1. Равнина
Волокнистое небо Подгорной равнины излучало серовато-медный свет. Не поймешь — дневной или вечерний. Такой рассеянный, что предметы не отбрасывали теней.
Мы легли на траву. Она была ползучая и упругая, вроде пастушьей сумки. Из нее там и тут росли стебли со стреловидными листьями и желтыми колокольчиками. Колокольчики выглядели симпатично и пахли зубной пастой “Доброе утро”. Но стебли были твердо-хрупкие, какие-то неживые, а на листьях — колючие усики. Сашка то и дело почесывался и поминал Ёшкин свет. Но вставать и менять место не хотелось.
Мы давно миновали речку, прошли с десяток верст без дороги по каменистому полю, на котором изредка темнели шапки коричневых кустов и торчали похожие на чудовищ скалы. А потом попали на это травянистое место и решили отдохнуть. Сжевали по бутерброду, хлебнули из фляжки холодного чая и теперь лежали просто так. Сашка положил руки под затылок, ноги согнул и смотрел в “потолок”. Его колени торчали над колокольчиками. В здешнем, полном желтых тонов воздухе они казались золотисто-смуглыми. Я взглянул на свои руки. Они тоже были светло-коричневыми. Какой обманчивый свет! Словно сразу тебя покрыл крымский загар...
Я глянул вверх. Длинные волокна облаков тихо передвигались, хотя внизу не ощущалось ни малейшего ветерка. Облачные ткани были просвечены бледно-лимонными лучами.
— Что же это все-таки за излучение? — сказал я.
— Толком никто не знает... Может, это отраженный свет солнца, — отозвался Сашка.
— Какого солнца? Оно же... за толщей!
— Многие считают, что за толщей... А некоторые говорят, что там, наверху, все-таки небо. Особенно ребята... Бывает, что они делают воздушные шары из папиросной бумаги, надувают горячим воздухом и на нитке отпускают за облака. И вот нитка тянется, тянется иногда целый километр... А у Горы-то какая высота, если снаружи смотреть? Ну, метров триста самое большее. Куда же шар уходит?
— И куда же он, по-твоему, уходит?
— По-моему, там все-таки небо.
— А как же... каменный свод?
— Он тоже есть... И небо есть. Просто они в разных измерениях... Все это выяснить было бы очень легко. Надо только, чтобы кто-нибудь поднялся на большом шаре за облака.
— Неужели никто никогда не пытался?
— Большой шар незаметно ведь не сделаешь. А если заметят — не пустят. Подгорный горсовет запрещает полеты.
— Почему?
— Ну, говорят, что опасно. А на самом деле боятся, наверно, открытого неба. Под колпаком-то спокойнее...
— Но как-то неуютно всю жизнь без солнца, а? Я бы не смог... А ты?
— А нам и не надо всю жизнь! Завтра мы пойдем в места, где небо открытое. В такие города...
Он сказал “города” с каким-то особым значением. Словно с намеком на мои давние сны.
— Сашка... А как мы отсюда в них попадем? Ведь вокруг Подгорья стена, камень...
Он удивился:
— Вот вопрос! А как попали сюда?
2. Четвертое измерение
Действительно, как попали?
Когда подошли к речке, я увидел ту же ребристую гранитную стену и озабоченно оглянулся на проводника. Сашка был спокоен и деловит. Он не стал пижонить, как Костя, разулся, оседлал бревно и так переправился на тот берег. Пригнал плотик (который опять был на другой стороне). И я совершил плавание через подземную речку второй раз.
— А дальше? — неуверенно сказал я.
— Сейчас...
Сашка неторопливо зашнуровал кроссовки, одернул свою льняную одежонку, выпрямился, заложил руки за спину. Задрал голову... Так они с минуту стояли друг против друга — уходящий в облака гранитный массив и мой проводник Сашка Крюк — этакое растрепанное (несмотря на свою недавнюю стрижку) создание в распахнутой рубашке и сбившейся на пузе майке. Скала всей своей мощью презирала Сашку, а он покачивался на тонких и гибких, как резиновые трубки, ногах, сжимал и разжимал за спиной пальцы. И кажется, шептал что-то...
Потом он сказал негромко и быстро:
— Встаньте у меня за спиной, пожалуйста.
Я встал.
— Если закружится голова, не бойтесь, это недолго... А лучше закройте глаза на минуточку.
Но я не закрыл. Из любопытства и вообще... Что я, боязливая девица, что ли?
Сашка сложил перед лицом ладони, волнисто пошевелил ими. Затем правой ладонью описал широкую, на полный взмах, окружность и резко бросил руки вниз. Но они не повисли прямо — локти растопырились, а кисти заболтались (и опять вспомнилась кукла на ниточках). Не оборачиваясь, он протянул над плечом правую руку мне. Я взял... и увидел, что можно идти.
