Владислав Крапивин. Давно закончилась осада... (Севастопольская фантазия)
Книги в файлах
Владислав КРАПИВИН
Давно закончилась осада...
Севастопольская фантазия
Роман

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

 

Южный край

 
Надо знать Татьяну Фаддеевну Лазунову! Особенно в решительные моменты жизни... Под аханья и причитания знакомых дам, которые дружно считали "самоубийственной идеей" так отчаянно срываться с места и мчаться в неведомые края, неизвестно к кому, да еще в осеннюю распутицу, тетушка все решила за неделю. Расплатилась за квартиру, раздарила множество книг подругам, поручила им распродать оставшееся имущество, упаковала чемоданы и купила билеты на поезд.
Коля, не чувствовавший в легких никакой слабости и не очень-то поверивший в свою болезнь, воспринял свалившиеся события, как подарок судьбы. Как радостное обещание удивительного путешествия и многих приключений. Ура!.. Он помогал тетушке в сборах и уверял ее, что "здоров, как целое войско спартанцев" и что во время всего пути до Крыма он "даже вот ни настолечко" не вздумает занедужить.
Надо сказать, он сдержал слово. Ни в поезде до Москвы, а потом до Курска, ни в долгом путешествии на лошадях по южной России (целая неделя в тряском экипаже с ночевками на почтовых станциях) он не пожаловался ни на какую хворь. Наоборот, порозовел, глядел на все блестящими любопытными глазами и не показывал ни малейшего утомления. Это можно было бы приписать радостному возбуждению дороги, но не столь же долгое время!.. Татьяна Фаддеевна робко радовалась и, бывало, крестилась на колокольни тянувшихся вдоль шляха сел и станиц, хотя вообще-то не привыкла показывать излишнюю религиозность...
В маленькой зеленой Балте, куда лишь в прошлом году протянули от Одессы рельсовый путь, снова сели на поезд. А в Одессе прожили три дня, отдыхая от долгой дороги и радуясь укладу большого города. Погода во время всего пути стояла теплая, порой похожая на август. А здесь, у моря, было совсем лето. Правда желтели уже каштаны и шуршала сухими листьями акация, но цвели на бульваре розы, крепко нагревало камни солнце, а южное море было удивительно синим и спокойным, совсем не похожим на серую Балтику.
Таким оно, море, было и в то утро, когда сели на пароход РОПИТа "Андрей Первозванный".
Пароход был небольшой, но красивый, блестящий белой краской. С чуть склоненными назад мачтами, с длинным (как на паруснике!) бушпритом и плавно выгнутым форштевнем. Коля с новой радостной дрожью ощутил себя искателем приключений и кругосветным путешественником. Одно огорчало – уж слишком благостная стояла погода. Зато Коля впервые увидел открытое море во всех концах горизонта – ничего, кроме воды!
А к вечеру похолодало и солнце село в длинное серое облако. Что это за примета, известно всякому, кто читал морские книжки. И примета не обманула! Часа через два сгустившаяся тьма загудела, в мачтах засвистело (так, по крайней мере, чудилось Коле), в стекла иллюминатора ударили брызги. Пароход качнуло раз, другой. Он пошел носом куда-то вниз, потом вверх, потом опять вниз.
– Это шторм! Я пойду посмотрю! – Коля кинулся к двери каюты.
– Не смей! Не вздумай соваться наружу!
– Но это же шторм!
– Вот именно!.. О-о...
Даже в тусклом свете масляной лампы было видно, какой бледной сделалась тетушка. На лбу ее блестели капли. Согнутым мизинцем она дергала стоячий воротничок платья.
– Тё-Таня, у вас морская болезнь! – радостно догадался Коля. – Не бойтесь, это не опасно! Вы привыкнете!
Морская болезнь – это ведь тоже признак штормовых приключений. Конечно, если она не у тебя, а у других. Сам Коля не чувствовал никаких признаков укачивания, хотя двухместная каютка уже болталась в пространстве, как картонная коробочка на шнурке, которой играет расшалившийся кот.
