1. Пуговица на полу
Впрочем, сначала я забеспокоился не сильно. Скорее всего, Сашка увидел из окна взлет “Даблстара” и помчался на улицу. Или еще раньше соскучился и пошел погулять. Может, меня решил отыскать в толпе (такая мысль теплом погладила мне душу). Конечно! Окно открыто: махнули с Чибой через крышу...
Я сел в кресло. Оно как-то криво стояло посреди комнаты... Черт возьми, а почему так? Ну да, поторопился выскочить, оттолкнул его от окна. И книжку кинул на пол... А вот на темной половице желтая пуговица от Сашкиного костюма!
Ну и что, пуговица? Она и так болталась у него на ниточке, сбоку на штанах. От привычки теребить...
Каждую деталь можно было объяснить по отдельности. Но если глянуть на все вместе — нельзя не заподозрить, что случилась здесь возня или свалка... Да, но с кем?
Ох, да скорее всего с Чибой дурачились. Чего тут волноваться! Скоро прибегут...
И все же я встал. И спустился к хозяйке. В ресторанчике было почти пусто и спокойно: видимо, сюда еще не докатилась весть о случае на площади. Я спросил, не видела ли хозяйка моего племянника. Она сказала, что с час назад он спускался сюда с какой-то общипанной птицей на плече (“Я, кстати, не знала, что у вас с собой пернатое существо, за это следует особая плата”), купил горсть молочных тянучек и, судя по всему, вернулся к себе.
— Кстати, недавно вас спрашивали двое молодых людей...
— Меня?
— Вас.
— Что за люди?
— Они не отрекомендовались. Один высокий, другой пониже, полный и кудрявый. По-моему, они поднялись к вам. Я решила, что если мальчик у себя, то и вы...
— А когда они ушли?
— Я не видела, как они уходили, принимала постояльцев... А разве их нет наверху?
Я кинулся к выходу.
Даже здесь, на окраине, было людно. Все куда-то спешили, смеялись, спорили. И не было в этой толпе человека, к которому можно подбежать, крикнуть: “Сашка пропал, помогите!”
Я оглянулся с нарастающим паническим страхом.
Среди праздничного (и такого ненужного теперь!) мелькания к гостинице двигалась высокая сутуловатая фигура в штурманской куртке.
— Капитан Пантюхин!
Он не удивился, подошел сразу. Я спросил в упор:
— Это вы с кем-то увели Сашку?
— Увели? — Он не встревожился, но как-то напряглись его рыжеватые брови. — Нет, я только иду к нему. Хотел попрощаться. Вчера ваш проводник здорово помог нам... Вот, подарок ему несу. — В руке у Пантюхина были роскошные пилотские очки из гнутого полированного оргхрусталя с мягкой красно-белой оправой, на которой сбоку сидел плоский орех навигационного корректора, и с головным ремнем из широкой резины. Любой пацан завыл бы от восторга... Но Сашка не завоет, Сашки нет!
— Господи, где же он?! — вырвалось у меня.
Лицо капитана Пантюхина отвердело. Совершенно по-капитански.
— Как это случилось?
Я, икая с испугу, рассказал.
— А ну, идемте! Наверх!
Мы почти бегом поднялись в комнату. Пантюхин осмотрел ее с порога — зорко и стремительно.
— Похоже, и правда была свалка. И — через окно... Бредятина какая-то!.. — Он бросил на кровать очки, что-то быстро пощупал под курткой. — Ничего не трогайте. Не пришлось бы вызывать службу поиска... А, черт, в этой дыре ее нет, конечно...
— Что же делать?
Кажется, и у Пантюхина появилась растерянность.
— Думаете, я знаю? Я... Что за черт? — Он шарахнулся, потому что в окно влетел растрепанный вороненок и закувыркался под потолком. Потом уронил из клюва мне на башмак желтую пуговку — такую же, что валялась на полу. И заорал:
— Укр-рали! Скар-рее!
— Это Чиба! — крикнул я. — Чиба, где Сашка?!
— Скар-рее! — И он ринулся за окно. Я за ним, забыв про свой шестой десяток и болезни...
Крыша, лестница, сад... Пантюхин не отставал от меня. Чиба трепетал в воздухе уже за калиткой. В лапках у него (а может, и под хвостом) горела красная лампочка. В другое время такая техническая деталь позабавила бы меня. Но сейчас...
— Скар-рее!..
— Да подожди ты, существо! — крикнул Пантюхин. — У меня машина!
