Последнее время я предпочитаю напиваться в глубине. Как и все виртуальщики, впрочем. Во-первых, для здоровья полезнее. Похмелье может случиться, организм его придумает, но хоть печень не пострадает. А во-вторых, и это главенствует, в виртуальности пить куда дешевле. Никто не станет платить за нарисованное спиртное ту же цену, что и за реальное. Бутылка “Бейлиса” тут стоит полдоллара, отличный шотландский скотч — восемьдесят центов. Русская водка — почти доллар, но водки я и в реальности могу выпить…
Есть, конечно, и подпольные кабаки, где все еще дешевле. Там могут продать коллекционное бургундское пятидесятилетней выдержки за пару баксов. Не пойму лишь, зачем. Те, кто знает вкус такого вина, по дну жизни не ползают. А мне его пить бесполезно, все равно не отличу от молдавского каберне.
Так что я иду в честный, законный кабак — “Царь-рыба”. Он славен тремя вещами: наличием общедоступных и понятных русскому человеку напитков, хорошей рыбной кухней и живой музыкой. Иностранцы здесь попадаются редко — и это особенно приятно. Разве что отдельные, пожившие в России, — вот они могут оценить ощущения от ухи с дымком, пива “Очаковское специальное” и старого рока.
Я не знаю, как кому. Мне больше всего нравятся именно такие места — и в реальной жизни, и в глубине. Не огромные и шумные рестораны, не популярные и дорогие заведения, куда толпой валят туристы, а что-то маленькое, неприметное, неяркое. Это правда для любого города мира… ну, пожалуй, кроме Москвы. В Праге есть “У Флеку” и “Черный вол”, в Берлине “Цитадель” и “Цур Летцен Инстанц”, в Париже — “Максим” и “Ля Пти Вартэль”. Выбирай, что тебе нужно, “шашечки или ехать”…
“Царь-рыба” притаилась на площади Свободы. Такие есть почти в каждом квартале Диптауна, вот только в американском или французском они отданы на откуп увеселительным заведениям сомнительного толка, а в нашем — сплошь занята офисами. Что ж, каждой культуре — свое.
Вывеска — неяркая, нарочито примитивная. В эту примитивность вложено куда больше сил и таланта, чем в яркие рекламные огни над дорогими ресторанами. Лубочный рисунок, на котором карикатурные бурлаки тянут из реки чудовищных размеров осетра, небрежно написанное название…
Толкаю дверь, вхожу. Места есть, это уже радует. Последнее время “Царь-рыба” обретает всю большую популярность, и я боюсь, что скоро перестану здесь появляться. Либо кабак расширится, превратится в известный ресторан, либо придется заказывать столик заранее и терпеть шумные и чуждые компании.
Но пока еще это место, куда я стараюсь прийти.
Выбираю столик у двери на кухню. Официантка незнакомая, но подходит сразу. Бросаю быстрый взгляд на меню.
— Сегодня запеченная в фольге форель — великолепна! — говорит девушка.
Эх. Форель в фольге я ел… давно, правда. Но она мне не понравилась. Значит, не оценю и сейчас.
— Фаршированную щуку, — решаю я.
Этого блюда я никогда не ел. Но наверняка оно будет выглядеть красиво, а фантазия додумает вкус.
— Ушицу… — продолжаю я, скользя взглядом по меню. — И графинчик водочки… самой обычной, пшеничной. Хлеба черного.
— Все?
— Томатный сок…
Запивать водку — вульгарно. Но сейчас я хочу именно вульгарности.
Остаюсь ждать заказа. Конечно, все могут подать мгновенно, но зачем портить иллюзию? Сижу, оглядывая зал. Некоторые лица уже примелькались. Другие — незнакомы. На сцене — одинокий гитарист, то ли группа еще не собралась, то ли он просто предпочитает выступать один. Вслушиваюсь в негромкий голос…
Певец опускает гитару. Смотрит на зал. Никто его толком и не слушал, народ увлечен процессом питания. На мгновение наши взгляды встречаются, и у меня возникает странное ощущение, что песня была предназначена именно для меня.
Так обычно и бывает с хорошими песнями.
Певец встает и уходит, странно, за гриф, держа гитару. Так не берут инструмент, но жест почему-то кажется абсолютно естественным.
Черт, почаще надо заходить. “Мы живем в эпоху эха…”
— Можно?
Оборачиваюсь. Ага…
В Диптауне редко встретишь старика. Все хотят быть молодыми и красивыми, если не в жизни, так хоть в сладостном сне. Решиться на такой облик — это поступок.
— Садись, Ежик, — приглашаю я.