– О-о, я не думала, что это такая мука... – слабо стенала Татьяна Фаддеевна, привалившись к пыльной спинке плюшевого диванчика. – А ты... ты неужели ничего не чувствуешь?
– Качает! Но ведь так и полагается, если буря!
Не ощущая страданий, Коля (увы!) не мог проникнуться во всей мере и болезненным состоянием тетушки. Он поймал поехавший по скользкому полу баул, выхватил из него лимон.
– Тё-Таня, вот! Жуйте прямо с кожурой. Говорят, это очень помогает при качке.
Татьяна Фаддеевна, которой раньше и в голову не пришло бы есть немытый и неочищенный фрукт, впилась в лимон зубами.
– М-м... О-о...
– Вам легче, да?.. Ну, можно мне на минутку на палубу? А то шторм закончится, а я и не увижу!
– Сядь! Не хватало еще, чтобы тебя смыло!
– Я вцеплюсь в поручни!
– Я тебе вцеплюсь... Не суйся за дверь! Ты хочешь моей смерти?
Уж этого-то Коля (конечно же!) не хотел! Осознавши наконец серьезность ситуации, он схватил тетушкин веер и начал обмахивать ее, работая, как ветряная мельница.
– Благодарю... Ох... Конечно, это мне за грехи... но что будет с тобой, если я здесь умру?...
– Да нет же, Тё-Таня, от качки никто не умирает, я читал!.. А еще читал, как от нее спастись! Зажмите нос и надуйте щеки изо всех сил, так, чтобы воздух пошел из ушей! Сразу полегчает!
В другое время Татьяна Фаддеевна сочла бы такой совет "неприличным фантазерством". А сейчас, не видя иного спасения, поступила по Колиной инструкции. Неизвестно, пошел ли из ушей воздух, но на короткое время стало тетушке полегче. Или просто в ней возобладало чувство долга. Проглотив кусок лимона и водрузив пенсне, она велела Коле снять сапожки и курточку, укрыться пледом на диванчике и "до утра не предпринимать никаких самостоятельных шагов".
– Может быть, к утру этот ужас кончится..
"Хоть бы не кончился! А то ведь и не увижу,,,"
Расходившееся море убаюкало мальчишку, как веселая нянька. Коле снилось, что он на палубе, над головой гудит тугая парусина косо развернутых для крутого бейдевинда марселей и брамселей, а в лицо летит соленая пена. Иногда сквозь сон слышал он звуки, похожие не то на утробное рычание пантеры, не то на сдавленные рыдания мучеников в аду (это или снова страдала тетушка, или рокотала снаружи штормовая погода), но очнуться полностью не мог. Проснулся лишь утром, когда за круглым стеклом летел зеленовато-серый сырой воздух.
Лампа моталась у потолка, будто одуревший маятник, и не горела: видно, погасла от качки. У тетушкиной койки валялись на полу влажные полотенца (Коля поморщился). Но зато тетушка спала. Лицо ее было похудевшим и светло-серым, но спокойным. И дышала она, кажется, ровно.
Коля решил, что грешно упускать момент. Танцуя на уходящем из-под ног полу (то есть на палубе!), натянул он сапожки, сунул руки в суконные рукава, отпер дверь и при новом качании захлопнул ее за собой. В узком коридоре было полутемно и пахло кислым. Коля, толкаясь ладонями то об одну, то о другую стенку, добрался до крутой лесенки (именуемой, конечно, трапом). Дождался перерыва между двумя размахами волн и стремительно взбежал наверх.
Он оказался на узкой палубе, протянутой вдоль каютных окон. Над медным решетчатым ограждением взлетел гребень, ударил по щекам шипучей солью. Коля тихо взвизгнул. Вцепился в мокрый поручень, вытянул шею навстречу ветру. Море было сизо-зеленым с длинными изгибами пены. Вздыбленное, мчащееся куда-то. И небо мчалось. Серое, но вовсе не унылое. В этой серости была пестрота! В ней мешались пепельные, серебристо-дымчатые и почти черные, угольные клочья и мохнатые облачные туши. Ворочались, клубились, летели. Сквозь них иногда проскакивала желтизна...
