7. Сердце в подарок
По дороге Шурка заскочил в гараж к дяде Степе.
– Вот отвертка. Только ручка раскололась.
Степан успел хлебнуть и потому был добр.
– Подумаешь, ручка! Если надо, новую налажу. А может, уже и не надо... А?
Шурка ушел от ответа. Спросил:
– Не было вызова от Гурского?
– Не было пока. Жди...
А чего теперь ждать! Больно ему нужен Гурский! Сердце – настоящее, крепкое – билось радостно и неутомимо!
На дворе у Платона оказались только двое – сам Платон и Кустик. Они забавлялись электронной игрушкой "Водолазы" – такая коробочка с маленьким экраном.
– Вот, я нашел сломанную, а Платон починил! – радовался Кустик.– Это будет Женьке мой подарок.
– А где... остальные?
– "Остальную" тетка увезла к себе на дачу, до вечера,– сообщил Платон.– А другие "остальные", которые без кос, вот-вот появятся.
– К тебе дразнительный талант перебрался от Куста,– добродушно сказал Шурка.
– Ага,– печально поддакнул Кустик.– У меня его нисколько не осталось. Исчез вместе со щекотальным страхом. Я уже не рад.
– Я давно понял. Если хочешь, можно сделать обратно.
– Как?!
Шурка объяснил. Кустик сказал, что вечером попробует. И пожаловался:
– А дома все-таки попало. Чуть-чуть. Потому что один краб не вернулся. Вот...– Он дернул краешек штанины. Там на месте веселого глазастого крабика был бледный след.
– Где-нибудь плывет сейчас по подземным рекам, к солнцу выбирается,– сказал Платон.
– Наверно...– согласился Шурка.– А я знаете что Женьке подарю? Рыбку! Ту самую... Алого вуалехвоста...
На Шурку глянули с большущим недоверием. С испугом даже. Он расстегнул анголку. Взял правой рукой ладонь Кустика, левой Платона. Прижал их к груди.
– Слышите?.. То-то же!
Кустик изумленно округлил глаза.
– Шурчик... Настоящее?
– Да!
– Рассказывай! – велел Платон.
Шурка рассказал. Платону, Кустику и Нику, который появился очень кстати. Ему тоже дали послушать Шуркино сердце.
Ник подумал, поморщил конопатую переносицу.
– Вот что... По-моему, девчонкам тоже надо все объяснить. Ну, про рыбку и про вчерашнее. Раньше-то мы ничего от них не скрывали. Шурка, ты не против?
– Я... нет. Только вы рассказывайте без меня... А то мне... Ну, сами понимаете.
Он застеснялся до тошноты, когда представил, как будет говороть Женьке про все свои страдания... Пусть она знает, но без лишних слов.
– Куст, что с тобой? – строго спросил Платон.
– А... разве это была тайна? От девочек...
– Та-ак...– Ник сделал прокурорское лицо.– Все ясно! Когда ты им разболтал?
– Утром... Я же не знал, что надо что-то скрывать друг от друга.– Он глянул на Шурку несчастными глазами.
Шурка испытал великое облегчение. Все решилось само собой. Но спросил насуплено:
– А они... поверили?
– Конечно. По крайней мере, Женька...
Когда Шурка вручал свой подарок, он не опустил глаза. Глянул Женьке прямо в ее коричневые зрачки с искорками. В них было молчаливое знание.
Женька подержала тяжелую банку в ладонях. Осторожно поставила на подоконник, среди цветочных горшков. Обернулась и спросила очень тихо:
– А оно... бьется нормально?
– Да...
– Значит... у тебя теперь все в порядке? Только не говори "увидимся позже".
– В порядке... Хочешь послушать? – И просунул ее руку под анголку. И Шуркино сердце вобрало тепло Женькиной растопыренной ладошки...
День рожденья получился славный. Женькина мама поставила на стол пухлый пирог с яблоками, большущий торт, бутылки с разноцветной газировкой и варенье. Поели, попили. О ночных приключениях – ни слова. Потому что взрослые были рядом.
Женькина старшая сестра – бледная, в просторном халате и почему-то с виноватой улыбкой – включила магнитофон.
Тина вскочила.
– Пойдемте танцевать! – Она была наряднее именинницы – в желтой кофте с невероятными блестками. (Женька – та в светлом платьице с кружевами на вороте, вот и все).
Шурка танцевать не умел, но Женька храбро ухватила его эа локоть:
– Пошли! Прыгай, как умеешь!
И он запрыгал. Сперва стеснительно, потом разошелся. Женькины косы лупили его по бокам. И остальные "плясали как умели". Платон – с Тиной, Ник – с Женькиной мамой. Только Кустик танцевал осторожно. Потому что с Женькиной сестрой.
Потом смотрели видеокассету, где Женька снята была сперва в шестилетнем возрасте, затем первоклассницей (маленькая, а косы почти такие же, как нынче!).
– Какая была симпатичная,– вздохнула над собой Женька.– А сейчас жердина.
– Вовсе не жердина! – возмутился Шурка.– Ты не выше меня! А про меня говорят, что отстаю в росте.
– Все равно... Скоро уже буду тетушкой...– Это она шепотом. И глазами показала на сестру. Шурка дурашливо развел руками: тут уж, мол, ничего не поделаешь.
А рыбка в банке беззаботно шевелила хвостом. Обычный аквариумный вуалехвост... И когда прощались, Женька шепнула:
– А чем ее кормить?