Собственно говоря, ничего не случилось. Так же стоял поднебесный скальный массив. Но была еще и равнина, по которой шагай да шагай. Я не могу объяснить, как это поле и эта каменная стена не мешали друг другу, как сочетались в пространстве. Но тогда это показалось вполне естественным.
— Идем? — сказал Сашка. И, держа мою руку над своим плечом, повел меня. Так мы прошли с полсотни шагов, а потом зашагали рядом...
Тогда я ничего не спросил Сашку о его колдовстве. Собственно говоря, колдовства в тот момент я и не почуял. Но сейчас, на привале, как бы очнулся:
— А правда, Сашка! Как мы прошли сюда? Ведь это же глухая, замкнутая емкость! Верно?
— Ага... — сказал Сашка с ноткой удовольствия. — Все дело в том, что четвертое измерение.
— Что из того, что четвертое? Ну особые свойства времени в нем, ну разные варианты одного события... При всем при этом в закупоренную банку все равно не влезешь.
— Как раз влезешь! — Сашка быстро сел. — Вот смотрите!
Шелестя по листьям, я придвинулся к Сашке. Он сорвал колокольчик, выдавил из него шарик белого красящего сока, нарисовал на ладошке окружность. А цветок положил в центре.
— Ну, вот. Допустим, вы букашка...
— Благодарю.
— Ой... я не так хотел сказать. Ну, все равно... Букашке надо пробраться к цветку. А этот круг — непроходимая граница. Понимаете!
— Представь себе, да. Я с детства был понятливый...
— Ой... вы не обращайте внимания, что я так говорю. Я это, чтобы лучше объяснить... Как букашке пробраться в круг, если она в двухмерной плоскости, где только длина и ширина?
— Никак, — важно согласился я.
— А если букашка использует третье измерение, высоту, она — раз! — и перелетела через границу...
— Понятно! А если вместо окружности мы имеем замкнутую емкость и букашка должна отыскать цветок именно в ней, она должна использовать четвертое измерение! Так? — Я вспомнил, что в какой-то брошюре читал такое рассуждение.
— Ага! — весело сказал Сашка. — Только...
— Вот именно! Большое “только”. Как это делается не в рассуждениях, а на практике?
— Делается... — Сашка слегка потускнел. — Я не знаю, как... Нас учили графики всякие выстраивать. Совмещение генерального меридиана с линией этих... сопредельных граней... Но я не помню... — Он бросил смятый колокольчик. — Главное, это надо чувствовать. Чтобы поймать нужный миг.
— Но со спичками ты все же считал что-то, — вспомнил я.
— Не-е... Я просто смотрел, как они лягут.
— Это вроде гадания, что ли? — не выдержал, подцепил я.
Но Сашка не обиделся. Обрадовался даже:
— Правильно! Мама тоже смеется: “Ничего не учишь, только ворожишь, как бабка...”
— Бабка Ёшка...
— Точно! — Сашка весело повалился затылком в траву, взбрыкнул кроссовками. Плюнул на испачканную соком ладонь, вытер ее о ногу, перевернулся на живот, подпер пальцами щеки. И глянул выжидательно: не спрошу ли я еще что-нибудь?
Я сказал:
— Фантастика... Если наука подошла к этому вплотную... если практической многомерности учат даже в каких-то кружках, почему об этом не шумят, не пишут? Ведь, по сути дела, новая эпоха человечества может начаться...
— Не-е... Наука еще не совсем подошла... А когда подойдет, шума все равно не будет. Как с инопланетянами...
— С кем?
— Ну, с пришельцами. Раньше думали: вот прилетят первый раз — общий праздник будет, митинги, встречи, по телику передачи на весь мир... А уже сколько раз прилетали, и контакты были всякие, ну и что? Одно сообщение про контакт, а десять, что все это неправда. Чтобы шуму меньше было. У нас ведь боятся всяких необыкновенностей. Особенно начальство...
— Пожалуй, ты прав. Боятся, как Подгорский горсовет открытого неба.
— Ага! Хотя открытое небо — это как раз самое обыкновенное... И многомерность — тоже обыкновенное дело. Просто еще время не пришло.
— Время, когда для всех откроется многомерный мир?
— Да... — задумчиво сказал Сашка. — Оно ведь все равно придет. Вот смотрите, сперва Земля была плоская...
— Это люди думали, что плоская...
— Ну да! Потом открылось, что шар, и скоро к этому привыкли, сейчас запросто вокруг света ездят туристами... После в космос полетели, в бесконечный, он тоже открылся. И опять все привыкли... Мир, он же расширяется, только не сразу, а время от времени...
— И настала очередь многомерности?
— Да! И совмещенных пространств... Только очередь, наверно, еще не совсем настала. Пока только первые лазейки... Но раз они есть, проводники-то нужны, правда ведь?.. — Сашка вдруг смущенно надулся.
