Моей жене Ирине
Вступление. ЖУРАВЛЕНОК
Накануне было пасмурно и зябко. Но вечером прорезался под тучами ясный закат и потеплело. Утро наступило сверкающее. Глянешь на улицу, и сразу понятно: день будет солнечный и жаркий.
Вера Вячеславовна распахнула все окна и пошла выгонять из кровати засоню Иринку. Но Иринка, оказывается, не спала. Она стояла босиком перед зеркалом и задумчиво показывала себе язык. Увидев маму в зеркале, Иринка повернулась на пятке и сказала:
— Помню, помню, помню: "Сегодня суббота, большой аврал, никаких отлыниваний, никаких срочных дел..." Только не корми меня с утра яичницей, я от нее теряю работоспособность.
Вера Вячеславовна засмеялась. Она заметила, что нельзя потерять, чего нет, и отправила Иринку умываться. В квартире было просторно и тихо.
— А где папа?
— Раным-рано ушел в мастерскую, у него сегодня худсовет... Поджарить колбасу с горошком?
После завтрака Иринка лихо двигала стулья, хлопала во дворе половики, протирала подоконники и карнизы. В своем черном купальнике она носилась из комнаты в комнату и была похожа на ласточку. Это удивляло Веру Вячеславовну. Не то, что дочь похожа на ласточку, а то, что в ней прорезалось с утра такое трудолюбие.
Впрочем, Иринка успевала и дурачиться. Обмотала себя шлангом гудящего пылесоса и закричала:
— Мама! Смотри, я воюю с кровожадным драконом! Он обвил меня своей длинной шеей!
— Перестань терзать пылесос! Чисти ковер или увидишь настоящего дракона. Я сама в него превращусь.
— Нет, — возразила Иринка. — Ни в кого ты не превратишься, ты меня любишь. В крайнем случае скажешь: "Человеку, перешедшему в пятый класс, пора избавляться от детсадовских привычек..."
— Я вот тебя веником...
Иринка захохотала, и они с "драконом" накинулись на ковер...
Но к полудню Иринка сразу как-то выключилась. То ли устала, то ли ей надоело. Она притихла, ушла в свою комнату и вдруг появилась в новых белых сандалетках и белом платьице с синими горошинами — самом нарядном и любимом. Чинно села у стола.
— Ты уже собралась? — удивилась Вера Вячеславовна.
— Куда? — насторожилась Иринка.
— Что значит "куда?" Мы же договорились вчера, что ты отнесешь Юлии Яковлевне книгу и возьмешь у нее мой зонт. Она ждет тебя ровно в час...
— Ой-й... Я совсем забыла. Может, потом?
— Потом она едет на дачу, ты же знаешь. И... в чем дело? Если ты собралась не к ней, то куда, скажи на милость?
— Да совершенно никуда...
— А к чему такой наряд?
— Разве нельзя одеться по-человечески?
— Гм... А все-таки?
Иринка уставилась на часы и небрежно сказала:
— Так... Мальчик один придет.
— Да? Любопытно, — произнесла Вера Вячеславовна и стала перебирать в серванте бокалы, стараясь показать, что не так уж ей любопытно. Потом все-таки спросила:
— А что за мальчик? Из вашего класса?
Она тут же подумала, что вопрос этот смешной. Стала бы Иринка наряжаться ради одноклассников!
— Не из нашего... — откликнулась дочь. Помедлила и объяснила — Мы вчера познакомились. В парке...
"Любопытно", — чуть снова не сказала Вера Вячеславовна, однако поняла, что это выдаст ее растерянность. И спросила скучноватым голосом:
— Разве ты была вчера в парке? В такую-то погоду...
— А что погода? Прохладно, вот и все, а дождя не было... Я хотела в тире пострелять, а тир закрыт был, я тогда пошла на аттракционы. Там такую новую штуку устроили: старинные автомобильчики по ухабам носятся... Так здорово!
— Не сомневаюсь, — откликнулась Вера Вячеславовна, у которой всегда бешено кружилась голова от одного вида каруселей и качелей. А при чем здесь мальчик?