— Хар-рашо!
В самом деле хорошо. Если бежать, меня хватило бы не надолго. Крытый брезентом вездеходик стоял у главного входа в “Дорожный уют”. Я, дыша как рыба на берегу, повалился на сиденье. Чиба с рубиновым огоньком трепыхался перед ветровым стеклом. Автомобиль рванулся по булыжникам горбатой дороги. Затрясло, как в камнедробилке. Пантюхин выругался. Я сел. И, несмотря на тряску, скоро отдышался. Пролетали мимо фонари, шарахались карнавальные парочки...
2. Похитители
Ехали мы совсем недолго. Пантюхин тормознул, я ткнулся носом ему в спину. Из машины мы вывалились одновременно, однако в броске через тротуар Пантюхин опередил меня: “Сюда!” Я успел заметить над дверью вывеску какого-то бюро путешествий. На вывеске подпрыгивал Чиба.
Пантюхин дернул дверь, и она отлетела с легкостью почтовой открытки. Мы ворвались в тесную контору с плакатами туристических агентств. Там было трое. Рослая девица со старомодными косами до пояса трамбовала и затягивала на полу красный альпинистский рюкзак. У пластикового стола, сбоку, сидел полный толстогубый парень с чернокурчавой башкой, а между столом и фанерной перегородкой стоял другой — высокий, спортивный, лицом и фигурой похожий на испанского тореро. У обоих были напряженные физиономии и позы, ибо чахлая дверь в перегородке гудела и прогибалась от чьих-то частых ударов.
— Где мальчик?! — гаркнул Пантюхин.
Курчавый толстяк начал медленно вставать. Голос у него оказался неожиданно тонкий и жалобный:
— Вам, Пантюхин, прежде, чем врываться и орать, следовало бы...
Пантюхин ударом справа послал парня в угол. Тот рухнул на пол, как выпавший из вертолета мешок с картофелем. Но при этом Пантюхин неосторожно повернулся открытым боком ко второму. “Тореро” стоял в защитной позе “ветряк”: лицо прикрыто скрещенными руками, правое колено вскинуто к подбородку. В следующий миг нога распрямится и врежет капитану под ребра...
Я в жизни дрался очень редко, а последние тридцать лет не дрался совсем. Но сейчас внес лепту в дело освобождения моего проводника: поддавшись вдохновению, врезал парню по ноге, на которой он стоял, — башмаком под колено. “Тореро” грянулся на пол. Девица завизжала и замахнулась на меня рюкзаком. Но тот оказался тяжелым и перевалил ее назад.
Пантюхин отскочил к входной двери и, пружиня на полусогнутых ногах, выхватил из-за пазухи блестящую машинку. Из нее выскочил черный стержень.
— Всем на месте! Руки!.. В пыль разнесу!
Я не знал, что у него за штучка, но парни, видимо, знали. Вздернули руки и замерли на полу в неудобных позах.
— Где мальчик?! — рявкнул капитан.
Вопрос был излишним, потому что сквозь грохот, сотрясавший дверь в перегородке, неслись яростные вопли: “Открывайте, паразиты! Не имеете права! Все равно убегу!..”
Пантюхин глянул на ревущую девицу, шевельнул машинкой.
— Открыть!
Но дверь в этот миг сорвалась со щеколды и петель и грянулась плашмя. А на дверь — пузом, руки-ноги в стороны — приземлился мой ненаглядный лоцман Александр Крюк.
Он стремительно сел, яростно обвел всех мокрыми глазами, взвился ракетой, кинулся к Пантюхину, вцепился в машинку.
— Владимир Евгеньевич, не надо! Это не бандиты! То есть бандиты, но не надо... Они не виноваты...
— Сам ты бандит, — сказал толстяк. Он опустил руки и держался за поясницу. — И вы, Пантюхин... С цепи сорвались?
— И вы... гражданин Решилов, — сказал “тореро”. Он встал, держась за колено, и смотрел на меня через плечо. — Интеллигентный человек вроде бы... Я ваши книжки еще в первом классе читал. Про трюмных гномов с “Геродота”...
— Весьма польщен, — отозвался я нервно. — Однако подожду приносить извинения, пока не выясним ситуацию...
— Кто вы такие? — полицейским голосом спросил Пантюхин.
Сашка быстро сказал:
— Это наши, из “Пилигрима”... — И засопел.
— Я... диспетчер группы проводников, — постанывая, сообщил толстый. — Меня зовут Клим Збаров. — Он кривясь опять сел к столу. — И если бы я знал, что из-за этого гамадрила...
