3. Ищут пришельца
Зачем он пошел за ними? Сам не знал. Подходить к Той-Которая-с-Косами, пытаться завести знакомство было сейчас немыслимо. Даже как зовут, и то не узнать. Потому что за двадцать шагов ребячий разговор был неразборчив, а догонять компанию Шурка не смел.
Скоро от улицы Каляева под острым углом отошла другая, Кузнечная. С такими же одноэтажными домами и высоким иван-чаем у заборов. Но была особенность – дома стояли как бы по берегам, а дорога – словно речка. Она тянулась по дну неглубокого оврага. Откосы его заросли, конечно, все тем же иван-чаем и буйным чертополохом.
Ребята зашагали по тротуару вдоль заборов. Шурка схитрил. По дорожке среди зарослей свернул вниз и двинулся по тропинке у дороги. Ускорил шаги, почти догнал дружную пятерку. Только ребята шли выше его – метрах в пяти. Иногда Шурка видел над иван-чаем и репейником плечи и головы. Разговор приятелей слышался громче, но разборчивей не стал.
Шагов через сто склон сделался более пологим, а заросли на нем – пожиже. И вот здесь-то, словно выбрав подходящее место, судьба сделала Шурке подарок. Чиркая по головкам белоцвета, прилетел сверху и шмякнулся к Шуркиным кроссовкам пластиковый бидон. Тот самый – пузатый и белый.
Шурка схватил его. На бидоне черной краской была нарисована пиратская рожа – со злорадной улыбкой и заплатой на глазу.
Шурка слегка нарочито засмеялся и глянул наверх. Пятеро по пояс в бурьяне – выжидательно смотрели на Шурку. Девочка в свитере отчетливо сказала "пегому" неудачнику:
– Растяпа! – Вот, мол, махал, махал и доигрался. Тот стрельнул в нее глазами, а к Шурке протянул растопыренные руки:
– Брось мне, пожалуйста!
Шурка бросил. Красиво так, Ловко – бидон был пустой, легонький. Но "пегий" пацан, видать, от природы был неудачником. Не поймал. Посудина отлетела от его ладоней и угодила в чащу на половине высоты между ребятами и Шуркой.
И тогда Шурка, ломая стебли и царапаясь, скакнул вверх. Раз, два! Схватил бидон. И сквозь колючие сорняки выбрался на край откоса.
Он обвел взглядом пятерых. Те смотрели по-хорошему. Девочка в свитере опять сказала "пегому":
– Растяпа... Из-за тебя человек обдирался в татарнике.
– Я сам хотел! Только не успел! – Голос "пегого" взлетел высоко и звонко.
Шурка протянул мальчишке бидон.
– Спасибо,– сказал "пегий", надув губы с дурашливой виноватостью.
Шурка ощутил непривычную раскованность. Словно кто-то отключил в нем всегдашнюю сумрачную стеснительность и подсказывал, что делать и говорить.
Шурка простецки шмыгнул носом.
– Пожалуйста. Как не помочь знакомым людям...
– Разве мы знакомы? – вежливо удивился рыжеватый мальчишка.
– Маленько...– Шурка решился на улыбку.– Не со всеми, а вот с ней.– И только теперь взглянул прямо на Ту-Которая-с-Косами.
Она не стала отпираться. Веселыми серыми глазами как бы вобрала в себя Шуркин взгляд.
– Да! Я сидела в окошке, а он ехал в трамвае и показал мне язык...
– Я?! – радостно возмутился Шурка.– Это ты мне показала язык! Лопатой, вот так... А я сделал вот так! – И растопыренной пятерней он изобразил "нос".
– Фи, Евгения,– тоном аристократа сказал похожий на юного артиста мальчишка.– Разве прилично показывать язык незнакомым молодым людям!
– Знакомым тоже неприлично! – звонко вмешался "пегий". Евгения тут же показала ему язык:
– Помалкивай, пока не попало!
– Они с Алевтиной всегда меня угнетают,– доверчиво пожаловался "пегий" Шурке.
– Не смей называть меня Алевтиной! – девочка в свитере замахнулась на "пегого". Он тренированно отскочил. И все опять соединили взгляды на Шурке.
"Что бы такое сказать? – запрыгала в нем мысль.– Что бы еще сказать? Что?.."
Выручил "пегий". Неожиданно.
– А ты не испугался, когда на тебя свалилась такая "голова"?