Однако отсюда видна была лишь половина моря. И Коля метнулся по новому трапу, выше! Он очутился на самой верхней палубе, неподалеку от гудящей фок-мачты. Швыряла в низкие тучи свой черный дым громадная желтая труба с эмблемой РОПИТа. Но Коля глянул на нее лишь мельком. Он встал на пустой палубе, навалившись грудью на трубчатый релинг и смотрел только на море. Оно победно ревело со всех сторон, и ветер ревел. Он старался оттащить мальчишку от поручней, но тот держался и весело мотал головой. Волосы отлетали назад. Они были в брызгах, потому что брызги эти густо летели навстречу даже здесь, наверху. Одежда пропиталась сыростью – как и положено при морских передрягах. Коля восторженно наблюдал, как длинный желтый бушприт с белым ноком то устремляется в подножие встречной шипучей волны, то чуть ли не втыкается на взлете в крутящиеся облака. И холодно вовсе не было! А влажные запахи моря просто распирали легкие!..
Большой рисунок (58 Кб)
– Откуда вы здесь взялись, молодой человек? – Голос был густой и громкий, подстать морю. Это возник рядом человек в наглухо застегнутом плаще – блестящем, как жидкая смола. В остром капюшоне. Лицо под капюшоном показалось симпатичным – вроде как у Николая Федоровича, помощника доктора Валахова. И Коля ответил бесстрашно:
– Я из каюты номер четыре, господин капитан.
– Не лучше ли вам было остаться в этой каюте? Погода не для прогулок.
– Нет, что вы! Ничуть не лучше! Я хочу посмотреть! Я такого еще не видел!
– Вот как! И вас не пугает возможность быть сдутым за борт?
– Я держусь изо всех сил!
– И не страшно?
– Нет!.. А это настоящий шторм?
– Вполне... Хотя и не из самых сильных... Взгляните левее, видите высокий берег? Это мыс Тарханкут. Здесь часто бывают такие переделки, особенно осенью... А вы первый раз в море?
– Я плавал по Финскому заливу до Петергофа, но в такую погоду не попадал. Ни разу так не повезло, господин капитан...
– Мне кажется, в вас есть морская косточка... Только я не капитан, а вахтенный штурман. Василий Васильевич Хлебников. А вас как зовут, сударь?
Цепляясь за релинг, Коля все же постарался сдвинуть каблуки:
– Николай фон Вестенбаум, господин штурман.
– О!.. И что же, фон Вестенбаум, вы путешествуете один?
Коля уже готов был объяснить, что путешествует со своей замечательной тетушкой, у которой лишь один недостаток – приверженность морской болезни. Однако Татьяна Фаддеевна появилась здесь сама. Видимо страх за племянника оказался сильнее всех страданий, и она одолела их в отчаянных поисках мальчишки на взбесившемся от шторма пароходе. На лице ее читалась мука, в движениях – слабость, и все же главном было сдержанное негодование.
– Николя! Это... выходит за пределы всяких приличий! Как ты смел? Я запретила уходить из каюты!
– Но только до утра! А уже утро!
– Несносный мальчишка... Ай!
– Держитесь, Тё-Таня!... Василий Васильевич, это моя тетя Татьяна Фаддеевна!.. Тё-Таня, это вахтенный штурман Василий Васильевич Хлебников!
Штурман Хлебников поднес два пальца к капюшону. Тетушка, вцепившись в трубку поручня, сделала судорожный кивок. Юбка ее трепетала, как знамя.
– Весьма приятно, сударь... Простите этого негодника... Николя, марш вниз!
– Но тётя, – лукаво сказал Коля. – Здесь капитанский мостик. На нем командуют не дамы, а морские офицеры.
– Я тебе покажу... даму... Господин штурман, велите этому негоднику спуститься в каюту. Он промок, и у него слабые легкие.
– В самом деле, Коля. Вы уже довольно полюбовались стихией... – Затем штурман нагнулся к нему. – Надо снисходить к женским слабостям...
– Да. Я сейчас... Только скажите, а скоро уже Ялта?