Ежик — прозвище местного завсегдатая. Я довольно долго считал его программой, пока не поговорил сам. Как ни странно, но человек, проводящий в глубине большую часть суток, — вполне настоящий. Ему лет шестьдесят, он седой, морщинистый, полноватый. Лицо обрюзгшее, но чисто выбритое. Короткая, седенькая, военная прическа, за которую он и заслужил прозвище. Чуть опустившийся, но в меру приличия. Одет старомодно, но аккуратно. В общем — неприязни не вызывает, скорее — интерес.
— Слышал про взлом? — интересуется Ежик, присаживаясь. Косится на официантку, уже несущую водку и сок.
— Еще рюмку, — прошу я, хотя и вижу, что на подносе две рюмки. Скорее всего Ежик сидит в “Царь-рыбе” не по собственной инициативе, он наемный работник. Как в публичных домах девочки разогревают посетителей на дорогую выпивку, так и в кабачке Ежик раскручивает посетителей на пьянство. Такая работа.
— Благодарю, — не теряя достоинства, кивает старик. Чуть дрожащей рукой наполняет рюмки. Мы чокаемся, выпиваем. Ежик крякает, но не закусывает, занюхивает рукавом. Что-то новенькое.
— Так что за взлом? — любопытствую я, когда приличия соблюдены. Достаю пачку сигарет, протягиваю ему.
— Есть такая фирма… э… “New boundaries”…
— Да, слышал, — вспоминаю я. — Они софтом занимаются?
Ежик хихикает:
— Нет… всякой чепухой. Вроде новых эргономичных клавиатур, дизайна шлемов, особых кресел, на которых геморрой не заработаешь… Прикладные товары.
— Угу… — неопределенно бормочу я. Свою выпивку старик должен отработать любопытной историей, но пока она не тянет даже на сигарету.
— Мне уже уходить, — вздыхает Ежик. — Эх… был бы лишний бакс, время продлить…
Ничего себе! Смотрю ему в глаза. Что же, новости столь любопытные, что требуется оплатить его время в глубине? Доллар — не деньги, но все-таки!
Секунд десять мы играем в гляделки. Потом Ежик начинает вставать, и я сдаюсь, беру его за руку.
— Посиди. Я сегодня при деньгах.
— Благодарю. — старик ухитряется так ловко усесться обратно, что и не понять — хотел он уйти или просто поерзал на стуле. — Так я говорю — фирма… небольшая… Вроде по контрактам с крупными работает… с самыми монстрами…
Мне приносят уху. Запах божественный. Кормить Ежика я не собираюсь, да он и не настаивает. Начинаю есть, демонстрируя, что пока ничего занятного не услышал.
— Так вот, ломанули их вчера, — сообщает Ежик.
Странно…
— Вчера?
Виртуальность живет в быстром темпе. Вчерашняя новость — уже не новость.
— Ага. — Ежик понимает, что я оценил маленькую деталь. — Ну… грабителя взяли сразу…
У меня чуть-чуть сдавливает сердце.
“Грабителя взяли сразу”…
Два года назад любой задал бы вопрос “Дайвер ломал или хакер?”
Потому что в этом было принципиальное отличие. И между способами защиты, и между методами работы.
Было отличие… теперь никто вопроса не задаст.
Потому что дайверов больше нет.
— Пришили его, голубчика, — вздыхает Ежик. — Охрана-то была серьезная, не от “New boundaries”, а от тех, чей заказ выполнялся…
— Каждый час в глубине что-нибудь ломают, — дохлебывая гущу, отвечаю я. И впрямь хороша ушица! Точно такую мы ели на Волге, ночью, у костра… — Каждую минуту ломают. Когда уйдет вор, а когда и нет. Чему удивляться?
— Нашли его и в реальности, — сообщает Ежик.
— Значит, на что-то серьезное замахнулся.
— Ага. Вот только он и в реальности мертв был.
Пока я медленно поднимаю голову, опускаю ложку, вытираю губы салфеткой, старик успевает наполнить рюмки.
— Упокой, Господи, душу раба твоего Падлы, хакера небесталанного, грубого, но с добрым сердцем… — торопливо бормочет Ежик. Мы выпиваем, не чокаясь.
— Падла?
— Говорят, да. А как мирское имя — не спрашивал.
— И что полиция? — Прозвище мне ничего не говорит. Но сам факт… человек, убитый в глубине, умер по-настоящему!
— Говорят, случайность. Говорят, может, сердце слабое было, перенапрягся да и умер. Что тут удивительного?
Пожимаю плечами.
Всякое бывает.
Один, глядишь, заиграется в глубине, а инфаркт схватит в обычном мире. Другой в такой депресняк скатится, что снимет шлем да и наденет вместо него петельку.
Все бывает. Все.
— Жизнь, — соглашаюсь я. — Мрачная история, старик.
— Да уж… А еще, говорят, полиция до сих пор на ногах.
Вот это — совсем интересно.