— Сам такой, — мрачно сказал Сашка.
— Молчи, Крючок! — взвизгнула девица. — Дать бы как следует по шее... Заварил кашу да еще и... — Она всхлипнула и сердито вытерла глаза подолом широкого зеленого свитера. Интересно, что Сашка не возмутился “Крючком”, не огрызнулся. Засопел сильнее и стал рассматривать ссаженный локоть.
— Что за кашу заварил мой проводник? — осведомился я со сдержанным негодованием. — И может ли какая-то “каша” служить причиной для похищения ребенка из гостиничного номера?
— Кирилл, объясни ты им... — плаксиво сказала девица.
Но похожий на испанца Кирилл (он все еще держался за ногу) язвительно предложил:
— Пусть “ребенок” расскажет сам. Тем, кто его героически спасал... Ну, давай, Сашенька, поделись планами, которые мы так бессовестно сорвали...
— Что все-таки случилось? — хмуро поинтересовался Пантюхин. И спрятал машинку под штурманку.
— А то... — с расстановкой начал диспетчер Клим Збаров, — что это сокровище... вы посмотрите, как он занят своим локтем... Это сокровище намылилось удрать в рейс на вашем “Даблстаре”, капитан Пантюхин!
У капитана Пантюхина по-мальчишески приоткрылся рот. Сашка брызнул на диспетчера Збарова гневным взглядом и опять занялся локтем. Попытался даже лизнуть его, что, разумеется, было немыслимо.
3. Беглец
Я обалдело переваривал информацию.
Кирилл наконец отпустил ногу и выпрямился. Сказал с улыбочкой под черными усами:
— Представляете ситуацию? Где-нибудь на энном отрезке темпорального вектора открывается дверь в отсек и... “здравствуйте, я ваша тетя”.
— “Я ваш племянник”... — сорвалось у меня. Сашка глянул мне в лицо. Удивленно и беззащитно. И... ох, нехорошо мне стало. И, уже заступаясь за Сашку, я заметил сварливо: — Но теперь-то, когда катамаран улетел, можно освободить пленника...
Сашку как током тряхнуло. Вскинул глаза на Пантюхина:
— Улетел?!
— Да, — сказал Пантюхин. Он глядел в сторону.
— А вы?!
— А я остался, как видишь.
— Почему?!
— Потому... Так надо.
Я почувствовал, что сейчас в Сашке порвется какая-то нервная жилка. И сказал, чтобы сбить напряжение:
— Даже смешно, товарищи. Как в плохом фантастическом романе сороковых годов. Тогда часто писали про зайцев школьников на звездолетах... А как по правде мальчишка заберется в закрытый корабль? Там что, нет сигнальной системы?
Все, даже Сашка, посмотрели на меня, будто на младенца. Клим Збаров проговорил со стонущей интонацией:
— Он же не просто лоцман! Он четырехмерник всей душой, от Бога! Что ему стоит проникнуть в любую замкнутую емкость...
Пантюхин вдруг взял Сашку за плечо. И совсем другим голосом, не тем, что орал и командовал, объяснил:
— Он здорово нам помог. Посоветовал сбросить каменную корку с помощью вибрации. А то ведь мы таскали эту оболочку еще со времен посадки в Каменном Лесу, на Марсе... Но никто не думал, что мальчик Сашка метит в экипаж...
Сашка стоял с опущенной головой. Со щеки сорвалась капля-искорка. Все молчали и не глядели друг на друга.
Пантюхин сказал неловко:
— Если бы просто темпоральный скачок по вектору, тогда не жалко. Туда-обратно, дело нехитрое. Но это же невозвратный рейс... Видишь, даже меня оставили...
Сашка вскинул лицо, не стесняясь мокрых глаз.
— Как невозвратный?
— А вот так... Кончена программа. И вообще... Ты даже не представляешь, что было бы. Сесть корабль уже не может, только сбросит автомат...
— Вот и сбросили бы нашу радость с автоматом, — заметила девица. Она уже не всхлипывала.
— Автомат сядет в пустыне...
— Значит, вовремя украли голубчика, — вздохнул я. — Но, если он умеет свободно проникать в замкнутые объемы, то и обратно должен уметь. Почему же не вырвался от вас?
— Потому что мы тоже не лыком шиты, — буркнул Збаров.