— Как при чем? В автомобильчик надо по двое садиться, все парами идут, а я одна. И он один... Тетка там, такая сердитая, покрикивает: "Ну, скоро вы? Занимайте места!" Он на меня посмотрел и говорит: "Пошли?" Я говорю: "Пошли". Ну и поехали... А это долгое катанье. Минут пять мотает вверх и вниз. Мы сидим и молчим. Потом он спрашивает: "Хочешь резинку? Мятную..." Я говорю: "Да нет, меня же не укачивает". А он: "Ну и что? Это не против укачивания, а просто так. Только у меня одна, давай пополам". Вытащил и порвал пополам вместе с фантиком. Ну, неудобно же отказываться... Сидим, жуем. Не молчать же все время, я и спросила: "Ты из какой школы?" Он говорит: "Ни из какой еще, мы недавно приехали. А ты из какой?" Я сказала, что из четвертой. Он спросил: "Тебя как зовут?" Я говорю: "Ира. А тебя?" "Юра..." Вот и все...
— Ну, наверно, не все, — осторожно заметила Вера Вячеславовна. Был, наверно, еще разговор какой-то... Ты же пригласила его в гости.
— А, ну, конечно! Мы потом еще по парку ходили, я ему все показывала, и мы про марки разговаривали. У него, оказывается, куча марок со зверями и рыбами. Вот мы и договорились, что он сегодня принесет и покажет... В двенадцать часов.
— И про Юлию Яковлевну ты, конечно, не вспомнила...
— Мам, ну, к ней же целый час ехать! А он придет...
— Кто же виноват? — строго спросила Вера Вячеславовна, и, конечно, строгости у нее хватило лишь на этот вопрос. — Ну, ладно, придет — подождет. Что особенного?
— А если не дождется? — жалобно спросила Иринка. Вера Вячеславовна засмеялась:
— Я обещаю тебе, что живым его не выпущу. А ты поторопись.
Вера Вячеславовна заметила, что нетерпеливо поглядывает на часы. Рассказ Иринки о новом знакомом слегка обеспокоил ее. Ей представился высокий длинноволосый мальчишка в растрепанных снизу джинсах, полосатом свитере и почему-то непрерывно надувающий губами пузыри из жевательной резинки. Нет, не хулиган, конечно (с хулиганом Иринка не стала бы и разговаривать), но самоуверенный и с ленивыми размагниченными движениями. Это сейчас так модно! А Иринка готова подражать всем на свете...
Гость оказался точным: ровно в двенадцать деликатно тренькнул звонок. Вера Вячеславовна, пожалуй, чересчур торопливо открыла дверь.
— Здравствуйте. Ира здесь живет?
Вера Вячеславовна улыбнулась. Улыбнулась про себя, но ласково и радостно. В дверях стоял Иринкин ровесник — стройненький, легкий, аккуратный. Даже растрепанные волосы и распахнутый воротник не нарушали этой аккуратности. Он смотрел снизу вверх на рослую хозяйку квартиры с легкой застенчивостью, но доверчиво, будто чувствовал заранее, что ему обрадуются.
Вера Вячеславовна улыбнулась уже открыто. Мальчик был как тонкий солнечный колосок. Солнце, казалось, не хотело расставаться с ним даже на затененной лестничной площадке, и задержало на мальчишке свой свет. Наверно, так казалось из-за рубашки — она была цвета золотистой пшеницы. На ней искорками блестели латунные пуговки.
Славная была рубашечка, подогнанная у талии, с погончиками, с пристроченной над кармашком шелковой черной ленточкой, на которой были вышиты крошечные золотые буквы "Windrose". И, любуясь мальчиком, Вера Вячеславовна поймала себя в то же время на практической мысли, что несколько лет назад не удержалась бы и спросила: "Где тебе мама купила такую?" Но теперь это ни к чему. Витюшка теперь носит не такие рубашки, и погоны у него потяжелее...
Вера Вячеславовна спохватилась, что несколько секунд молча разглядывает гостя.