– Нет...– И вмиг придумалось, удачно так: – Я обрадовался. Подумал: вот, инопланетянин приземлился.
У "пегого" округлились глаза:
– Ты, значит, тоже ищешь инопланетянина?!
– Я?.. Нет. Я так просто...– Шурка растерялся. И тогда Евгения-с-Косами объяснила ему, как давнему приятелю:
– Понимаешь, у Кустика новая фантазия. Голос из космоса сказал ему, что визит звездных пришельцев на Землю наконец состоялся...
Непонятно, чего здесь было больше – то ли неожиданной симпатии к Шурке, то ли желания поддразнить пегого Кустика.
Кустик вознегодовал:
– При чем тут голос! Я сам видел ночью, во время грозы, как на Бугры приземлилось что-то такое... огненное и плоское, как тарелка!.. Должны же они когда-нибудь прилететь!
– Может, и правда прилетели,– не выдержал Шурка. Потому что ощутил в этом нескладном Кустике склонность к предвидению. И на миг проклюнулся в груди ледяной холод... Но тут же Шурка встряхнулся. Евгения-с-Косами сейчас была для него важнее всех этих проблем. Важнее Реи...
Она была такая... удивительно славная, эта Евгения. И остальные – тоже. Шурка чуял, как от него тянутся к ним невидимые ниточки... Напрасно он говорил бабе Дусе и себе, что хорошо ему жить одному.
– А где же их искать, пришельцев-то? – сказал Шурка с чуть наигранной задумчивостью.
– На птичьем рынке! – звонко сообщил Кустик.
– "И все засмеялись",– сухо произнесла Алевтина. И тогда все в самом деле засмеялись. Кроме нее, Алевтины. Она же разъяснила: – Наивное дитя решило, что пришельцы могут быть не как люди, а как заморские зверюшки. Они прилетели, их поймали и теперь продают вместе с котятами и ужами...
– Я не так говорил! Я...
– Вообще-то мы за квасом пошли,– примирительно разъяснил рыжеватый мальчик.– А на птичий рынок – по пути...
– А где он, этот рынок-то?
– Ты не знаешь? – слегка удивился похожий на артиста.
Шурка сообщил бесхитростно:
– Я тут многого не знаю. Я еще только знакомлюсь с окрестностями. Потому что недавно приехал.
– А откуда ты? – спросил похожий на артиста. В нем чувствовался старший. Не по возрасту, а по характеру.
– Я...– Шурка чуть сбился. Выкрутился: – Ох, издалека... Я в интернате жил, а потом нашлась родственница... бабушка... Забрала к себе... Под родной крышей хоть как лучше, чем там...
Он выдал это в один прием, как бы выбрасывая на стол все карты. Вот, мол, я какой и откуда. Хотите продолжать знакомство – хорошо. А нет – так нет. Потому что к интернатским отношение бывает всякое...
Никто не замкнулся, не отодвинулся даже внутренне – Шурка это ощутил. Только сочувственно помолчали: "Понимаем, что были у тебя нелегкие времена". И опять спасительно разбил молчание Кустик:
– Ну, тогда, если хочешь, пошли с нами! Посмотришь на этот рынок!
– Пошли... если можно,– тихо сказал Шурка. И снова встретился взглядом с Евгенией. Она отозвалась тоже тихо:
– А почему же нельзя...
По дороге болтали о том, о сем. А Шурка помалкивал, шел с краю, слушал.
Кустик утверждал, что на местности под названием Бугры собственными глазами видел след летающей тарелки.
– Всего в ста метрах от развалин трансформаторной будки! Круглый, метра три в поперечнике, выжженный. Только он быстро зарос ромашками и клевером. Если хотите, покажу! Не верите?
– Да верим, верим,– сказала Женька.
Конечно, все ее звали не Евгенией, а Женькой. И Шурке это нравилось.
Алевтину называли Тиной (полное имя она, как Шурка понял, не терпела). Похожего на нее мальчишку именовали Ником. Уже после Шурка узнал, что это сокращенно от Никиты.
А у темноволосого было имя Платон. Шурке подумалось, что оно для "артиста" очень подходящее. Не совсем обычное и такое... интеллигентное, что ли. Впрочем, иногда Платону говорили "Тошка".
Все это Шурка узнал на ходу, слушая веселую болтовню. Иногда он вставлял пару слов...