А Кирилл сказал с оттенком гордости:
— Ухватили мы его и правда в последний момент... Визжал и царапался, как стая камышовых котов... Мы, собственно, не собирались его увозить, хотели только предупредить вас. Но он оказался в комнате один. И в драку...
— Мы сегодня же сообщили бы вам, — добавил Збаров.
— А как вы узнали, что он... это самое...
— Служба такая, — насупленно отозвался Збаров. — Всё должны знать о проводниках. Кто где ходит, кто как работает, кто задумал податься в дезертиры...
— Ты не обзывайся! — взвился Сашка. — Кто дезертир?
— А кто бы это на самом деле? — Збаров возвел глаза к потолку. — Может, я?
— А я, что ли?! Я Игорю Петровичу все показал, что надо! Даже перевыполнил программу!
— А по срокам? Что в контракте сказано?
— При чем тут сроки! Если программа выполнена!.. Игорь Петрович, скажите им, сколько мы...
Я прислонился к косяку и грустно сказал:
— У меня нет претензий к проводнику. У меня только вопрос... к мальчику Сашке, с которым мы... ну, не то чтобы подружились, но все-таки. Вот улетел бы этот Сашка, а я что? Бегай, ищи, кричи-надрывайся: где ты, куда девался?
— Ну-у, Игорь Петрович! — Клим Збаров даже привстал со стула. — Это вы зря! В этом плане наш Сашенька человек обязательный. Собирался и маме письмо отправить, и вас не забыл. Вот, полюбуйтесь. Как говорится, изъято при задержании... — Он вытащил из кармана куртки помятые конверты.
— Дай сюда, — набыченно сказал Сашка. — Чужие письма хватать — это свинство.
— А тут не чужое... — Збаров поднялся. — Это Игорю Петровичу адресовано, пусть он и полюбопытствует...
— Не смей. Дай сюда!
— А зачем писал, если не хочешь, чтобы...
— Дай сюда! — сказал Сашка с таким звоном, что диспетчер Збаров малость усох и сунул конверты ему в руку. Сашка скомкал письма в шарик, рывком затолкал его в карман на шортиках, отчего они сильно съехали, и он яростно поддернул их.
Збаров потоптался перед нами и вдруг сказал официальным голосом:
— Игорь Петрович, объединение “Пилигрим” приносит вам извинения за инцидент с проводником Крюком. Вы вправе расторгнуть контракт, деньги будут возвращены без вычетов.
Сашка опять уронил голову. Я смотрел на его пушистую макушку, и делалось мне все горше и горше.
— Нет, зачем же расторгать. Мы и правда выполнили программу... Верно, Сашка?
Он шевельнул плечами, затеребил, задергал на кромке штанов оставшуюся пуговку.
“А, собственно говоря, что я от него хочу? От ребенка... Дружеской преданности? Но кто я для него?”
Девица подняла с пола рюкзак и бухнула его на табурет. Остальные вздрогнули, Збаров посмотрел на часы.
— Через час нам надо уезжать...
Сашка глянул исподлобья, и в негромком вопросе его проскользнула капелька ехидства:
— Что так быстро?
Ответил Кирилл. И не Сашке, а мне:
— Хорошо четырехмерникам, которых Господь наградил талантом от рождения. Шастают где хотят, без всякой науки. А мы — расчетники. Прежде, чем сунуться в сопредельное пространство, считаем и формулы выводим до помутнения в голове. Ловим моменты для перехода... И если сейчас не уйдем, застрянем здесь неизвестно насколько...
— А у нас дел других полно, не только всяких Крючков ловить, — обиженным баском добавила девица.
Сашка презрительно промолчал. Збаров сказал:
— Этого доброго молодца, Игорь Петрович, мы, естественно, заберем с собой. А вам дадим направление к частному проводнику, он здешний. Серьезный, взрослый парень, без фокусов, как...
— А можете уйти вместе с нами, — предложил Кирилл.
Я молчал. Потерянно и сердито. Куда уходить, зачем? Я ничего не нашел здесь, ничего не понял и не решил... А что я хотел понять и решить?
— ...Ну, или... — неловко проговорил Збаров.
— Что?
— Есть, конечно, и такой вариант... Контракт еще не завершен. В принципе вы имеете право оставить прежнего проводника... Хотя после того, что случилось...
— Пусть решает сам, — сказал я.
Сашка не поднял головы. Все молчали. В этом молчании Сашка боком сделал два шаркающих полушажка. Ко мне. Плечом коснулся моего локтя. Нерешительно взял меня за обшлаг. Тепло прошло по мне от головы до пяток. Но я сказал сухо:
— Пошли в гостиницу. Спать пора.
