9. Молокососы паршивые
Шурка сел. Правой ладонью оперся о ковер. С левой слизнул раздавленную капельку крови. Другую капельку пальцем снял с груди. Тоже слизнул.
След укола тут же затянулся, остался на нем пунцовый бугорок.
Гурский мельком глянул на Шурку и вслед за Кимычем поднял глаза к потолку.
– Какие молокососы? Почему?
– Те двое...– Кимыч нервно стискивал и разжимал кулак.– Кто бы мог подумать?.. Все шло как надо, часы соорудили – ну просто как по заказу: включай да крути назад... И вот! – Он подломленно брякнулся на стул. Голова ниже плеч, руки между колен...
– Вы о ком? – спросил Шурка. Были в нем и страх, и надежда.– Какие двое?
– Как это могло случиться? – сухо сказал Гурский Кимычу.
– Кто бы мог подумать!.. Они должны были хотя бы порвать змей...
– Кто?! – Это Шурка. Уже со звонким нетерпением.
Гурский в сердцах рванул на себе бороду. Потом как-то сразу успокоился. Уперся в Шурку синим взглядом. Сверху вниз.
– Те самые... "архитекторы". У которых город с площадью Часов,– Гурский говорил устало, но уже почти без досады. Шурке даже почудилось в его голосе скрытое удовольствие.– Мальчишка со змеем бежал к их городу. По всем вашим законам они должны были надавать ему по шее и погнать прочь, а они... Впрочем, смотри сам...
Гурский ребром ладони повел над головой. Потолок разъехался, будто разрезанный пополам. Шурка увидел заросли и лужайку с игрушечным городом. И троих ребят.
Увидел в странном, неземном ракурсе, словно через несколько стеклянных призм. И снизу, и сверху, и со всех сторон сразу. Очень четко.
Самый маленький был, несомненно Гриша Сапожкин. Других Шурка видел впервые. Но понял сразу – это Митя и Андрюшка, строители города.
Белоголовый Митя сидел перед Гришей на корточках, словно взрослый перед потерявшимся на улице малышом. Голос его Шурка слышал ясно:
– ...Чего ты испугался? Играй... Аесли хочешь, давай играть вместе...
– Вместе пускать мой змей, да?! – просиял Гриша Сапожкин.
– И змей... И в нашу игру...
Шурка всем сердцем потянулся туда. К этим мальчишкам. К солнцу и зелени. Но опять возник над головою непрозрачный потолок.
– Это они спасли тебя,– вздохнул Гурский, Легко поднял Шурку с ковра и посадил в кресло.
– Как спасли?
– Непредсказуемым своим поступком... Эта аномалия дико сбила все расчеты, вызвала обратное движение Весов. На твое счастье...
– Подожди,– глухо сказал Кимыч.– Рано ты освободил своего ненаглядного Полушкина.
– Это не я!.. Когда они сказали "давай играть вместе", изменилась структура. Пространство и так было на грани перехода, и вот – последняя капля...
Кимыч поднял лицо.
– Это что же? Новая грань?
– Да, голубчик. Неподвластная нам. Из разряда Безлюдных Пространств. О которых говорят, что они станут зародышем нового мира... Может, нам и не стоило стараться...
Кимыч мотнул головой. Словно муху отгонял.
– Я в это не верю. Нет граней, неподвластных общим законам Кристалла.
– Видимо, есть... Они из тех, что рядом с Дорогой...
– Я не верю в Дорогу.
Гурский развел руками.
– Ей, Дороге, Илья Кимович, это безразлично...
С великим облегчением, с чувством полной безопасности Шурка смотрел вверх. Видел только потолок, но все еще слышал ребячьи голоса. И смех.
– Это Гриша Сапожкин, у которого пропал щенок,– сказал он.
Гриша смеялся от радости. Сейчас он забыл о щенке.
– Если бы ты знал, Полушкин, какие космические устои рушит своим смехом этот Гриша,– с прежней усталостью сказал Гурский.
– Пусть,– сказал Шурка.
Раздался грохот, исчезла зеленая занавесь, и Шурка увидел, как рушатся Весы.
Со звоном рассыпался прозрачный шар, разлетелись пружины и шестерни. Дымчато-хрустальный и гранитный шары покатились друг к другу. Ударились, между ними с треском проскочила синяя молния. Шурка перепуганно вздернул в кресле ноги.
– Это что же?! – громко сказал Кимыч и встал.
