СКАЖИТЕ НАМ, ПОЖАЛУЙСТА...
(Разговор с читателями)
За сорок лет редакционной и литературной жизни Владислав Петрович много-много раз встречался с читателями. Так много, что не сосчитать. Чаще всего — с ребятами. Это были встречи в библиотеках, в школах, в пионерских лагерях, в детских клубах, в книжных магазинах. А иногда и в таких необычных местах, как, скажем, палуба большого парусника, пальмовый сквер в портовом районе Гаваны или кают-компания учебного судна юных польских яхтсменов в Гданьске...
И ребята были разные, и вопросы их. И все-таки, все-таки... в конце концов среди вопросов оказывались такие, что повторялись очень часто. Потому что во всякие годы многих мальчишек и девчонок (да и взрослых тоже) интересовали "вечные темы" писательского бытия. И в конце концов, отправляясь на очередную читательскую конференцию, Командор уже знал, о чем его спросят о б я з а т е л ь н о. Из таких вот неизбежных вопросов он и решил составить протокол заочной встречи с любителями его книжек.
Но не думайте, что это сухая схема, где вопросы задают какие-то абстрактные, ненастоящие девочки и мальчики. Ничего подобного! Писатель прекрасно помнит ребят, которые спрашивали его о том и о сем. И сейчас он за каждым вопросом видит его живого автора, даже если прошло уже немало лет. Примеры? Пожалуйста...
Обычная школа в Кировском районе Свердловска. Актовый зал, где пахнет краской и сухими половинами сцены. Аккуратная шестиклассница с красной ленточкой на волосах (заглянув на всякий случай в бумажку) спрашивает:
— Владислав Петрович, скажите нам, пожалуйста, где вы родились и как протекало ваше детство?
— Родился в Тюмени, осенью тридцать восьмого года. А детство... протекало, так сказать, оно в основном в военные и послевоенные годы. Сами понимаете, время было непростое. Впрочем, и сейчас тоже... В первый класс я пошел в сорок пятом.
Постоянное ощущение дошкольной поры — очень хотелось есть. Несмотря на то, что и мама, и старшие брат и сестра (они работали на оборонном заводе) делились со мной своими пайками. От голода и частой стужи (не хватало дров) на долгие годы поселился во мне ревматизм... Но были и радости жизни: письма с фронта от папы; горящая печка с раскаленной плитой, на которой можно поджаривать тонкие ломтики картофеля (кажется, сейчас это называется "чипсы"); книжки про Буратино, Гулливера и детей капитана Гранта, которые я брал у соседей. Читать-то я научился очень рано...
Помню девятое мая сорок пятого года, когда пьяный от радости сосед-военный с крыльца палил в воздух из маленького черного браунинга...
После войны у отца появилась другая семья. А у меня — отчим. Человек с тяжелой судьбой, со сложным характером. Бог с ним, я не помню обид, только вот одного простить ему не могу: однажды он убил мою любимую кошку, которая, по его словам, таскала с кухни еду...
Послевоенные годы тоже не были сытными. И все же я вспоминаю их с теплой радостью. Кажется, стояло вечное лето. Длинные жаркие дни — с футболом, с воздушными змеями, с короткими бурными грозами и яркими влажными радугами после них. И была у нас, мальчишек, самая большая радость — река Тура. С береговыми косогорами, песчаными отмелями и старинными развалинами на обрывах.
Мне мое детство казалось похожим на детство Тома Сойера — героя любимой книжки. Так же шлепали гребными колесами на реке пароходы, так же мы с друзьями играли в разбойников и пытались отыскать клад. Золота, правда, не нашли, но старинные монеты нам иногда попадались... А каким радостным, просто ошарашивающим открытием был для меня дядюшкин рассказ, что с нашей реки — через Тобол, Иртыш и Обь — можно приплыть прямо к Ледовитому океану! Я пускал в желтую воду Туры сосновые кораблики и надеялся, что их в конце концов увидят белые медведи. Я погружал в нашу реку ладони и с о е д и н я л с я с О к е а н о м!
И все это я помню и сегодня. До мелочей. Много лет назад, но уже совсем взрослым я сочинил такие стихи:
Заросшая узкоколейка —
Путь из далекой страны.