— Только пускай Крючок поклянется, что больше... — начала девица и вдруг заверещала, прижав к подбородку растрепанные косы. На кроссовке у Сашки сидела белая крыса с черным, как у морского кота, хвостом-жалом.
— Чибу не узнала, что ли? — сказал девице Кирилл...
Этот случай разрядил обстановку, все, кроме Сашки, посмеялись. Правда, как-то нервно. Пантюхин сказал:
— Я отвезу вас до гостиницы. Пошли, лоцман. — Взял Сашку за плечо, мягко двинулся к двери. Тот послушался.
— Игорь Петрович, задержитесь на минутку, пожалуйста, — попросил Кирилл. Он был сейчас похож не на матадора, а на смущенного студента. Я остался.
— Игорь Петрович, вы за ним поглядывайте, ладно? — тихо сказал Кирилл. — Раз уж так получилось... А то у него общий алгоритм паршивый...
— То есть?
— Ну, существует такое понятие — алгоритм пути, — хмурясь, вмешался Збаров. — Или алгоритм события... Можно сосчитать с большой долей вероятности... Мы стараемся рассчитывать, когда отправляем проводника. А на Сашку как ни посчитаешь, обязательно выскакивает возможность чего-то... такого. Иногда вообще... прямо трагический потенциал... В этот раз, когда направляли, все вроде было нормально. А сегодня утром пересчитали на всякий случай (душа-то неспокойна), и — мамочки мои — сплошные минусы на выходе! Белые на черном...
Неуютно мне стало, зябко...
— Но зачем же вы тогда...
Кирилл перебил меня:
— Да сейчас-то уже все в порядке. Этот вариант мы нейтрализовали. Правда, скандальным путем, но...
— Я не про этот вариант, а вообще. Зачем вы его посылаете, если... этот алгоритм ваш такой.
— Это не наш, это его алгоритм, — неохотно сказал Кирилл. — А посылаем... потому что это лучше, чем если бы он сам... Разве удержишь? Есть птички, которые в клетке не живут.
Девица шумно шмыгнула носом и объяснила:
— Это все равно, что стараться запретить поэту стихи сочинять. Как он это сможет, если он даже думает стихами?
Я вспомнил, как Сашка дирижировал пространствами... А потом почему-то, как нес его через каменную осыпь к месяцу. И ощутил в нагрудном кармане теплый камешек.
Кирилл, морщась, переступил с ноги на ногу. Я сказал:
— Мне очень жаль, что я так неловко... лягнул вас.
— Ничего, — буркнул он. — Будем считать, что это вроде автографа.
4. К вопросу о педагогике
В машине мы молчали. Пантюхин высадил нас у гостиницы и коротко попрощался, сказав, что завтра утром уезжает. Взлохматил Сашке волосы и укатил.
В комнате Сашка увидел очки. Спросил нерешительно:
— Это что?
— Подарок тебе. От “Даблстара”...
Непонятно, обрадовался ли он. Примерил очки, снял, помахал ими. Скинул кроссовки, с ногами забрался на кровать. Тихонько сел, привалился к стене. Натянул очки на поднятые к подбородку коленки, пощелкал резиной...
Я копался в “сидоре”, отыскивая чистую рубаху.
Молчание давило нас обоих.
Наконец Сашка сказал, будто издалека:
— Игорь Петрович, простите меня, пожалуйста...
Я понимал, что веду себя дурацки, и все же ответил надуто:
— Ну, ты же знал, на что идешь, когда хотел удрать. Чего теперь извиняться?
— А вы... очень обиделись?
— А ты как думаешь? Радоваться мне, что ли?
Кажется, Сашка чуть-чуть ощетинился.
— А тогда... зачем согласились, чтобы я опять с вами?
“А ты почему захотел, чтобы опять вместе?” — чуть не спросил я. Но вместо этого получилось:
— А затем, что показалось... что возвращаться с “пилигримами” тебе совсем уж тошно. И еще...
Он стыдливо стрельнул глазами.
— Что?
— Я не привык бросать тех, кто со мной в Дороге...
Эх, зачем я его так? Будто наотмашь... Идиот старый!
Сашка сжался. Потом спросил глухо:
— Что же мне теперь? Головой о стенку стукаться?
Чтобы как-то все смягчить, я проворчал добродушно:
— Если голова дурная, расплачиваются другим местом...