– Да,– кивнул Гурский.– Это сигнал, что нам пора уходить.– И повернулся к Шурке: – Оставляем тебя, Полушкин, на твоей планете... где цветет иван-чай. Красивое, кстати, растение. У нас таких нет...
– Иван Петрович! – голос Кимыча прозвучал резко и капризно.– До лирики ли сейчас! Вы же понимаете, что уйти мы теперь можем только совсем.
Гурский с нарочитой беззаботностью кивнул:
– Это бесспорно. Самое вероятное место для нас – на дне Черного пруда...
Кимыч дернул головой, обмяк. Но тут же привычно хмыкнул.
– Ну и наплевать... "Не все ли равно,– сказал он,– где. Еще спокойней лежать в воде"...
Шурка смутно вспомнил, что это какие-то стихи. Про моряков.
Гурский озабоченно возразил:
– Не знаю, не знаю. По мне, так на солнышке все же лучше. Даже на здешнем... А впрочем, попробуем пробиться. Что мы теряем?
Кимыч мотнул блестящим черепом.
– Бессмысленно. Оно не выпустит. Ни за что...
– Может быть, выпустит... если попросит Полушкин. Оно ведь многим ему обязано... Полушкин, вы разрешите нам уйти?
– Кто вас держит?
– Держит Безлюдное Пространство Бугров. Несколько минут назад оно стало живым. И оно стало принимать решения. Нас оно считает врагами, а вас другом.
– А почему вас – врагами?
– Ему кажется, что мы хотели тебя погубить,– сумрачно разъяснил Кимыч.– Но разве это мы? Это Весы... Да и не Весы даже, а... Тьфу, черт! Терпеть не могу оправдываться.
– Ну и не надо. Вовсе вы не враги...
– Тогда отпусти нас,– тихо сказал Гурский.
– Как?
– Попроси у Бугров, чтобы выпустили. Мысленно попроси. Вот и все...
– А вы... ничего не сделаете с Землей?
Гурский молча покачал головой.
Кимыч нервно хихикнул опять:
– У нас не получится, если даже захотим. Как говорится, "ты победил, Галилеянин"... Знаешь, кто такой Галилеянин? И чьи это слова?
– Не-а...– Шурка, прикусив губу, попытался вспомнить и не смог.
– Еще узнаешь,– сказал Гурский.– У тебя все впереди.
– Хотя сейчас здесь главный пророк не Он, а полевые командиры,– вставил Кимыч.
– Перестаньте, Илья Кимович...
– Перестал. Теперь все равно... Лишь бы уйти.
Шурка представил заросшие пустоши и взгорки, ложбину с паровозиком Кузей, иван-чай... "Отпустите их, пусть идут..."
Над Буграми была солнечная тишина, в ней Шурке почудилось согласие. И не только ему.
– Спасибо, Полушкин,– смущенно проговорил Гурский.– Мы, пожалуй, и правда пойдем. Будь здоров...
– Не будет он здоров! – резко возразил Кимыч.– Я мог бы промолчать, но истина требует знания. Полушкин не протянет долго. Игла успела коснуться сердца.
Колющая боль и правда ощущалась в сердце. Но не сильно, чуть-чуть.
Шурка вытолкнул себя из кресла.
– Нет! Оно залечится! У меня регенерация!
Гурский смотрел озабоченно и грустно.
– Я должен предупредить. Способность к повышенной регенерации скоро исчезнет. Как и другие подобные свойства. До сих пор вы были защищены от всех земных болезней, а теперь... это все зависит от здешней медицины. Ну, да авось обойдется.
– Не обойдется,– угрюмо сказал Кимыч.
Но Шурка не чувствовал страха. Боль в сердце исчезла совсем.
– Кимыч любит излишне драматизировать ситуации,– ворчливо заметил Гурский.
– Я не излишне... А впрочем, что будет, то будет... Кстати, мы можем сделать Полушкину последний подарок. Чтобы он вспоминал нас без обиды.
– Я и так без обиды...
– Подарок? – оживился Гурский.– В самом деле. Небольшой резерв энергии еще есть... Полушкин, хотите, чтобы мы исполнили ваше желание?
– Какое?
– Небольшое,– торопливо вмешался Кимыч.– Без явных фокусов и заметного волшебства... Имей в виду, что мертвых не вернуть...
Гурский глянул на Кимыча укоризненно. А Шурке сказал:
– Давай-ка укрепим на всякий случай твое сердце.
Шурка мотнул головой. Сердце не болело и билось ровно.
