Глава одиннадцатая
Ильке не везло с самого утра. Едва он открыл глаза, как мама спросила:
— Ты не видел черные нитки? Я недавно купила катушку десятый номер.
Илька не хотел врать.
— Видел.
— Где?
— Там, в тумбочке. Где всегда лежат.
— Я там все перерыла, — задумчиво сказала мама. — Странное дело! Где же они теперь?
Илька осторожно промолчал и потянул со спинки стула свои штаны. Чертова катушка только этого и ждала: она выскочила из единственного кармашка, пришитого к штанам где-то с левой стороны живота.
— Ой, вот она! — поспешно сказал Илька. — Я, оказывается, забыл положить обратно. Взял, чтобы ниточку оторвать, привязать хвост к змею.
— Так-так, — сказала мама. — Значит, хвост...
Илька вздохнул и полез под кровать за сандалиями. Он долго-долго искал их.
Во-первых, в нем шевельнулась совесть. Во-вторых, он думал, как быть: змей — не самолет, без ниток не запустишь.
Правда, хранился у Ильки еще моток, но нитки были тонкие. Илька боялся. Не мог он доверить нитке тридцатого номера свое сокровище, первый свой настоящий змей.
Над этим змеем он сидел три дня...
Илька боком скользнул в кухню и вытянул из-за печки свое детище. Ровные полосы черной краски на тонкой оберточной бумаге совсем высохли.
Растянутая дранками бумага туго звенела от легкого щелчка. Лохматый мочальный хвост кольцами свернулся у Илькиных ног.
Илька на вытянутых руках поднял "конверт".
— "Тигренок"...
Еще вчера Илька хотел назвать свой первый змей "Пчелой". Но когда он, устроившись на крыльце, проводил по бумаге последнюю черную полосу, что-то зажужжало рядом и больно клюнуло в ухо. Ухо не распухло, Илька успел обмакнуть его в холодную воду. Но любить пчел Илька перестал.
А сейчас вдруг само собой придумалось новое имя, ласковое такое и смелое.
Обрадованный Илька крикнул в открытую дверь:
— Мама, я погуляю! Я не хочу есть! Я пошел! — и выскочил за дверь, спасаясь от завтрака.
Он понял, что надо делать. Надо бежать к Генке, он, наверно, даст ниток. Ради такого дела, ради первого Илькиного змея, конечно, даст. А может быть, и на крышу слазит вместе с Илькой, когда увидит его "конверт" и узнает, какое у него имя.
Так Илька думал, а ноги его уже мелькали, будто спицы. Он привык думать на бегу.
И через полминуты он дернул Генкину дверь.
Дверь была заперта.
— Ге-ен! — прогудел в скважину Илька.
Сначала было молчание.
Потом Генкин голос, какой-то сиплый и заспанный, спросил:
— Чего надо?
— Гена, открой, что-то скажу, — заторопился Илька. —
Гена, у меня змей! Открой, давай запустим!
— Не мешай, — прорычал Генка из-за двери.
— Не буду, — согласился Илька. — Только дай тогда моточек. Хоть один. У меня тонкие.
— Брысь! — гаркнул Генка, и в дверь ударилось что-то твердое, кажется, ботинок.
Илька не дрогнул.
— Эх, ты! — сказал он и стал медленно спускаться с крыльца. На последней ступеньке он услышал еще несколько неприятных слов. Но уже было все равно.
Илька прошел через двор, и хвост "Тигренка" понуро волочился следом. На улице Илька секунду стоял у палисадника и думал. Потом лег на острые планки животом и раздвинул ветки. Может быть, он увидит Генку в окне. Может быть, поймет, какая муха его укусила: давно уж Генка не был таким злым.
Но вместо Генки Илька увидел собственное лицо, которое отразилось в стекле закрытого окна. А за стеклом была задернутая занавеска.
— Ну и пусть! — сказал Илька.
Он закинул змея за спину и зашагал к дому. Не по тротуару, а по заросшей канаве, сердито ударяя сандалиями по головкам лебеды. Здесь, на дне канавы, еще не высохла роса, и разлетались брызги. Хвост "Тигренка" оставлял в мокрой траве змеистый след. А утро было хорошее: синее такое и свежее. Илька хмуро глянул в небо и засмотрелся. Редкие, совсем крошечные облачка быстро бежали к зениту. Словно кто-то очень большой отрывал за горизонтом клочки от тюка желтой ваты и пускал по ветру. Клочки летели, распадались на тонкие волокна и таяли в самой середине большого неба. И таяла Илькина обида.