Сашка не смягчился. Спросил пренебрежительно:
— А для вас было бы удовольствием отлупить меня, да?
“Дурень, — чуть не сказал я. — Даже своих детей я сроду пальцем не трогал...” — Но опять меня защекотал этакий педагогический зуд.
— Дело не в удовольствии, просто для назидания следовало бы тебе всыпать горячих... Кстати, имею право! Ты сам ко мне в племянники записался. Так что я мог бы взгреть тебя, как родственник.
Сашка опять сильно щелкнул резинкой очков. И сообщил:
— Один пробовал. В прошлом году... Месяц с прокушенным пальцем в больницу ходил.
— И кто же этот неудачливый воспитатель?
— П-папочка, — с непередаваемой интонацией сказал Сашка.
Тут мне совсем стало тошно. И чтобы это скрыть, я постарался проговорить со сдержанным упреком:
— Весьма сочувствую твоим семейным неприятностям... Но, в конце концов, не я в них виноват. И не я толкал тебя на... сегодняшнее приключение. Так что зря ты на меня дуешься.
— Это вы... дуетесь.
— Но у меня-то есть основания!
— А у меня... А мне теперь что? — И вдруг он предложил, хихикнув: — Ну, давайте в угол стану. Коленями на горох.
— Где ты горох-то возьмешь?
— Ну... тогда просто так. Меня маленького мама носом в угол ставила...
— Видимо, недостаточно...
— Ага, — отозвался он с намеком на прежнюю дурашливость. — Хотите, стану? — И спустил ноги с кровати. Это была уже наполовину игра.
— По-моему, ты сам хочешь. Наверно, для очищения души от греховной тяжести.
— Встаю, — решительно вздохнул Сашка. И шагнул в угол между окном и креслом. Встал ко мне спиной. В нарочито покаянной позе: пятки раздвинул, колени свел, голова ниже плеч. И начал легонько поддавать ногой очки, которые держал за резинку в сложенных за спиной руках.
Я закрыл “сидор”. Сказал Сашкиной спине:
— Какой смирный, послушный ребенок. Всегда бы такой...
Он поддал очки сильнее и пробубнил не обернувшись:
— Между прочим, это тоже унизительная процедура. Торчать вот так...
Я изобразил сдержанное злорадство:
— Естественно. Всякое наказание унизительно. Ибо оно — наказание, а не праздник.
— Значит, вы меня наказали? — обрадовался Сашка.
— Здрасьте! По-моему, ты сам себя наказал.
Он поглядел через плечо:
— И долго мне так стоять?
— Наверно, пока дурь из головы не улетучится.
— Тогда всю ночь, — печально сказал Сашка.
— Ночь не ночь, а пока я не вернусь, стой.
— А вы куда? — испугался он.
— Это детям до шестнадцати знать не полагается.
По правде говоря, я хотел пройтись по улице, а потом заглянуть в бар и пропустить рюмку коньяка. Нужно было очухаться от всего, что случилось, и заодно решительной мерой снять давление, а то в голове начинался гипертонический гудеж.
...Так я и сделал. Потолкался среди все еще шумной, хотя и поредевшей карнавальной толпы. Все обсуждали взлет “Даблстара”. Одни уверяли, что это пришельцы, другие — что подготовленный организаторами праздника аттракцион. Третьи с ними спорили, что никто ради аттракциона не разрешил бы разрушать памятник природы и древности.
Я спохватился, что ни о чем не расспросил Пантюхина. Как могло оказаться, что корабль стоял на площади несколько веков? Неужели “Даблстар” когда-то ушел по вектору времени назад и приземлился в прошлом? И значит, у них в корабле совсем иной темп времени? Ведь Пантюхин вовсе не библейский старец, а кроме того, там есть даже и мальчишка. Откуда он вообще, этот “Даблстар”? Что ищет, в каких пространствах?
От размышлений голова загудела сильнее, но порция в баре оказала благотворное воздействие. И я с удовольствием вспомнил, что за три дня путешествия в этих краях мои прежние хвори не потревожили меня. Что ни говори, а благодаря Сашке.
Я взглянул на циферблат. Прошло уже около часа, как Сашка отбывал свой добровольный арест. Впрочем, я не думал, что он и вправду торчит в углу. Наверняка завалился на кровать и читает “Плутонию” или развлекается с Чибой. И, поднявшись на второй этаж, я в коридоре нарочно затопал погромче, чтобы Сашка успел принять в углу у кресла прежнюю смиренную позу и продолжить игру.