Скоро свернули в Огородный переулок, который привел к утоптанной, огороженной бетонной решеткою площади с прилавками и ларьками.
Это и был птичий рынок. А точнее – кошачий, собачий и всякий-всякий...
В бетонных границах рынку было тесно. Снаружи изгороди тоже устроились продавцы и ходили покупатели.
Квохтали в сетчатых загонах куры и жизнерадостно орал привязанный за ногу рыжий петух. Возились в клетках пушистые, как игрушки, кролики. Щетинистый дядька держал на веревке симпатичного, с ласковыми глазами козла. Мальчишки и девчонки сидели на корточках у картонных коробок, где копошились беспородные котята и щенки. Продавали их совсем дешево или даже предлагали "за так" – лишь бы нашлись для малышей хозяева.
Но вся эта живность была самых обычных пород, без намека на инопланетную сущность.
– Надо туда, в середину! – нетерпеливо потребовал Кустик.– Там всякие редкие звери.
Внутри забора живой товар был повыше качеством. От края до края площади тянулся собачий ряд, где продавцы держали на поводках дисциплинированных овчарок, бульдогов, терьеров и великанов-ньюфаундлендов. Это были "образцы", а продавали щенков. Щенки резвились в просторных ящиках или безмятежно сидели на руках у хозяев, не ведая, что скоро будут разлучены с мамами и братьями-сестрами. "Бедняги", вздохнул про себя Щурка, Собачий ряд ему не понравился.
Зато понравилась худая черная дворняга, которая независимо ходила по рынку среди покупателей. Ее никто не продавал, она была сама по себе, и в глазах ее светилось дерзкое превосходство над благородными, но подневольными сородичами.
Шурка не удержался, шепотом сказал Женьке:
– Она здесь среди собак самая счастливая, верно?
И Женька понимающе кивнула. И коса ее щекотнула голый Шуркин локоть.
А Кустик упрямо тянул компанию дальше.
И они оказались среди прилавков, уставленных аквариумами.
В зеленоватой воде таилась прохлада океанов. И каждый стеклянный ящик был, как частичка Атлантики или Средиземного моря... Стайки всевозможных рыбьих пород носились среди водорослей и пузырчатых воздушных струек. А в трехлитровых банках жили рыбы-одиночки, покрупнее: серебристые и золотые, глазастые, важные...
К плоскому стеклу аквариума подплыла пунцовая рыбка. Размером в половину Шуркиной ладони. С блестящей, словно красная фольга, чешуей. С длинными прозрачными плавниками и пушистым, как вуаль, большим хвостом. Глянула понимающим, почти человечьим глазом...
– ...Ну, ты чего? Пойдем дальше! – Кустик дернул Шурку за рубашку.
Шурка отвел от аквариума глаза. Усилием воли прогнал из груди холод. "Ерунда. Просто похожа, вот и все..." Ребята смотрели на него удивленно.
– Загляделся на рыбку,– сказал он виновато.
– Это алый вуалехвост,– разъяснил Кустик.
– Откуда ты знаешь! – возмутилась Тина.– Ты же никогда рыбами не интересовался!
– Просто придумал. А что, разве плохо?
"Неплохо",– мысленно одобрил Шурка. А Тина сказала:
– Чучело ты, Куст...
– А ты...
– Пошли дальше,– велел Платон.
Дальше были всякие рептилии и земноводные. Руки худого коричневого мужика обвивала пятнистая серо-зеленая змея. Длиннющая! Шурка содрогнулся, а Женька рядом с ним ойкнула.
За стеклами часто дышали большущие бугристые лягушки. Сновали ящерицы и тритоны. Еще несколько змей – с желтыми животами – сплелись в клубок. Шурка передернулся опять.
– Ага, ужас...– шепотом согласилась Женька.– А вот это животное ничего, симпатичное даже...– В отдельной банке сидела бурая добродушная жаба. Задумчиво мигала пленочными веками...
– Вполне,– охотно откликнулся Шурка.
– Смотрите, вот они! – вдруг шумно обрадовался Кустик.
– Кто?..
– Где?..
– Вот! Неизвестные существа!
Существа эти были большие, в полметра длиной, ящерицы. С удивительно пестрой – радужными пятнами – раскраской и зубчатыми гребешками на спинах. Они нервно били хвостами и порой вставали на задние лапы, а передними, похожими на ручки лилипутов, брались за прутья решетки. И глазами своими – с кошачьими зрачками-щелками – смотрели на людей очень осмысленно.
