В какую из незаконченных повестей ни ткнусь, там обязательно река. Моя родная Тура. Я уже писал где-то, что для меня, тюменского мальчишки, Тура была тем же, чем для катаевских Гаврика и Пети Черное море, для Тома Сойера — Миссисипи, для юного Алеши Пешкова (а не Пешкова, черт возьми, как теперь упорно талдычат даже литературоведы и учителя — видимо, не читавшие Горького) — Волга. Дело ведь не в том, насколько река "глубока, широка, сильна". Дело в том, как она (простите за пафос) омывает твою душу. В детстве не было для меня места дороже, романтичнее и красивее, чем откосы у старого Свято-Троицкого монастыря с непролазными репейно-полынными джунглями и желтыми полосками прибрежного песка... Я молился на свою неширокую, желто-мутноватую Туру и каждую весну бросал со скрипучего моста денежку — жертву с просьбой о том, чтобы река будущим летом была ко мне милостива и добра.
Река помогала мне укреплять характер (изначально — весьма хлипкий и робкий).
Детство человека (если не каждого, то многих) — это постоянное преодоление страхов и трудностей. С самых ранних лет. Помню про себя. Надо было преодолевать ужас, когда взрослые оставляют тебя одного в пустом доме (а сумерки наступают рано, а под кроватью обитает придуманное чудище по имени Тихо). Надо было выходить во двор, где вредные девчонки из соседнего дома грозят тебя изловить и вывалять в пыли. Надо поздними осенними вечерами возвращаться по черным, без единого фонаря, улицам из школы, а в сырой, чавкающей грязью мгле могут таиться злодеи из банды "Черная кошка"... А еще приходилось преступать через противную (просто девчоночью!) нерешительность в схватках с учителями, которые (учителя то есть) всячески попирают твои понятия о независимости и справедливости... Думаете, с возрастом легче? Этот изматывающий душу страх каждой весной, на переводных экзаменах. Эта необходимость лезть в драку, чтобы отстоять авторитет и смыть обвинения в боязливости (а душа обмирает и руки слабеют). А одиночные походы по окрестным лесам — думаете это просто? А решение отправиться в поезду через всю страну в гости к живущему в Белоруссии отцу? А необходимость с беззаботным видом сигать вниз с парашютной вышки? А... первый неумелый поцелуй в сухие и дрожащие девчоночьи губы...
Река по дружески помогала воспитывать смелость. Вернее, давала для этого возможность. "Вот тебе высоченный снежный откос, чтобы скатиться на лыжах (смотри, такие же, как ты, пацаны съезжают без всякой боязни!)". И съезжал... "А не пора ли тебе переплыть меня от берега до берега, как это делают старшие приятели?". И переплыл наконец... "А сможешь пробиться сквозь джунгли на обрыве, чтобы напасть на "вражеских легионеров" с тыла?". И пробивался — полуголый, как воин Спартака, с деревянным мечом — сквозь безжалостный чертополох и нестерпимо жгучую "татарскую" крапиву. И нападал — во имя освобождения рабов от римских буржуев... А прыжки с высоченного водного трамплина! А плавания на парусной плоскодонке — под грозами и ветрами! А подводные заплывы под приткнувшимся к берегу плотом... И каждый раз — ощущение победы (хотя, конечно, не окончательной, а лишь на нынешний день или час)...
У автора, который пишет для ребят, главный опыт — собственное детство. Особенно, когда лет-то тебе всего ничего и другого-то опыта почти и нет. И потому в ранних моих (обычно неоконченных) повестях и рассказах темой чаще всего было именно преодоление. И почти везде была там река.
В пятьдесят девятом году я взялся за большой рассказ "Пояс Ориона". Такое название ребята дали плоту, превращенному в корабль. Тема, которую я и в дальнейшем "обкатывал" не раз. Оно и понятно: плотов на Туре всегда было множество — и плывущих за буксирами, и стоявших в несколько рядов у берега. Запах сосновой мокрой коры всегда вплетался в запахи речной воды, сырого песка и прибрежных трав. (Мне был очень понятен и близок рассказ о путешествии Гека Финна и Джима на плоту по Миссисипи, хотя их плот — как я сообразил позже — едва ли был из сосновых бревен).
