Сигнал трубы
1
Оба они, Валентин и Женька, еще дрыхли без задних ног, когда появилась Валентина. Она открыла квартиру своим ключом. И сразу, конечно, в крик: “До обеда валяться будете, да? Хлеб не куплен, посуда не мыта, в комнате кавардак!.. Снова небось один до утра читал своего дурацкого Жюль Верна, а второй сидел с ненаглядным Сашенькой и сосал коньяк...”
— Не читал я Жюль Верна! — возмутился Женька скандально и вполне искренне, потому что перечитывал “Путешествия Гулливера”. — А дядя Валя и дядя Саша чинили установку, потому что надо срочно мультяшки снимать, ролик для телестудии...
— А коньяк ты где сейчас найдешь... — сумрачно добавил Валентин. — Только сивуху дают, от которой челюсти сводит, да и то по талонам. А талоны Сашка променял на сенсорный блок...
— Хватит болтать! Подъем!.. Ты, Женька, трубач, значит, должен вскакивать до света... — Валентина слегка смягчилась.
— А я уже... вскакнул... — Дергаясь, как чертик на ниточках, Женька натянул белую майку с Дон-Кихотом и мельницей на груди. Сунул ноги в свои заслуженные, штопаные-перештопаные шортики. Валентина оторвала от них распустившуюся нитку.
— Ходишь обормотом... Я же костюм тебе купила.
— Ага, джинсовый! Парься в нем сама в такую жару...
— Грубиян ты, Женечка, — печально сообщила Валентина. — Вот съедемся, я за тебя возьмусь всерьез.
— Я к тому времени исправлюсь, — покладисто сказал Женька. Потому что “съедемся” — это когда! Надо сперва поменять две маленькие квартиры на одну побольше, а дело это ой какое непростое в наши дни. Кроме того, не исключено, что Валентин и Валентина снова поругаются и вопрос отложится еще на какое-то время...
Валентина быстро соорудила им глазунью, а потом погнала за хлебом и за картошкой.
— Если в магазине гнилая, идите на рынок, там продают молодую... И зайдите в парикмахерскую, вам обоим давно стричься пора... И в школу наведайтесь, возьмите справку: без нее Женьке ученическую форму не продадут...
— Жень, пошли скорее, а то нам еще поручений навешают...
— Навешаю. Зайдите в “Электротовары”, посмотрите, нет ли чайника с автовыключателем. Пока дом не спалили...
— Это же у черта на куличках! — взмолился Валентин.
Женька дернул его за рукав:
— Дядь Валь, ничего. Это рядом с “Военторгом”, нам туда все равно надо: осидол купить, чтобы трубу чистить...
— Ты со своей трубой, как с любимой кошкой, нянчишься, — вздохнул Валентин.
— Ну и что? Ну и нянчусь...
Валентина вспомнила:
— Соседка жаловалась, что вчера ты целое утро дудел!
— Не дудел, а репетировал! Дядь Валь, пошли...
В городе Краснохолмске все было как всегда. На Торговой улице орали цыганки, продававшие за тройную цену дефицитные сигареты и заграничную жвачку. В сквере у восстановленной статуи Бескорыстного Инициатора галдел небольшой митинг и длинноволосые деятели какой-то лиги собирали подписи желающих переименовать Краснохолмск в Старохолмск...
Картошка в магазине оказалась вполне приличная, купили полную сумку и даже уговорили симпатичную продавщицу принять товар на хранение — чтобы можно было не таскаться с грузом, а зайти на обратном пути.
В школе тоже все сложилось удачно. Секретарша в директорском кабинете сказала, что справка для покупки формы не нужна, форма с этого года необязательна, можно ходить в чем угодно. Потому что демократизация образования. Потом она спросила:
— А на факультатив по религии мальчика записывать?
— Это обязательно? — поинтересовался Валентин.
— Пока добровольно. Однако...
— Ясно. А какие религии-то?
— У нас — православная, иудейская и даже ислам...
— А про Святых Хранителей будет этот... факультатив? — неожиданно спросил Женька.
— М-м... Я не слышала о таком... По-моему, у нас нет...
— Мы подумаем до первого сентября, — пообещал Валентин.
— Подумайте... А под какой фамилией будет учиться мальчик?
В школе уже знали, что художник Волынов усыновил интернатского мальчишку. Справки на бланке, который Валентин изъял у Абова в Свирске, оказалось достаточно...