Листики тополя клейкие,
Запах поздней весны...
Светкин пушистый локон
У твоего лица...
Тайна, что бродит около...
Мамин голос с крыльца...
Дождики босоногие,
Мяч футбольный в пыли...
Это было у многих.
А многие сберегли?
Я сберег... От некоторых взрослых я слышал, что они совсем не помнят своего детства. И они словно бы даже хвастались этим. Чего, мол, вспоминать всякую ерунду? Мне жаль этих людей. По-моему, они обокрали себя. И уж конечно, такие люди не смогли бы стать детскими писателями...
Ну, видите, как я разговорился!.. У кого какие есть еще вопросы?
Смуглый тонколицый мальчик в очках. Кажется, в ленинградской детской библиотеке на улице Марата. Встает, держась за кромку изразцового камина.
— Скажите, пожалуйста, а почему вы пишете именно для детей?
— Ну... не только для детей. Мне приходит много писем от взрослых, которые тоже читают мои книжки... Но вообще-то ты прав. В основном я пишу для ребят. И про ребят. Дело в том, что писать я стал очень рано. А чтобы сочинить повесть или роман, надо знать ту жизнь, о которой рассказываешь в своей рукописи. А что я мог знать в шестнадцать-семнадцать лет, кроме собственного детства и своих школьных и дворовых друзей-приятелей? Про это и начал. И понравилось... Кстати, где-то в семидесятых годах, на одном из писательских съездов я, получив разные делегатские материалы, подсчитал, что детских писателей у нас в стране в двадцать раз меньше, чем "взрослых". И это было в те времена, когда наша детская литература процветала... А сейчас? Нет, я просто не смог бы оставить "поле боя"...
Районная библиотека. Ребята сидят на стульях, расставленных вдоль стен. Строгая веснушчатая девочка и мальчик с царапиной на щеке разом вскидывают руки.
— Сначала вы, сударыня. Мальчик уступит тебе очередь, верно?
— А мы про одно и то же. Скажите, пожалуйста, это очень трудно быть писателем? Или не очень?
— По-моему, очень. Книга, над которой работаешь, выкачивает из тебя энергии не меньше, чем тяжелый физический труд. Порой встаешь из-за стола с таким ощущением, будто целый день дрова колол или мешки с картошкой грузил. Хотя всего-то водил карандашом в тетради...
Мальчик торопливо встает рядом с девочкой.
— А тогда зачем вам такая... специальность?
— Потому что люблю. Потому что интересно...
Севастополь, очень теплый сентябрь. Густые акации за окнами. Детская библиотека имени Гайдара. Обжаренные крымским солнцем пацанята и девочки расселись кто где. Белобрысый четвероклассник Ромка сидит на подоконнике, обхватив забинтованное колено. Левая рука его по локоть в гипсовом лубке. Этот гипс он поднимает над головой.
— А скажите, пожалуйста, что вы любите больше всего на свете? Кроме своего писательства?
— Да, вопросик... Не знаю даже... Очень многое люблю. Вообще жизнь люблю. Особенно, когда она хорошая...
— А вареники с вишнями любите?
— Еще бы!
— Тогда пойдемте к нам в гости! Мама как раз их сегодня обещала налепить.
— А не заругает нас мама-то?
— Не-ет!
— Ну... пойдем.
Встреча в районной библиотеке на Уралмаше. Серьезная семиклассница (пошептавшись с подругой):
— Владислав Петрович, не могли бы вы объяснить, каким образом рождаются литературные сюжеты?
— Я постараюсь, хотя объяснять это не просто. Дело в том, что каждый раз это случается по-разному...
В шестьдесят третьем году я был в гостях у ребят пионерского лагеря "Искорка". Жил там несколько дней, катался с мальчишками и девчонками на лодке, ходил в поход, сидел у вечерних костров. И, конечно, "наблюдал жизнь". Не специально, а по привычке. И видел все эти дни, как за мальчиком-шестиклассником ходит по пятам робкий пацаненок лет семи — очень мечтает подружиться с большим мальчишкой. Не знаю уж, чем этот шестиклассник Вовка притягивал к себе малыша... Сначала отношения у них не клеились, но перед самым своим отъездом я вдруг увидел, как эти двое идут рядышком, старший по-дружески обнимает маленького за плечо, что-то рассказывает ему, а малыш смеется, как совершенно счастливый человек...