В рассказе плот соорудили не мальчишки из обычной уличной компании, а звено одноклассников. Это считалось чем-то вроде пионерской работы — в пятидесятые годы, в небольшом городке, такое было возможно. И конечно же (не раз повторяемая ситуация) злой волею безжалостной учительницы главный герой оказался отлученным от экипажа и от участия в летнем плавании. А он столько сил вложил в этот корабль...
Любопытно, что делая столь романтические описания, я в ту пору пользовался только воображением, потому что на самом деле никогда не видел моря. Чуть позже, летом пятьдесят девятого года, я побываю на студенческой практике в Ленинграде, познакомлюсь с Балтикой, а еще через год окажусь в Севастополе — городе моей мечты. А пока я знал о морских просторах не больше моего семилетнего Валерки...
В рассказе я должен был коротко, для связки между эпизодами, написать, что в четвертом классе Валерка перешел в другую школу, потому что семья получила новую квартиру.
В этом году была очень ранняя весна. Первого мая зацвела черемуха, а в середине месяца стало так тепло, что ребятишки каждый день бегали купаться.
Валерка жил теперь у самой реки. После школы он торопился на берег, где они с ребятами строили из выловленных бревен плот для будущих далеких путешествий. Плот был почти готов. Узкий и длинный, с острым бревном впереди и тонкой высокой мачтой, он покачивался на волнах от колес проходивших неподалеку буксиров. На корме была настлана палуба из досок старого забора. Штурвал из колеса телеги с примотанными проволокой ручками казался настоящим. На рее висел свернутый в трубку парус. Его сшили из дырявых мешков. Осталось только соединить веревками рогатое штурвальное колесо с пластиной руля и придумать кораблю название.
Со штуртросами справились, когда уже над рекой загорались звезды. А с названием ничего не получалось, хотя друзья ломали головы целый день. Не было такого названия, чтобы оно нравилось всем.
Становилось темнее, ярче проступили звезды, и вдруг Юрка Васильков сказал:
— Пусть будет "Пояс Ориона".
Все привыкли к тому, что Юрка всегда что-нибудь выдумывает, поэтому не удивились.
— Помните три средние звезды в созвездии Ориона? Это его пояс... И нас тоже трое.
— Пусть лучше будет "Орион", — возразил Ромка. — Мы же строим корабль для всего звена, все будут плавать на нем.
— "Орион" — это похоже на стихотворение Пушкина, — вмешался Валерка. — Скажут, что слизали. Пусть будет "Пояс Ориона".
Далее был запланирован "разоблачительный" эпизод, когда учителя и завуч узнали о планах ребят. Те сперва-то строили корабль без разрешения. Конечно, сначала последовали грозные упреки, обещания снизить годовые оценки за поведение, жалобы родителям и тому подобное. К счастью, директор школы был неглупый и добрый (иногда встречаются такие, я даже знаком с одним). К тому же, бывший моряк, воевавший на торпедных катерах. Он уладил дело, договорившись со студентом-практикантом Аркадием Сергеевичем (в просторечии — Аркашей), что тот возьмет командование в свои надежные руки и будет руководить летним плаванием. Аркаша был "парень что надо", и такое решение не вызвало споров.
Беда случилась позже, перед самыми каникулами...
Началось как будто с пустяка: Валерка не сделал домашнего задания по арифметике. Он честно признался, что до позднего вечера читал интересную книгу и забыл об уроках.
— Я завтра обязательно-обязательно приготовлю, — пообещал он Анне Георгиевне.
— Хорошо, я проверю, — сухо ответил та.
И нужно же было случиться, чтобы на следующий день Валерка забыл тетрадь с решенными задачками.
— Придумай что-нибудь новое, — сказала ему учительница, когда он виновато объяснил ей, в чем дело, — это очень старая отговорка.
Валерку огорчила не двойка (на второй год все равно уже не оставят!). Обидел тон, которыми были сказаны эти слова: "Придумай что-нибудь новое". Ведь не соврал же он! И вот ученик, о котором говорили, что он вежливый и дисциплинированный, вдруг отчетливо сказал:
— Придумывают, когда врут. А я сказал правду. Я не виноват, что вы не верите.