— Под фамилией Волынов, конечно... Верно, Жень?
— Да!
Потом они отправились в “Электротовары” и “Военторг”. Ехать в тесном автобусе не хотелось, двинулись пешком по старым улицам. Едва они свернули с Песчаной на Орловскую, как сзади послышался частый топот.
— Валентин Валерьич, постойте! — Это был ребячий голос. Валентина и Женьку догнал мальчишка — запыхавшийся, белобрысый, в пыльных джинсах и серой футболке. Неприметного вида и в то же время какой-то полузнакомый.
— А, Дыров, — неприязненно сказал Женька. И Валентин узнал — Мишка Дыров, один из адъютантов Ласьена.
Мишка не обратил на Женьку внимания.
— Валентин Валерьич, там вас мальчик зовет. Он руку сломал...
— Что за мальчик, где?!
— Ну, тут недалеко, в спортшколе. Он с колец упал. Он из клуба “Репейник”. Его сейчас в больницу повезут, а он зовет кого-нибудь из начальников клуба, хочет что-то сказать. Вот и я побежал. А тут вы идете...
Некогда было объяснять, что он, Валентин, вовсе не из “начальников клуба” и давно уже не был в “Репейнике”... Ох, кого это угораздило сорваться? Серьезный ли перелом? Куда смотрят кретины тренеры!.. Мысли эти прыгали в голове, когда Валентин и мальчишки почти бегом двигались к школе.
Спортшкола находилась на улице Славных Земляков в кирпичном двухэтажном здании с полуподвалом. Старинная постройка — то ли бывшая земская больница, то ли постоялый двор. А потом отдали детям — забота... Валентин кинулся к высокому крыльцу с синей вывеской. Мишка ухватил его за рукав.
— Не сюда! Вход со двора!
Обогнули дом. В полуподвал вела низкая неприметная дверца. Уже в “предбаннике”, где горела чахлая лампочка, дохнуло запахом старого спортзала: кожей, резиной и въевшимися в стены многолетними парами пота. Мишка двумя руками оттянул на себя тяжелую дверь, пропустил Валентина и Женьку вперед. Едва они шагнули через порог, как дверь глухо ухнула и лязгнула за ними. Валентин рывком оглянулся. Мишка с блестящими глазами и мокрым округлившимся ртом прижимался к двери лопатками. А у косяков стояли двое: парни с безразличными лицами и обтянутыми черным трикотажем буграми мышц на груди.
Ощущение ловушки, беды тоскливо резануло Валентина.
2
Никакого пострадавшего мальчика здесь, конечно, не было. Зато были другие знакомые. За длинным обшарпанным столом сидели Семен Семенович Абов, Леонтий Климович Фокин, по кличке Мухобой, и Розалия Борзоконь. Она, впрочем, в сторонке, на торце стола, над какими-то бумагами.
У другого конца стола пристроилась незнакомая девица — довольно миловидная, только чересчур крашеная. Она лизала и заклеивала один за другим почтовые конверты. В дальнем углу, у столика с непонятными приборами, сматывал ярко-желтый провод худощавый молодой мужчина с интеллигентной бородкой. “Аспирант”, — мелькнуло у Валентина мгновенное прозвище.
За столом, позади Абова и Мухобоя, на корточках копошился еще кто-то. На миг он выпрямился, и Валентин узнал косоплечего и криворотого коротышку придурка по имени (или по кличке?) Феня, который часто попрошайничал на рынке. Сейчас Феня был одет в аккуратный синий халатик...
Помещение и правда было спортзалом: шведская стенка, кольца, козел для прыжков, кожаные маты в углу. Но при постройке оно для такой цели, конечно, не предназначалось. Об этом говорили и небольшие размеры, и не очень высокий потолок, и два квадратных деревянных столба, подпиравшие потолочную балку; они явно мешали занятиям. Впрочем, кой-какую пользу столбы приносили — между ними была натянута волейбольная сетка.
Все это мгновенно отметил Валентин, когда мысль металась в поисках спасения.