— Еще бы! — сказал я. — Конечно нужны. — И подумал: “Куда бы я без тебя делся?”
И вздрогнул. Потому что послышалось: “М-мяу!”
Из Сашкиной сумки, которая стояла у него под боком, вылез полосато-серый котенок.
3. Воспоминания на привале
— Что за явление? — изумился я.
Но мой проводник спокойно сгреб котенка, посадил себе на грудь, погладил. Тот заурчал.
— Чиба это... Что, надоело в темноте, бродяга?
Вот, значит, как! Ладно... Коли уж решил, что находишься в отраженном мире, нет смысла удивляться мелким фокусам. Я вспомнил станцию Начальную и подозрительно спросил:
— А это создание не умеет ли превращаться еще и в серую птичку с хохолком?
— Он в кого хотите умеет превращаться.
— Мрр-да, — отчетливо произнес котенок.
— Смотри-ка ты!.. Откуда у тебя такое чудо?
— В прошлом году нашел за помойкой. Он был вороненком с перебитой лапой. Мы с мамой его лечили. Он выздоровел и заговорил. Сперва помаленьку, а потом такой болтун сделался!.. Стал рассказывать, что он инопланетянин. Врет, наверно...
— Сам вррешь! — Котенок подскочил, как мячик, превратился в вороненка, сел Сашке на колено и сказал капризно: — Никогда не веришь. Кр-рокодил!
— Брысь! — велел Сашка.
Чиба взлетел и метрах в пяти над нами закувыркался темным комком. Кричал что-то картаво и неразборчиво — видимо, ругался. Сашка поднял руку, растопырил два пальца и прицелился в него, как из рогатки.
— Р-разбой! — завопил Чиба. Опять упал на Сашкино колено, сделался игрушечным клоуном и, будто с горки, съехал к Сашке на живот. Лег ничком, сказал кукольным голоском:
— Я м-маленький. Пожалей Чибу...
Сашка прикрыл его ладонью.
— Подлиза...
— У меня в детстве тоже был тряпичный клоун, — сказал я. — Конечно, без таких способностей, но я его очень любил... И звали его похоже: Буба.
Сашка почему-то очень удивился. Даже сел.
— В самом деле?!
— Да. А что такого?.. Он еще долго потом у нас жил. Даже мои дети им иногда играли. Правда, не часто... А потом он куда-то девался. Жалко так...
— Ушел, наверно, раз ненужный сделался, — вздохнул Сашка.
— Может быть...
— А у вас... дети большие?
— Конечно. Семейные уже. Дочь и сын...
...Денис родился через три года после Ларисы. И Тереза сказала: “Хватит. Двое — это в наши дни норма”. Она вообще была решительной супругой, всем распоряжалась сама: как воспитывать детей, куда нам ехать на отдых, где покупать дачу, какого цвета заказывать мне костюм. Единственное, что оставалось полностью моим, это издательские дела и рукописи. Даже то, что нам пора кончать совместную жизнь, Тереза решила единолично и, как все остальное, мудро и вовремя:
— Дети выросли. А я жила с тобой только ради них!
— Ну уж... — сказал я.
— Да! И я имею право хотя бы остаток лет просуществовать по-человечески.
— Что ж, мы живем в демократическом обществе.
Мое спокойствие (во многом, правда, внешнее) раздосадовало Терезу.
— По крайней мере, ты научишься стирать белье! И включать газовую плиту!
— У нас прачечная рядом. А плиту включать я умею. Мало того, даже не забываю выключать.
— Это единственное, что ты умеешь в жизни!.. Ты жил так, будто после пятнадцати лет твое нормальное, событийное существование кончилось и ты утонул в своем бумажном море!
— Возможно, так оно и есть...
— Не “возможно”, а факт! Ты существуешь... по инерции! Вне времени! Это надо же: отказаться от бесплатной поездки в Штаты из-за того, что, видите ли, необходимо закончить книжку! Какой нормальный человек в состоянии пойти на это?
— Нормальный не в состоянии, — скорбно согласился я.
— Я знаю, что ты скажешь! Что тебе не нужны никакие заграницы, потому что тебя вполне устраивают твои воображаемые миры и герои! Они для тебя главная реальность!
Я ничего подобного никогда не говорил. Но кое-какие струнки Тереза нащупала правильно. И немудрено! Больше двух десятков лет прожили вместе. Точнее — рядом.
— Идеалист и мистик, вот ты кто! И в жизни, и в книжках!
— Да книжки-то мои ты почти не читала, дорогая...
— У меня не было времени. Я тащила на себе дом!.. Я была в доме и хозяйкой, и хозяином!
— А я только кассовым автоматом...
— Не надо! Не надо попрекать!.. Умение сочинять романы (пускай даже такие, которые кому-то нравятся) — это еще не значит быть настоящим мужчиной!
