Золотые сережки
Мне и в самом деле стало наплевать на этого человека. На Евгения Львовича. Но я ни разу не подал вида, хватило ума. Только в шахматы с ним играл реже и разговаривал меньше. Он поглядывал виновато, но с вопросами не лез. Наверно, думал, что я обижен за Сережку.
И жизнь шла по-прежнему. И дождались мы приезда мамы.
Вот тут, в этот день, стало мне скверно. Когда я увидел, как он ходит вокруг нее — этакий влюбленный джентльмен.
Притворяется ведь гад, что влюбленный.
Но маме ничего сказать я не мог. Не решался.
Мама сперва расцеловала меня, потом отругала, но шутя.
— А где твой сообщник? Боится нос показать? Ладно уж, не буду я его за уши драть...
— Он обещал вечером зайти...
А вечером, около шести, когда я ждал Сережку. Опять появился Евгений Львович. И мама — сразу ко мне:
— Ромочка! В Доме культуры текстильщиков открылась выставка молодых художников. Пост-авангард. Ты не против, если мы сходим туда на часок? Вдруг что-то интересное! Тогда мы потом и с тобой! А сейчас к тебе все равно придет Сережа...
"Он-то придет, — подумал я. — А вот тебе-то никуда не надо бы ходить с этим". Но только молча кивнул.
Из своей комнаты я слышал, как о чем-то они весело спорят. Смеются. А потом:
— Рома! Ты случайно не знаешь, где мои золотые сережки? Хочу надеть.
Я знал, конечно. С собой их мама не брала, оставила в ящике с документами.
— Там, где всегда.
— В том-то и дело, что нет. Я все обшарила...
Я на своих колесах протиснулся в мамину комнату.
— Недавно их видел, когда деньги брал... Пусти-ка... — Я сам
перетряхнул все бумаги. И чувствовал, как мама и Евгений Львович смотрят мне в спину.
— Рома... — Голос у мамы стал какой-то ненастоящий. — А как ты думаешь... никто посторонний не мог их взять?
— Кто?! Тетя Надя, что ли?
— Ну уж, разумеется, не тетя Надя.
Тут мне — как горячая оплеуха, аж в ушах зазвенело. Все понял! Рывком я развернул кресло. К Евгению Львовичу.
— Вы что же! Думаете на Сережу?!
— Рома, я ничего не хочу сказать... Но есть моменты, когда выводы напрашиваются сами собой. Логика событий...
— Мама! Да Сережка даже не смотрел никогда, как я деньги достаю! Он даже не знает, где ключ от ящика лежит!
"Фу ты, как беспомощно! Стыдно!" Ключ от квартиры, где деньги лежат!" Будто поганый анекдот! Такое — про Сережку!
Евгений Львович — лысоватый, но прямой, в белой рубашке, стоял у стула с висящими на спинке пиджаком. Повязывал галстук (мама его только что выгладила). Смотрел сочувственно:
— Рома, но вы же утверждали, что у вашего друга есть отмычка на все случаи жизни.
Вот он как повернул мою глупую откровенность!
— А вы... вы зато знали, где ключ от ящика! Я сам показал!
— Роман! Получишь затрещину!
— Хоть сто! Пожалуйста!.. Сережка правильно сказал: вокруг него... вот этого... пространство вранья!
— Извинись сию же минуту! — Мама побелела.
— Ира... Ирина Григорьевна, подождите. Будем объективны. Рома вправе защищать своего друга, а я... что же, здесь тоже есть логика: я действительно знал, где ключ от ящика.
— Евгений Львович! Ну хоть вы-то не ведите себя как мальчишка!
— Почему же, Ирина Григорьевна! Есть смысл общаться на равных. Что я должен делать? Вот мои карманы! — Он хлопнул по пиджаку на стуле. — Если я присвоил драгоценность, то наверняка не успел еще спрятать ее в тайнике!
Он уже издевался! Да!
— Вы Сережке просто мстите! Потому что он вас раскусил!
— Роман! Чтобы этот твой Сережка к нам больше ни ногой! Но сначала...
