Глава одиннадцатая. СЫСКНОЕ БЮРО “ЛОШАТКИН И К°”
Владелец магазина “К Вашим услугам” Степан Степаныч Лошаткин жил неспокойно. Ежедневно, ежечасно испытывал он два чувства. Одно — это жажда предпринимательства и прибыли. Другое — страх. Потому что Степан Степаныч был уверен: получать хорошую прибыль и не нарушать законы в нашей жизни невозможно. А нарушать законы и при этом не бояться Степан Степаныч не умел.
Фокусы с мороженым, которое Лошаткин продавал под маркой заграничного, — это была мелочь. В конце концов съеденное мороженое не оставляет следов и поди докажи, где его сделали: в Мельбурне или в Нижне-Индюшанске? Но Лошаткин боялся покупателей: они могли устроить скандал, когда обнаружат, что он при продаже выдал фаянс Переплюйской артели за китайский фарфор, а шапку из искусственного меха за бобровую. Боялся налоговой инспекции, которая могла пронюхать о неучтённой валюте. Боялся, милиции, которая могла поинтересоваться:
“А что это за ящики сгрузили ночью у вашего магазина с неизвестной машины неизвестные молодые люди? И почему парижский коньяк “Маршал Мюрат” ощутимо отдаёт местной ново-калошинской резиной?”
Иногда Лошаткину делалось так страшно, что он подумывал: не продать ли магазин и не купить ли домик и участок в дачном кооперативе, чтобы заняться безобидным садоводством? Но тут же иное чувство — азарт и желание дохода, делалось ощутимее и пересиливали боязнь.
И ещё одна причина не позволяла коммерсанту Лошаткину оставить своё дело. Больше милиции, налоговой инспекции, прокуратуры, судей и разгневанных покупателей Степан Степаныч боялся своей супруги Венеры Евсеевны. А супруга требовала однозначно: “Торгуй, Стёпа!” И держала дела мужа под неусыпным контролем. Это было её главным занятием. Заботы о воспитании детей её не обременяли, поскольку супруги Лошаткины были бездетны. Степан Степаныч и Венера Евсеевна верили картам, цыганкам, гороскопам и всяким другим предсказаниям. Во всех без исключения предсказаниях почему-то утверждалось, что дети принесут Лошаткиным кучу неприятностей и помешают делам. Те же гороскопы, кстати, обещали, что на определенном отрезке жизненного пути Степана Степаныча ожидает неожиданное путешествие, а за ним — “исполнение желаний и яркий звёздный час”.
Ожидание звёздного часа радовало. Но дальнее путешествие пугало. Почему оно — неожиданное? И куда? Уж не туда ли, где поселяют бизнесменов, которые чересчур смело обращались с законами о торговле и налогах?
Единственно, чего не боялся Степан Степаныч Лошаткин, так это рэкетиров. Потому что он исправно платил дань компании некоего Бори Хряка, а Хряк в свою очередь гарантировал подшефному коммерсанту защиту от других вымогателей.
Поэтому Степан Степаныч был крайне смущён и встревожен влетевшим в окно письмом с наклеенными буквами. Он тут же отправился к Боре Хряку, но тот прочитал бумагу с легкомысленной усмешкой, покрутил у виска пальцем, зевнул и сказал, что хочет спать. А Стёпа пусть идёт домой, глотнет “Мюрата” (ещё не разбавленного водой из реки Лосихи) и тоже ложится.
Борин совет не успокоил Степана Степаныча. А Венера Евсеевна добавила тревоги. Она высказала мнение, что трусливый Хряк просто не хочет связываться с опасным конкурентом. Скорее всего это какая-то новая и уверенная в себе банда. Ей палец в рот не клади. Сперва требуют пять тысяч, потом захотят пятьдесят, дальше — полмиллиона...
— Иди-ка ты, голубчик, к Кутузкину! Он — законная власть, обязан охранять и защищать!
Как ни боялся Лошаткин милиции, но жены он боялся больше и ослушаться не посмел.
Чем кончилась эта история, мы знаем. Но надо сказать, что такой конец Лошаткина не обрадовал. Степан Степаныч просто не поверил участковому, будто всё это детское баловство. Детское — это возможно. А вот баловство ли? Гороскопы недаром предупреждали об опасности со стороны деток. Не возникла ли в окрестностях группа малолетних злоумышленников, которая нацелилась на магазин “К Вашим услугам” и на его хозяина? Нынешнее молодое поколение — оно такое. Не успеешь оглянуться, как съедят с потрохами, личным счётом и недвижимым имуществом...