Мне всякое доводилось пережить. И на меня охотились. И за мою голову награду объявляли. Все, завязал я, пусть молодежь играется.
Но если хакера взяли и в глубине, и в реальности, а охоту продолжают…
— Занятно, — говорю я. — Занятно. Спасибо, Ежик. Развлек!
— Стоит моя история паршивого доллара? — хитро спрашивает старик.
Конечно, в рассказанном им нет ничего секретного. Все это можно узнать и так… если искать информацию. Но все новости никогда не узнаешь, в этом и беда, и спасение. А Ежик зарабатывает тем, что приглядывается — кому и что надо рассказать. Девяноста процентам здесь сидящих история эта совсем неинтересна. Еще девяти из ста — выслушать и забыть.
А вот меня чем-то цепляет…
— Стоит, старик, — соглашаюсь я. Протягиваю ему долларовую бумажку.
Ежик ловко прячет ее в ладони и удаляется. Сейчас кому-нибудь другому будет рассказано… да не все ли равно что? Каждому найдется что-нибудь занятное. Ежик не алкоголик, а профессионал высшей пробы.
Тем нам и дорог, всем нам, от посетителей до владельца “Царь-рыбы”.
Между тем мне уже несут щуку.
— И как она приготовлена? — взирая на немалых размеров рыбину, интересуюсь я.
— Наш шеф-повар, — официантка улыбается, — был горд выполнить такой интересный заказ. Мясо щуки было провернуто в фарш вместе с вымоченным в молоке батоном…
Все как положено. Раз я не пробовал блюда, то мне надо объяснить, что именно я буду есть…
И в этот миг мир вокруг вздрагивает, будто при землетрясении, разламывается, окутывается темнотой.
Покушал, называется…
— Леня!
Я помотал головой, поморгал. Мир обретал краски медленно и неохотно.
— Леня, ты здесь?
Вика смотрела с легкой иронией. Снятый с меня виртуальный шлем она держала в руке, даже не выдернув из разъема, и в глубине его еще мельтешили какие-то картинки.
Первым делом я глянул на монитор. Надпись “ненормативный выход из глубины” меня не удивила. А вот время…
Пять часов вечера. Черт возьми, да я еще мог быть на работе!
— Вика, я не понимаю…
— Леня… — Она присела перед креслом. — Ты забыл? У нас сегодня гости. В шесть часов. У нас. Гости. В реальном мире.
— Черт… — Я закусил губу. Да. Забыл. — Машина, выход!
“Завершение работы?”
Вика вздохнула, поднялась, пошла на кухню. Я стал стягивать виртуальный комбинезон. Компьютер подождал еще немного, прежде чем погасил экран и отключился.
Да… завершение работы. Когда-то он спросил бы меня голосом, так похожим на голос Вики: “Ты серьезно?”
Очень серьезно. Я стал таким серьезным, что даже самому противно.
— Что надо купить? — крикнул я.
— Вспоминай… — отозвалась с кухни Вика.
— Картошка, зелень, помидоры… огурцы…
— Угадал. А теперь попробуй вспомнить, что еще.
— Курицу? — брякнул я наугад.
— Я уже мясо размораживаю. Сделаю котлеты. Возьми растительного масла, а то кончилось почти. Ну… понятно, что еще.
— Ты водку будешь?
Иногда Вика может выпить и водки. Под настроение.
— Нет, наверное, — отозвалась она после секундного раздумья. — Возьми мне бутылку сухого вина. Или пива.
— Чего лучше?
— Все равно. И побыстрее, ладно?
Да, нехорошо получилось. Вчера обсуждали, когда придут ребята, что я начну готовить, пока Вика будет на работе. Потом я надел шлем, нырнул.
И забыл о разговоре, начисто забыл.
На улице было холодно. Скверненько, мокро, неуютно. И температура еще плюсовая, и листья на деревьях остаются зелеными, но пронизывающая осенняя сырость уже поселилась в воздухе. Стоит лишь выйти — накидывается, вползает под свитер, заставляет ежиться.
Вика меня без труда убедила, что по сравнению с гнилой питерской погодой в Москве — почти тропики. Я и сам невысокого мнения о климате северной столицы. Вот только золотой пушкинской осени что-то не наблюдал за два года после переезда.
Наверное, окончательно разладилась небесная канцелярия. Все лето дожди, всю осень зябкая гадость. Скорей бы уж зима.
“Как тебе русская зима? Та, что с травой, еще ничего, а вот когда со снегом…”
Помахивая пустым пакетом, я обогнул дом и нырнул в магазин. Так… картошка, помидоры… морковка… Или морковки не надо? Ладно, лишней не будет.
