Глава вторая
Август — месяц ветров. Широкой полосой движутся они с северо-запада, и над городом начинают шуметь старые тополя. Хлопают незапертые калитки, во дворах летит с веревок мокрое белье. А на реке над трубами буксиров рвется в клочья черный дым и полощут на мачтах флаги. В синеве, чисто вымытой ветрами, бегут маленькие желтые облака.
А под облаками, вздрагивая в потоках воздуха, стоят разноцветные квадратики воздушных змеев.
...Петька Лимон, который когда-то запустил к самым тучам "Синего демона" и стал первым флагманом змеевиков, теперь уже совсем не Петька, а Петр Лиманов. И живет не на западной окраине, а на другом конце города, в новом заводском поселке, и работает мастером литейного цеха. А "Синий демон" стал легендой. Но каждый год в августе, когда приходят свежие ровные ветры, поднимаются с невысоких крыш Берегового поселка пестрые летуны с мочальными хвостами.
Перечеркнутый крест-накрест тонкими планками змей похож на большой почтовый конверт. Так их и называют — "конверты". Но есть еще у каждого "конверта" свое имя. Лучше всех знает эти имена Илька. Если его поймать на улице, он охотно остановится на полминутки, запрокинет голову и, протянув в небо ладонь, посыплет звучные названия: "Леонардо", "Желтый щит", "Василек" (это уж, конечно, девчонки выдумали), "Битанго", "Восток-203" (это для запаса такая цифрища), "Гагаринец"...
Илька знает их всех. Даже по звуку трещотки может определить, какой змей сейчас у него над головой. Нет, в самом деле может. Можно даже закрыть ему глаза, и пусть кто-нибудь неподалеку поднимет свой "конверт" — Илька сразу угадает... Но своего змея у Ильки нет. Есть только мечта. Мечта о большом и легком "конверте", о таком, который при самом слабом ветре уходит из рук в небо, как на крыльях, и не падает никогда...
Бывает, что "конверты" падают. Если змей оборван порывом ветра, это еще полбеды: "конверт" подберут и отдадут хозяину. Хуже, если змей сбили голубятники. Они пираты. Они придумали, что воздушные змеи пугают голубей. И еще придумали закидушки. Это два камня и шпагат. Когда змей в воздухе, нить к нему от крыши тянется не прямо: она провисает и, прежде чем уйти вверх, проходит невысоко над землей. Здесь ее и заарканивают закидушками голубятники.
Прихватив добычу, они мчатся домой и по привычке ждут выкупа. Не дождавшись, они выходят на улицу. Здесь их ловят и колотят. Таков закон.
Ветры и небо сдружили мальчишек-змеевиков. С утра до вечера бегут вверх по ниткам пестрые клочки бумажных "телеграмм". Это хозяева "конвертов" ведут разговор. Нехитрую воздушную азбуку понимают все, даже Илька, хотя и с обыкновенным-то чтением он познакомился всего год назад. А чего тут не понимать? Обыкновенная азбука Морзе: белая "телеграмма" — точка, черная — тире. А разноцветные клочки — это позывные. У каждого свои. У Генкиного "Кондора", например, два зеленых. Так его всегда и вызывают для беседы или для отпора голубятникам.
И есть такое правило: как появится в небе новый змей, он должен дать свои позывные. А как же иначе? Небо одно, и все в нем должны знать друг друга.
Большой белый змей появился вчера. Словно квадратная луна, взошел он из-за тополей на улице Чайковского и поднялся выше всех. Он не дал позывных и не ответил на сигналы.
Шурик Черемховский стоял, прислонившись к забору, грыз сухой стебелек и смотрел вверх. Белый квадратик змея неподвижно висел в зените. Светлая нитка, почти неразличимая в синеве, уходила от него за тополя. Небо сейчас было почти пустым. Пестрые "конверты", словно стесняясь белого незнакомца, потянулись к своим крышам, исчезли. Только над соседним кварталом невысоко маячил голубой "Василек"
Надьки Колпаковой да над зеленой крышей Тольки Селькупова трепыхался, пытаясь взлететь, неуклюжий "Погонщик туч".
Белый змей шевельнулся. Было заметно, что он взял еще несколько метров высоты. И снова замер.
— Возможно, он нас не понял, — сказал Шурик, не разжимая зубов, чтобы не выпустить травинку. Стебелек дернулся вверх и вниз, словно стрелка чуткого прибора.
— Чего? — откликнулся с забора Яшка Воробей.
Он сидел на корточках, примостившись на срезе шаткого столба. Сидел и тоже смотрел вверх похожими на темные блестящие кнопки глазами. Не отрывая глаз от змея, он повторил:
— Чего не понял?
