Первая часть
БУХТА, О КОТОРОЙ НИКТО НЕ ЗНАЕТ
Желтая нитка
Четвертому "А" повезло. Почему-то не пришел учитель физкультуры, и два последних урока отменили.
Народ весело загалдел и помчался из школы: кто домой, кто на пляж. Первые дни сентября в здешних местах – это еще полное лето. Море сияло спокойной синевой, желтые древние камни пахли жарко и сухо.
Гайка Малютина пошла от школы одна. Здешних ребят она пока знала плохо и не то чтобы стеснялась, а не хотела показаться слишком приставучей.
От крыльца вела густая каштановая аллея. Поглядывая перед собой. Гайка шагала по ракушечным плитам, заляпанным круглыми солнечными пятнами. На плитах валялась колючая кожура каштанов. Здесь было еще прохладно, а впереди, где аллея кончалась, полыхал белый солнечный жар. Гайка уже не первый раз позавидовала мальчишкам: их не заставляют ходить в школьных костюмах. А девочкам сказали: "Вам полагается носить форменные платья и фартучки". Многие, правда, не слушались и приходили в школу кто в чем, но Гайка была новенькая. Мама говорила, что новеньким нельзя так сразу нарушать правила.
Солнечный жар был все ближе. Аллея выводила на бугристые пустыри, которые заросли серой полынью, сурепкой и грудами непролазного дрока. По пустырям ветвисто разбегались тропинки, они вели к береговым обрывам.
Поскольку на Гайку свалились полтора часа свободного времени, она решила подгулять по берегу. Несмотря иа жару. Здешние места были ей почти незвакомы, а незнакомое – оно всегда манит к себе.
Вообще-то Гайке запрещалось ходить к морю одной. "Потому что мало ли что", – говорила мама. Но Гайка успокоила совесть, сказав себе, что будет не одна. Вон впереди шагает в ту же сторону мальчишка. Тоже четвероклассник, только не из Гайкиною класса, а из параллельного, из "Б". Они даже чуточку знакомы. Вернее, Гайка знает его фамилию. Слышала, как ребята его окликали: "Эй, Гулькин! "
Гайка приметила Гулькина еще в первый день. Потому, что у мальчишки был странный взгляд. Столкнувшись в коридоре или на дворе, он смотрел вроде бы и прямо на тебя и в то же время чуточку в сторону. Словно видел рядом что-то еще – понятное и заметное только ему. В общем, с загадкой были его желтовато-серые глаза. Хотя, возможно, Гайке это просто чудилось. Фантазий-то в голове у нее хватало.
А кроме глаз, ничего загадочного в Гулькине вовсе даже не было. Самый обыкновенный. Совершенно белобрысый, но, видимо, не от природы, а от южного солнца. У многих русых мальчишек волосы здесь летом выгорают добела...
Гулькин ровно шагал, не оглядывался. Гайка – следом, но на достаточном расстоянии, чтобы казаться независимой. Потому что больно нужен ей этот Гулькин! Просто надо, чтобы в случае чего она могла сказать: "Я гуляла не одна... "
Гулькин остановился у плоского камня-песчаника. Поставил на него ранец. Стянул белую рубашку и, скомкав, спрятал в ранце. "Вот неряха, не может свернуть аккуратно... " Потом Гулькин стряхнул сандалии и тоже сунул в ранец. А белые носочки запихал в карманы на шортах неопределенно-пыльною цвета. И, не оглядываясь, пошел дальше – босой, тощий. Коричневый, как лакированная стойка этажерки. Потертый синий ранец он теперь держал за ручку и помахивал им по верхушкам полыни.
Гайка шла шагах в двадцати и смотрела Гулькину в спину. Спина была с глубоким желобком и треугольными торчащими лопатками. Они ритмично двигались. Гайка поймала себя на том, что глядит на эти лопатки чересчур пристально. Испугалась, что Гулькин ощутит ее взгляд, и начала смотреть поверх головы.
Струился нагретый воздух, в зарослях стрекотала всякая мелкая живность. Но от обрывов уже доносилось йодистое дыхание моря и смягчало жару.
Тропинка огибала полукруглое приземистое строение из треснувшего бетона. Скорее всего, разрушенный дот, который остался после давней войны. Гулькин скрылся за дотом. Гайка заспешила, чтобы не остаться одной. Тоже обогнула бетонную развалину с черной амбазурой (из которой резко дохнуло холодом). И... чуть не налетела на Гулькина.
Тот сидел на круглом пористом камне, боком к Гайке. Рядом валялся ранец, а на нем – какая-то желто-черная тряпица. Гулькин сильно согнулся и шевелил пальцами на ногах. К ногам упала Гайкина тень. Гулькин повернулся – неторопливо и без удивления. Глянул Гайке в лицо (и вроде бы чуточку в сторону). Спросил, словно у старой знакомой:
– Ты не знаешь, как он называется? – И зажатой в руке травинкой показал на один из пальцев левой ноги.
– Знаю... Палец, – отозвалась Гайка слегка озадаченно.
Гулькин терпеливо объяснил:
– Естественно, что палец. Но как именно?.. Вот – мизинец, вот, кажется, безымянный (как на руке), вот средний. Этот – большой. А этот? – И он коснутся того пальца, что был между большим и средним. – Если на руке, то указательный. А здесь? Он же тут никуда не указывает... Ну, как?
Гайка помигала.
– Н-не знаю... – Она искренне огорчилась, что не знает.
Но Гулькин не огорчился. Сказал с удовольствием:
–И я не знаю. И все, кого спрашивал, тоже не знают. Это хорошо. На нем и завяжем. – Он дотянулся до желто-черной тряпицы, выдернул из нее мохнатую нитку. Трижды обмотал ее вокруг пальца и завязал каким-то хитрым узелком.
