Трое на площади
Славка и Тим поехали по кольцевому маршруту: это дальше, но зато в троллейбусе свободнее. Троллейбус шел над Малой бухтой, где стоял вспомогательный флот и гидрографические суда. С высоты видны были белые рубки, трубы с голубыми полосами, желтые солнечные палубы и тонкая паутина антенн.
— Я, когда первый раз увидел столько кораблей, просто обалдел от радости, — признался Славка.
Тим сказал:
— Папин "Пеленг" тоже здесь стоит, когда приходит из рейса. Они в ноябре вернутся. Мы туда пойдем, он все покажет. Знаешь, как у них здорово!
Славка улыбался. Столько радостей ждало его еще в Городе!
Лишь одна досада грызла иногда Славку: где-то недалеко были яхты и паруса, а он вел береговую жизнь. Когда белые крылья скользили по синеве рейда, к Славке подкрадывалась тоска. Но не мог же он идти во флотилию без Тима! И Славка уговаривал себя, что все еще впереди, все как-нибудь наладится...
Они вышли на главной площади у старинной Адмиральской пристани с белой колоннадой и мраморными львами. Бронзовый адмирал Нахимов спокойно смотрел на Город. Над площадью разносились размеренные звуки шагов. Это шел пионерский караул. Ребята лет четырнадцати в матросской форме, в белых пилотках, с черными десантными автоматами. Два мальчика и три девочки. Они шли на смену к городскому мемориалу, где на плитах из красного гранита были перечислены все военные части и корабли, защищавшие город в последней войне.
— Четко идут, — с легкой завистью сказал Славка.
— Ничего, — согласился Тим. — Только девчонок я бы в караул не пускал.
— Почему? Всякие бывают девчонки. У меня Анютка знаешь какой капитан была!
Тим упрямо сказал:
— Анютку я не знаю. Если капитан — другое дело. А эти с бантиками. Бантики и автомат! Если заряженный дать, они и выстрелить не сумеют.
Славка промолчал. Он не имел ничего против девчонок. Такие же люди. Даже с Любкой Потапенко у него вроде бы наладились отношения. Потому что она подошла недавно и без всяких ужимок сказала: "Семибратов, ты меня извини за Артёмку". Славке что? Он сказал: "Да ладно, пустяки..."
Славка и Тим прошли площадь и зашагали вдоль решетки Приморского бульвара.
Тим вдруг спросил:
— Знаешь, сколько в Городе памятников?
— Всех-всех? И Первой, и Второй обороны?
— И еще революции...
— И танки, и катера считать, которые на земле стоят, и все обелиски?
— Конечно.
— Я же весь Город не знаю, — сказал Славка. — Наверно, больше ста.
— Больше трехсот. А точно, по-моему, никто не знает. Зато одно совсем точно: ни одного памятника нет... знаешь кому?
— Ребятам... Да?
Тим кивнул и сердито щелкнул себя по ноге пустой авоськой.
Славка сказал:
— Я знаю, ты про это подумал, когда Динькин рисунок увидел. А потом, когда караул шел...
— Я об этом и раньше думал. А сегодня опять... Тому парнишке, которого Динька нарисовал, памятник, может быть, поставят. Он знаменитый. А сколько было незнаменитых... Пули в земле собирали для штуцеров, воду на бастионы носили под обстрелом...
— Я читал. Полегло их сколько...
— А в последнюю войну еще больше... Знаешь, Славка, по-моему, надо тем и другим поставить один памятник.
— Общий обелиск?
Тим опять щелкнул авоськой.
— Обелиск не надо. Они все какие-то одинаковые... Если бы я умел, я бы нарисовал, как я хочу.
— А ты расскажи.
— Ну, понимаешь... Надо, чтобы просто мальчишки. Из камня или из металла, совсем небольшие. Чтобы как живые. И невысоко совсем. Может, прямо среди травы. Там у стены камни, а между ними трава...
— Где?
Тим замялся, сбил шаг, но потом посмотрел на Славку прямо. И тихо сказал, не опуская глаз:
— На площади Карронад.
— А где такая?
— А такой нет. Я придумал.
Это было непонятно. Славке стало даже чуточку обидно, словно Тим что-то скрывал. И Славка проговорил с упреком:
— Придумал... А рассказал, будто все по правде. Камни, трава...
Тим как-то задумчиво улыбнулся:
— Я название придумал. А площадь есть... Ну может быть, не площадь, а так, пустырь. Такой широкий перекресток. Но там хорошо.