— Сигналов, — сказал Шурик.
— Ха! Все понимают, а он неграмотный, значит? Спросил бы, научили бы...
Шурик пожал плечами и выплюнул стебелек.
Щелканье подошв рассыпалось за углом. И вылетел Илька.
Не сбавляя скорости, словно конькобежец, он описал крутую дугу и, чтобы остановиться, с разбегу уперся в ладонями в забор. Доски и столб закачались. Закачался и Яшка, смешно размахивая тонкими руками. Не удержался и прыгнул, отбил пятки об асфальт. Замахнулся острым кулачком на Ильку:
— Козел бешеный! Тормоза не держат, что ли? Как тресну!
Илька ловко присел.
— Оставь его в покое, — сказал Шурик. И спросил у Ильки: — Узнал?
— Про что?
Шурик движением бровей указал вверх:
— Чей он?
Илька заморгал.
— Я не знаю...
— А-а... — разочарованно протянул Шурик. — Я думал, ты узнавать бегал.
— Я еще вчера бегал, — сказал Илька немного виновато. — Но там, на Якорной, сидят Витька и Серега Ковалевы. А на улице Чехова еще какие-то голубятники. Но они ведь тоже, наверно, знают про катапульту. Им теперь только попадись. Да, Яшка?
— Еще бы, — усмехнулся Воробей, и его треугольное личико даже сделалось круглее.
— А ты при чем! — сказал Ильке Шурик. — Ты в этой истории ведь не участвовал.
— Будут они разбираться! — сказал Воробей.
Илька потоптался, вздохнул и показал на змея:
— Знаете что? Вот, по-моему, он это нарочно, вот и все.
— Кто? — рассеянно спросил Шурик. Он что-то обдумывал и опять жевал травинку.
— Тот, кто его запустил, — объяснил Илька. — Вон он где! Выше всех. Вот он и думает: раз выше, значит, плевать на всех.
Яшка скривил маленький рот:
— Гляди-ка ты, "выше"! У меня "Шмель" еще выше поднимался.
— Ух и врешь! — изумился Илька.
— И кроме того, твой "Шмель" упал, — заметил Шурик.
Яшка понял, что перегнул. Но ни ссориться, ни стукать по шее Ильку не хотелось. Белый "конверт" висел в небе как насмешка над всеми змеевиками.
— Генкин "Кондор" все равно поднимется выше, — твердо заявил Яшка.
— Он может, — согласился Шурик. — Но Генки нет.
Илька открыл рот, но сказать ничего не успел. Сказал Воробей:
— Генка теперь злой. С английским у него дело — гроб. Увяз.
— А он и не старался выкарабкаться, — спокойно произнес Шурик.
Яшка уставился на него колючими глазами:
— "Не старался"! А ты знаешь? А чего стараться, если все равно бесполезно! Если человек не может!
Шурик согласился:
— Может быть. Я не знаю, я учу немецкий. Он, говорят, легче.
— У разных людей голова по-разному устроена, — задумчиво произнес Яшка. — У одного языки учатся хорошо, а у другого никак. У Галки, у моей сестры, в медицинском институте английский язык да еще латинский, на котором рецепты выписывают. И она хоть бы что. А я в этот латинский заглянул — ну ни капельки не понятно.
Шурик пожал плечами:
— А ты сразу понять хотел? Ты хоть латинские буквы знаешь?
— Знаю. "Рэ" — как "я", только наоборот. "Лэ" — как "гэ" вниз головой. "И" — палка с точкой.
— Сам ты палка с точкой, — вздохнул Шурик.
Яшка снова задрал голову. Белый "конвертик" стоял в небе не двигаясь.
— Даже не дрогнет, — сказал Илька.
— У Генки все равно лучше, — ответил Яшка и плюнул. — Надо Генку позвать. "Кондора" поднимем, тогда этот беляк сразу...
Что такое это "сразу", Яшка сказать не умел. Но он понимал и другие понимали, что, если "Кондор" поднимется выше беляка, все будет в порядке. Илька опять хотел сказать, что Генку он уже позвал, но Шурик перебил:
— Про английский с ним не говорите, когда придет.
— Уже пришел, — хмуро откликнулся Генка.
Никто не заметил, как он оказался рядом: все разглядывали белого змея.
— Извини, я не видел, — спокойно сказал Шурик.
Генка поморщился и резко вскинул плечи. Таких людей, как Шурка, он не понимал. Терпеть не мог он, когда кто-нибудь так легко во все стороны раскидывал свои "извините" и "простите". Ему всегда было мучительно неловко за такого человека. Сам Генка в жизни своей никогда не просил прощенья. Сколько раз бывало, что стоял он в учительской и завуч Анна Аркадьевна ждала от него всего четыре коротеньких слова: "Простите, больше не буду". Или даже всего одно слово: "Простите". Но он стоял и молчал, потому что легче было ему выдержать сто разных несчастий, чем выдавить это слово...