За овощами стояла маленькая очередь, нормальные люди как раз возвращались с работы. Я пристроился в хвост, за хорошенькой, хоть и очкастой девчонкой. Девчонка читала самоучитель по языку “Ада”. Надо же. Может быть, и в глубину ходит. Подрабатывает грузчиком или почтальоном…
Знакомиться с девушками в реальном мире — нехорошо. Особенно при наличии любимой жены. Это в виртуальности романчики простительны.
А еще нелепо знакомиться в очереди за картошкой.
— Два лимона, — сказала девушка.
Я поймал себя на том, что изучаю ее с любопытством. С совершенно неуместным. И что мне нравится ее покупка. Она обязана была купить два ярко-желтых лимона, а не два кило грязненькой картошки и кочан капусты! Теперь можно представить ее, сидящей в кресле, обязательно под торшером, пьющую чай с лимоном и читающую… нет, уже не справочник, а какой-нибудь хороший роман. Серьезный, настоящий, а не беллетристику.
Или — как девушка нарезает лимон ломтиками, посыпает сахаром и кофе, разливает в крошечные рюмочки коньяк и ждет… кого-нибудь. Например — меня.
Размечтался…
— Слушаю?
Продавец посмотрел на меня. Забавный у нас в овощном продавец, типичный интеллигент, ушедший в советские времена в торговлю — и нашедший там себя.
— Два лимона, — мрачно сказал я.
Девочка все не отходила, распихивая лимоны по карманам куртки.
— Еще? — Лимоны словно живые прыгнули на весы и перелетели в мой пакет.
— Три килограмма картофеля. Кило томатов.
Что со мной? Какого дьявола я назвал помидоры томатами? Ни разу в жизни не встречал такого ненормального!
— Из корнеплодов еще что-нибудь брать будете? Из крестоцветных, или из пасленовых?
Лицо продавца оставалось вежливым и добродушным.
— Пять баллов… — пробормотал я. — Еще кило огурцов и все. Спасибо.
Когда я рассчитался и отошел от прилавка, девушки уже не было.
Ну и правильно.
Раньше, встречая на улице интересное лицо, или просто забавную сценку, или даже такую мелочь, как пара лимонов, купленных в очереди за картошкой и капустой, я знал, что это останется со мной. У меня ведь был дом… большой многоквартирный дом. Пусть не в реальном мире, а в виртуальности. И в моей власти было поселить в него кого угодно.
Я пришел бы домой, сказал компьютеру: “Вика, погружение”… Я вспомнил бы лица и жесты, я додумал бы то, что мне неизвестно. Обставил бы квартиру, в которой поселится эта девочка.
Глупо жалеть о прошлом. Тем более о захламленной маленькой квартире, где в раковине неделями валялись грязные тарелки, в холодильнике из еды имелись заводские пельмени, бумажные сосиски и пиво, а рубашки в гардеробе выбирались по принципу наименьшей помятости…
Я и не жалею.
Растительное масло и водка продавались в одном отделе. Секунду я постоял, подозрительно изучая бутылки. “Кристалл” лучше, “Топаз” дешевле… Выбор я сделал просто — взял и то, и другое. Ребята тоже спиртного притащат, но водки все равно много не бывает.
Можно и возвращаться. Алгоритм пройден, программа завершена.
Return.
End.
Порой я замечаю, что все, что надо сделать в настоящем, человеческом мире, я мысленно разбиваю на этапы, будто строки примитивной программы. Зато в глубине живу обычной, нормальной, человеческой жизнью. Просто живу.
Наверное, об этом стоит рассказать Вике. Это ее специальность… ее поле боя. Но я не рассказываю — стыдно.
Я вышел из магазина, глянул в небо. Серые тучи. Со дня на день снег пойдет. Скорей бы уж… скорей. Ничего нет лучше плохой погоды, прав был болгарский писатель.
А ведь это тоже — симптом. Явный и опасный. Я не хочу выходить из виртуальности. Не желаю появляться в человеческом мире. Здесь плохо. Здесь грязно и неуютно. Иногда здесь убивают.
Впрочем, уже не только здесь. Если верить Ежику…
Падла… упокой, Господи, душу честного хакера…
Когда-то я мог улыбаться, встречая хакеров. Быть с ними на равных… и даже чуть выше. Ведь их было много, а нас — мало. И мы могли то, что для них оставалось недоступным.
Кончились те времена.
Даже в этом ничего страшного нет. Не я первый, чьи способности стали ненужными для общества. Где вы сейчас, виртуозы линотипов; где вы, шорники; где мастера-стеклодувы? Ушли в прошлое, в детские книжки с картинками, в исторические фильмы и строчки энциклопедий.
От нас вообще ничего не осталось.
Но, наверное, я единственный из дайверов… бывших дайверов, кто заимел дип-психоз в самой тяжелой форме. Настолько тяжелой, что даже Вика пока не замечает происходящего.
* - Песня "Рисунок на асфальте" принадлежит Юлию Буркину.