Два мускулистых боевика у двери — это еще полбеды. Точным движением их можно уложить друг на друга. Дверь, конечно, автоматически заперлась, но если рвануть посильнее... Однако потом надо вернуться за Женькой, чтобы вышвырнуть его наружу, сам он не среагирует так быстро. Нет, не успеть... А если в окно?.. Окна были высоко от пола, их затягивали проволочные сетки. На среднем окне рама с сеткой висела косовато и, видимо, непрочно. Рвануть ее, потом кинуть через себя — на Абова и Мухобоя! Бабы и Феня — не в счет, Аспирант, видимо, хлюпик. Но двое у двери успеют сгруппироваться. С Женькой не прорвешься... Ах ты, гадство какое...
Абов сказал с утомленным зевком:
— Валентин Валерьевич, приносим вам свои извинения, что прибегли к маленькой хитрости. Очень хотелось встретиться. А по повестке вы все равно не явились бы...
— По повестке Ведомства?
Розалия Борзоконь гулко хмыкнула. Абов лениво усмехнулся:
— Ведомство ликвидировано...
— Значит, по повестке органов просвещения? — не сдержал язвительности Валентин.
— Иронизирует, — сказал Мухобой. — На что-то надеется.
— Нет, в просвещении мы тоже теперь не работаем, — ровно разъяснил Абов. — Сейчас мы представляем новую организацию — Патриотический Орден Народного Освобождения. Наша цель — достижение стабильности в обществе и пробуждение национального самосознания.
— Это все уже было, — сказал Валентин, стараясь протянуть время. — Такие программы и лозунги.
— Были именно лозунги. А у нас — дело. В чем вы вскоре и убедитесь...
Валентин мельком отметил, как перепуган Женька, и сообщил Абову:
— Несерьезно звучит.
— Что именно, Валентин Валерьевич?
— Название. Сокращенно получается “ПОНОс”. Несолидно, хотя, возможно, и отвечает сути...
— Заткнись, паскуда! — взвизгнул Мухобой.
Женька дернулся, прижался к Валентину.
Розалия басом произнесла:
— А мы ничего сокращать не собираемся. Кроме тебя, голубчик...
“А если прыжком через зал, к Аспиранту? Взять его за кадык и: “Всем тихо! Открыть дверь! А то придушу!”
Аспирант вдруг живо глянул на Валентина.
— Ваши мысли, Волынов, так и читаются на вашем бесхитростном лице... — Он вынул из брючного кармана плоский вороненый пистолет, легко и стремительно подошел. Валентин радостно смотрел на оружие. Один миг — и... Но Аспирант опередил. Дернул к себе Женьку, прижал его спиной к своему животу и упер ему в горло пистолетный ствол.
— Мальчик, скажи дяде, чтобы вел себя разумно. Иначе я выстрелю и ты умрешь. Но не сразу, сначала будет очень больно.
Женька обмер и затих. А на Валентина свалилась тяжелая, будто ватные тюки, слабость. Два охранника ухватили его за локти, в один миг уволокли к дальнему от двери столбу, прижали к нему спиной, завели назад руки. На запястьях щелкнул металл. В затылок больно уперлась шляпка гвоздя, к которому привязан был край волейбольной сетки.
Эта боль отрезвила его. Но теперь что? Дергайся не дергайся...
Отсюда стало хорошо видно, чем занимается Феня. Он большой иглой зашивал мешковину на длинном, в рост человека, тюке. Рядом чернел квадратный люк с откинутой крышкой.
— Ну, скоро ты там? — сказал ему через плечо Абов.
— Щас-щас... — Феня с размаха оторвал нитку, воткнул иглу в лацкан халатика. С натугой приподнял один край гибкого тюка, а другой направил в люк. Толкнул раз, второй. Груз тяжело ушел в квадратный провал, и Валентин напрягся, ожидая услышать удар о пол подземелья. Но не было ни звука. И, лишь когда Валентин перестал ждать, донесся еле слышный всплеск.
— Вот так, — деловито сказал Абов. И велел Розалии: — Отметьте...
“Может, просто спектакль? — подумал Валентин. — На психику давят?”
— Дядь Валь... — тихонько выдохнул Женька. Аспирант все еще держал его с пистолетом у горла.
— Да отпустите же вы ребенка! — отчаянно сказал Валентин. — Если решили рассчитаться со мной, мальчик-то при чем?!
— Вы оба “при чем”, — спокойно разъяснил Абов. — Тесно взаимосвязаны. И от искренности ваших ответов будут зависеть... ощущения мальчика. Эдуард Эрастович, отпустите мальчика, надо его посадить как следует.