– Лучше другое желание...
Кимыч с ехидцей сообщил:
– Я знаю, о ком он попросит. О бабке...
– Да! Потому что, если с ней что-нибудь случится, куда я тогда... И потому что она родная!
– Ничего с ней не случится,– сказал Кимыч. Не Шурке, а Гурскому.– Я позаботился заранее, когда оформляли опекунство. Старуха проживет не менее ста лет. А то и больше. Без дополнительного энергоресурса.
– Все-таки вы циник, Илья Кимович,– вздохнул Гурский.
– Ну и пусть... Полушкин, давай о другом.
– Тогда... знаете что? Можно, чтобы Гриша Сапожкин отыскал щенка?
Все разом взглянули на потолок. За ним уже не слышно было голосов и смеха. Потом Гурский и Кимыч посмотрели друг на друга. Кимыч пожал плечами. Гурский опять затеребил бороду.
– Видишь ли... Месяц назад щенка поймали мальчишки с улицы Краснопольской. Привязали к дереву и расстреляли из самодельных арбалетов...
– Будущие полевые командиры,– сказал Кимыч.– Те, кто не мыслит жизни без стрельбы по живым целям...
Шурка вздрогнул, обнял себя за плечи. Как на зябком сквозняке.
– Тут ничего не поделаешь, Полушкин... А Грише лучше не знать про это. Пусть думает, что щенок живет у других хозяев...
– Пусть,– прошептал Шурка.– Но тогда... я не знаю, что и хотеть. Надо думать, а времени нет...
– Времени нет,– согласился Кимыч.
– Вот что! Если можно... Пусть это лето не кончается подольше! Пусть будет длинным-длинным! Можно?
Кимыч недовольно спросил:
– Это как же? Задержать Землю на орбите? Или изменить наклон оси?
Гурский посмотрел на него через плечо. Слегка нагнулся над Шуркой.
– Мы не можем ни задержать, ни наклонить, Кимыч прав. Но тебе и твоим друзьям лето покажется долгим-долгим. Оно не кончится, пока... ну, скажем, пока ты не истреплешь свою анголку. А это случится очень не скоро.
– Еще бы! – возликовал Шурка.
– А теперь выведи нас.
Они покинули комнату, и кирпичный коридор (теперь в нем горели лампочки) привел к железной лесенке. Вверху светился круглый выход.
Шурка первый поднялся на поверхность. Конечно же, недалеко от Кузи. Качались головки дикого укропа и белоцвета. На иван-чае кое-где уже появились пушистые семена.
Гурский и Кимыч встали у Шурки за спиной. Подержали его за плечи, потом обошли с двух сторон и стали уходить сквозь чащу травы. Не оглянувшись. Они были видны по пояс.
Они не просто уходили, а как бы таяли в солнечном воздухе. Исчезали, как сон.
Шурке стало грустно. Не только из-за прощания. Вообще. Ведь вместе с повышенной регенерацией и другими волшебными свойствами пропала и спасительная блокада памяти. Шурка знал, что теперь воспоминания о прошлом будут частыми и безжалостными. Никуда не уйдешь... Он уже приготовился...
Но сзади раздались знакомые голоса. К Шурке спешили Платон, Кустик, Тина, Ник. И Женька. У Женьки косы цеплялись за головки трав. Кустик храбро ломился через белоцвет, но при этом тихонько верещал.
Они подбежали.
– Шурка, мы тебя искали, искали!
– Шурчик, ты почему тут один?
Он посмотрел Женьке в глаза, почесал зудящий укол над коленом.
– Я провожал этих. Они ушли насовсем.
– На свою планету? – шепотом спросил Кустик.
– Не знаю. Наверно...
Кустик наклонил к плечу голову.
– Смотри-ка. Твой кружок на сердце сделался загорелый. И шрама почти не видать. Скоро будет не различить...
– А от Куста сбежала русалка,– сообщил Платон. И повернул Кустика к Шурке спиной.– Смотри.
Вместо яркой круглолицой девы-рыбы на майке был блеклый силуэт.
– Не сбежала! Я ее сам... выселил! Придумал заклинание: "Мне с тобою неохота, уплывай в свое болото! Убирайся от Куста или будешь без хвоста!" Потому что она знаете что вытворяла? Сегодня с утра начала дергать хвостом и пальцами шевелить! Щекоталки репетировала... Еще вреднее, чем Алевтина с Женькой.
– "И все засмеялись",– надула губы Тина.
И все засмеялись.