— Да-да! Заходи, пожалуйста. Я послала Иринку по неотложному делу, но она скоро придет. Она очень просила подождать...
— Ладно, — весело сказал мальчик.
Он легко ступил бело-коричневыми кроссовками на половик в прихожей, быстро огляделся, пристроил на полке с обувью желтую клеенчатую папку, которую до сих пор небрежно держал за уголок. Потом высоко поджал ногу и потянул шнурок.
— Нет-нет, не разувайся, — поспешно сказала Вера Вячеславовна. — У нас кавардак, уборка, я еще полы не застелила.
Она пропустила мальчика вперед, он шагнул в солнечную комнату и, конечно, сразу остановился. Так же, как все, кто первый раз видел "Путь в неведомое". Картина висела почти напротив двери, невысоко от пола, и походила на узкое окно, окруженное коричневыми лаковыми карнизами. На картине был стиснутый бесконечно высокими скалами пролив. Среди скал металась птичья стая, а по зеленоватой воде уходил корабль с темными, наполовину убранными парусами. Вода была гладкая, но от кормы бежал, расширяясь, змеистый след, и в нем извивалось отражение светлого кормового фонарика.
Сверху из-за скал вырывался плоский луч, а впереди — по свету на камнях и бликам на воде — угадывалась солнечная щель, выход из каменного коридора...
Те, кто входил в эту комнату впервые, всегда останавливались. Но смотрели на картину по-разному. Одним хватало нескольких секунд, кое-кто стоял долго и разглядывал внимательно, а иные тут же начинали расспросы. Мальчик замер и тихонько сказал:
— Ой...
И смотрел, не отрываясь, пока Вера Вячеславовна не окликнула:
— Садись вот сюда, в кресло... Чем бы пока тебя занять? Мальчик очнулся.
— Не надо меня занимать, — проговорил он почти испуганно. — Я просто так посижу. Посмотрю...
Он присел на краешек старого громадного кресла, повел глазами по стенам. На стенах были и другие картины: "Осень в старом городе", "Утренний берег", "Дождь на Театральной площади"... А еще были часы с маятником, похожим на круглый рыцарский щит, с медным солнцем и месяцем, которые тихо двигались вокруг эмалевого циферблата (когда-то часы висели еще у Иринкиной прабабушки; теперь они отставали за час на десять минут, но гость, разумеется, этого не знал).
— Ладно, посиди, — сказала Вера Вячеславовна. — А я пока повешу это сооружение.
"Сооружением" был плоский глиняный горшок с плетями ползучих растений, только вчера купленный в цветочном магазине. Горшок назывался "кашпо" и подвешивался на стену. Для этого к нему прикреплялась длиннющая медная цепь. Чтобы горшок повис на нужной высоте, гвоздь следовало вколотить у самого потолка. Вера Вячеславовна надела очки и нацеленным взглядом стала отыскивать под потолком нужную точку.
Тогда мальчик сказал то, что она, по правде говоря, и ожидала:
— Давайте я помогу.
— Помоги. А то мне при моих размерах опасно прыгать по столам...
Они подтянули к стене полированный обеденный стол, мальчик опять хотел сбросить кроссовки, но Вера Вячеславовна сказала, что не надо, и постелила на стол газету. Мальчик вспрыгнул на него, ухватил молоток и гвоздь, вопросительно оглянулся.
— Стенка мягкая, деревянная, — объяснила Вера Вячеславовна. Только вбить надо повыше, где кромка обоев. Дотянешься?
Он потянулся вверх изо всех сил, приставил гвоздь.
— Так хорошо?
— Очень хорошо. Вобьешь?
— Главное, с первого раза попасть по шляпке, а не по пальцам, весело объяснил мальчик. Стукнул и попал по гвоздю. И бойко заработал молотком.
Стенка оказалась не такой уж мягкой, гвоздь шел с трудом. Колотить, стоя на цыпочках, было тяжело.
— Отдохни.
— Да нет... Ничего...