– Еще весьма не скоро. Погода задерживает нас. К тому же, мы, увы, сделали промашку, не загрузили полностью бункера, случилась нехватка угля...
– А паруса в помощь машине поставить нельзя? Рангоут, кажется позволяет... – Коля с видом знатока глянул на фок-мачту с двумя длинными реями.
– Иногда мы так и делаем, но сейчас-то ветер встречный...
– Ах да! – Коля смутился из-за своей промашки, но тут же с тайной надеждой задал новый вопрос:
– Значит, нас может выбросить на берег?
– Ни в коем случае! – Хлебников глянул на Татьяну Фаддеевну. – Однако может случиться, что угля не хватит до Ялты и придется заходить в Севастополь...
– Но это же замечательно! – возликовал Коля.
– Для кого как...
– Николя! Ты испытываешь судьбу! И меня.
– Иду... Прощайте, господин штурман. Спасибо...
– Прощайте, фон Вестенбаум. Всего доброго, сударыня, держитесь за племянника. К сожалению, не могу покинуть мостик и проводить... Коля, подожди-ка!
Это было так неожиданно! Хлебников откинул вдруг капюшон, снял черную фуражку с широким кожаным козырьком и узким подбородочным ремнем. Покачнувшись, нахлобучил на Колю.
– Носи, юнга! На память о морском крещении. И за смелость...
 
Мог ли он мечтать о таком! Чтобы настоящий моряк на настоящем морском судне подарил ему настоящую капитанскую фуражку! И не просто так, а в награду! За то, что не боялся шторма, когда все другие пассажиры полегли по каютам...
От счастья Коля размяк и сделался послушным. В каюте он безропотно позволил тетушке стащить с него влажную одежду и закутать его в плед. Затем проглотил ложку приторного лечебного ликера ("поскольку горячего чая сейчас ни у кого не допросишься"). Потом он сидел, втиснувшись в угол между каютной переборкой и спинкой дивана, держал на коленях фуражку и гладил ее, словно кошку. Разглядывал на ней каждую мелочь: медные пуговки, петельки на ремешке, тисненную латунную эмблему со скрещенными якорями...
– Он сказал, что у меня морская косточка. А вы говорили: "Ты никогда не станешь моряком".
Собрав остаток сил, тетушка назидательно разъяснила, что выскакивание на палубу вовремя ужасной погоды (без спросу!) это вовсе не путь к овладению морской профессией. А путь – старательное прохождение всех наук в морском учебном заведении. Но море, видимо, было несогласно с госпожой Лазуновой. Оно вздыбило пароход, затем повалило его набок, и Татьяна Фаддеевна со стоном полегла на постель, отдавшись новому приступу страданий...
К Севастополю подошли вечером. Ветер к тому времени поутих, волнение ослабело, облака на западе разошлись, и солнце выбросило из-под них лучи громадным, в полнеба, веером. Освещенный ими город на берегах Северной бухты показался Коле чудом. Издали не было видно разрушений. Белый камень строений отражал золотистый ласковый свет, и невозможно было представить, что почти все здания разбиты, пусты и мертвы. Тем более, что в бухте шла обычная морская жизнь: ныряли среди зыби ялики, дымили высокими трубами паровые катера, два закопченных буксира неторопливо разворачивали у берега с приземистым каменным фортом длинный черно-белый пароход (кажется, иностранный).
На якорь стали, когда солнце уже ушло. По берегам и на плавучих бочках задрожали разноцветные огоньки, на дальней горе замигал красный маяк...
К борту подошел вельбот, матросы помогали пассажирам спускаться по шаткому трапу. Коля-то сошел, конечно, сам, а тетушку держали сзади и спереди. Потом подали вещи. Короткая зыбь резко встряхивала шлюпку, черная вода пахла йодистым рассолом, а с берега несло запахом теплых камней и сухих листьев...
То, что зашли в Севастополь, Татьяна Фаддеевна сочла милостью Господней. "До Ялты я живой не доплыла бы..." Решено было остановиться здесь на два-три дня. Это даже хорошо, что так получилось. Ведь все равно пришлось бы из Ялты приезжать в этот город. Не могла же Татьяна Фаддеевна, оказавшись в Крыму, не посетить место, где погиб брат, не побывать на его могиле!