— Безусловно, это разные качества. Одно из них крепнет с возрастом и опытом, а другое, увы... Здесь-то и собака зарыта...
— Не говори пошлости! — И она пустила слезу.
— Не буду. Но открой все-таки секрет: кто он?
— Не выдумывай!.. Просто у меня нет сил. А ты... ты когда-нибудь поймешь, что все твои книжки не стоят и дня настоящей жизни... которую ты так легкомысленно прозевал!
— Тут ты, пожалуй, права, — сказал я с боязливым холодком внутри. — Но, честное слово, это не зависело от меня.
— Ну да! “Он знал одной лишь думы власть”!.. Это воспитание твоей мамы! Она мне внушала, что надо все помыслы подчинять единой цели!
— Мама учила тебя детей пеленать! И суп варить!.. И вообще оставь ее... А то убедишься, что я растерял не все способности мужчины. В частности, умение дать крепкого пинка.
Впрочем, расстались мы вполне мирно. Даже по-дружески. Полюбовно разменяли квартиру, тихо оформили документы.
— Я буду навещать тебя, — всхлипнула Тереза. — А то ведь ты засохнешь один без привычки-то...
— Очень мило с твоей стороны...
Ребята отнеслись ко всему этому достаточно спокойно. Лариса — та вообще только плечами пожала, она жила уже с мужем. Денис малость попереживал, но у него тоже хватало своих забот: учился он в Свердловске, готовил курсовой проект и к тому же первый раз влюбился по уши...
А он оказался подполковником, преподавателем в местном артиллерийском училище. Моим одногодком, но не в пример мне бравым, подтянутым. Кстати, давним знакомым Терезы, бывшим ее одноклассником. Он был хороший мужик, мы с ним даже славно выпили однажды на дне рождения Ларисы...
... — Что? — встряхнулся я. Сашка о чем-то спросил.
— Да так... подумалось, — неловко повторил он. — Наверно, интересно, когда отец — писатель.
— М-м... не знаю. Ребята, по-моему, на это не смотрели как на что-то особенное... Лариса, кажется, иногда обсуждала с подругами мои книги. А Денис... он всегда был технарь-одиночка. По всей квартире — рассыпанные “конструкторы”...
— А кем он сделался теперь?
— Инженер. Специалист по вибромашинам.
— А что это за машины?
— Разгрузочные... Есть в нашем климате такая проблема — смерзшиеся грузы. Скажем, уголь или щебенка. Пришел вагон, и в нем сплошная спекшаяся от мороза глыба. Что делать? И вот ставят на вагон машину, которая создает своим механизмом вибрацию. И груз от этой мелкой тряски разрыхляется.
— А вагон? — Сашка проявил неожиданный интерес.
— А в этом-то и сложность. Надо рассчитать так, чтобы груз рассыпался, а вагон не пострадал.
— А если... ну, скажем, корабль или самолет... Если они обледенеют! Можно такой вибрацией корку сбить?
— Трудно сказать... В море или в воздух такую машину ведь не доставишь.
— Да... А я вот что придумал! Если сам корпус заставить трястись? Рассчитать, чтобы дрожал, но не разрушался...
— Идея, наверно, интересная. Только как это сделать? Впрочем, я не разбираюсь. Вот с Денисом бы тебе...
Сашка затолкал Чибу в сумку и встал.
— Пора, наверно, идти...
Я прислушался к себе: нет ли подлого гудения в голове, нет ли боли в спине и ноге? Нет. Удивительно: третий день без таблеток и уколов... Сашка — человек, приносящий удачу.
— Пойдем, проводник... — Я тоже поднялся, подхватил портфель.
Сашка вдруг спросил:
— Вы слышали про катамаран “Даблстар”?
— Нет. Что это такое?
— Это... вроде космического корабля.
— Американский?
— Нет, наш.
— Не слыхал. Странное название, “Двойная звезда”...
— Потому что у него два корпуса... ты куда?! — Это опять вылез Чиба. И серым зайчонком поскакал впереди нас. Иногда он оборачивался, и голова у него становилась клоунской: с резиновым подвижным личиком. Он блестел глазками и высовывал маленький красный язык.
— Он говорит, что не помнит, с какой планеты, — сказал Сашка. — А еще говорит, что ему триста лет и что он был шутом у короля марсианского народа иттов. Такой выдумщик...
4. Грибной дождь
Городок, в который мы пришли, казался игрушечным. Уютный такой, с традиционной площадью и ратушей, облицованной пятнистым мрамором. На ратуше, естественно, башня с часами и флюгером.
Кроме ратуши, каменных домов было немного. А в основном — двухэтажные и трехэтажные строения, обшитые темными досками. Этакий деревянный модерн, которым увлекались в небольших городах в начале двадцатого века. Широкие, часто округлые окна, крутые крыши, мезонины, башенки. Кованые узоры крылечек и балконов.