Так осмысленно, что вся компания на полминуты притихла.
Наконец Тина откинула робость.
– Ну, конечно! Жители планеты Бумбурумба! Прилетели, попали в плен и продаются под видом земных каракатиц.
– Сама ты каракатица,– сказал Кустик.
– Это хамелеоны,– решил Ник. Платон возразил:
– Хамелеоны часто меняют окраску, но такими разноцветными они не бывают.
– Может, вараны? – вставил слово Шурка. Он не был силен в зоологии. Но чувствовал, что никакие это не пришельцы, хотя и странные создания.
– Точно. Из жаркой пустыни,– поддержала его Женька.
– В пустынях ящерицы желтые,– не согласился Ник.
– Скорее уж, с Амазонки,– решила Тина.
– Давайте спросим продавца,– предложила Женька. И посмотрела на Шурку.
Все продавцы рептилий были как на подбор хмурые, небритые и неразговорчивые. И этот – такой же. Но Женька смотрела выжидательно, и Шурка – что делать-то? – набрался храбрости:
– Скажите, это какая порода?
Продавец отозвался, не взглянув:
– Сам ты порода. Гуляй, мальчик, все равно не купишь...
Шурка виновато глянул на остальных, развел руками.
– Пошли, ребята,– с вызовом сказал Платон.– Они этих крокодилов на мясо разводят.
И все шестеро выбрались из толпы любопытных на свободный пятачок.
– Скажешь тоже, "на мясо"! – запоздало возмутилась Тина.– Гадость такая...
Кустик задумчиво спросил:
– Интересно, у этих ящериц хвосты отрастают, если оторвать? У маленьких отрастают, а вот у таких... А?
– Тебе не все ли равно? – сказала Тина.
– Интересно же. У этого свойства специальное название есть. Ре... регни...
– Регенерация,– сказал Шурка, радуясь, что может поддержать разговор.– Способность к восстановлению живых тканей. У людей она тоже есть.
– Не выдумывай! – опять возмутилась Тина.
– Но ведь волосы-то у нас растут! И ногти!.. А у некоторых такая склонность – повышенная. Вот у меня волосы, например, то и дело обрезать приходится. И царапины заживают почти сразу. Там, на горке, я ногу колючками до крови ободрал, а сейчас уже – ничего. Вот...– Он дрыгнул ногой. На щиколотке был еле заметный след – словно неделю назад кошка царапнула.
– А разве была кровь? – обеспокоилась Тина.
– Была, я помню,– сказал Ник.
– Это у тебя от природы такое свойство? – спросил Платон.– Или его можно в себе выработать?
– Не знаю... Это после операции.
– После какой? – тихо спросила Женька.
Шурка вздохнул:
– На сердце...
– Ух ты,– уважительным шепотом произнес Кустик.– Слушай... А если палец оторвать, он у тебя тоже вырастет?
– Не знаю, я не пробовал,– серьезно сказал Шурка.
– "И все засмеялись",– подвел итог Платон. И все правда засмеялись. А Женька объяснила:
– Это у нас поговорка такая. В журнале "Костер" есть раздел со всякими анекдотами, которые обязательно кончаются этими словами. Иногда совсем не смешно. Ну и вот, если кто-нибудь ляпнет глупость...
– Разве я ляпнул глупость? – обиделся Кустик.
– Я не про тебя... Кустик у нас умный, только в нем фантазии через край. Иногда бывает, что такую историю сочинит, что... фантастичнее всякой фантастики.
– А бывает, что и на краешке правды,– вставил Платон.
– Хватит вам. Пошли лучше по птичьему ряду,– насупленно сказал Кустик.
И они пошли.
Здесь стоял свист и щебет. В клетках прыгали и шуршали крыльями щеглы, канарейки и волнистые попугайчики. В громадном количестве. Кучка людей слушала, как большущий белый какаду на плече у хозяина разговаривает по-испански. Другой крупный попугай – зеленый и хохлатый – в широкой клетке кувыркался на жердочке. А в клетке по соседству – высокой и узкой – сидел, прикрыв глаза, серый орел. Облезлый, неподвижный и гордый...
– Мне птиц в клетках всегда жалко,– сказала Женька. Вроде бы всем, но Шурка понял: прежде всего ему.– Взяла бы да всех повыпускала...