Генка смотрел на змея, плотно сжав губы. Глаза его сузились и колюче блестели.
— Запустим "Кондора"? — осторожно спросил Яшка.
— Еще чего! — не двигаясь, сказал Генка.
— Ген, давай, а? — запрыгал Илька. — Я сбегаю за ним.
Генка промолчал.
Илька перестал прыгать.
— Ну, а что делать? — спросил Шурик.
— Сбить.
...Они долго ничего не говорили. Сбить змея — это пиратское дело.
— Все-таки... мы же не голубятники, — нерешительно произнес Шурик.
— А я и не знал, что мы не голубятники, — сказал Генка, продолжая смотреть на змея.
Яшка молчал. У него были свои причины, чтобы молчать.
— Он ведь сам виноват, да, Гена? — заговорил Илька. — Ему сигналили, а он не отвечает. Конечно, надо сбить, наверно.
Шурик задумчиво почесал подбородок.
— Вообще, конечно... Раз он не отвечает...
— Как его достанешь? — глядя в сторону, пробормотал Яшка. — Высотища-то...
— А катапульта? — быстро вмешался Илька.
— Помолчи! — цыкнул Яшка.
— Илька правильно говорит, — заступился Генка.
— Так я и знал! — тихо и печально сказал Воробей. — А мне опять отдуваться, да?
Катапульту недавно отбили у голубятников. Вернее, не отбили, а увели из-под носа.
Это было грозное на вид оружие, слегка похожее на пушку. На колесах от водовозной тележки, с дощатым лафетом, с диванными пружинами и туго закрученными веревками. А вместо ствола торчал гибкий шест с примотанной на конце старой поварешкой. Голубятники полмесяца трудились над страшной машиной и похвалялись, что, когда ее доделают, ни один "конверт" не вернется на землю целым.
Доделать ее они сумели, а выполнить угрозу не смогли. В семь часов вечера пираты-голубятники спрятали катапульту в огороде у Сереги и Витьки Ковалевых. В девять она исчезла. Как это случилось, до сих пор остается тайной. Только Яшка Воробей знает, да Шурик, да Генка. И еще Володька Савин, капитан "Леонардо", и его дружок Игорь Кан, у которого "Пассат". Кроме того, пожалели малыша Ильку и под большим секретом рассказали эту историю ему. Услыхав этот рассказ, Илька даже стонать начал от хохота и, лежа в траве, так дрыгал ногами, будто ему сразу несколько человек щекотали живот холодными пальцами. А потом вдруг замолчал, сел и посмотрел на всех потемневшими глазами. И сказал, что это совсем предательское дело — так к нему относиться. Все всегда про всё знают, а ему не говорят. Все всегда делают интересные дела, а его не берут.
Если думают, что он маленький и ничего не может, тогда пусть сами бегают, если надо кого-нибудь куда-нибудь позвать, или что-нибудь узнать, или принести, или еще что-нибудь. А он бегать не обязан.
Ильку хотели успокоить, но он успокаиваться не стал, а поднялся с травы и пошел прочь.
Только он был не злой человек и скоро перестал обижаться. Да и неинтересно было ссориться, потому что на следующее утро начали испытывать катапульту и предложили Ильке дергать веревку.
Он хорошо дергал, но стреляла катапульта плохо. Не так, как полагалось. Кирпичные обломки летели из привязанной к шесту поварешки не вверх, а низко над землей. Первый врезался в Яшкино крыльцо и оставил на нем оранжевую вмятину. Второй пробил брешь в помидорных кустах. Третий со свистом ушел за забор, и все со страхом ждали, когда там что-нибудь зазвенит или загремит. Но было тихо.
Наконец пришел Шурик, обозвал всех непонятным словом "питекантропы" и занялся катапультой всерьез. Передвинул какую-то палку, покрутил сверху маленькое колесо от детского велосипеда, подумал, покрутил еще и сказал:
— Машина к эксперименту готова.
— Можно стрелять, что ли? — хмуро спросил Генка.
— Да.
Это был первый настоящий выстрел: камень ушел на такую высоту, что сделался как пылинка. Но это был самый несчастный выстрел, потому что камень вернулся. Он упал на старый курятник и пробил фанерную крышу. Кур там не было, но стояли стеклянные банки, которые Яшкина мать берегла для варенья. Уцелело три банки из одиннадцати.
Катапульту успели спрятать за сарай, но Яшку мать все равно поймала, утащила в дом, и оттуда донеслись его завывания.