Было оживленно. Спешили тетушки с кошелками (видимо, с рынка), катались на велосипедах ребята. Распирая пузатым телом тесную улочку, проехал троллейбус.
— Городок в табакерке, — сказал я.
— Ага...
Воздух здешних улиц казался коричневатым, и, наверно, поэтому на домах лежал особый налет, как тонкий слой скрипичного лака. Словно мы и впрямь оказались внутри громадной деревянной табакерки. Или внутри музыкального инструмента из разных сортов звонкой ели и клена. Эхо от велосипедных звонков, голосов, дальней радиомузыки и ребячьей переклички звучало, как в пустоте гигантской виолончели...
На невысокой наклонной крыше четверо мальчишек пуляли в высоту из самодельных луков. Оперенные стрелы с шелестом уходили вверх и пропадали в низких просвеченных облаках. Сашка заинтересованно задрал голову.
— А вот ка-ак полетит стрела вниз, — сказал я, — да ка-ак врежет кому-нибудь по макушке...
— У них наконечники мягкие, с липучками... А если хорошо запустить, то и не вернется...
— Прилипнет к каменному своду?
— Одни говорят, что прилипнет. Другие — что улетит... в другое пространство.
— Последняя осталась, — звонко сказал на крыше мальчик. — Чья очередь?
— Пусть Женька запустит, он меньше всех стрелял...
Ребята дали стрелу самому маленькому.
— Только натягивай сильнее...
Стрела умчалась. Ребята и мы с минуту смотрели вверх.
— Ура! — наконец закричали мальчишки. — Тама! Молодец Женька! — И заприплясывали на краю крыши. Они были веселые, ловкие, смуглые, как мулаты.
— В этом свете все загорелыми кажутся, — сказал я.
— Почему кажутся? Тут такое излучение, ультрафиолет. За час кожа темнеет. Смотрите!
Сашка сдвинул на руке свои часики. Под ними открылся бледный след. Надо же! Я приподнял обшлаг пиджака. В самом деле — кисть руки гораздо темнее запястья.
— Вы домой вернетесь, как из Крыма, — сказал Сашка.
Я промолчал. Не хотел я домой...
Мы прошли улицу, где развлекались маленькие лучники, и вот тут-то вышли на площадь. Переливчато играли часы.
— Что? Уже семь? А у меня...
— Здесь несовпадение по времени. И никогда толком не угадаешь. Бывает, что там утро, а здесь уже вечер.
— Так и правда вечер... Надо, наверно, об ужине и ночлеге думать. А, лоцман?
— Естественно, — деловито сказал Сашка. И повел меня на другой край площади. — А вот смотрите, Каменные Ворота. Это место так называется — площадь Каменных Ворот.
При выходе на одну из улиц стояли две серые башни. Высоченные, будто колокольни. А точнее — не башни, а две сужающиеся кверху скалы, похожие на чудовищных размеров сталактиты (или сталагмиты?). В двух местах — наверху и посередине — башни были соединены каменными перемычками.
— Впечатляет, — сказал я. — Дело рук человеческих или памятник природы?
— Всякие легенды рассказывают... Будто бы много лет назад они появились неизвестно откуда. Тогда все и закрылось — долина и город...
— А может, тут в основе какой-то исторический факт?
— Может быть... — сказал Сашка со странной неохотой. И сразу опять оживился: — А улица за Воротами знаете как называется? Улица Грибного Дождя!
— Разве здесь бывают дожди?
— Раз в десять лет... Снег чаще бывает, каждый Новый год. Конденсаторы сгущают туман в снежинки. А дождик делать труднее... Тем более грибной! Он ведь должен быть с солнцем!
После этих слов Сашка задумался на ходу. Мы уже прошли между башнями и шагали по улице Грибного Дождя. Чиба превратился в лохматого, размером с рукавицу щенка и заливисто лаял на кошек. Сашка вдруг начал скрести в затылке и глянул на меня — с хитроватым огоньком в зрачках. Потом остановился, начал смотреть вверх, а руки заложил за спину (как утром, перед скалой). Что-то зашептал. Мы стояли у штабеля коротких и широченных, больше метра в диаметре, труб из бетона. Они были похожи на серые бочки без крышки и дна. Видимо, здесь собирались рыть колодец или строить коллектор... Чиба-вороненок взлетел на верхнюю трубу и строго сказал оттуда:
— Алексан-д-р, пр-рекрати...
Сашка вдруг быстро стряхнул кроссовки, сдернул носки, сунул все это в сумку.
— Прячьтесь в трубу!
— Зачем?
— Сейчас начнется!.. Да скорее же!
Я малость струхнул. Поясницей нащупал край одной трубы, вдвинулся в бетонный цилиндр спиной (черт, брюки порву). Сашка прыгнул сбоку, съехал на меня, нас притиснуло друг к другу. Я подвинулся.