– Попугаи на воле не выживут,– резонно заметил Платон.
Птичий ряд кончился. Ребята опять вышли за изгородь. Вдоль нее стояли киоски: с кормом для птиц и рыб, а заодно и для людей – с бананами, шоколадными батончиками, пивом и карамелью.
Тина сморщила нос.
– Куда смотрит санитарная инспекция! Разве можно торговать едой в таком месте!
И в самом деле, даже здесь, за границей рынка, пахло птичьим пометом, прелым сеном и всем, чем пахнет в тесном зверинце.
– Подумаешь! Сейчас экология такая, что заразы во всех местах полным – полно,– отозвался Ник. И всех, начиная с себя, пересчитал пальцем.– Шестеро. Каждому по половинке...
Он отбежал и скоро вернулся с тремя желтыми, в коричневых веснушках, бананами. Ловко разломал их пополам.
– Спасибо...– бормотнул Шурка. Неужели его считают уже своим? Или это просто так, из вежливости? Ну да, не будут же пятеро жевать, а один смотреть. Но все равно он был рад. Тем более, что его половинка оказалась от того же банана, что и Женькина. Случайно, конечно...
Неподалеку врос в землю красный облезлый фургон. В тени его была самодельная скамья – доска на кирпичных столбиках. Приют для любителей пива. Сейчас тут никого не оказалось, и все шестеро устроились на пружинистой доске. Шурка не посмел сесть с Женькой и очутился между Кустиком и Тиной (с ее жарким свитером).
Покачались на доске, сжевали спелую вязкую мякоть.
– Бананы – лучшая российская овощ,– назидательно сказал Ник.
– Помидоры вкуснее,– отозвался Кустик. Он отдувал от лица налетевший тополиный пух.
– Но дороже,– возразил Ник.
– Лучше бы мороженое купил,– упрекнула его Тина.– А то с бананов только пить хочется.
– Ты же простуженная! – Ник даже подскочил от возмущения.
– Ты же "кха-кха" и "кхе-кхе",– напомнил со своего края Платон.
– У меня же не ангина, а хрипы в бронхах. Мороженое на это не влияет.
Шурка прыгнул со скамьи.
– Подождите! – И помчался туда, где продавали эскимо.
На шесть порций ушли все деньги, что дала баба Дуся. "Вот тебе и картошка!" – с бесшабашностью подумал Шурка. И еще мелькнула мысль, что баба Дуся будет права, если свое обещание насчет полотенца претворит в жизнь. Ну и пусть!
– Ух ты-ы...– благодарным хором сказала вся компания, когда Шурка примчался назад.
– Ты, небось, разорился в дым,– смущенно заметил Платон.
– Ерунда! – Шурка всем вручил эскимо, лишь перед Тиной задержался: – Тебе правда можно? Не повредит?
– Не повредит, не повредит!
– Да сочиняет она про бронхи,– звонко подал голос Кустик.– Ей просто новыми лосинами похвастаться захотелось. А свитер натянула, чтобы получился этот... костюмный ансамбль.
– Сейчас кому-то будет ох какой ансамбль...– Тина приподнялась.– Ой... кха...
– Ты, Куст, бессовестный,– заявила Женька.– Что ты к ней пристаешь? Над тобой же не смеются, что ты в таких доспехах...
– А я виноват, что у меня аллергия на пух?! – очень болезненно среагировал Кустик.
– Дурь у тебя, а не аллергия,– заявила Тина.– Щекотки боишься, как чумы...
– А ты... Алевтина, Алевтина, разукрашена картина...
– Ох, кто-то сегодня допрыгается,– сказал в пространство Платон.– Ох, кто-то скоро заверещит: "Ай, не надо, ай, больше не буду..."
– Больше не буду! – Кустик торопливо пересел на дальний край доски.
– И все засмеялись,– усмехнулась Женька. И все засмеялись. Кроме Платона. Он раздумчиво изрек:
– А все-таки какие же мы свиньи...
– Почему? – изумился Кустик.
– Лопаем угощение человека, у которого до сих пор даже имя не спросили...
– М!..– Тина кокетливо приподнялась.– Правда. Но тогда мы должны сперва сами... как нас зовут...
– А я уже знаю! – обрадованно сообщил Шурка.– Только одно не понял: "Кустик" или "Костик"?
– Вообще-то это существо – Константин,– разъяснила Женька (и опять встретилась с Шуркой глазами, и он потупился).– А "Кустик" потому, что такая бестолковая растительность на голове.