– Ничем. Она питается космической энергией...
Утром баба Дуся растолкала Шурку.
– Сколько спать можно! Там к тебе Женя пришла.
Шурка стремительно прыгнул в штаны, натянул рубаху. Босиком выскочил из-за перегородки. Сразу почуял: что-то случилось.
Женька улыбалась вроде бы беззаботно. Однако...
– Шурчик... Я насчет рыбки хочу сказать...
– Что?! Она живая?
– Да живая, живая... Только она билась всю ночь...
– Почему?
– Не знаю... А может, и не билась. Может, мне просто так казалось. Но... как-то не по себе.
Баба Дуся деликатно притихла на кухне. Шурка и Женька стояли друг против друга. Оба – будто виноватые.
– Шурчик... я почему-то боюсь.
– Не бойся. Она живучая.
– Да я за тебя боюсь...
– Почему? – И заболела игольная точка на ноге.
Глядя в пол, Женька еле слышно сказала:
– Я, конечно, дура... Но я все время думаю: "Это Шуркино сердце". И как рыбка трепыхнется, мне кажется, что с тобой беда.
– Ничего со мной не будет! Правда!
– Я понимаю, но все равно... И я боюсь, что этим страхом... ну, наведу на тебя какое-то несчастье...
Шурка нагнулся, потер набухшую кровяную точку. Прошептал потерянно:
– Что же делать-то?
– Шурчик... давай отпустим ее.
Он выпрямился, сказал сразу:
– Давай!
– Ты не обидишься?
– Да нет же! Она твоя. Что хочешь, то и делай...– Шурка понял, что и самому ему будет легче, если алый (цвета сердца) вуалехвост окажется подальше от глаз.– А я подарю тебе... ну, что-нибудь другое подарю!
– Не надо! Все равно это остается твой подарок. Только пусть плавает на воле. Ей будет лучше... и нам.
– Ладно. А куда отпустим?
– Конечно, в Черный пруд. Он такой... заколдованный немножко. А из него, если захочет, пусть плывет, куда угодно. По ручью, по речкам и до самого моря...– Женька наконец улыбнулась. По-мальчишечьи поддернула свои черные брючки, мотнула косами.– Пошли!
Отпускали рыбку все вместе. Наклонили банку над темной гладью, и алый вуалехвост скользнул в пруд вместе с коротким выплеском.
И сразу поплыл, поплыл. Превратился в красное пятнышко, пропал совсем. Даже хвостиком не махнул на прощанье. Наверно, уже не помнил о Шурке. Ну и ладно! Шурка все-таки помахал рукой. Остальные тоже. Пустую банку спрятали в лебеде (не таскать же с собой), а потом долго бродили по Буграм. Ловили доверчивых пустырных кроликов. Искали рядом с паровозиком Кузей колодец, из которого выбрались той, полной приключений ночью. Не нашли. И теперь казалось уже, что ничего такого не было. Мальчишкам казалось. А девчонкам тем более. К тому же, и маленький краб на штанах Кустика сидел теперь на прежнем месте – будто не пропадал...
Кустик среди щекочущих травяных метелок повизгивал, прижимал к бокам голые локти и подпрыгивал – вчера он сотворил "обратное" колдовство.
Шурка снял рубаху и майку, чтобы поскорее загорал на груди круглый участок кожи. И кожа быстро порозовела...
Пахнущий травой, розовый от иван-чая мир Бугров обнимал своих жителей теплом и тишиной. Паровозик Кузя грел на солнце брюхо и, казалось, шевелил от удовольствия колесами...
К обеду Шурка, разумеется, опоздал. Но баба Дуся не сердилась. Дала борщ и фаршированные рисом кабачки. Шурка их любил пуще всякой другой еды.
– Я крыжовник купила, варенье сварю. Поможешь ягоды чистить?
– Угу...– Шурка облизнулся.
– Только вот чего не пойму... Таз какой-то ненормальный сделался. Я его взяла, а он горячущий, будто в него электричество включили. И гудит. Шур... может, это опять... как тогда, ночью? Ох, не люблю я эту чертовщину...
Шурка с упавшим сердцем (теперь можно так сказать) вылез из-за стола. А с чего вдруг сразу такая унылость? Разве он в чем-то виноват?
Таз был ребром поставлен у стенки на пол. Шурка взял его, обжег пальцы, но удержал. Поднял над головой.
Напряженный звон сразу вошел в мозг.
– Полушкин! Наконец-то!
– А что случилось?
– Нет, это ты скажи, что случилось? Почему генератор – вне тебя?
– Потому что... я уже... сам... Потому что у меня сердце!
С полминуты было звенящее молчание. Потом:
– Не терпелось, да? – Это с явной досадой.
– Да! – с вызовом сказал Шурка.
– Ну... ладно. А рыбка-то где?
– Я...
– Что?
– Мы...
– Что?! Говори быстро!
– Мы ее отпустили. Насовсем...
– Что ты наделал! – Казалось, таз над головой лопнет от звона.
– А что?! Вы же говорили, она вам не нужна!
– Балда! – Это Гурский впервые в жизни обругал его.– Ну-ка давай к нам, быстро!
– Куда? Вы где? Я же не знаю...
– Иди к Степану! Он у себя...– И молчание.
Шурка медленно поставил на половицы горячий таз. Оглянулся на неподвижную бабу Дусю. Словно попрощался... И с опущенной головой вышел по лестнице во двор.