— Феня, — позвал Аспирант, Эдуард Эрастович.
Придурок подковылял. И неожиданно подхватил Женьку, вскинул в руках. Тот забарахтался, но Феня легко отнес его к обтянутому кожей гимнастическому козлу. Подскочил на помощь Мухобой. Вдвоем они усадили Женьку на козла. Из кармана халатика Феня выволок наручники — два хромированных браслета, соединенных такой же блестящей цепочкой. “Они же велики ему”, — со щемящей тоской подумал Валентин, глядя на дрожащего Женьку.
Но браслеты нужны были не для рук. Стальные кольца охватили Женькины ноги под коленками. Цепочка натянулась под козлом. Женька теперь не мог соскочить, как ни рвись. С потолка спускались две пары гимнастических колец. Одно — приспущенное ниже других — висело прямо над головой у Женьки. Валентин с новой тоской отметил этот зловещий символ четырех нолей. Все шло будто по утвержденному заранее жуткому сценарию.
Феня с неожиданной ловкостью вскочил на козла ногами позади Женьки. Сопел и улыбался кривым ртом. Поднял Женькины руки над головой, концом бельевого шнура обмотал ему кисти, другой конец пропустил над собой в кольцо. Прыгнул. Потянул шнур. Женькины руки сильно вытянулись, он вскрикнул:
— Дядя Валя, чего они!
— Что вы делаете, подонки! — сдавленно заорал Валентин.
Эдуард Эрастович сказал:
— Не надо сильно тянуть, Феня. Излишний дискомфорт дает помехи на детекторе.
Феня слегка ослабил шнур, намотал свободный конец на ножку козла. Похлопал по халатику ладошками: все, мол.
Аспирант опять возился с приборами. Оглянулся.
— Зачем вы так спешите, господа? Раздеть надо было вначале.
— Разденем, в чем проблема... Вначале или потом, какая разница... — Из-под вороха бумаг, над которыми корпела Розалия Борзоконь, Мухобой вытащил сверкающие портновские ножницы.
— Дайте я! — метнулась крашеная девица. Выхватила ножницы у Мухобоя. Подскочила к Женьке. — Ай ты, моя лапочка... Не бойся, это не больно. Это... хи-хи... для докторской проверки...
Женька полными ужаса глазами глянул на Валентина и зажмурился.
— Оставь ребенка, сука! — надсадно крикнул Валентин. И так дернул головой, что шляпка гвоздя впилась в затылок стремительной болью.
— Как лается, тоже писать в протокол? — злорадным басом спросила Розалия.
— Пиши, если хочешь, — разрешил Абов.
Девица, лязгая ножницами, расстригла на Женьке майку, сдернула и отбросила лоскуты. Похлопала его по спине.
— Ух ты, мой пупсик...
Женька был совсем не пупсик. С проступившими ребрами и втянувшимся животом, он похож был сейчас на мальчишку с фрески в заброшенной часовне. Но тот мальчик смеялся, он был под нерушимой защитой Хранителя. “А мне как его защитить?! Зачем я поклялся там, перед фреской, что не оставлю его?.. Если бы сейчас жили порознь, я попался бы один... Господи, если это расплата за все, что я сделал, при чем здесь Женька?”
Аспирант умело сажал на Женьку резиновые присоски, от которых тянулись к приборам тонкие цветные провода. Густо сажал — по всему телу и даже на горло, рядом с белым шрамом от раскаленного ножа. Женька сидел неподвижно, с закрытыми глазами и сморщенным лицом. Все молчали. Розалия старательно шелестела авторучкой, Феня у края люка расстилал мешковину. Остальные смотрели на Аспиранта и Женьку. В этой молчаливой деловитости была жуть, как в страшных картинах Босха. А бледный Аспирант — это был рыбник из детских снов Валентина.
“Что они хотят делать, сволочи?.. Боже мой, неужели нет никакого выхода?”
У двери вдруг не то хихикнули, не то всхлипнули. Это Мишка Дыров. Он часто дышал и облизывал губы.
— А ты что здесь торчишь? — удивился Абов.
— Поглядеть охота... — выдохнул Мишка.
— А вместе с ним не охота? — ласково спросил Мухобой и кивнул на Женьку.
— Не-е! — Мишка животом грянулся в запертую дверь, зацарапал пластик.