– И вообще... я полагаю, долг всякого русского человека побывать здесь при первой возможности и почтить память всех, кто полег в эту землю во время героической обороны, – строго сказала она Коле. А он разве спорил? Наоборот! Он считал в точности так же, только не смог бы высказать это столь торжественно...
Пассажиров, сошедших на берег было немного. На пристани сразу подступили к ним несколько бойких приказчиков, предлагая поселиться в гостиничных номерах. Через полчаса Татьяна Фаддеевна и Коля уже заняли комнату в "Пансионе г-на Тифокина" – длинном двухэтажном доме неподалеку от разрушенной Николаевской батареи. Когда подъезжали на пролетке, Коля заметил в свете желтого фонаря, что левое крыло пансиона представляет собой развалины, однако главная часть здания оказалась вполне приличной гостиницей. И ужин в номер принесли по первой же тетушкиной просьбе. И даже ванна была – правда, одна на несколько номеров и за особую плату...
Утром поднялись поздно. Зато Татьяна Фаддеевна чувствовала себя уже бодрой. Коля – тем более. Решено было, что после завтрака первым делом отправятся на Северное (или, как его еще называли – "Братское") кладбище. Долг прежде всего.
Погода была такая же теплая, как в Одессе. Так же шуршали на камнях листья акаций и каштанов. Только больших деревьев было мало. Зато много мелкой и по-летнему зеленой поросли у каменных заборов и разбитых, с пустыми окнами, домов. В колючей траве желтело густое мелкоцветье. Ветер почти стих, в желто-серых облаках всюду светилась синева.
От знаменитой Графской пристани с ее уцелевшей колоннадой и мраморными львами переехали на ялике на Северную сторону. Заросший седой щетиной яличник в рваной морской фуражке размашисто махал веслами и ухитрялся ловко ставить шлюпчонку скулой к наиболее дерзким гребешкам все еще не улегшейся зыби – так, что ни один клочок пены не попал на "барыню" и мальчика. Гребец охотно отозвался на тетушкины расспросы и поведал, что в войну был на разных батареях, а в конце осады – на Третьем бастионе, где "англичан мы откинули с большим для них срамом, и ежели бы так везде, то город бы не отдали ни в коем разе, вот вам крест".
Резкую короткую качку от зыби Татьяна Фаддеевна перенесла мужественно.
Получив от "барыни" небывалую плату – серебряный рубль, – яличник сказал "покорнейше благодарим, дай вам Бог всякой радости" и подробнейше объяснил дорогу, "хотя чего говорить, ступайте все прямо да прямо, а ежели угодно, то там, повыше бывают извозчики".
Татьяна Фаддеевна не стала брать извозчика, ей, видимо, представлялась, что пеший путь будет данью уважения погибшему брату.
Версты две шли кремнистой дорогой – то пустырями с пыльной колючей травой, то вдоль белых каменных изгородей и сложенных из такого же камня хаток. Кладбище лежало на плоском бугре. Больших деревьев не было, но бугор покрывала желто-зеленая шуба густой поросли. Даже издалека видно было, какие там джунгли.
– Господи... Николя, где же мы там отыщем Андрея Фаддеевича...
Оказалось, однако, что все не так уж сложно.
Вход на кладбище отмечен был двумя каменными пирамидами. Рядом стояла сложенная из пористых камней сторожка. Вышел похожий на яличника седой сторож (наверно, тоже ветеран). Татьяна Фаддеевна, поздоровавшись, объяснила что к чему.
– Та заходьте, сударыня. Заходь и ты, паныч...
В комнатушке старик извлек из сундука большущую растрепанную книгу, начал с бормотаньем водить скрюченным пальцем по страницам. Потом с усилием распрямил спину:
– А чего глядеть, я и так всех помню. Поручик Весли, это ведь из тех, кого привезли первыми сюда, на Северный-то край... Извольте, я покажу. Только тропинки туда почти нету, редко кто бывает нынче...