– Да. И горжусь,– заявил Кустик.
– А я – Шурка...– Это у него легко получилось, без смущения. И он опять посмотрел Женьке в глаза. Она неуверенно спросила:
– Наверно, лучше "Шурик"?
– Нет! – Он дернулся, как от тока.– Это... не лучше. Это я не терплю.
Все теперь молчали неловко и удивленно. И Женька – она словно слегка отодвинулась. И спасая себя от возникшей отчужденности, Шурка признался тихо и отчаянно:
– В интернате дразнили... "Шурик-жмурик-окачурик"... Словно знали заранее...
– Что... знали? – шепнула Женька.
– Ну... что чуть-чуть не окочурюсь. Меня ведь буквально с того света вытащили. В клинике...
И не было уже отчужденности. Наоборот... И Женька тихонько спросила:
– Из-за сердца?
– Ну... да. А еще из-за травмы. Я угодил под машину. И сперва все решили, что конец...
С минуту опять молчали. С пониманием. Наконец Платон встряхнулся:
– А теперь-то как? С тобой все в порядке?
Кустик хихикнул. Вроде бы не к месту. Шурка глянул удивленно.
– Не обижайся,– быстро сказала Женька.– Просто смешно получилось, это у нас тоже поговорка такая: "С тобой все в порядке?"
– И еще: "Увидимся позже",– добавила Тина.– Это в американских фильмах все время такие слова говорят. С попугайной настойчивостью...
– Терпеть не могу это кино! – в сердцах выдал Шурка.– Все время стрельба по машинам! И по людям...
– Ага! – встрепенулся Кустик.– Ды-ды-ды! Бах-бах! "С тобой все в порядке, милый?" – "Да, дорогая, увидимся позже!"
– И все засмеялись,– через силу улыбнулся Шурка.
– Нет, но с тобой-то все в порядке? – повторил Платон.– Дело в том, что мой дядя очень хороший кардиолог...
– Сейчас все нормально. Спасибо. Меня лечили хорошие.... кардиологи. А потом специально родственницу отыскали, потому что в интернате больше нельзя. Там и здорового-то со свету сживут...
Опять все помолчали, как бы впитывая в себя Шуркины беды. Женька наконец осторожно призналась:
– Мне, например, "Женька" нравится больше, чем "Женя". У Евтушенко такие стихи есть, вернее, песня: "Девчонка по имени Женька"... Меня и мама так зовет...
И тогда... Тогда он сказал то, чего не говорил никому: ни бабе Дусе, ни Гурскому, ни... А какое еще "ни"? Больше никого и не было. Он всегда молчал об этом, а здесь, на пыльном пустыре, горьким шепотом сказал почти незнакомым мальчишкам и девчонкам:
– Меня мама звала "Сашко". Только это давно. Я почти и не помню...
И долго было тихо – слышались только в отдалении свист и чириканье волнистых попугайчиков.
Наконец, героически спасая всех от этой тишины, Тина завозмущалась:
– А я терпеть не могу свое имя Алевтина. Сокращенное гораздо лучше. А этот вот... он все время дразнится.– Тина мимо Шурки ткнула в Кустика пальцем.
– Имейте в виду, она сама ко мне пристает! – торжественно объявил Кустик.
Беседа беседой, а мороженое съели быстро. Покидали скомканную обертку в ближнюю мусорную кучу. И в этот момент явилась компания "крутых". Мордастые, в кожаных безрукавках, с банками пива в охапках.
– Эй, головастики, чего тут мусорите! Брысь отсюда!
Пришлось отойти. Ник вс -таки сказал издалека:
– Купили, что ли, это место, да?
Один "крутой" обернулся, пообещал добродушно:
– Отдавлю язычок. И еще кое-что...
И Шурка не выдержал:
– Мафиози недострелянные!
И, конечно,– сразу в бега. Дружно, все шестеро. Вдоль бетонной решетки, мимо ларьков и торговцев курами. "Крутые" гнались недолго, потом беглецов уже просто страх подгонял. Напополам с весельем. До той поры, когда Шурка споткнулся и пузом проехался по утоптанной обочине. Это было уже в огородном переулке.
Шурку подняли.
– Опять до крови. Локоть,– сочувственно сказал Кустик.