Вера Вячеславовна с непонятным беспокойством смотрела, как машет молотком тонкая рука, вздрагивают на воротнике колечки каштановых волос, ходят под рубашкой крылышки-лопатки. Мускулы на худых мальчишкиных ногах натянулись под загорелой кожей, как резиновые шнуры. На коленном сгибе проклюнулась и задрожала синяя жилка.
"Как у Витюшки," — со щемящей ласковостью подумала Вера Вячеславовна и отчетливо вспомнила, как однажды девятилетний Витюх тянулся со стула к верхней полке стеллажа: он доставал словарь для своего юного дядюшки Пети, студента-медика. Легкомысленный Петька подкрался и легонько щелкнул племянника по такой вот жилке. Витюшка молча и мгновенно сложился, как карманный ножик на пружинке. И комочком полетел со стула. Петька со смехом подхватил его. Витюшка сперва рассердился и почти всерьез замолотил бестолкового дядюшку пятками и кулаками. Но тот захохотал и показал язык. Тогда Витюх вырвался и схватил диванную подушку. И они с Петькой начали носиться по комнатам, сшибая стулья. И Вера Вячеславовна всерьез разозлилась на них, потому что своим гвалтом они разбудили годовалую Иринку, и та принялась реветь...
Вера Вячеславовна вдруг подумала, что чаще вспоминает Витьку не длинным старшеклассником и не широкоплечим сержантом, каким он недавно приезжал в отпуск, а таким вот мальчишкой. Последние годы бежали почему-то удивительно быстро, и к большому Виктору она просто не успела привыкнуть. Конечно, она каждый день помнила и тревожилась о взрослом сыне в погонах с золотистыми буквами "СА" и широкой фуражке с черным околышем. Но о маленьком Витьке — исцарапанном и коричневом от солнца, озорном и ласковом, о веселом мушкетере в треснувших и замотанных синей изолентой очках — она вспоминала и печалилась так, будто он не вырос, а уехал на три смены в лагерь "Горная речка". И это несмотря даже на то, что подрастала и была всегда рядом Иринка...
Стук молотка прервался, и мальчик облегченно опустил руки.
— Все...
— Вот молодец. Отдохни, и повесим эту штуку.
— Я не устал.
Он ловко зацепил за гвоздь медную петельку, выровнял на цепи горшок, расправил зеленые плети растения и крутнулся на пятке (вместе с ним крутнулся газетный лист). Потом он одним движением заправил свою аккуратную рубашечку под ремешок на бежевых шортах, тоже очень ладно сшитых, простроченных по всем швам коричневой ниткой. Чуть напружинившись, мальчик приготовился прыгнуть на пол.
Вера Вячеславовна едва удержалась, чтобы не протянуть навстречу руки. Но такая помощь, конечно, была не нужна мальчику. Он легко скакнул на паркет, выпрямился и глянул весело и полувопросительно: "Кажется, я справился. Может быть, что-то еще сделать?" Тогда она все же протянула руки и положила пальцы на его плечи.
— А теперь давай познакомимся по-настоящему. Меня зовут Вера Вячеславовна. А тебя, кажется, Юра?
— Да... Юра, — сказал он с легкой заминкой. Потом улыбнулся и, словно решив ответить откровенностью на ее сдержанную ласку, признался: — Вообще-то меня так почти никто не зовет. Разве что папа. Да и то он или "Юрик", или... — он с шутливой сердитостью свел брови, "Ю-рий"... А чаще всего меня зовут Журка.
Он, кажется, ждал тут же вопроса: откуда такое имя. А Вера Вячеславовна вспомнила, как он, развязывая шнурок, по-птичьи стоял на одной ноге.
— Журка-журавленок... — не то спросила, не то просто сказала она.
— Ну... не знаю. Это из-за фамилии. У меня фамилия Журавин... Я сам себя так прозвал случайно.
— Удачно прозвал... А как это получилось?
Он смешно сморщил переносицу.