С тех пор грозная метательная машина стояла без дела. Голубятники узнали, у кого спрятана катапульта, и просили отдать обратно. Обещали, что ни один змей больше не тронут. Но хозяева "конвертов", даже те, кто слышал о катапульте лишь краем уха, отвечали коротко и одинаково:
— Шиш! Она и нам пригодится.
Зачем она может понадобиться, никто не знал.
Но вот пригодилась...
— Ну вас, — ноющим голосом сказал Воробей. — Опять увидит кто-нибудь. Не обрадуемся.
— Зарядим за сараем, — коротко ответил Генка. — Выкатим бегом. Раз — и обратно...
— Ага! Жить надоело? — упирался Яшка. — Заряженную выкатывать, да? Как сорвется да как даст...
— Сам выкачу, — сказал Генка и зашагал к Яшкиной калитке.
Его злая досада теперь получила новое и четкое направление — белый змей. Надо было его сбить: Генке казалось, что от этого станет легче.
— Могут подумать, что мы сбили его, потому что завидуем, — вдруг сказал Шурик, шагая за Генкой. — Лучше бы сначала поднять "Кондора".
— Сначала собьем, потом поднимем "Кондора", — сквозь зубы ответил Генка.
— Но это глупо, — сказал Шурик.
— Не всем быть умными...
Во дворе, за сараем, они разбросали лопухи и куски фанеры, которыми была укрыта катапульта. Генка ухватил конец шеста, отогнул назад и крючком прицепил его к дощатому хвосту. Потом начал вертеть маленькое колесо от детского велосипеда. Шест дрожал. Скрипучие веревки напрягали узлы. Пружины звенели и сжимались.
— Хватит! — жалобно попросил Яшка.
Он почти каждую секунду выглядывал из-за сарая: нет ли кого-нибудь во дворе. Остренький нос его даже вспотел от волнения.
Генка крутил.
— Хватит, — спокойно сказал Шурик.
Генка отпустил колесо.
— Ты бы, Шурка, приготовил нитку. И камень.
— Ну что ж...
Шурик ушел.
— Воробей, открой калитку, — велел Генка.
Яшка на цыпочках побежал к воротам. Генка сказал:
— Илька, в сторону! — и взялся за колесо.
Илька в сторону не пошел. Он взялся за другое колесо. Даже налег животом.
— Кому я говорю! — прикрикнул Генка.
— Ген, — тихо сказал Илька. — Если змея собъем, можно я его себе возьму? А то у всех есть, а у меня нет.
— Ладно, возьмешь. Отойди, а то сорвется...
— Я не боюсь.
Звякнула открытая калитка. Генка толкнул катапульту. Илька тоже толкнул, и она, гудя пружинами, покатила к воротам.
На улице между асфальтовым тротуаром и пыльными кустами желтой акации, которые тянулись вдоль дороги, была травянистая полоса. В одном месте она расширялась в полянку. Там Шурик уложил кругами нить. Вместо камня он привязал к ней мешочек с землей, сделанный из носового платка.
— В целях безопасности, — сказал он. — Вдруг трахнет по чьей-нибудь голове. Конечно, вероятность мала, но все-таки...
Другой конец нитки он прикрепил к акации.
— Ну-ка, пустите. Наведу.
Генка отошел. Тут он не спорил: Шурка лучше всех управлялся с этой штукой.
Яшка все оглядывался. Но улица была пуста.
Шурик, сощурившись, глянул на змея, чуть передвинул катапульту, шевельнул сверху толстый березовый брусок. Положил тугой узелок с землей
в поварешку на конце шеста.
Генка стоял, сжав губы, и ждал. Белый змей не двигался в опаленной солнцем высоте. Генка даже себе не хотел признаться, что "Кондор" на эту высоту не поднимется.
— Можно, — сказал Шурик.
— Долетит? — спросил Генка.
— Видимо, да.
— Скорее, — прошептал Яшка.
— Илька, дергай.
Дергать просто так было неинтересно. Илька набрал полную грудь воздуха, важно покачался на тонких ногах, оглядел всех по очереди и басом сказал:
— Огонь!
Удар был крепкий! Шест выбил поперечный брусок и трахнул концом по земле. Катапульта подпрыгнула и опрокинулась набок. Брусок, закувыркавшись, улетел на дорогу. Маленькое велосипедное колесо отскочило и, вихляя, катилось по траве.
Но выстрел получился. Нить стремительно вытягивалась в спираль, уходила вверх, вслед за тряпичным снарядом.
— Есть, — очень спокойно сказал Шурик.
Нить катапульты захлестнула нитку змея. "Конверт" качнулся, мотнул хвостом, дернулся, будто хотел сбросить аркан. Но не сбросил и начал медленно падать.