– Ох, да локоть-то заживет. А вот это...– Шурка поднял левую ногу. Подошва кроссовки была оторвана от носка до середины. Болталась, как собачий язык.
Ник тихо свистнул. Женька велела:
– Шурка, сними. Дай...– Она взяла пыльный башмак.– Платон, у тебя универсальный клей есть. Помнишь, ты Кустику сандаль чинил?
– Сделаем,– пообещал Платон.– Пошли.
И пошли. И Шурка был рад, что есть причина подольше не расставаться с ребятами. Он шагал рядом с Женькой – одна нога босая, а кроссовка в руке: хлоп, хлоп подошвой.
– Мне это что-то напоминает,– осмелился пошутить Шурка.
– Что?
– Чей-то язык. В окошке...
– Ну, вот...– Женька притворно надула губы.– Еще один дразнильщик-любитель, вроде Куста...
– Больше не буду... Ой...– Глядя на Женьку, вперед он не смотрел и чуть не наткнулся на мальчишку. На небольшого, лет восьми. В разноцветном "мультяшном" костюмчике – вроде того, какой чуть не купила Шурке баба Дуся. Желтоволосый и желтоглазый мальчишка стоял на пути робко и в то же время упрямо. Вздернул острый подбородок.
– Тебе чего, мальчик? – осторожно спросила Женька.
– Скажите, п-пожалуйста... Вы идете с птичьего рынка?
– Да...
– Скажите, пожалуйста...– Он говорил сипловато и старательно выговаривал слова. Наверно, чтобы подчеркнуть важность вопроса: – Вы не встречали на рынке рыжего щенка с черным пятном на ухе? Ухо висячее, а шерсть лохматая...
Все запереглядывались.
– Нет. Не встречали. К сожалению,– огорченно и очень серьезно проговорила Женька. И Шурка почувствовал, что ей хочется присесть перед мальчиком на корточки и взять его за руки.
Шурка сказал виновато:
– Там всяких щенков много, но рыжий с черным пятном не встречался. Я бы запомнил... Мы бы запомнили.
– Украли, да? – сочувственно спросил у мальчишки Кустик.
– Скорее всего, да... Или сам убежал. Глупый еще...– Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.
– Может, еще прибежит,– неуверенно утешил Ник.
– Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста...– Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд.– Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?
– Что за открытка? – со строгой ноткой спросил Платон.
– Вот...– Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.
Адрес был написан печатными буквами: "Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину". А на обороте: "Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу..., в дом..., кв..., к..."
– Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?
– Ладно. Если встретим...– вздохнул Ник.
– Только я... к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение...– Мальчик опять стал смотреть под ноги.
– Обойдемся,– сказал Платон.– А как зовут твоего щенка?
– Рык... Ну, от слова "рычать". Только он еще не умеет...
– Ладно. Если найдем, известим,– пообещал Платон (а в голосе его не было надежды).– Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?
– Да, это я.– Он обвел глазами каждого.
– Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй...
Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:
– Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.
– Пошли,– отозвалась Женька. А Шурке объяснила: – Бугры – это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место... ну, не совсем обыкновенное.
– Почему?
– Ну, оно такое...
– Вон, смотри, самолет летит! – оживился Ник.– Видишь? А когда он полетит над Буграми – исчезнет.
– Совсем?!
– Не совсем, а для наблюдателей,– объяснил Платон.– Видимо, рефракция атмосферы.
– Потому там и пришельцы приземляются,– вставил Кустик.
– Чучело,– сказала Тина.
– Слышали? Она опять первая обзывается.
– Ой, правда! – удивился Шурка.– Не стало самолета!
– Он теперь только там, у полосатой трубы появится,– с некоторой гордостью сообщил Платон. Словно сам был автором фокуса.
– У какой трубы? Вон у той?
– Да нет! Левее, где облако...
Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:
– Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?
Все опять помолчали.
– Знаете что?! – Кустик вдруг завертел клочкастой головой.– А может, он как раз и есть инопланетянин?
– Кто? – без особого удивления сказал Платон.
– Ну, этот... Гриша.
– Перегрелся ты, бедный,– пожалела Кустика Тина.
– Сама ты перегрелась! Вы разве... сами не заметили?
– Что? – осторожно спросил Шурка.
– Ну, какой он... неприспособленный к земным условиям. Беззащитный.
– Господи, а сам-то ты...– со стоном сказала Женька.
– А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже... Вот улечу однажды в другое пространство!
– Только попробуй,– сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.