— А... такой случай, прошлой весной еще. Нас в пионеры принимали, сразу весь класс, ну и столько забот было, репетиции всякие, форму специальную шили, концерт готовили, и все переволновались, конечно... Наконец, собрались в зале — и ребята и родители, и там у одной девочки бабушка пришла, активная такая. Про все расспрашивала, всем восхищалась. Мы построились, а она давай нараспев: "Ах вы, мои красавчики, ах вы, журавлики..." Я с краю стоял, мне нужно было первому Торжественное обещание давать. Я и так дрожал, а тут в голове что-то совсем переключилось. Когда скомандовали, шагнул вперед и начал: "Я, Жура Юравин..." Все как грохнули. — Он вздохнул и покачал головой.
— Ну ничего, это бывает, — сказала Вера Вячеславовна.
— Да ничего, конечно... Потом все было как надо. А "Журка" ко мне так и приклеился... Теперь даже мама так зовет.
— Тогда и я буду так тебя звать... Давай, Журка, передвинем стол. Вот сюда... Прекрасно. Ты теперь посиди немножко, а я заправлю в суп макароны...
Когда Вера Вячеславовна вернулась в комнату, Журка не сидел. Он стоял перед картиной, нагнувшись и упершись ладонями в колени.
— Ты слишком близко рассматриваешь. Надо отойти подальше.
— Я знаю, я издалека уже смотрел... А сейчас я разглядываю, как это сделано. Просто чудо такое: пятнышки краски намазаны, а издали взглянешь — как живое...
— Нравится? — обрадовалась Вера Вячеславовна. — Это Иринкиного папы работа. Он у нас художник.
— Я догадался, — откликнулся Журка и опять оглядел стены. А потом, почуяв скрытый вопрос Иринкиной мамы, сказал: — А мой папа — шофер.
"Надо же! — удивилась Вера Вячеславовна и тут же насмешливо одернула себя: — А ты думала, что он обязательно сын доктора наук или артиста оперы? Ну и представления о людях у тебя! Как в девятнадцатом веке..."
— Папа — водитель первого класса, он всегда на самых тяжелых грузовиках ездит, — объяснил Журка. — Для него, чем больше машина, тем лучше... К нему в кабину заберешься — будто на второй этаж...
— А мама твоя кем работает?
— Мама... — Журка мельком улыбнулся. — Она, пожалуй, художница... Только не по картинам, а по костюмам. Она училась на модельера, потом ей там что-то не понравилось, и она стала работать машинисткой. Только она все равно постоянно шьет, ей нравится придумывать всякие костюмы. Она для молодежного театра у нас в Картинске столько всего нашила...
— То-то я любуюсь твоей рубашечкой: она как по заказу. Мамина работа?
— Конечно. Она для меня все сама шьет, даже школьную форму. Или в крайнем случае магазинную подгоняет как надо.
Вера Вячеславовна вздохнула: — Лет семь назад я бы обязательно упросила твою маму сшить рубашку для нашего Вити. А теперь он выше меня... Сейчас покажу, какой у Иринки брат.
Она принесла фотографию, с которой смотрел тонколицый симпатичный парень в больших очках и солдатской фуражке. Журка с минуту внимательно разглядывал снимок. Потом сказал доверительно и немного жалобно:
— Хороший брат... А у меня никого нет. Тоже хочется, чтобы кто-нибудь был: хоть большой, хоть маленький...
— Ну, может быть, еще будет, — осторожно утешила Вера Вячеславовна.
Журка шевельнул плечом и опять коротко сморщил переносицу.
— Мама говорит: "Вы, мужчины, лодыри, а мне одной такие хлопоты на старости лет..." Вера Вячеславовна засмеялась:
— Да сколько же маме лет?
— Тридцать два...
— Господи, да это самая молодость! Мне бы, старухе, такие годы...
— Что вы! Вы совсем молодая, — как истинный джентльмен, заспорил Журка. Смутился и чуть порозовел.
— Ладно уж, не утешай, — усмехнулась Вера Вячеславовна. — Лучше расскажи, как вы познакомились с Иринкой.
Журка охотно поведал о встрече в парке, и его рассказ был очень похож на рассказ Иринки. Только, вспомнив про резинку, Журка признался:
— Я сначала боялся угощать. Она старая, засохшая была...