— Что это все значит, уважаемый проводник?
— Лезьте подальше, с ногами...
С высоты ударили отвесные звонкие струи. Я взвыл, въехал поглубже. Влетел мокрый вороненок, сел Сашке на голову.
— Это твои пр-роделки!
— Это твои проделки, Сашка? — строго сказал я.
Он заливисто захохотал. Высунул из трубы ноги, болтал ими под дождем. А дождь гудел, как в пустой цистерне. И вдруг мне показалось, что пробился сверху, заискрился в струях белый, нездешний луч солнца. Сашка крикнул, не оборачиваясь:
— Во лупит, Ёшкин свет! Игорь Петрович, знаете что? Те мальчишки с луком подумают, что это они дождик стрелами вызвали!
— Пусть думают!
— Ага!.. А завтра будет праздник! Здесь всегда праздник после дождя! Потому что деревья делаются гуще и цветет все!
...Ливень кончился через десять минут. Чиба сердито забрался в сумку, а мы с Сашкой пошли по умытому и просветлевшему городку. Прохожие перекликались и поздравляли друг друга.
В конце улицы Грибного Дождя стояла двухэтажная, с хитрыми пристройками гостиница. Видимо, частная, похожая на те, что были в старину. Над дверью торчало железное копье, на нем качалась позолоченная вывеска: “Дорожный уют”. На первом этаже был зал с обширными столами и баром. За стойкой командовала двумя расторопными парнями дама в белой наколке и синем платье. У нее было острое, как нос клипера, лицо. Близко от переносицы сидели прицельные, словно два револьверных зрачка, глазки. Она мне показалась похожей на классную надзирательницу из старой гимназии.
— Хозяйка, — шепнул Сашка. — Спросите про комнату...
Я подошел и осведомился, могут ли здесь получить приют утомленные и едва спасшиеся от непогоды путники.
— А этот... босой ребенок тоже с вами?
Босой ребенок светски наклонил голову.
— Да, сударыня, я племянник. — И толкнул меня локтем.
— Есть комната наверху, — сообщила хозяйка с оттенком благосклонности. — Вам повезло. Завтра не будет отбоя от постояльцев. Ожидается карнавал в честь сегодняшнего дождя... Надо же, такое неожиданное чудо!
Знала бы она...
5. Венецианское окно
Наверху, в комнате, Сашка спросил:
— Игорь Петрович, вы не обиделись, что я вам в племянники записался?.. А то эта тетка вредная на вид. Пристала бы: “Почему с посторонними, кто такой...” А я не хочу зря болтать, что проводник. Скажешь, и все сразу глаза пялят.
— Ясно... Ты, племянничек, помыл бы все-таки задние лапы, — сказал я. Потому что Сашка с забрызганными в лужах ногами бухнулся на гулкую пружинную кровать, украшенную медными шариками на спинках. Прямо на светлое покрывало.
— Гудят у меня лапы-то, — признался Сашка. — А у вас?
— А у меня... Я весь гудю... то есть гужу.
Но, в отличие от Сашки, я не свалился, а стал осматривать жилье. Кроме комнаты со старомодной мебелью, была еще крохотная прихожая. В ней дверь, за которой душ, раковина, квадратная “сидячая” ванна и все, что полагается.
— Уютно, хотя и скромненько, — решил я.
— Зато окно во какое! — отозвался Сашка. Он уже не валялся, а возился с оконным шпингалетом.
Окно было роскошное. Овальное (“венецианское”!), чуть не на всю стену. В узор из гнутых переплетов был включен застекленный квадрат с шарнирами, который Сашка расшатал и открыл наружу. Запахло мокрой сиренью, сырым песком...
— Эй, ты куда! — обмер я.
Сашка юркнул в открытую часть окна, но не пропал. Радостно сообщил:
— Здесь крыша! Как балкон!
Под окном блестела железная чуть наклонная кровля пристройки. Она еще не высохла. Сашка с удовольствием потопал босыми ногами по волнистой жести, подошел к самому краю. Качнулся, махнув ломкими, как лучинки, руками. И ухнул вниз.
Я сдавленно завопил и полез в окно. В этот момент из-за крыши выдвинулись два бруса. А через три секунды между ними возник и Сашка — встрепанный и веселый.
— Во! Лестницу нашел! Там такой сад глухой...
— Ты с ума сошел? Сигаешь очертя голову!
— Да тут не высоко! И песочная куча. — Он ладонями сбил с коленок прилипший песок. — Теперь у нас отдельный вход-выход, как в собственном доме.
— Зачем он нам? Я не собираюсь пускаться в авантюры.
— Как знать, — философски отозвался проводник.