Вдруг проснулась и коротко взревела за спиной бумажная трещотка. Это ветер задел в полете утреннюю улицу. Змей рванулся и зарыскал на коротком поводке. "Тигренок" просился в небо.
Илька помчался к дому. Будь что будет — нельзя терять такой ветер!
Крыша сарая, который стоял во дворе, была крутой и высокой. Илька добрался до самого гребня и встал. Выпрямился. Ветер был здесь ровный и сильный, такой, что Илькины волосы на затылке сразу встали торчком, а широкие рукава рубашки затрепетали у локтей, как маленькие флаги.
Трещотка уже просто ревела, захлебываясь воздухом, и "Тигренок" метался, как живой, он не хотел больше ждать.
Илька, торопясь, вынул катушку, несколько раз подергал нитку: "Выдержишь? Выдержи, ладно?" Он привязал конец нитки к поводку. Поднял "Тигренка" и подтолкнул его вверх.
Нитка скользила, обжигая пальцы. Змей пошел ровно и быстро. Голос трещотки становился тише, "конверт" уменьшался, и, когда размоталась катушка, он стал не больше конфетной бумажки. И только дрожь натянутой нитки говорила о силе воздушных потоков там, вверху.
Это было просто чудо: таким послушным и легким оказался Илькин первый змей! Радость звенела в Ильке, и не было вокруг ничего, кроме неба — такого громадного синего полушария, в котором только ветры, да желтые облака, да "Тигренок", да еще сам Илька на самом верху высокой острой крыши...
А змей неожиданно рыскнул в сторону, заметался, потянул вправо. Теряя высоту, начал описывать круги. Видимо, хвост, намокший в росе, высох теперь на ветру, полегчал, и нарушилось равновесие.
Илька испуганно дернул нитку.
И случилась беда.
Нитка в руках ослабела, а оторвавшийся "Тигренок", покачиваясь, начал медленно падать к разноцветным крышам соседнего квартала.
Он упал во дворе за высоким забором.
Нет, Илька не растерялся. Была еще надежда спасти змея. Уже через минуту он, обдирая колени о доски, оседлал забор.
"Тигренок" был здесь. Он висел, перекинувшись хвостом через край железной бочки, — сам снаружи, а хвост в воде. Илька, не думая, прыгнул в траву. Прыгнул, зашагал к бочке среди гряд, над которыми среди узорчатых листьев висели зеленовато-оранжевые помидоры.
В воде отражался темно-синий круг неба. В этом круге Илька увидел свою взлохмаченную голову и еще солнечный обрывок облака, похожий на парусную лодку. Лишь секунду задержался Илька, глядя в перевернутое небо. И вдруг рядом с его отражением появилось чье-то темное сердитое лицо. Крепкие пальцы ухватили Ильку за локоть.
Его держала грузная тетка в цветастом переднике, белой косынке, надвинутой на глаза, и почему-то в резиновых сапогах. Была она немногословна и деловита. Коротко кивнула на помидоры:
— Не успел еще?
— Я за змеем, — сказал Илька. — Пустите.
Он не испугался.
— Ишь ты! — Губы хозяйки искривились, как толстые дождевые червяки. — Знаем, не первый. Ну-ка, пойдем. — Она двинула Ильку в сторону ворот.
— А змей? — сказал он.
— Будет сейчас змей...
Твердая ладонь ухватила Ильку за руку у самого плеча, приподняла, и ему пришлось бежать за хозяйкой на цыпочках. Тетка шагала тяжело и быстро. Она шла не к воротам, а в угол двора, где темнели буйные крапивные джунгли, и, не сбавляя шага, нащупывала свободной рукой боковую пуговицу на Илькиных штанах.
Илька понял, что скоро-скоро, прямо сейчас, случится что-то очень неприятное, и у него ослабели колени. Но тут же он отчаянно рванулся вниз, вперед и с маху взлетел на забор.
Он мчался по улице, слыша сначала за собой топот и визгливый крик, а потом ничего не слыша...
— Илюшка!
Он остановился. Никто не гнался уже. А с тротуара звал кто-то знакомый в сером костюме и кепке. Это же Владькин отец! И Владик рядом.
Илька подошел. Он дышал еще тяжело, и вид, наверно, был взъерошенный. Иван Сергеевич серьезно спросил:
— Случилось что?