Так появилась мысль о повести "Оруженосец Кашка". И очень многое из того, что я видел в "Искорке", вошло в нее. Видимо, неплохой получился сюжет, раз повесть переиздают до сих пор, уже больше тридцати лет и перевели на несколько иностранных языков...
А вот другой пример. Однажды приснился мне удивительный, космический сон. Будто я один в звездолете. В общем-то само это обстоятельство не казалось мне во сне странным, хотя был я в тысячах парсеков не только от Земли, но и от всех обитаемых и необитаемых миров. Поразило другое: вдруг в рубке появился мальчишка лет десяти — совершенно земной, очень похожий на приятелей моего детства... Этот сон и стал толчком для работы над трилогией "Голубятня на желтой поляне". Первый эпизод притягивал к себе потом разные случаи — и те, которые я наблюдал в жизни, и те, которые придумывал...
Вообще же можно сказать так: сюжет складывается из первоначального эпизода, многих наблюдений и фантазии автора...
В той же библиотеке. Следующий вопрос (от быстроглазого, непоседливого пятиклассника, которого девчонки называют почему-то Бубликом):
— А у вас есть книжки про животных?
— Одна из первых моих повестей называется "Белый щенок ищет хозяина". Речь там идет о приключениях щенка-лайки, который отстал от хозяина-охотника и нашел друзей среди ребят городской окраины... Больше я не делал животных главными героями своих книг. Но все же писал о них немало. О козе Липе, которая разогнала компанию вредных мальчишек; о петухе Кригере, умеющем путешествовать в космосе; о замечательном псе Султане, возившем на лыжах своего хозяина Толика; о большущем морском крабе, который подарил ребятам волшебную жемчужину; о коте по имени Кыс — он был верным другом мальчика Петьки Викулова из романа "Кораблики"...
— А у вас дома есть какие-нибудь звери?
— Есть два кота: Макс и Тяпа. Макс — пожилой, добрый, очень любит сидеть у меня на руках. А Тяпа — хулиган и проныра, везде сует свой нос. О них я тоже писал в своих повестях.
Севастополь, встреча с ребятами местного КЛФ. Строгая, молчавшая в течение всей встречи девушка "под завязку" задает вопрос:
— Вы столько написали про разные далекие миры, про параллельные пространства. А вы верите, что они существуют на самом деле?
— Да, верю. На сто процентов.
Читательская конференция в одной из первоуральских школ. Строгая шестиклассница в очках, которые поблескивают обличительно.
— Владислав Петрович, ваши книги очень интересные, но скажите, пожалуйста, почему вы пишете только про мальчиков, а про девочек не пишете никогда?
— О-о-о... Сколько раз я уже слышал от вас, дорогие девочки, этот вопрос, и сколько приходилось оправдываться!.. Что же, начну опять... В шестьдесят третьем году я был участником Четвертого Всесоюзного совещания молодых писателей. Занимался в так называемой "детской секции", то есть среди тех авторов, которые писали для детей. Руководил нашим семинаром Лев Абрамович Кассиль — автор замечательной книжки "Кондуит и Швамбрания" и других известных романов и повестей. Великолепно руководил, общался с нами без всякой важности, как с товарищами. Но я все-таки стеснялся знаменитого писателя и, сидя за общим столом, старался укрываться за громадной лампой, сделанной в виде китайской вазы. Наконец Лев Абрамович поинтересовался:
— А что это нашего свердловского делегата опять не видно?
— Да вот он, за лампой, — тут же безжалостно выдал меня волгоградец Юра Мишаткин.
— Гм... Этак можно подумать, что нашему уральскому коллеге "всё до лампочки", — усмехнулся любимый мною классик. Я тут же, красный и взъерошенный, "высунулся наружу". И в таком "высунутом" состоянии прослушал рассказ Льва Абрамовича о том, как нелегко бывает выступать перед юной читательской аудиторией.