— Выставьте его. Пускай ждет на улице, пока не позовут, — приказал Абов двум невозмутимым часовым.
Один отпер дверь, другой пинком направил мальчишку наружу. И снова — тишина. Только дыхание нескольких человек. И тяжелый, травящий легкие воздух — не только запах пота и вонючих спортивных снарядов, а еще чего-то гадкого, стыдного, страшного. Так, наверно, пахнет в пыточных камерах. Запах беззащитности и обреченности.
3
Наконец Аспирант окончил приготовления. Встретился с Валентином глазами. И сказал он, этот интеллигентный Эдуард Эрастович:
— Валентин Валерьевич, объясняю ситуацию. Нам нужны от вас предельно полные и совершенно искренние ответы на ряд вопросов. Степень искренности проверяется прибором, предки которого в свое время примитивно именовались “детектором лжи”. Это новый и безошибочный аппарат... Нам, однако, известны ваши способности: и то, что вы можете заблокировать энергополем свои мысли, и то, что в состоянии обезболить свои ощущения...
“Откуда они это взяли? Разве я могу?”
— ...Поэтому контролировать лично вас нам затруднительно. Мальчик же, как большинство детей, правдив по натуре и более восприимчив... к воздействиям... Он в курсе всех ваших дел и, слушая ваши ответы, невольно будет реагировать на ложь. Прибор зарегистрирует этот негативный импульс, а мальчик испытает страдание. Вот так...
Во время лекции Аспирант помахивал похожим на красный карандаш стерженьком, от которого тянулся такой же красный провод-жилка. При последних словах Аспирант “карандашиком” коснулся стального браслета на Женькиной руке. Щелкнула искорка. Женька содрогнулся и вскрикнул, не открывая глаз.
— ...Или вот так... — Аспирант волнисто провел по коричневой ноге от браслета до щиколотки. На коже побелел и запузырился след ожога. Растянутый между козлом и кольцом, Женька задергался, вскрикнул опять — коротко и пронзительно. А Валентин заорал — хрипло, перемешивая с матом и проклятиями обещания, что скажет гадам и фашистам все, что им надо, лишь бы оставили ребенка.
— Ну-ну-ну, хватит, все в порядке, — произнес Эдуард Эрастович тоном дантиста, вырвавшего зуб у не терпящего боли пациента. — Семен Семенович, можно приступать.
Женька теперь сидел закусив губу и не двигаясь. Глаза были закрыты, а из-под век часто бежали по щекам капли. И вдруг он выговорил:
— Дядь Валь... ничего им... не выдавайте...
— Жень, да что ты... — вытолкнул из себя Валентин. — Чего нам скрывать-то... Пускай слушают что хотят... Не бойся, запишут и отпустят...
Мухобой хмыкнул, потирая ладони. Попросил:
— Семен Семеныч, сперва про лагерь. Факт неспровоцированного нападения...
— Да помолчи ты... — поморщился Абов.
— А как лаялся, писать? — опять спросила Розалия.
— Дело пиши! — повысил голос Абов и глянул на Валентина. — Итак, Волынов Валентин Валерьевич, вольный художник, уроженец города Краснохолмска, год рождения... впрочем, хватит формальностей, это уже записано. Сразу к делу... Восемь лет назад вы дали согласие стать необъявленным сотрудником Ведомства, но затем деятельность вашу направили Ведомству во вред, что следует расценивать как измену. Признаете?
— Охотно, — сказал Валентин со злорадством. — “Ведомству во вред” это, пожалуй слишком громко сформулировано. Однако, если вы так оцениваете, я горжусь. Это хоть как-то оправдывает меня... Только при чем здесь вы? Сами же утверждали, что Ведомства уже нет и вы из... другой организации...
— Это неверно. Признали — и отлично. Вопрос второй. Признаете ли вы, что около месяца назад несколькими выстрелами из револьвера убили бывшего сотрудника Ведомства, экс-ротмистра Косикова Артура Львовича?
— Вы что, спятили?!
— Отнюдь... Косиков был найден среди болотной пустоши с шестью пулями в теле, и пули эти выпущены из “бергмана”. Такого револьвера ни у кого, кроме вас, в округе не было...
— Я не видел Косикова уже несколько лет, — без прежней уверенности сказал Валентин.
Абов обернулся к Аспиранту:
— Как там ваш прибор? Мальчику что-нибудь известно по этому вопросу?