В этом была загадка. Еще одна тайна Города. И тайна Тима.
Славка нерешительно спросил:
— Покажешь?
Тим сказал:
— Это недалеко от рынка, на горе. Если хочешь, можно сейчас.
Они поднялись по лестнице, которая вела вдоль крепостной стены с бойницами. Наверху Тим провел Славку по кремнистой тропинке мимо белого забора и маленьких тонких кипарисов. "Кипарисы-мальчишки", — почему-то подумал Славка.
Они свернули за угол и оказались на широком месте.
Действительно, не то перекресток, не то пустырь. А скорее всего — маленькая площадь, потому что земля была вымощена старыми стертыми булыжниками.
И росла между камнями высокая трава с зонтиками желтых цветов.
Кругом — знакомая картина: небольшие белые дома, тополя и акации. Справа дома расступились, и видно, что склон уходит к нижней улице, за которой синеет Орудийная бухта.
Словно охраняя этот спуск, поднялись в одном месте остатки желтой крепостной стены. Такие же, как у лестницы. Наверно, в прежние времена здесь был один из бастионов крепости.
Было здесь безлюдно и солнечно, и большие белые облака висели над площадью. Круглые, как надутые паруса...
Славка сказал шепотом, как в тихом незнакомом доме:
— Хорошее место... Я сколько раз рядом ходил, а не знал, что здесь такая площадь.
Тим показал на маленький двухэтажный дом:
— Вон там я раньше жил. Пока на новую квартиру не переехали... Мы тут играли с ребятами, по вечерам салют устраивали.
— Какой салют?
— У нас железное кольцо было, тяжеленное — звено от якорной цепи. Мы встанем со всех сторон — и давай его друг другу кидать, чтобы по камням рикошетило. Оно звенит, а от камней искры сыплются. Красиво так... И вообще хорошо.
Славка почувствовал: Тим не просто рассказывает, он чем-то дорогим делится. Так же, как Славка, когда рассказывал про Покровское озеро и про Артёмку.
— Тим... — осторожно спросил он. — Ты сюда, наверно, часто ходишь?
— Иногда...
— А почему такое название — площадь Карронад?
— Ты знаешь, что такое карронады?
— Знаю, конечно. Пушки корабельные. Они корпуса не пробивали насквозь, а разрушали внутри.
...Славка читал про эти пушки много раз. А недавно увидел одну собственными глазами. Был пустой урок, и Славка решил прогуляться до бастионов на Историческом бульваре. Прихватил с собой Наездника, который без дела болтался на школьном дворе. На бастионе никого не было, над брустверами стояла сонная трава с пушистыми, как у одуванчиков, головками. Их неподвижные тени лежали на тускло-черных туловищах орудий.
Орудийные лафеты были ненастоящие, их отлили из чугуна, когда восстанавливали бастион. Зато сами пушки — это действительно пушки. Боевые. Не раз они качались на деревянных палубах старых линейных кораблей, а потом отсюда, с укреплений, посылали картечь и ядра в густые колонны атакующего врага...
Славка хотел не спеша пройти от орудия к орудию, но Динька, верный своей кавалерийской привычке, лихо гикнул и с разбегу оседлал толстый, как железная бочка, орудийный ствол. Тут же взвыл и скатился на землю.
— Ты что? — перепугался Славка.
— "Что"! Потрогай!..
Славка ладонью коснулся орудия. Ого! Солнце, оказывается, разогрело пушку, как чугунную печку. "Будто после стрельбы", — подумал Славка, а Диньке сердито сказал:
— Прыгаешь очертя голову! Вот и поджарился.
Динька виновато пританцовывал, прижимая к "поджаренным" местам растопыренные ладошки. Славке стало жаль его, и он заговорил помягче:
— Смотри-ка, здесь надпись. Я раньше и не замечал...
— Тут не по-нашему...
— Написано "Carron". Это был пушечный завод в Шотландии. Пушки они всему свету продавали, специально для кораблей.
— Если для кораблей, зачем она здесь? — насупленно спросил Динька. В его голосе так и звучало: "Забралась не на свое место, да еще жжется..."
Славка серьезно сказал:
— Когда враги навалились, было, наверно, некогда выбирать. Все пушки с кораблей пошли на бастионы...