— Вам этого тоже придется хлебнуть на своем веку... Имейте в виду, что часто вас будут мучить одними и теми же вопросами... Меня, например, то и дело спрашивают "Почему вы много пишете о мальчиках и мало о девочках?"
— И что вы отвечаете? — робко подал я голос, показывая тем самым, что мне не "все до лампочки".
— Отвечаю кратко и честно: потому что сам я в детстве был мальчиком и никогда не был девочкой... Как правило, ответ находит понимание...
И я, дорогие друзья, могу лишь повторить ответ Льва Абрамовича Кассиля. Я тоже был мальчишкой, а девочкой никогда не был. А ведь всякий детский писатель в своих книжках так или иначе использует опыт собственного детства.
Однако должен заметить, что слова, будто я вовсе не пишу о девочках, несправедливы. Да, главные герои у меня мальчишки, но и девочек в моих книжках хватает. Вспомните Данку в "Голубятне на желтой поляне", решительную Вику и своенравную Катю в "Мушкетере и фее", заботливую Соти в "Детях синего фламинго", добрую Иринку в "Журавленке и молнии"... Да почти в каждой книжке хватает девочек, потому что мальчишкам без них жилось бы на свете трудно и скучно...
Тюмень. Группа ребят провожает меня из школы, где была встреча, до гостиницы. Присели на скамейку в сквере у цирка. Белобрысый (как я в детстве) мальчик, который все время заботливо держит подаренный мне букет:
— А можно задать еще одни вопрос, я в школе не успел?
— Конечно!
— Скажите, а вы, когда были маленький, мечтали о какой-нибудь... ну, самой-самой такой... заветной игрушке?
— Мечтал. Правда, не совсем об игрушке. Мне с давнего дошкольного детства хотелось, чтобы у меня был глобус. Большой, голубой и пестрый, блестящий. Чтобы его можно было разглядывать и вертеть на подставке. Мне казалось, что он приблизит меня к дальним морям и странам и даже к космосу. Казалось даже, что я буду полностью счастлив... Но глобусы тогда, во время войны не продавали. Я пытался смастерить глобус сам: из глины,из мяча, но это было всё не то... Теперь у меня дома есть глобус, даже не один. Но оказалось, что для полного счастья этого почему-то мало....
Мальчик забыл про цветы и рассеянно возит букетом по траве.
— А что надо... для полного?...
— Ну-у, дорогой мой... Тут как в старом студенческом анекдоте: "Вы обещали задать один вопрос, профессор, а это уже второй..."
Лагерь "Артек", костровая поляна, ранние сумерки, неспешный разговор у огонька. Ребята — кто на траве, кто на камнях, раскиданных вокруг костра. Девочка-барабанщица поставила на колени барабан, уперлась в него подбородком, вздохнула и спрашивает как об очень сокровенном:
— Скажите, а у вас есть самый-самый любимый писатель?
— Есть. Это Константин Георгиевич Паустовский. Первая его книга, которую я прочитал, называется "Далекие годы". Я был тогда пятиклассником. В книге Паустовский рассказывает о своем давнем детстве. И вот, этот маленький Костик, герой книжки, стал моим настоящим другом. Мне казалось, что мы очень похожи. Оба любили читать, оба мечтали о море... Константин Георгиевич научил меня видеть необыкновенное в самых обычных вещах, чувствовать музыку нашего замечательного русского языка, вглядываться в мир, в людей... Мне, к сожалению, не удалось встретиться, познакомиться с Паустовским, но я считаю его своим учителем. Мне кажется, что без книг этого замечательного мастера слова я просто не смог бы стать литератором... Кстати, Константин Георгиевич очень любил эти крымские места. Особенно Севастополь. И я тоже люблю. Севастополь для меня вторая родина...
Заседание школьного литературного клуба в одной из московских школ. Смуглый, очень серьезный девятиклассник нерешительно гладит длинноволосую прическу, потом говорит:
— Я читал у Паустовского, что автор... когда он кончает какую-то свою книгу, он... ну, весь такой измученный и чувствует опустошение. Будто прощается навсегда со своими героями. И кажется ему, что он больше ничего не напишет... У вас так бывало?