— Ты, кажется, грубишь? — подняла брови Анна Георгиевна.
— Я? — удивился Валерка.
— Выйди из класса.
Он пожал плечами и ничего не понял. Был последний урок, и Валерка, сложив портфель, отправился к двери.
— Портфель оставь, — приказала Анна Георгиевна.
Валерка на секунду остановился и удивленно взглянул на нее.
— Зачем вам мой портфель?.. Ведь в нем нет тетради.
Последние слова он сказал уже у двери, и учительница ничего не успела возразить.
...Его не вызывали к директору, не посылали за родителями. Все было спокойнее и гораздо хуже. На следующий день после уроков Валерку встретила старшая вожатая и сказала, что за грубость с учителями его не допустят к летнему походу по реке.
Внутри у Валерки все похолодело, и он, сгорбившись, побрел назад в класс. Там еще шумели ребята. Валерка сел на заднюю парту и стал смотреть в окно. За окном плясали на ветру молодые листья тополей.
Подошел Ромка, тронул за плечо.
— Ты чего... такой?
Валерка не выдержал и уронил голову на руки.
Он ничего не сказал ребятам. Потому что это были замечательные ребята. Не то, что в прежней школе, где Валерку дразнили "моряком с дырявой миски" и "книгоедом". Нынешние друзья просто-напросто отказались бы от плавания, когда узнали бы, что в него не пускают Валерку. Аркаша обо всем знал, но Валерка попросил его молчать.
— А перед самым походом я скажу, что не пустили родители...
Аркаша понимающе кивнул. Он, практикант, спорить с учителями и вожатой, конечно, не мог. Да и бесполезно это было...
"Пояс Ориона" был ошвартован у лодочных мостков, недалеко от деревянной лестницы, которая вела вверх по береговому откосу, почти прямо к школе. Покачивался на мелких волнах, словно ждал... Валерка приходил сюда вместе со всеми, будто ничего не случилось. Говорили о близком путешествии...
Уже сданы были все экзамены. Анна Георгиевна поставила Валерке четверки за письменную работу и за устный ответ. После устного экзамена он подумал: "Может, попросить прощения? И пусть скажет вожатой..." Они встретились глазами, и Валерка понял: Анна Георгиевна того и ждет.
А вот черта с два! Капитаны парусников, уходящих в Южный океан, не унижаются, не просят извинений, когда не виноваты...
Первое плавание должно было длиться не долго, несколько часов. За три дня до этого звено с Аркашей ушло на Веселую гору (это вниз по течению, мыс такой на излучине), чтобы подготовить там лагерь. Потом они вернутся, погрузятся на "Пояс Ориона" и поплывут к уже оборудованной стоянке... Валерка не пошел, сказал, что болит горло и его, осипшего, не отпускают. А осип он от подступивших слез...
На следующее утро, рано, часов в семь, Валерка пошел к мосткам, где стоял "Пояс Ориона". Что его, Валерку, толкнуло? Может, хотел попрощаться с кораблем без посторонних?
На плоту хозяйничал дюжий парень в галифе с сапогами и в майке, под которой перекатывались мускулы. Он не хозяйничал! Он просто громил корабль! Зачем?!
Он ломом отодрал доски палубы и теперь взял топор.
За всем за этим смотрела с мостков семилетняя Наташка, внучка школьной уборщицы тети Капы. Кажется, она плакала...
Валерка не помнил, как оказался на плоту...
— Не смейте! Не имеете права! — крикнул Валерка и схватил парня за рукав. Тот лениво отмахнулся, и мальчик отлетел, ударившись коленом о твердое, как камень, бревно. Он тут же вскочил и, проглотив слезы, хромая, снова бросился к парню, который замахивался топором на штурвального колесо. Нога парня скользнула на бревне, и он покачнулся на краю плота. Что-то словно толкнуло Валерку, и он не колеблясь ударил парня в живот головой. Плеск и ругательства разнеслись над водой. Наташка на мостках громко засмеялась.