Славка наклонился и глянул вдоль ствола. Ему захотелось представить, как на бастион движутся плотные шеренги английских пехотинцев в красных мундирах и зуавов в синей униформе и малиновых фесках. Динька пристроился рядом и тихо дышал у Славкиной щеки. Видно, он перестал обижаться на карронаду и тоже думал об атаке и залпах.
Но не было ни штурма, ни стрельбы. Стояла тишина, только трещали кузнечики. Так же, как сейчас, на площади Карронад...
— Хорошее название, — сказал Славка Тиму.
— Мне это слово нравится — "карронада", — сказал Тим. — Ну, и вообще, говорят, эта площадь с пушками связана. Во время Первой обороны, когда укрепления строили, сюда орудия с кораблей свозили, а отсюда уже везли на бастионы.
— На такую высоту затаскивали?
— Зато дальше удобно везти. А сюда, наверно, была дорога от Орудийной бухты... А может, и не так было... Но если и не так, здесь, по-моему, все равно стояли пушки. Вот и стена оборонительная...
— Ты хотел, чтобы памятник у стены стоял, да?
Тим серьезно кивнул и подвел Славку к стене. Она была сложена из больших каменных блоков, на которых сохранились выбоины от пуль. В узких бойницах синело небо. На разрушенной верхней кромке росли кустики.
— Вот здесь... — тихо проговорил Тим. — Они бы стояли вдвоем и за руки держались. Будто собой стену защищают. А за стеной — весь Город... А они будто не из разных времен, а вместе. Потому что Город один и тот же. Ну, я не знаю, как объяснить.
— А чего объяснять, — сказал Славка.
Он их как наяву увидел. Только не из камня и не из металла, а живых. Один — широкоскулый, курносый, в широкой холщовой рубашке, старинной большой бескозырке. Другой — чуть повыше, темноволосый, строгий. Держит за ремешок снятую каску. На плече тельняшка разорвана — большая, не по росту тельняшка...
А потом — будто даже неожиданно для Славки — подошел третий. Чуть повыше Диньки, чуть пониже Тима. В голубой школьной рубашке, с помятым ранцем на одном плече. Тоненький и угрюмый. Исподлобья глянул на Славку. Встал чуть в стороне от тех двоих.
— Тим, — сказал Славка. — Неправильно, если только двое. Такие, как Андрюшка Илюхин... Они ведь тоже погибли из-за войны... — Он хотел объяснить и не мог подобрать слова.
С давних пор Славка научился чувствовать неумолимость математических законов. Еще тогда, когда неотрывно следил за движением костяных шаров по бильярдному сукну. И сейчас он хотел объяснить, что во всем виновата жестокая математика войны. Если лежат в земле сгустки тротила и гремучей ртути в ржавых оболочках, на них все равно кто-нибудь наткнется. Рано или поздно. И чаще всего натыкаются маленькие и любопытные — те, кто ближе к земле и к траве; те, кто ощупывают коленками и локтями глинистые откосы и камни развалин; те, кто не пройдут мимо темного входа в подземелье и мимо загадочной находки. Это — тоже закон. Можно охранять, беречь, запрещать, но по беспощадному закону больших чисел на кого-то падает жребий. Не на того, так на этого. Потому что укрытые в земле снаряды — это продолжение войны. И если Андрюшка Илюхин погиб, он закрыл от смерти другого. Может быть, Диньку. Может быть, Тима или Славку. Может быть, тех ребят, которым не дал добежать до костра...
Но сказать все это Славка не сумел. Он только повторил:
— Они тоже из-за войны... Не все ведь по глупости...
Хорошо, когда тебя понимают. Тим понял сразу.
— Правильно... Почему я не подумал?.. Трое, конечно, лучше, а то несправедливо... Знаешь, Славка, в позапрошлом году какие-то малыши в подземелье провалились, где раньше минные склады были. Один семиклассник их вытащил, а сам не выбрался. Засыпало...
Славка кивнул. Потом сказал:
— А если бы не засыпало? Наверно, никто бы и не узнал. И героем бы никто не считал. А он ведь все равно как на войне. Будто тоже Город защищал... Тим, таких, наверно, тоже немало...
— Конечно...
Они постояли еще у теплой от солнца стены. Наверху в кустах ссорились воробьи. Где-то на рейде прогремела якорная цепь. Тим неловко улыбнулся:
— Мы размечтались, будто про памятник все уже решено. Будто от нас зависит...
Но Славка сказал серьезно:
— Все равно ты хорошо придумал.