— А чего она... — сказал Илька. — Змей упал, а она... —
И смелый Илька вдруг совсем неожиданно всхлипнул.
— Беда, что ли, какая? — нахмурился Владькин отец.
— Да так... — Илька коротко вздохнул, шмыгнул носом и вытер глаза. Нагнулся и стал чесать ногу. Нога горела: видно, зацепил за крапиву.
— Змей упал у него, — сказал Владик. — Сам делал, да, Илька? Первый...
Илька сердито мотнул головой.
— Ладно, пусть! Теперь я другой сделаю. Она еще узнает! Я другой сделаю, а на хвост привяжу... бомбу привяжу и запущу над ее огородом, вот! Мне Шурка сделает. От огорода только дым пойдет...
Иван Сергеевич притянул Ильку за плечо.
— Ну, будет. Первый — не последний. Еще позапускаешь... Ты скажи вот что. Знаешь, где Гена живет? К нему не забежишь?
Илька опять вздохнул:
— Я забегал. Я недавно забегал, а он не пускает. Говорит: "Идите все к чертовой бабушке в болото".
— Ты чего это так выражаешься? — сказал Иван Сергеевич.
— Это он так выражается, — печально ответил Илька и снова стал чесать ногу. — Сидит там... и не пускает. Наверно, какое-то важное дело делает.
— Ты сбегай еще раз, — тихо попросил Владик. — Сбегаешь? Очень надо.
Илька выпрямился.
— Сбегаю, — сказал он.
Владик повернулся к отцу, словно ждал, что Иван Сергеевич заговорит, но тот молчал. Тогда Владик снова попросил Ильку:
— Ты ему хоть в окно крикни, если не пустит. Чтобы зашел. Потому что, наверно, ночью мы уедем.
Илька глянул на Владика и на его отца.
— Насовсем?
— Нет, — сказал Иван Сергеевич. — Но, может быть, надолго. По крайней мере, Владик... Я все ждал, когда письмо оттуда придет. Но, видимо, письмами дела не решишь. Надо ехать самим.
— А... куда? — нерешительно спросил Илька.
— В Одессу, — сказал Владик.
Иван Сергеевич снова взял Ильку за плечо.
— Послушай. Если он прийти не может или еще чего... ты хоть спроси, не знает ли он, где там остановиться можно на первые дни. Адрес какой-нибудь. С гостиницами там не густо.
Илька энергично кивнул и снова поднял глаза на Владькиного отца. Но тот смотрел мимо Ильки и, видно, думал о чем-то нелегком и беспокойном.
Что-то важное происходило сейчас, Илька это чувствовал, хотя и не понимал. Но он ни о чем не стал спрашивать, потому что не всегда это надо. Он уже знал, что приходит время, и загадки разгадываются и многое становится ясным.
А сейчас нужно спешить: ведь он — Гонец.
— Я спрошу, где остановиться. Я запомню. Я побегу.
— Пусть придет, — тихо сказал Владик.
...И стремительный Илька помчался.
Бежать хорошо, если это кому-то надо. Если кто-то ждет. Тогда можно даже забыть о погибшем "Тигренке". Ну, не совсем забыть, а на минуту. Совсем разве забудешь? Вон Яшка уже кричит с забора:
— Запустил? Эй, Гонец!
Илька с разбегу проскочил мимо Воробья. Тормознул по скользкой траве пяткой, обернулся:
— Чего?
— Где твой змей? — покачиваясь, допытывался Яшка. — Тю-тю полосатенький, да?
— Ну и пусть тю-тю, — мужественно сказал Илька. — Ты, Яшка, раз уж не уехал в Африку, слезь с забора и сходи со мной к Генке. Дело есть, а он не пустит. Я знаю.
Это он так сказал. Просто чтобы Яшка перестал расспрашивать про змея. А Генка, конечно, пустит, когда узнает зачем. Но Яшка спросил:
— Какое дело?
Илька рассказал.
Яшка ловко спрыгнул в траву.
— Не врешь? Правда в Одессу?
Ну и бестолковый же Воробей! Зачем Ильке врать?
— Бежим, — заторопился Яшка. — Вот увидишь, пустит нас Генка. Мы его обрадуем. Я кое-что знаю.
— Что ты знаешь? — обидчиво спросил Илька. Потому что все-таки плохо, когда каждый что-то знает, а ты один не понимаешь ничего.
— Знаю, — ухмыльнулся на бегу Яшка.