— Между прочим. Иринка терпеть не может никакую жвачку, даже самую свежую и сладкую, — улыбнулась Вера Вячеславовна.
Журка немного удивился, а потом признался с насмешливым вздохом:
— Между прочим, я тоже. Меня еще весной кто-то угостил, она и завалялась в кармане. А вчера я из-за холода влез в джинсы и наткнулся на нее... — Он подумал и вдруг проговорила. — Вот ведь какая случайность. Если бы не было резинки, мы, может, и не познакомились бы.
— Это хорошая случайность, — сказала Вера Вячеславовна. — Да и вообще здесь много счастливых совпадений. Хотя бы то, что вам обоим пришла мысль пойти в парк. Погода-то была не для прогулок.
— А я всякую погоду люблю, — откликнулся Журка. — И незнакомые места люблю. Парк от нашего дома недалеко, вот я и пошел обследовать окрестности.
— Значит, вы совсем недавно в наш город приехали?
— Три дня назад. Ира первая, с кем я тут познакомился.
— Будем надеяться, что это неплохое начало, — слегка торжественно сказала Вера Вячеславовна. — Только знаешь что, Журка... Она не выносит, как зубную боль, когда ее зовут Ирой.
— Да? А вчера сама так назвалась.
— Это от смущения... Все ее зовут Иринкой, а отец Ришкой.
— Я запомню, — просто сказал Журка. И в это время затарахтел звонок.
— Легка на помине! — воскликнула Вера Вячеславовна.
Слегка запыхавшаяся Иринка влетела и замерла. Секунду смотрела на Журку, будто не узнавая. Потом сказала с еле заметной кокетливой ноткой:
— О! Ты уже здесь.
Повернулась к матери и с изящным реверансом протянула ей зонтик. Потом словно что-то стряхнула с себя и стала обыкновенной Иринкой. Весело спросила у Журки:
— Давно пришел?
— Пришел точно, как вы договорились, — ответила за Журку Вера Вячеславовна и легонько притянула его к себе. — И мы уже успели познакомиться. Кстати, Иринушка, этого товарища зовут не Юра, а Журка. Интересное имя, правда?
Иринка удивленно шевельнула бровями.
— Вообще-то это не имя, а прозвище, — смутившись, объяснил Журка.
Иринка серьезно спросила:
— А ты не обижаешься на прозвища?
— На это нет, — сказал он так же серьезно. — Меня первый раз так Ромка назвал...
— Кто же этот Ромка? — спросила Вера Вячеславовна.
— Это друг мой... был... — сказал Журка чуть потускневшим голосом. И тут же встрепенулся: — Ой, я ведь марки принес!
Веру Вячеславовну кольнуло беспокойство: почему "был"? Неужели у этого ясного и доверчивого мальчугана такой непрочный характер? Уехал в другой город, и, значит, оставшийся на старом месте друг — уже не друг?
Но почти сразу тревога прошла. Журка притащил папку, они с Иринкой рассыпали по столу марки, о чем-то дурашливо заспорили, сортируя марочные грудки и показывая друг другу штемпеля. Будто знали друг друга с первого класса...
Стоя у кухонной плиты, Вера Вячеславовна слышала, как Журка убеждает ее дочь:
— Да забирай все! Я эту природу все равно не собираю! Я только корабли, старинное оружие и всякие приборы: глобусы, секстаны, подзорные трубы. И еще маяки... Если у тебя появятся, ты ведь мне тоже...
Потом Иринка крикнула из комнаты:
— Мама! Знаешь, что мы надумали? В "Салюте" идут "Приключения Робин Гуда", мы хотим сходить на два тридцать!
— Прекрасная идея! Главное, очень свежая... Ты смотрела это кино два раза.
— Я тоже! — сообщил Журка. — Ну и что? Можно еще.
— А дома у тебя не подымут тревогу: куда девался ненаглядный сын?
— Не-е! Я отпросился до шести часов... И у меня есть рубль, как раз на два двухсерийных билета.