После недолгих, но мучительных размышлений Степан Степаныч сделал единственно правильный вывод. Защищать себя он должен сам. Никому не доверяясь, ни на кого не рассчитывая. Поэтому он создал “Сыскное бюро “Лошаткин и К°”.
Никакого “К°” на самом деле не было. Бюро состояло исключительно из самого Степана Степаныча. Название же он придумал из соображений романтики. Это доказывает, что даже в озабоченном жизнью, грузном и полысевшем коммерсанте сорока с лишним лет могут сохраниться какие-то неосознанные искорки памяти о детских играх.
Наша дружная компания на Гончарной и не подозревала, что с некоторых пор находится под пристальным враждебным наблюдением. Наблюдение, это “Лошаткин и К°” вёл по всем правилам: приникал к щелям забора, когда друзья собирались во дворе; крадучись шёл следом, когда ребята направлялись куда-нибудь по своим делам; подглядывал издалека в старинную подзорную трубу, которая нашлась в магазине.
Единственное, чего не сумел сделать Лошаткин, это проникнуть на лужайку с транслятором. Милицейской властью он не обладал, заклинание “Бунтер-гюнтер, крокодил...” действовало против него безотказно. Поплутавши в густом репейнике, Степан Степаныч возвращался ни с чем.
Зато вскоре ему повезло со шпионской техникой. Какой-то отставной полковник сдал в комиссионный магазин “К Вашим услугам” наблюдательный прибор фирмы “Наси-васи Фига”. Эта штука состояла из большущего бинокля и звукоуловителя с наушниками. Можно было издалека не только видеть, кого тебе надо, но и слышать, о чём говорят. Смотришь с двух километров, а наблюдаемые объекты со всей их беседой — будто в двух шагах.
На беду для Антошки и его друзей, жил Степан Степаныч в двухэтажном доме, и со второго этажа улица Гончарная видна была на очень большом участке. А широкое окно института Маркони было обращено как раз к дому Лошаткина, стоявшему за пять кварталов. И Степан Степаныч мог вести наблюдение прямо из своей спальни.
Он многое узнал и понял, поскольку был неглуп от природы. Правда, инопланетную сущность Антошки он так и не разгадал, но стало ему ясно вот что. На просторном чердаке, где полно всякой аппаратуры, мальчишки занимаются какими-то опытами. Довольно хитроумными и наверняка незаконными. В результате таких опытов один из них — щуплый, на тонконогого птенца похожий пацаненок — научился влезать в лежащую на боку бочку и пропадать там. Вернее, не совсем пропадать, а превращаться в искру, которая иногда поселялась в стеклянной банке.
Дело это, конечно, удивительное. Но Степана Степаныча встревожила не сама по себе необычность опыта, а возможные последствия. Искра, без сомнений, оставалась живой. И при своей крошечности и незаметности всегда могла проникнуть в самые тайные уголки торгового предприятия “К Вашим услугам”, чтобы выведать сокровенную информацию. Ай-яй-яй... Степан Степаныч теперь вздрагивал даже тогда, когда перед глазами искрилась на солнце случайная пылинка. И, конечно, в любую свободную минуту продолжал наблюдение.
Надо сказать, что чердачное окно располагалось в торце помещения, поэтому весь институт Маркони просматривался в него насквозь. Порой мешали, правда, блики стекла. Но в то утро, с которого начались новые приключения Лошаткина, окно оказалось распахнуто. Несколько дней стояла дождливая зябкая погода, но сейчас опять вернулось горячее безоблачное лето, и Маркони, проснувшись, раскрыл створки.
Кап в ту ночь спал в банке. Он поступал так время от времени, чтобы не отвыкнуть совсем от своего ллиму-зинского состояния.
Ещё не совсем прогнавши сон, Кап магнитным импульсом, издалека, включил преобразователь. Этот способ придумал Маркони, чтобы Кап мог сам пускать прибор в ход, когда пожелает. Бочка-биокамера привычно загудела от напряжения. Кап взлетел с упругой капроновой лески, описал круг по чердаку и на полной скорости промчался сквозь бочку. Лихо выкатился на пол Антошкой.
— Привет, Маркони!
Следует заметить, что Антошка давно уже научился появляться в той одежде, которая требовалась по погоде. Поэтому с гардеробом его не было никаких проблем. Сейчас он оказался в джинсах, ботинках и серой поролоновой куртке с капюшоном и блестящими кнопками.
— Привет, — сказал Маркони. — Ты чего так вырядился? Гляди, какое утро, жара будет...