Валерка раздернул узел на швартовом конце. Двух толчков шестом было достаточно, чтобы "Пояс Ориона" оказался в безопасности. Выбравшись на берег, парень что-то кричал, махал кулаками, но Валерка не смотрел на него. Он впервые был один на "Поясе Ориона" единственным и полным хозяином корабля.
Он знал, что делать. Потянув шпагат, мальчик развернул серую мешковину, закрепил парус и встал к штурвалу. Ветер туго натянул полотнище, и плот стал удаляться от берега. Валерка взял ручки штурвала.
Серебряная дуга реки разворачивалась перед ним. Справа, над кромкой обрыва, поблескивали окна зданий. Берег ушел далеко и казался совсем невысоким, но двухэтажные дома были раза в три ниже его зеленой стены. Слева, тоже далеко, громоздились краны и черные корпуса теплоходов, там была судоверфь. Берега распахнулись, давая маленькому капитану широкую дорогу. Узкий тяжелый плот набирал скорость под неслабеющим ветром. Он двигался, как торпеда, разбивая воду острым носовым бревном. Далеко-далеко, где левый берег поворачивал к югу, синела полоска леса. За лесом скрывалась Веселая гора, она была еще не видна. Там должно было собраться звено. И куда же еще мог вести свой корабль Валерка?. Где он найдет защиту?
Пусть теперь про него говорят что угодно! В конце концов, Наташка все видела и подтвердит, что парень в галифе вел себя как бандит и разрушитель!
А если там, у Веселой горы, Аркаша скажет ему, Валерке, "все равно ты не имел права", он отдаст плот и уйдет. Обратно, пешком в город. Пусть говорят что хотят, а он все-таки спас "Пояс Ориона", он вел его и был сейчас капитаном.
Кипел бурун у бревна. Ветер не ослабевал. Пошла захлестывать на корму небольшая волна. Темное облако на минуту закрыло солнце. За ним еще двигались облака.. Стало прохладнее, и Валерка вздрогнул, но не столько от ветра, сколько от волнения. Лишь сейчас, когда под полуоторванными досками стали ходить расшатавшиеся бревна, он почувствовал простор и глубину разлившейся по весне реки. Но не испугался он, нет. Только прищурил глаза и покрепче перехватил рукоятки штурвала. Ныло разбитое колено, кровь из ссадины стекала по ноге темной струйкой. Гудело под рубашкой ободранное плечо. На рубашке темнели полоски глины. Но Валерка не думал о боли. Ветер и плеск окружали его, охватывали со всех сторон, несли на влажных крыльях...
Вот этими строчками и можно было закончить рассказ. Читатель и сам понял бы, что дальше все будет хорошо. Валерку с его кораблем встретят у Веселой горы ребята и Аркадий, быстро поймут, кто прав, кто виноват, после чего все учительские и вожатские запреты окажутся бессильными перед лицом несомненной Валеркиной доблести и законами морского братства... Но, с другой стороны, хотелось и продолжить повествование. Рассказать, что не сразу все встало на свои места. Вожатая некоторое время негодовала и кричала, что Валеркина схватка с "взрослым человеком, которого он чуть не утопил", была не геройством, а хулиганством. Спасибо маленькой, но сообразительной Наташке, толково рассказавшей, как все было. А вскоре выяснилось, что "взрослый человек" пытался разрушить "Пояс Ориона" по прямому наущению вожатой, которая очень не хотела, чтобы состоялось плавание (вдруг придется отвечать!).
Но ничего этого не понадобилось. Перечитав готовые куски, я охладел к рассказу, а потом он надолго затерялся в архивах, которые у пишущих людей копятся и копятся с годами (хотя кто-то, кажется Пастернак, убеждал нас: "Не надо заводить архивов..."). Наткнулся я на эту тетрадку лишь через много лет. В нее был вложен рисунок: Валерка шестом отталкивает от мостков плот. Взъерошенный, в порванной рубашке, в широких, подвернутых до колен штанах, весь натянувшийся в своем пружинистом усилии поскорее увести свой корабль от опасности... Да, он прошел через свое преодоление и оказался победителем.