В самом деле, пришлось пробираться сквозь заросли дрока, пригибаться под низкими ветками кизила, смахивать с лица чешую сухих листьев акации, шагать через чертополох. У тетушки оторвалась от подола оборка, у Коли разодрался над сапожком чулок, нудно зудели под ним царапины.
– Сколько всего понарастало за двенадцать-то лет, – виновато покряхтывал сторож. – А вначале была голая глина... Вот оно, здесь, подойдите, сударыня... Обратную дорогу сыщете без меня?
– Найдем, найдем. Спаси вас Бог, голубчик...
Холмик затерялся в высокой траве с мелкими синими цветами. Над травой прямо, по-военному, стоял плоский серый камень – в давнюю пору позаботились друзья-офицеры. Хорошо видна была выбитая надпись:
 
Поручикъ
Андрей Фаддеевичъ Весли
_____
Убитъ 5 октября 1854 года
___
Всhхъ исполнившихъ долгъ
да приметъ Господь
 
– Сними фуражку, – строгим шепотом сказала Татьяна Фаддеевна.
– Ой... – Коля торопливо сдернул капитанку.
Татьяна Фаддеевна встала на колени. Коля помедлил чуть-чуть и опустился тоже. Тетушка шептала какую-то молитву. Коля, по правде сказать, никаких горьких чувств не испытывал, но тоже пошевелил губами. Молитв, кроме "Отче наш", он до конца не помнил, а эта казалась здесь неподходящей, и он прошептал просто:
– Господи, пусть у тебя на небе будет хорошо моему дядюшке Андрею Фаддеевичу. Правда, я его никогда не видел, но знаю, что он был храбрый офицер..." – И мелькнула в голове непрошеная добавка: – "Не то, что я..."
"Но я же не струсил в море!" – сердито возразил он себе.
"А в других случаях? А в корпусе?.."
"В корпусе – это не трусость. Это..."
"Что?"
"Ну... я не знаю. Господи, прости меня, если можно. Я постараюсь впредь быть... ну, тверже в душе, да. Правда..."
Татьяна Фаддеевна тронула его за плечо.
– Идем, Николя... Надо бы здесь привести все в порядок, но боюсь, что не под силу...
Они пошли обратно. Через заросли, потом по тропинкам, потом по главной дороге, мимо недостроенного громадного храма-памятника, который обещал стать похожим на египетскую пирамиду. У выхода снова зашли в сторожку. Старик смотритель, получивший, как и яличник, серебряный рубль, заверил, что приведет могилу поручика Весли "в самое надлежащее состояние, не сомневайтесь, сударыня"...
Вернулись в пансион, и Татьяна Фаддеевна до обеда зашивала прорехи. Пообедали в маленьком ресторанном зале. Затем отправились в Михайловский собор, что подымался среди пустых разбитых домов на Екатерининской. Татьяна Фаддеевна заказала панихиду по брату. Они отстояли в почти пустом храме короткую поминальную службу, одарили у выхода мелочью нескольких нищих и в расхлябанной извозчичьей коляске поехали на Малахов курган.
Лошадка двигалась неспешным шагом. Между плит стояла сухая трава. Кое-где торчали у тротуаров совсем облетевшие, казавшиеся обугленными деревья. Медленно двигались назад пустые, с темными провалами окон здания. Некоторые даже сейчас были красивы, будто строения Эллады или древнего Рима – с колоннами и портиками, с остатками барельефов на фронтонах. Изредка заметны были в домах застекленные окна, попались на глаза даже две или три магазинные вывески, но они лишь подчеркивали всесилие и громадность развалин.
Большой рисунок (25 Кб)
– Пустыня... – вполголоса произнесла Татьяна Фаддеевна. Коля молчал. Развалины и пугали, и притягивали. Было в мертвом городе что-то манящее. Да нет, не в мертвом. Чудилась в пустых домах своя жизнь, только особая, таинственная. "Чоп, чоп, чоп", – равномерно стукали о плиты копыта, и похожее на удары колотушек эхо отскакивало от стен.