— Да, я стрелял в человека! — торопливо крикнул Валентин. — Только не в Косикова. Вы с ума сошли! С какой бы стати он оказался там?.. Это было... совсем не у нас!..
— Это несущественные детали, — отозвался Абов. — Розалия Меркурьевна, пишите, что он признает... Или спросить мальчика?
— Черт с вами, признаю...
Было понятно, что это игра кота с мышью. И выхода нет.
Вернее, выход был: с размаха затылком о гвоздь — и конец страху и унижению. Пусть допрашивают мертвого! Но это значит бросить Женьку...
— Вопрос третий. И основной. Куда вы девали одного из ребят, оставленных с вами в лагере? Илью Митникова.
Валентин увидел, как у Женьки открылись глаза.
Об Илюшке ничего не было известно с той минуты, как он ушел сквозь обруч. Ничего и не могло быть известно — по законам перехода во Времени. Странно, что он еще вспоминался...
— Я не знаю, куда он делся. Это правда. И Женька не знает, не мучайте зря мальчишку...
— Но все-таки вы признаете, что он был! — обрадовался Абов. И сообщил доверительно: — А то ведь черт знает что. Приемная мать сперва подняла скандал, что он вернулся из лагеря и тут же сбежал, а потом заявляет: “Никакого Илью мы никогда не знали!” И дура эта, директорша лагеря, тоже... И даже наш уважаемый Леонтий Климович, — он глянул на Мухобоя, — не помнит, что именно из-за этого мальчика возник между вами конфликт. Считает, что вы бросились в драку без всякой причины... А?
— Что “а”? — безнадежно спросил Валентин.
— Мы хотим знать все, что вам известно об этом случае... Что-то ведь известно, не так ли? Эдуард Эрастович, как реагирует мальчик?
— Да скажу я, скажу! — крикнул Валентин. — Вы же все равно не поверите!
— Отчего же? У нас прибор...
— Это... связано с темпоральным потоком... Господи, ну зачем вам Илюшка-то?
— Объясню: мы должны держать под контролем всех контактеров. Они несут в себе потенциальную опасность для стабильности общества...
— Но мальчик не был контактером! Он не мог им сделаться, потому что... ушел в прошлое! Женька, я ведь правду говорю?
— Ага... — тихонько всхлипнул Женька.
— Именно вы его туда отправили? — без удивления спросил Абов.
— Да...
— Значит, вам известен способ? Отвечайте, Валентин Валерьевич, или ваш приемыш подстегнет вас своими воплями... Да и какой смысл скрывать?
— Я не скрываю... Но мне трудно объяснить, я же не теоретик...
— А вы попытайтесь... — Абов вместе со стулом заинтересованно перебрался поближе к Валентину. — Ну-с?..
— Только дайте слово, что отпустите Женьку, — вполголоса сказал Валентин.
Абов побарабанил пальцем по колену.
— Зачем же давать пустые обещания, Валентин Валерьевич... Вы же понимаете, мальчик уже слишком много знает про нас... Но одно обещаю честно: мучиться не будет. Даже и не заметит, как... Впрочем, как и вы. Зачем излишняя жестокость? Мы, в общем-то, гуманисты...
Холодея, Валентин сцепил зубы. Значит, всё... А впрочем, разве это не было понятно сразу? Когда еще испластали Женькину майку...
— В планах “гуманистов”, очевидно, полное уничтожение контактеров? — сипло спросил Валентин. — Хотя нет, кое-кого держите при себе, на побегушках. Пока нужно... А потом, наверно, тоже... за ненадобностью... Да? — Это он вспомнил о Мишке Дырове. И подумал еще: “Все-таки нашелся Иуда среди тех двенадцати у костра. Самый серенький, незаметный... И не знает, глупый, что живет на краешке...”
— Вы почти угадали, — со вздохом признался Абов. — Что поделаешь. Это во имя всеобщего блага...
— Мне кажется, всеобщее благо ни при чем. Просто вы патологическую склонность к мученичеству детей сделали основой своей социальной деятельности...
— Хватит дискуссий на социальную тему, — поморщился Абов. — Давайте об этом... о темпоральном потоке. А то Эдуард и Мухобой займутся мальчиком, они это и правда любят... Итак?