Антошка подбежал к окну. Ещё пахло вчерашним дождем, но солнце сверкало и грело изо всех сил. Антошка засмеялся, сдёрнул и откинул куртку на табурет. Высунулся из окна, повертел под лучами головой. Потом прыгнул в биокамеру, превратился на миг в Капа и снова вылетел Антошкой — уже в красных трикотажных шортиках, в оранжевой майке с чёрным змей-горынычем на пузе и в сандалиях на босу ногу.
А куртка так и осталась на табурете.
На неё-то и смотрел с замиранием Степан Степаныч, наблюдавший эту сцену.
Чтобы полностью понять всё волнение коммерсанта Лошаткина, постарайтесь хоть на миг представить себя на его месте.
На табурете лежал товар. Товар, который между делом, прямо из воздуха сотворил похожий на юркого чибисенка мальчишка.
Куртка, судя по всему, была импортная. И этот птенец, ныряя в бочку то с одной, то с другой стороны, мог, видимо, понаделать таких курток и всякого другого товара видимо-невидимо! Без всяких затрат! Играючи! О-о-о, как сладко заныло сердце Степана Степаныча, как застучало потом! Какие мысли взвихрились в его голове, какие распахнулись перед ним светлые горизонты!
Вмиг он позабыл все обиды на этих мальчишек! Вмиг простил все свои прежние страхи и отбросил подозрения. Он любил теперь обитателей чердака всей душой!
Лишь бы только договориться с ними! Лишь бы убедить, что совместное предприятие принесёт им всем небывалый успех и процветание! Они производят — он продаёт!
Он убедит! Они же славные дети, разумные дети, не враги своему счастью. Надо только спешить, чтобы кто-нибудь его, Степана Степаныча, не опередил!
Первым, кого Лошаткин увидел на улице, был рэкетир Пека Тонколук. Но и к нему Степан Степаныч испытывал сейчас самые нежные чувства. Тем более что нынешний Пека ничуть не походил на злодея.
Пека шёл на занятия к профессору Телеге. Уже прошли те дни, когда занятия эти казались Пеке подневольным делом. С многомудрым “Аликом” и с самим Егором Николаевичем Пека сделался приятелем. Упражнения со словами оказались увлекательнейшим делом, и тайны русского языка Пека открывал для себя, словно смотрел многосерийный мультик с приключениями, пиратами и кладами. Каждый день он шёл теперь к профессору как на праздник. И выглядел поэтому соответственно (благодаря тёте Золе, разумеется). Волосы его были расчесаны, уши сияли розовой чистотой, а на отмытых коленках и на носу сияли солнечные зайчики. Сиял и отложной белый воротничок — особая забота тётушки.
Короче говоря, если это и был юный рэкетир, то явно перевоспитавшийся. И Степан Степаныч окликнул его с самой дружелюбной улыбкою:
— Мальчик! Эй, мальчик!.. Можно тебя на минуточку?!
Пека, разумеется, узнал коммерсанта Лошаткина. Однако ни робости, ни смущения не проявил. Остановился и сказал:
— Чего надо?
— Надо, надо, мальчик! Очень надо! Поговорить! По-хорошему, по-ласковому! Как договоримся, всем нам будет сплошное удовольствие. Хе-хе... Ты не бойся...
Пека движением плеч и оттопыренной губы изобразил презрение: с какой стати он должен бояться? С тем письмом дело прошлое, а у Лошаткина совесть всё равно нечиста, пускай он и вздрагивает.
— Мы, мальчик, давай-ка сядем. А? Посидим, побеседуем по-разумному. Хе-хе... А потом и с дружками твоими всё обсудим, как дело требует...
Пеке стало любопытно. И малость беспокойно: что этот жулик надумал? Со снисходительным видом сел Пека на лавочку у ближних ворот. Пожалуйста, мол, поговорим, ежели вам так приспичило.
Под Лошаткиным лавочка заскрипела и прогнулась. Степан Степаныч задышал рядом с Пекой, словно котел с подымающимся давлением. Из пиджачного кармана достал хрустящую бумажную деньгу. Пека скосил глаза. Надо же!
Целая тысяча!
— Оно, конечно, не пять тысяч, как ты хотел... хе-хе-хе... Но вот, значит, пока задаточек. Для начала. Бери...
Наученный горьким опытом Пека не взял.
— Для чего задаточек-то? Сперва объясните.
— Объясню, объясню. Ты меня сведёшь со своим дружочком, который умеет через бочку туда-сюда... А мы, значит, о деле с ним поговорим... Да ты не думай, я никому ни полсловечка, обещание моё железное...
