизнь.
—— М-м... — заметил папа. — А может быть, редактор и не собирался давать снимок в печать. Бывают странные редакторы.
Марина взвилась на стуле:
— И ничего... подобного! И неправда!
Алька подумал, что она вот-вот заревёт. Но Марина просто выскочила из-за стола и ушла в другую комнату. Алька побежал за ней.
— Ну ты чего? Чего ревёшь? — смущённо спрашивал он. — Жалко, что ли, карточку? У тебя же ещё есть. Подумаешь!..
— Уйди, балда длинноязыкая!
И Марина захлопнула за ним дверь.
Алька не собирался расстраиваться из-за Марины. Но всё-таки ему стало грустно. Ему всегда делалось грустно, если его обижали, а он не понимал почему.
Мама отругала Альку за то, что без спроса отдал фотокарточку, и ушла на работу. Папа почему-то подмигнул Альке и тоже ушёл. А Марина сидела в другой комнате и дулась... Была в квартире тишина... И за окном звенел дождь. Алька рисовал на запотевшем стекле. Он водил пальцем и бормотал:
Точка,точка, две черточки,
Носик, ротик, оборотик,
Ручки, ножки, огуречик —
Вот и вышел человечек.
У нарисованных человечков были круглые улыбающиеся рожицы. Человечки никогда не унывали. В их компании Альке стало веселее. Один человечек очень походил на Алькиного друга Валерку. У Валерки тоже было круглое лицо, и он тоже всегда улыбался.
— Хоть бы ты зашёл, Валерик... — сказал Алька человечку.
— Я стучу, стучу, — заявил Валерка, появляясь на пороге. — Не слышишь ты, что ли?
— А ты заходи без стуканья, — обрадовался Алька.
Валерка был добрый человек. Он хотел, чтобы всем всегда было хорошо, и поэтому любил давать советы. И, услышав грустную историю про фотоснимок, он сказал:
— Ты иди, Алька, к этому Котьке и карточку назад забери. Всё равно для газеты она теперь не нужна.
— Правильно! — обрадовался Алька. — Пойду и заберу. И скажу, что он жулик. Сам наобещал про газету, а сам наврал.
Потом что-то вспомнил и вздохнул. Взял ранец и вытряхнул из него серебристый самолётик.
— Ух ты! — восхитился Валерка. — Сам делал?
— Котькин. За карточку мне подарил... Наплевать, отдам.
...Он вернулся через полчаса. Зашёл в комнату, где сидела над задачником Марина.
— На!
На задачник упала карточка. Алька стоял перед сестрой гордо и независимо.
Марина встревоженно глядела из-под своей каштановой чёлки.
— Ты у Кости взял?
— А как же.
Алька с удовольствием вспомнил свой решительный разговор с Котькой. Правда, жуликом он Котьку не назвал. Но зато он с размаху положил на стол самолёт и твердо потребовал:
"Карточку давай. Марина рычит".
— Он сразу отдал? — нетерпеливо спросила Марина. — Сразу, да?
Она почему-то не об радовалась. Получила назад фотографию, а всё чем-то была недовольна.
— Сразу не сразу, а поискал и. отдал, — ответил Алька. — Получила и радуйся.
Он хотел сначала рассказать, как растерялся Котька и стал даже какой-то печальный.
Но тут Алька вспомнил, что Котька не взял назад самолётик. Котька снял очки, потом снова надел, поглядел на игрушку, будто впервые увидел, и махнул рукой:
"А... Зачем она..."
И сейчас Альке стало жаль Котьку. А Марина всё допытывалась:
— Что он говорил?
— Ничего, — сухо сказал Алька.
— А ты что говорил?
— У-у! — вдохновился Алька. — Я всё говорил. И как ты здорово разозлилась на него!..
— Убирайся, дубина! — изо всех сил вдруг закричала Марина и трахнула об стол задачником. — Несчастный болтун! Суётся куда не надо!
Алька попятился. Но он не испугался. Он взял себя в руки. Ушёл и дверью хлопнул так, что в рамах дзинькнули стёкла.
Снова в квартиру заползла ташина. Алька сидел и думал о Марине. Ну чего она так?.. Он хотел пойти к Валерке. Может быть, Валерка и придумал бы объяснение. Но снова пошёл дождь. Алька сел к окну и стал смотреть, как по стеклу бегут капли.
Из-за туч раньше времени пришёл вечер. На дворе зажёгся фонарь, и в каждой капле дрожала точка света. Капли ожили. Каждая из них стала крошечным автомобильчиком с ярким огоньком фары. Они бесшумно катились по стеклянной площади к белому аэродрому, где стоял алюминиевый самолётик. Он хотел улететь куда-то...
— Александр, хочешь, чтобы тебя продуло? Слезь с подоконника, — велела, войдя в комнату, Марина. Она уже говорила обычным голосом.
Алька молчал.
— Александр!
— Отвяжись, — печально сказал Алька. Марина замолчала. И опять только звенел дождь. Тихо-тихо звенел.
Марина подошла и попросила как-то жалобно:
— Тебя же правда продует. Ну, слезь... Она взяла Альку за плечо. Но он оттолкнул плечом руку.
Теперь-то уж он не слезет. Не слезет ни за что, пока Марина не уйдёт и не захлопнет