— Ни ногой? Тогда и я! Пожалуйста! С ним!.. А ты живи тут с этим... Думаешь, ему ты нужна? Ему жилплощадь... — Меня уже несло как в кресле без тормозов. Как тогда по наклонной мостовой в Заоблачном городе!
Мама замахнулась, но вдруг уронила руку. Будто перебитую. А Евгений Львович покачал головой — ласково так и трагически:
— Рома, Рома... Какой вы еще глупенький мальчик...
— Да! Глупенький! Сережка тоже так считает! Иначе не заставил бы отворачиваться! Там! Ночью! Когда вы обнимались... с какой-то...
— Рома, вы бредите? Вы... Ира...
Вот тут-то и появился Сережка.
Он толкнул дверь, не постучав. Наверно, издалека услышал мой крик. Встал на пороге — взъерошенный, встревоженный!
— Ромка! Что с тобой?
У меня рыдания были уже у горла, но я еще держался.
— Сережка, они... вот он! Говорит, что ты взял мамины сережки...
И с этого момента все в моем сознании как-то замедлилось. Наверно, от перегрузки нервов. Только в мозгах глупо стучало: "Сережка — сережки, Сережка — сережки..."
Мама что-то неслышно говорила. Евгений Львович убедительно воздел руки... Сережка смотрел не на них, на меня. Может, и не сразу он все понял, но быстро. Сперва сморщился, будто заплакать хотел, потом закусил губу. Сощурился. И вдруг и я услышал, что он спрашивает спокойно и деловито:
— Какие сережки-то? Металлические? Шарики?
— Да, золотые! — Время опять сорвалось, помчалось. А Сережка повел перед собой развернутой ладонью.
...Однажды на заброшенной территории уронил я в траву значок: булавка отстегнулась. Хороший такой значок, со старинным автомобилем. Подарок дяди Юры. И Сережка успокоил: "Не волнуйся, он же металлический. Сейчас... повел над травой рукой, нагнулся. — Вот он!" — "Ты и такое можешь!" — "Да это легко! Хоть кто сможет, если потренируется..."
...И вот он — с ладонью, направленной вперед — шагнул к стулу. Все молчали, будто под гипнозом. Сережка запустил руку во внутренний карман пиджака. Выдернул кожаный бумажник.
— Ромка, держи! Вытряхни сам...
Я дернулся, поймал бумажник в воздухе. Мама рванулась ко мне.
Но я успел! Распахнул бумажник, тряхнул! Потому что уже знал!
Посыпались квитанции, визитные карточки, деньги. А сверху, на них — два желтых шарика с солнечными искрами...
Сережка спиной вперед отошел к двери. Тихо закрыл ее за собой...
— ...Да, Ира, да! — со стоном выкрикивал Евгений Львович. — Это глупый, ребяческий поступок! Да, я решил дискредитировать этого мальчишку в ваших глазах! Потому что не видел другого выхода! Он подавляет Ромину психику, подчиняет ее своему люмпенскому сознанию. Он... энергетический вампир, потому что высасывает из Романа... все хорошее! Его доброту, его способности!.. А Рома не безразличен, как и вы!.. Как мне было избавить вас от этого... юного Распутина?.. Господи, неужели вы думаете, что мне нужны
были эти грошовые сережки?
— Не думаю, — тихо согласилась мама.
— А тот ночной случай!.. Это же... Неужели вы думаете...
— Евгений Львович, извините. Мы хотим остаться одни. Я и сын...
— Да-да, я понимаю. Я понимаю...
Когда он ушел (пятясь, в развязанном галстуке, с пиджаком под мышкой), мама очень спокойно сказал:
— Вот и все. Не бойся, больше он не придет.
Тогда-то и рванулось из меня рыдание:
— Все, да? Не придет, да?! А Сережка?! Он-то ведь тоже теперь не придет! Ты это понимаешь?!
— Рома, перестань!.. Ну, перестань же!.. Я сейчас пойду к нему и все объясню. Извинюсь...
— Да! Пожалуйста! Скорее...