Неуютно стало Пеке. И досадно: пронюхал, гад пузатый! Что же теперь делать-то? Но при этом Пека сохранил присутствие духа. Он спросил самым обыкновенным тоном:
— А вы можете эту бумажку свернуть в трубочку? Чтобы с одного конца острая...
— Ну а чего ж... Конечно! Вот... А зачем?
— Спасибо... — И Пека таинственно поманил Степана Степаныча поближе. Тот обрадованно нагнулся. И тогда Пека доверительным шёпотом сказал на ухо коммерсанту Лошаткину, куда тот должен вставить бумажную трубку острым концом.
— А другой конец можете поджечь...
У Лошаткина было одно, для самого него очень неудобное свойство. При неожиданной обиде и приступе злости начинал Степан Степаныч раздуваться, словно в него накачивали горячий воздух. Будучи и без того крупных объемов, тут он вообще приобретал форму небольшого аэростата. И чтобы вернуться в нормальное состояние, необходимо было открыть клапан. Путем излияния своей ярости на обидчика. Правда, изливать ярость на представителей власти и на свою супругу Степан Степаныч не смел и потому часто страдал. Но здесь-то рядом сидел всего-навсего нахальный сопливый пацан!
— Ах ты вша нераздавленная! Да я тебя...
А Пека уже мчался к институту Маркони. Предупредить друзей!
Выпустив первую порции злости, Лошаткин будто очнулся: “Ах я чурка дубовая! Так всё дело испорчу!..”
— Эй, мальчик! Постой! Пошутил я! Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! Да не убегай! Давай поговорим!
Всё это Степан Степаныч вопил уже на бегу, устремляясь за Пекой. Весь горячий воздух негодования выпустить он не успел, и это помогало мчаться за мальчишкой. Так тугая накачка придаёт прыгучесть хорошему мячу.
Пека нёсся напрямик: в проходах между заборами, через чей-то огород, через мелководную Петуховку. Затем через репейные джунгли заброшенной стройплощадки, где вмиг превратил свой нарядный, василькового цвета костюмчик из парадного в походно-полевой...
Если вслед легонькому Пеке кусты и сорняки лишь махали верхушками, то за Лошаткиным оставался след, как за бронетранспортёром. Дважды, не вписавшись в узкие щели, он вышибал в заборах доски. Потому что, несмотря на воздушную накачанность, был Степан Степаныч тяжел и на скорости больше напоминал не звонкий мяч, а пущенную из старинной корабельной пушки круглую бомбу. И — вот что самое скверное — он не отставал!
Время от времени Лошаткин снова вопил:
— Ну, подожди же ты, окаянный! Ну, постой, мой хороший! Давай договоримся!
Пека, не отвечая, устремился к дому Маркони. На первый взгляд, это может показаться неразумным. Но Пека действовал так вовсе не с перепугу. Он успел сообразить, что справиться с Лошаткиным возможно лишь общими силами. Значит, его следовало к этим силам заманить. Или прямо на чердак, или в сарай, где, навалившись на противника, можно взять его в плен и поставить свои условия. А прятаться бессмысленно, поскольку пронырливый торговец и так уже многое разнюхал...
Пека с размаха влетел во двор Маркони. Лошаткин за ним. Ребят во дворе не было. Пека — по приставной лестнице на чердак. Лошаткин и здесь не отстал, хотя лестница под ним опасно зашаталась и застонала. Пека ввалился в институт Маркони через распахнутое окно. И только тут понял, как он просчитался!
На чердаке был один лишь Антошка. Как стало известно позднее, ребята ещё не успели собраться, а Маркони в этот час отправился на пустырь: по утрам он всегда проверял, в порядке ли транслятор. Антошка же остался один, ему не терпелось дочитать страшную повесть про собаку Баскервилей. Такая увлекательная жуть! На Ллиму-зине о подобных сочинениях и не слыхивали...
И вот когда Антошка дошёл до самой страшной сцены на болоте, в окно встрепанной курицей влетел Пека.
— Где наши?!
Антошка ответить не успел. Солнце закрыла выпуклая фигура Степана Степаныча.
Антошка в первый миг решил, что это наяву возникла собака Баскервилей. Пискнул и уронил книгу. Пека, упав на пол, мигал и ничего больше не мог выговорить. Лошаткин шумно дышал, при каждом вдохе на треть увеличиваясь в объеме.
Потом Лошаткин заулыбался.