В комнате он по-хозяйски оглядел углы. Щелкнул выключателем. Зажглась трехрожковая люстра со стеклянными тюльпанами. Это было кстати: за окном густел коричневый вечер. Из Сашкиной сумки выбралась черная летучая мышь, взлетела и закачалась вниз головой на люстре. Сашка показал ей кулак. Потом увидел у двери витой шнур с кистью, почесал в затылке, дернул за кисть. Где-то далеко отозвался колокольчик.
— Ой-ей, — обеспокоенно сказал Сашка. Скромненько сел в кресло. Чиба упал с люстры на кровать и притворился тряпичным клоуном. Потому что на лестнице послышались шаги.
В дверях возникла хозяйка.
— Я вас слушаю, — сообщила она тоном королевы.
Ехидно глянув на присмиревшего Сашку, я со всей учтивостью поинтересовался, нельзя ли в этой прекрасной гостинице заказать ужин в номер.
— А то, понимаете ли, идти с мальчиком в зал... Возможно, там вино, шумные посетители...
— У нас не бывает шума и всегда все прилично, — ответствовала хозяйка. — Но, если вам угодно, ужин я пришлю.
Скоро молоденькая смешливая горничная принесла ароматное мясо с вареными бобами, хрустящие хлебцы и в большой фаянсовой кружке — теплое кипяченое молоко.
— Это для мальчика, — сообщила она и хихикнула.
Сашку передернуло. Едва девушка ушла, он вылил молоко в раковину и демонстративно вымыл кружку.
6. В гостях у месяца
После ужина мы, слегка осоловевшие, сели перед окном: я в кресло, Сашка верхом на стул. Совсем стемнело.
— Смотри-ка! Звезды! Откуда они здесь?
— Не-а, не звезды это. Просто светлячки такие летучие, они в облаках водятся. Потому что люди же не могут, чтобы совсем без звезд... Скоро еще и не такое будет! Раз предпраздничный вечер, он обязательно вылезет... Вон, смотрите! — Сашка пришпорил стул и подъехал ближе к окну. — Сейчас...
Небо над черными крышами засветлело. Из-за кровельных гребней и башенок быстро выплыл и повис большущий розовый месяц. Зацепился нижним рогом за узорчатый флажок флюгера.
— Он что? Тоже искусственный?
— Не искусственный он! — Сашка, по-моему, слегка обиделся за месяц. — Он природный... Только не тот, что на нашем небе, а здешний. За скалами живет. А когда хочет, подымается.
— Чудеса...
— Ага... Хотите его поближе посмотреть?
Я не знал. То есть вроде бы и хотел, но ведь придется вставать и снова идти куда-то...
— Он недалеко, — сказал Сашка.
— Это, наверное, не разрешается, соваться к нему, — опасливо заметил я. — Вот поймают нас...
— Кто? Чтобы поймать, надо дорогу знать... Идем? — В Сашке пружинками звенела энергия, будто и не уставал.
— Ох, лоцман. Один раз ты уже втравил меня в дело. С сундучком...
— А вы жалеете?
— Злодей ты...
— Не-е! Я проводник. Значит, обязан показывать “клиенту” все интересное.
— А если “клиент” вот-вот ноги протянет?
— Ничего, — хихикнул он. — Зато крепче спать будете.
— Ты бессовестная личность.
— Ага... Лезьте за мной. — И он сунулся в окно.
— Куда?! Нормального хода нет, что ли?
— Нету, — сообщил он уже с крыши. — Надо здесь идти, а то я ориентир потеряю.
“Связался, так терпи”, — подумал я. И вспомнил Решку, лезущего в чужой огород, закряхтел в окне. Эх, если бы в самом деле стать Сашкиным ровесником, гибким и легким пацаненком. Чтобы прогнать усталость и облегчить путь.
“Решка, вперед!” — велел я себе. И видимо, не мысленно сказал, а шепотом. Потому что, когда спустились по лестнице, Сашка вдруг спросил:
— А это вас так в детстве звали — Решка?
— Откуда ты знаешь? — смутился я.
— Ну... а тогда, в хронофоне...
— А-а... Да, звали. Были когда-то и мы... жеребятами...
— А почему вам такое имя дали?
— От “Игоря”... Игорёшка, Рёшка, Решка... Наверно, еще и от фамилии... А может, потому, что неудачливый был. Когда монету бросают, одним чаще орел выпадает, другим и так и сяк, наполовину, а мне почти всегда решка. Вечное невезение...
— Вот это невезение! Сколько книжек написали!
— Это еще ничего не значит... И к тому же я ведь про детство говорю. То и дело со мной всякие истории случались. И драться я не умел. Бывало, колотили и дразнили...
— Это хоть с кем бывает, — тихо сказал Сашка.
— Неужели и с проводниками? — не сдержался я.
Сашка посопел на ходу и отозвался сумрачно:
— А что им с того, что ты проводник? Вот если ты по-каратэшному умеешь лягаться или кассетник у тебя японский — тогда ты человек.