— Да, это знакомое ощущение. Когда заканчиваешь рукопись, здесь и радость, и в то же время печаль. И действительно ощущение какой-то опустошенности... Но, по правде говоря, у меня это не было связано с большими душевными драмами. Потому что с написанной повестью или романом никогда не прощаешься навсегда. Написал, передохнул, и надо перепечатывать рукопись. Надо ее редактировать, иногда переписывать большие куски. Вот и возвращаешься снова в мир своих героев... Потом тебе дают корректуру — типографские оттиски текста, который будет печататься в журнале или книге. Значит, снова надо читать, править, жить в мире знакомых персонажей и событий... Ну, а кроме того, если соскучился по своей законченной рукописи, всегда можешь взять и перечитать... А бывает еще одна встреча со своими героями — это когда художник сделал иллюстрации к твоей книжке. Тут смотришь на них, на героев, как бы со стороны, под неожиданным углом зрения...
Встреча в Центральной детской библиотеке Екатеринбурга. Две девочки четырьмя руками держат одну книжку.
— Владислав Петрович, мы ее только что купили, это "Пистолет капитана Сундуккера". Тут написано "рисунки автора". Вы часто сами делаете картинки для своих книжек?
— Ну, во-первых, здесь не только рисунки автора. Эту яркую красивую обложку с корабельным колоколом нарисовал мой сын, Павел. Он не раз иллюстрировал мои книги... А что касается моих рисунков, то они появляются нечасто. Только когда возникает какая-нибудь "экстренная ситуация". Например, несколько лет назад журнал "Урал" решил издать в специальном номере мою повесть "Чоки-чок..." и встал вопрос: печатать без рисунков или приготовить их в течение недели. Никакой уважающий себя художник-график (даже родной сын) не возьмется сделать за это время три десятка иллюстраций. Это было бы легкомысленно, а художники привыкли относиться с уважением к своей работе. Я же — не профессиональный иллюстратор, поэтому бываю по-дилетантски нахален. Взял и сделал все рисунки в нужный срок... Примерно то же получилось и с книжкой о капитане Сундуккере, и с повестью "Страна Синей Чайки", и со словарем "Кратокрафан". Пользуясь случаем, я хочу попросить прощения у читателей за весьма непрофессиональный уровень этих рисунков. О славе графика я никогда не мечтал и рисовал, потому что время "брало за горло". Настоящим иллюстратором я, конечно, никогда не стану, у меня просто не хватает терпения вырисовывать детали, по нескольку дней сидеть над одним рисунком, как это делают мастера...
Продолжение следует...
Подобные вопросы задавались не раз — и в давние времена, и недавно. Возможно, у вас есть другие, свои, тогда не стесняйтесь, напишите Командору в Екатеринбург. Только вопрос должен, быть такой, чтобы получился серьезный диалог, а не пустая болтовня.
Не каждый читатель может попасть на встречу с писателем, это уж кому как повезет. А письмо написать может каждый. К тому же, в письме можно задать такие вопросы, которые не всегда решишься высказать при многочисленных слушателях. И потому в редакцию приходят письма...
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
...Я еще не взрослый, мне четырнадцать лет, и сейчас я пишу повесть о своем недавнем детстве. Посоветуйте пожалуйста, как стать настоящим детским писателем...
Петр К., г. Вентспилс, Латвия.
Чтобы стать писателем — и детским, и взрослым — нужны литературные способности. Это уж кому как повезет. Думаю, у тебя они есть, раз ты с такой смелостью и желанием взялся за повесть. Надо сказать, они встречаются у многих ребят, потому что почти все дети рождаются талантливыми. Но необходимо еще уметь эти способности превратить в реальный результат — в рассказ, в повесть, в роман. В книгу. Тут то и начинаются трудности.
Я знал немало молодых людей с литературным талантом, которые не могли закончить ни одной своей рукописи. Потому что талант — это лишь одна часть писательского дарования. Вторая, не менее важная, — усидчивость, способность заставить себя трудиться, не отступать от своего замысла. С трудолюбием приходят опыт и умение. И талант крепнет. Надеюсь, трудолюбия у тебя хватит. Скрипи зубами и не выходи из-за стола, если даже кажется, что ничего у тебя не получается. Со временем получится...