— Ну, вот и прекрасненько. Вот и добренько. Здравствуй, мой хороший, тебя-то мне и надо... — Потому что всё случилось так, что лучше не придумаешь. Вот он, прямо перед ним, этот птенчик, умеющий творить вещи из пустоты! Уж сейчас-то они договорятся!
— Мальчик, ты меня не бойся... Иди сюда...
В крайнем случае можно ухватить мальчишку в охапку, закутать в пиджак, унести в подвал магазина, а там уже не спеша побеседовать обо всем по порядку. Где-то пообещать всякие выгоды и радости, а где-то и припугнуть. Этот мальчик не то что нахальный и дерзкий Пека, долго не поспорит. Вон как вытаращился с перепугу и дрожит, будто прутик на ветру.
— Иди сюда, дитятко, — сказал Степан Степаныч совсем уже сиропным голосом.
Он ошибся. Антошка испугался лишь на секунду. Разглядев, что это не баскервильская собака, а всем известный Лошаткин, Антошка мигом пришёл в себя. И кое-что понял. Если не всё, то многое. А поскольку был он по характеру уже вполне ново-калошинский мальчишка, то отозвался соответственно:
— Сам иди, если надо. Врывается без спросу да ещё командует!
Степан Степаныч не командовал, а сладко просил. Но сейчас ощутил, как негодование вновь раздувает его. До треска в швах. Он попробовал сдержаться:
— Ай как некрасиво ты говоришь со взрослым... Я же с тобой по-хорошему... Ну иди ко мне.
Но скверный мальчишка в оранжевой майке с чудовищем не внял доброму тону. Он высунул трубкой язык, а затем сказал:
— Шиш на масле.
Степан Степаныч, тяжело дыша, стянул пиджак и взял его наизготовку. Как для ловли сбежавшего цыплёнка или мыши.
Маленький нахал не дрогнул, только слегка напружинил ноги. И растопыренными пальцами бессовестно показал дяде нос. Дядя взвыл и кинулся...
Степан Степаныч не учел в этот миг коварства другого скверного мальчишки. Пека успел подставить ногу, и Лошаткин полетел головой вперёд.
Это было похоже на удар чугунной груши, которой ломают старые дома. Степан Степаныч врезался в стеллаж со всякой аппаратурой, и на него посыпались доски, банки, ящики, приборы и мотки проволоки... Потом выяснилось, что ценные вещи не пострадали, но в этот момент звона и грохота было много.
Степан Степаныч, однако, сидел на полу не больше трёх секунд. Вскочил и вновь кинулся за Антошкой. Теперь Лошаткиным владели уже не коммерческие планы, а безоглядная злость. Поймать и р-разорвать на клочки!..
Антошка же наоборот — совсем пришёл в себя. Он проскочил мимо Пеки и крикнул на ходу:
— Рубильник!
Рубильник был выключен. Значит, его следовало включить! Держась за ушибленную Лошаткиным ногу, Пека на другой ноге допрыгал до щитка. Он понял: Антошка решил превратиться в капельку и ускользнуть в ближайшую щель! Пусть тогда Лошаткин совсем лопнет от ярости! И Пека толкнул вверх рукоятку с красным шариком.
На чердаке в это время творилось невообразимое! В вихрях пыли, мусора и обломков метался по кругу, вдоль стен, Антошка, а за ним — потерявший голову коммерсант. Антошка набирал скорость. Чтобы в решительный момент Лошаткин не успел ничего сообразить и “надавить на тормоза”. Потому что Антошка вовсе не собирался превращаться в Капа! Разве мог он оставить на разгром взбесившемуся врагу любимый чердак и не менее любимого Пеку?
Антошка сделал ещё один виток и с размаха влетел в преобразователь. Но не с того конца, с которого влетал, чтобы стать Капом. С другого! Поскольку был он уже мальчишкой, ничего ему, конечно, не грозило. Как ворвался в биокамеру Антошкой, так Антошкой и вылетел с другой стороны.
Степан Степаныч, полный неудержимого стремления догнать обидчика, ринулся следом. И вошёл в бочку, как поршень входит в трубу. Точно по калибру. Он мог бы даже застрять, но...
Ощутив обморочную легкость в теле и путаясь в непонятно обвисшей одежде, Степан Степаныч Лошаткин вылетел из бочки и обалдело встал на четвереньки.
Антошка рванул рубильник. Затем на всякий случай выхватил из “Проныры” картонку с программой и сунул под майку.
И не стало обратного пути для Степана Степаныча, который отныне сделался просто Стёпой.