— Сашка, ну не все же такие!
— Не все... Только те, кто не такие, заступиться не могут. Ни друг за друга, ни за себя...
Сашка повел меня по переулку, где разноцветно светились квадратные и полукруглые оконца. Потом городок остался позади. Мы двинулись по тропинке среди каменных глыб и кустов, которые все еще сыпали с листьев дождевые капли. Сашка ойкал. А месяц приближался, вырастал на глазах. Но скоро его закрыл от нас черный скалистый гребень. Тропинка пошла вверх и оборвалась перед каменной осыпью. Щебень и плитки застучали у меня под ногами. А Сашка присел и схватился за ступню.
— Ёшкин свет... Камни острые. Раньше их не было...
— Понесло тебя босиком!
— Я не знал, что здесь столько насыпалось.
— Эх ты, лоцман. Давай перенесу через камни.
В полумраке я лишь угадал, что Сашка надулся.
— Ну да! Не хватало, чтобы проводника на ручках несли.
— А я не как проводника, а как племянника. Ты же сам так в гостинице отрекомендовался.
Сашка посопел, потом хихикнул:
— Ну ладно. Это недолго.
Я подхватил его за спину и под коленки. Показалось, что весу в проводнике, как в пачке вермишели. Даже позвонки у меня не заныли. Я понес притихшего Сашку по шуршащей и хрустящей щебенке, а он вдруг щекочуще прошептал мне в ухо:
— Слышите, камни говорят: “Реш-шка, Реш-шка”...
Я почему-то смутился и хотел ответить, что камни говорят “обор-рмот”, и не мне, а проводнику. Но из-за гребня вылез неожиданно громадный рог месяца. Сашка брыкнул пятками, прыгнул с рук, ухватил меня за рукав и потащил вверх по гранитным уступам. И прежде, чем я возмутился и запыхался, мы оказались на зубчатой, похожей на хребет древнего динозавра горе.
Месяц висел перед нами. Не лунный шар, освещенный сбоку, а именно месяц. Этакий великанский, высотой с трехэтажный дом, светящийся банан — изогнутый и с острыми концами. Розовато-желтый, со светло-серыми проплешинами. Бока его были украшены оспинами небольших кратеров. Выпуклый край казался довольно ровным, а внутренний — словно изгрызан чудовищами. От нас месяц был буквально в десяти шагах. Нижним рогом он цеплялся за кривое, похожее на карликовую сосну деревце.
Сашка снова потянул меня за собой. И мы оказались рядом с деревцем. Нижний рог торчал в ветках на уровне моего плеча. Он был теперь совсем неярким, и казалось, что светится не изнутри, а отражает свет мягкого абажура.
— Потрогайте, — прошептал Сашка, — он не горячий.
Я потрогал. Месяц был тепловатый и состоял словно из спекшегося пыльно-желтого и розоватого шлака.
Несколько секунд месяц терпел мои касания, потом кончик рога гибко шевельнулся, освободился из веток. Громада месяца передвинулась и медленно-медленно стала подниматься.
— Эй, подожди! — Сашка подпрыгнул и ухватился за рог двумя руками. Месяц пошел вверх быстрее. Не успел я опомниться, как Сашкины ноги оказались у меня над головой. Я перепуганно вцепился в его щиколотки. Сашка отпустился и с размаху сел мне на плечи. Я замычал от колючей боли в пояснице.
— Ой, простите, пожалуйста! — Сашка скатился с меня, сел.
— Акробат, будь ты неладен...
— Я маленько не рассчитал... — Он показал месяцу маленький, с поцарапанными костяшками кулак. — У, рогатина...
Месяц был уже метрах в двадцати над нами. Он склонился верхним рогом, и на внутренней стороне его четко проступило лицо — с круглым носом, пухлыми губами и прищуренным глазом под нависшей бровью. Глаз хитро скосился на нас, а изо рта высунулся длинный малиновый язык. Очень похоже на Чибу.
— Еще и дразнится, — обиделся Сашка. Он сидел на каменистой площадке, раскинув ноги и опираясь сзади руками. Месяц быстро поднимался и делался все ярче. Высвечивал Сашку, как желтую бабочку на темном листе. И словно сыпал на его волосы и льняную ткань искрящуюся пыль.
— Ушибся? — спросил я.
— А зато у меня вот что! — Сашка вытянул руки, разжал кулаки. Я увидел на каждой ладони по рыхлому, слепленному из шлаковых крошек комочку.
— Отломил?!
— Они сами открошились... Здесь они не светятся, а в темноте будут как огоньки... — Один камешек Сашка сунул в нагрудный карман, а другой протянул мне. — Возьмите на память.
Я взял. На Сашкино плечо упал с неба вороненок.
— Домой пор-ра!
...А камешек в самом деле засветился. Я проверил это, когда легли спать и выключили люстру.