Гайка была рада, что начался разговор. Теперь у нее было полное право спросить:
–А зачем тебе это?
Гулькин вопросу не удивился и не сказал "какое тебе дело". Без особой охоты, но и без недовольства объяснил:
– От злого колдовства. Такая примета есть...
Гайка помолчала и сказала осторожно:
–А ты правда веришь в это?
Гулькин посмотрел на нее из-за острого шоколадного плеча.
– Отчею же не верить? На свете столько всякого... неразгаданного.
– Я знаю. Но про такую примету я не слыхала.
– Неужели ты не читала про Тома Сойера и Гека Финна?
– Читала. Ну и что?
– Там негры обматывают пальцы шерстяными нитками, чтобы ведьмы и колдуны не привязались. А если обмотать палец без названия – это еще надежнее. Ведь они это название тоже не знают, оттого и вредить сильно не смогут...
"Неужели ты думаешь, что колдуны и ведьмы по правде есть на свете? " – чуть не спросила Гайка. Но побоялась рассердить Гулькина. Проговорила неловко:
– А ты уверен, что эта нитка – шерстяная?
– Она же из флагдука! Из специальной шерстяной материи для флагов. Смотри! – Он схватил и расправил тряпицу.
Это и правда был флаг. Длиной в полметра. Желтый с черным кругом посередине.
– Сигнальный! Я такие видела!
Гулькин кивнул:
– Наверно, во время шторма с какого-нибудь судна сорвало и сюда занесло. Я его здесь в траве нашел... Дело не только в том, что он шерстяной...
– А в чем?
– Вообще... В морских флагах особая волшебная сила. Потому что их обдувают ветры всех морей и океанов.
"Какой чудак", – подумала Гайка, но без насмешки.
Флажок этот едва ли когда-нибудь обдували океанские ветры. Принесло его сюда скорее всего из ближнего яхтклуба или с какого-нибудь рейдового катера. Но Гайка не стала спорить. Она сказала опять:
– Он из сигнального свода. Называется "Ферт" и означает букву "Эф".
Гулькин глянул с интересом, но не согласился:
– Это буква "И". Называется "Индиа". Такой сигнал значит: "Я изменяю свой курс влево".
Спорить было рискованно. Однако здесь Гайка не уступила.
– Ты хоть что доказывай, но это "Ферт".
– Ты хоть как не соглашайся, но это "Индиа", – в тон ей откликнулся Гулькин. Впрочем, без ехидства, даже скучновато.
Гайка вздохнула:
– Между прочим, мой папа командир корабля. И он мне показывал сигналы. Дома у нас куча морских справочников.
Снова взглянув из-за плеча, Гулькин с расстановкой произнес:
– Мой... не командир корабля, но морские справочники у нас тоже есть. А свод сигналов у нас в классе каждый пацан и без справочников знает. Так что не спорь.
Гайку этот снисходительный тон царапнул. "Нет уж это ты не спорь", – хотела начать она, а Гулькин вдруг мигнул и сказал уже иначе, добрее:
– Постой. Твой папа военный?
– Конечно! Капитан третьего ранга.
– Тогда он, вероятно, тебе объяснял военно-морской свод! А я говорю про международный... Военный я не знаю...
– А я не знаю тот, который ты знаешь... Наверно, мы оба правильно говорим, только по-разному! – обрадовалась Гайка.
– Вот и славно, что мы оба правы, – отозвался Гулькин. Но как-то рассеянно. И сразу перестал интересоваться Гайкой. Уложил флаг в ранец. Сейчас встанет и уйдет.
– Я знаю, ты в четвертом "Б" учишься, – торопливо сказала Гайка. – А я в четвертом "А".
– Да? Отчего же я тебя не знаю?
– Потому что я только в этом году поступила... А я тебя знаю. То есть фамилию. Ты Гулькин, да?
Тень прошла по Гулькину. На лице сменилось удивление, досада, желание эту досаду сдержать и напускное равнодушие.
– Вовсе не Гулькин. Моя фамилия Носов.
– Ой... значит, я ошиблась... – Гайка со стыдом поняла, что не просто ошиблась, а допустила опасный промах. Конечно, мальчишку называли Гулькиным, но это было прозвище. И видимо, оно ему не очень нравилось. – Я... это случайно...
– Ничего, – снисходительно сказал Гулькин (то есть Носов). Поднялся и взял ранец.
– Носов – это очень замечательная фамилия, – жалобно сообщила Гайка.
– Что же в ней замечательного? Обыкновенная...
– Ну, как же! Писатель такой. Который "Приключения Незнайки" сочинил! И "Незнайку на Луне"! Читал?
– Читал, – безразлично отозвался Носов-Гулькин. – Это не самая интересная книжка про Луну, есть получше.
"Какие же? " – хотела спросить Гайка. Но Гулькин (ой, Носов! ) уже явно не был настроен на разговор. Надел ранец.
– Ну, пока... – И зашагал к обрыву. Щуплый, ловкий, с желтой ниткой на пальце, у которого нет названия. Носки трепыхались у карманов, как белые крылышки. Над левым ухом торчала острая, будто сосулька, белая прядь. А вообще-то его прямые волосы падали вниз – на уши, на тонкую коричневую шею...
"Вот так и уйдет", – с печалью подумала Гайка.
Носов достиг обрыва и стал как бы погружаться в землю – это он, видимо, оказался на лесенке среди скал. Исчезли ноги, потом спина и ранец. И наконец скрылась белая голова.
Гайка подумала и... тоже пошла к берегу.