— Я не могу объяснить... Могу только показать, — быстро сказал Валентин. — И то не все. Могу продемонстрировать движение Времени по обратному вектору... А для перехода человека в прошлое не хватает одного условия... одной детали.
— Какой?
— Лунной рыбки... У меня ее нет.
“Есть! Есть рыбка! Я сам! Юр-Танка же говорил: или рыбка, или человек...”
Лишь бы устроить, чтобы Женька попал в поток. И загадать, чтобы на месяц назад, в лагерь Юр-Танки! А сам — головой о гвоздь!.. Пусть остается Женька у трубачей. Без него, без Валентина, он не станет возвращаться...
— А где взять эту рыбку?.. Кстати, вы не сочиняете? Может, надеетесь, что мальчик не слышит?
— Мальчик слышит! Верно, Женька? Ты же помнишь, как мы отправляли Илюшку с помощью кольца? От трубы...
Женька, не открывая глаз, кивнул.
— Где ваша труба? — спросил Абов.
— Дома, разумеется...
— И... как вы посоветуете нам ее добыть? Надеюсь, понимаете, что ни вас, ни мальчика мы посылать за ней не можем.
Валентин сдержал рванувшееся наружу нетерпение. Изобразил тоскливое, последнее размышление.
— Хорошо... В правом кармане брюк возьмите у меня ключ. От квартиры... Жена уже на работе, дома никого нет... Адрес вам, я думаю, известен... Труба лежит на подоконнике. Медная... Сразу увидите...
Абов оглянулся на Аспиранта. Эдуард Эрастович кивнул и вышел. Вернулся через полминуты.
— Я послал мальчишку. Того... Все равно без дела ошивался у дверей. Объяснил ему...
— А ключ-то... — выдавил Валентин.
— У нас есть ключ от вашей квартиры, — сказал Абов. И отошел.
...Дальше в мозгу Валентина случился провал. Не полный провал памяти, а исчезновение времени. Исчезли звуки, и в сознании выключился механизм, который отсчитывал секунды, минуты. Как в замедленном кино, Валентин видел измученного, подтянутого к кольцу Женьку. И ощущал его отчаяние и боль. Но эти чувства тоже были как бы замершими...
Распахнулась дверь, и в спортзале оказался растрепанный, потный Мишка Дыров.
— Вот... Принес...
Он держал Женькину сигнальную трубу.
Так дико было видеть этот радостный, сверкающий предмет — эту частичку вольной жизни — здесь, в пыточной камере! Контраст был такой горький, что Валентин простонал:
— Дурак... не та труба...
— Как не та?! — потерял хладнокровие Абов.
— Я говорю про подзорную...
Мишка перепуганно залупал глазами.
— На подоконнике не было... А эта висела на стене...
Ужасаясь, что предстоит новое мучительное ожидание, Валентин опять открыл рот, чтобы объяснить... И услышал резкий Женькин вскрик:
— Это та! Не верьте ему! Это та труба!
Выгибаясь и дергаясь, Женька плакал крупными слезами. И смотрел на Валентина с такой ненавистью, что она казалась настоящей. Или была настоящей?
— Дяденьки, не верьте ему! Это та труба!.. Он просто не хочет!.. Дядь Валь, зачем ты врешь? Они опять будут мучить!.. Дайте, я покажу, как это... Это просто! Развяжите руки!
Ему поверили. Феня ослабил веревку, снял петлю с Женькиных кистей. Абов, насмешливо глянув на Валентина, подал Женьке трубу.
Валентин обмер от нового страха за Женьку и от непонимания, и от капельки надежды, которая вдруг ожила в этом непонимании... Женька облизал сухие губы, вскинул голову. Присоски датчиков посыпались с него, на тоненькой шее опять резко забелел след ожога...
— Стой!! — заорал вдруг догадливый Аспирант.
Сигнал — тонкий, режущий воздух — рассек пространство, как упавший с высоты дрожащий медный лист. Он разрубил спортзал надвое, отбросив от Женьки и Валентина их мучителей. И превратился в стекло. Воздух за этим стеклом отяжелел, как жидкая прозрачная масса. Колыхнулся, искажая очертания, растягивая и комкая тела Абова и тех, кто был с ним. На искаженных, нечеловеческих уже лицах успел заметить Валентин отчаянную досаду проигрыша, запоздалое осознание безвыходной беды.
Упругая сила швырнула Валентина во тьму.