— Мы, по-моему, вместе придумали, — сказал Тим. — Пошли, Славка, а то Валентина нам задаст...
Они обогнули стену, и Орудийная бухта вся открылась перед ними.
В бухту входила баркентина.
— "Сатурн"! — крикнул Тим.
И они помчались к берегу.
Баркентину тащил буксирный катер. Он вел её к месту последней стоянки, где трехмачтовый парусник должен был превратиться из учебного судна в торговую точку треста кафе и ресторанов.
В своем последнем плавании старая, с ободранной краской на бортах, без парусов баркентина все равно была красива. На низкой набережной собрались зрители. Славка и Тим пробрались к самой воде.
— Отплавалось корытце, — послышался слева от Славки насмешливый голос.
Славка и Тим разом обернулись. Недалеко от них стояли трое курсантов и пожилой моряк с капитанскими шевронами на погончиках светлой куртки.
Капитан коротко глянул на курсанта с гладким красивым лицом.
— О любом судне следует говорить уважительно, курсант Вересов.
Вересов, видимо, смутился и поэтому сказал излишне громко:
— Это если о судне, товарищ старший воспитатель. А "Сатурн" уже не судно, он без флага. Он теперь плавучая танцплощадка.
— И вы говорите об этом с удовольствием...
— Никак нет. Я просто отражаю объективную истину.
"Дурак", — подумал Славка.
Другой курсант, совсем юный, похожий на восьмиклассника, почему-то засмущался и спросил:
— Дмитрий Георгиевич, а правда, что какой-то пацан хотел перерезать швартовы у "Сатурна" и грохнуть его о камни? Капитан кивнул:
— Да, я слышал.
Вересов усмехнулся:
— Представляю, как папаша порол этого юного флибустьера...
Славка взорвался:
— А ты!.. Сам-то... Только форму носишь! Попробовал бы ночью при шести баллах на марс подняться, чтобы фал протянуть! Весь день потом клеши сушил бы!
К Славке обернулись: и курсанты, и капитан, и вообще все, кто был рядом.
Вересов снисходительно сказал:
— Юноша, с вами не разговаривают. А что касается моих клешей, не беспокойтесь. У меня первый разряд по альпинизму.
— А по уму четвертый, детсадовский, — рубанул Славка.
Кругом засмеялись. Тим осторожно дернул Славку за рукав. Капитан с короткой усмешкой сказал Вересову:
— Видите, подрастающее поколение не нашло с вами общего языка.
Вересов с вкрадчивым нахальством спросил:
— Товарищ старший воспитатель, разрешите вопрос... Вы, кажется, одобряете того пирата, который хотел затопить "Сатурн"?
Дмитрий Георгиевич опять усмехнулся и наставительно произнес:
— Курсант Вересов, вы могли заметить, что действий, идущих вразрез с уставами морской службы, я никогда не одобрял...
— По крайней мере, вслух, — негромко добавил третий курсант — горбоносый и курчавый.
— Курсант Гальченко... — сказал капитан. Впрочем, без особой строгости.
Тим опять дернул Славку за рукав.
— Пойдем, — попросил он каким-то виноватым шепотом. — Пойдем, Славка.
И они ушли с набережной. Славка все оглядывался, а Тим смотрел под ноги...
У самого входа на рынок их окликнули:
— Мальчики! Сбавьте скорость! Я за вами от самой набережной бегу!
Их догоняла удивительно большая девушка. Высокая и толстая. Несмотря на тепло, она была в полосатом свитере, похожем на старинную матросскую фуфайку.
"Боцманша какая..." — подумал Славка.
Они с Тимом остановились.
— За вами не угонишься, — сердито сказала "боцманша". И выпуклыми синими глазами внимательно посмотрела на Тима. — Я про тебя слышала. Я тебя давно ищу. Это ты хотел перерезать швартовы?
Славка ощетинился: что ей надо?
Тим встал, как на совете дружины. Опустил голову.
— Вы из детской комнаты?
— Я из детской парусной секции при Доме культуры Вторчермета. Заместитель начальника базы. Пойдешь в матросы?
У Славки екнуло сердце. А Тим, не поднимая головы, сказал:
— Нет.
"Боцманша" обиделась:
— Это почему?
— Мы только вдвоем, — сказал Тим и взял Славку за руку. "Боцманша" оглядела Славку с ног до головы и серьезно сказала:
— Кто же спорит...