Вера Вячеславовна сказала, что, если поискать, рубль найдется и для Иринки. Тогда хватит и на кино, и на мороженое. Но, для того чтобы мороженым они не объедались, она сначала покормит их обедом. Таковы ее железные условия.
— Раз такие условия, делать нечего, — сказал в комнате Журка (и Вера Вячеславовна отчетливо представила, как он опять забавно сморщил переносицу). — Но вообще-то я могу не есть целый день.
— Охотно верю. Только сегодня этот номер не пройдет...
Через полчаса она стояла у открытого окна и смотрела сквозь надутую солнечным ветерком прозрачную штору на улицу. С третьего этажа было видно далеко. Иринка и Журка шагали в конце квартала. Они топали, слегка дурачась: взялись за руки и этими сомкнутыми руками взмахивали до отказа взад и вперед — в такт шагам. Потом остановились на углу. Иринка знала, что мама смотрит вслед, и помахала рукой. А Журка... Вере Вячеславовне очень захотелось, чтобы махнул и он. И Журка сделал это. Не так решительно, как Иринка, но поднял руку и качнул в воздухе ладошкой. Вера Вячеславовна помахала в ответ, хотя они не могли ее видеть издалека сквозь надутый пузырем тюль. И тут в передней опять позвонили.
Пришел муж. Он быстро взглянул на Веру Вячеславовну, излишне внимательно посмотрел по сторонам и оживленно сказал:
— Встретил Ришку с незнакомым отроком. Очень милая пара, шли в кино. Кто этот симпатичный кавалер?
— Вчера познакомились... Ну, как твой худсовет?
— Как нельзя лучше, приняли всю работу... А мальчуган славный! Догадалась, на кого он похож?
Вера Вячеславовна слегка нахмурилась. То, что Журка чем-то похож на Витюшку, было ее собственным открытием. Не хотелось, чтобы кто-то еще говорил об этом. Даже Игорь.
Но Игорь Дмитриевич, споткнувшись, шагнул в комнату и возбужденно повторил:
— Похож! Сейчас увидишь сама... Он взял со стеллажа альбом "Портреты Третьяковской галереи", торопливо залистал.
— Вот...
Это был "Портрет сына" художника Тропинина.
— В самом деле, — согласилась Вера Вячеславовна. — Что-то есть. Разлет бровей, волосы...
— Да вообще похож! Ты вглядись!
— Может быть, — ощутив прилив досады и словно защищая Журку, сказала она. — Странно только, что это сходство так взволновало тебя... Деньги получил?
— Да-да... Все в порядке.
— И, наверное, уже успел отметить с Иннокентием...
— Ну что ты, Вера! Он звал, конечно. Но я ни в какую. Ты же знаешь мою твердокаменность...
— Покурить, однако, уже успел...
— Всего полсигареты. Могу я сделать себе маленький подарок? Все-таки удачный день: спихнул такой громоздкий заказ...
— Обедать будешь? — устало спросила она.
— Разумеется! — бодро воскликнул Игорь Дмитриевич. — Мы же там почти не ели. Куснули чуть-чуть салатику...
Вера Вячеславовна пошла на кухню. Он, вздохнув, двинулся за ней.
— Не сердись, я же вполне... Пообедаю, а потом сяду за эскизы.
— Потом тебе надо сходить в поликлинику, — сказала Вера Вячеславовна. — Заходила медсестра, тобой опять интересуется кардиолог... Куда с немытыми руками? Иди в ванную... Дитя малое, честное слово...
А Иринка и Журка в это время шагали к троллейбусной остановке.
— Может, пешком пойдем? — предложила Иринка.
— Нет, лучше на троллейбусе.
— Тут ведь недалеко, и время есть...
Журка засмеялся:
— Да не в этом дело. Просто я почти не ездил на троллейбусе. У нас в Картинске их нет. Автобусы только.
— Ну и что? Одно и то же... Ладно, давай, если хочешь.
Журка чуть виновато сказал:
— Ты привыкла, а мне интересно.