Все дома были сложены из брусьев местного известняка – инкерманского камня. На них давно уже не осталось следов гари. Дожди их вымыли, ветры выскоблили камни. Развалины белели так же чисто и сухо, как белеют конские черепа в знойных безводных степях.
Кое-где вместо зданий, разбитых, но сохранивших формы, лежали просто груды камней – тоже белых и чистых. Сквозь них торчали высокие сорняки.
– Господи... Можно представить, какой ужас творился здесь тогда, – опять заговорила Татьяна Фаддеевна.
Коля не откликнулся, но попытался представить – грохот, крики стоны, вместо тишины. Оранжевые вспышки и черные клубы вместо белых камней (черный и красный всадники!) Так оно и было, конечно. Вон сколько следов от ядер на стенах. И неровные дыры и отпечатки чугунных шаров. Колин взгляд почему-то особенно притягивали эти отпечатки – их круглая аккуратность. Гладкие шары, не пробив стену, отскакивали и оставляли в камне ровные, словно отшлифованные внутри ямки...
– А вот, господа, ежели угодно, дом Эдуарда Иваныча Тотлебена, который, значит, во время осады строил укрепления, – вдруг подал голос извозчик (сипловатый и, кажется, пьяненький мужичок). – Первый помощник был у Павла Степаныча...
– Он и сейчас здесь живет? – сунулся Коля с вопросом (довольно глупым, как он понял потом). Дом сохранился лучше других, заметны были следы ремонта, в нижнем этаже блестели стекла.
– Сейчас он генерал-губернатор в Одессе, – строго отозвался мужичок. – А может, нынче еще куда определили, нам не сказывают... А в доме, говорят, будет вроде как кунсткамера или музеум, где выставят всякие вещи и трофеи, что остались от осады. И даже фуражку Павла Степаныча, пулей пробитую... И описано будет, что и как, чтобы заезжие господа, вроде вас, у которых есть интерес, могли про все узнать в подробном виде...
Колю царапнуло это "заезжие господа". Неловко чувствовать себя на месте боев любопытным гостем. Он хотел было ответить извозчику про погибшего здесь дядюшку (ну, пусть это не кровный дядюшка, но все же родственник). Однако не решился.
Слева между развалинами порой проблескивала зеленовато-синяя вода Южной бухты. Потом дома расступились на целый квартал и бухта с поворота улицы сделалась видна чуть ли не целиком. Вот уж там-то не было никакой тишины и мертвечины! Сновали катера, вельботы и ялики. Дымили у пирсов два закопченных парохода. Паровой катер с натугой волок посреди воды длинную, с двумя рядами бортовых люков баржу без мачт. Кажется, бывший фрегат (Коля убедился в этом, когда мысленно выстроил над осевшим корпусом рангоут).
На другом берегу подымались длинные строения и эстакады, на них мельтешило множество людей. Это РОПИТ восстанавливал старые и строил новые доки. Вдоль воды тянула подводы с бревнами вереница лошадей. Ухали тяжелые удары, пересыпаемые дробным металлическим звяканьем. Казалось, что звенят солнечные блики – лучи, пробив облака, швыряли на воду искрящуюся чешую.
Коля загляделся, перегнувшись через край коляски, и, конечно же, услышал:
– Николя, ты вывалишься под колеса.
Ох, когда же его перестанут считать маленьким?
"Могли перестать, кабы не сбежал от корпуса..."
"Я разве виноват, что в легких открылась хворь?"
"Ты сбежал до хвори. Так что не крутись, не вертись..."
Тут, к счастью начался спуск к бухте, колеса и подковы застучали чаще, тетушка ухватилась одной рукой за сиденье, другой за Колю...
По широкой дамбе – по Пересыпи, – которая отделяла оконечность бухты от заросшей пустоши, переехали на Корабельную сторону. У дамбы Коля заметил несколько большущих ржавых якорей и пушечных стволов – они, никому не нужные, лежали в грязи. Но разглядывать было некогда.
На Корабельной стороне сперва ехали вдоль могучей полуразрушенной стены старых доков с засевшими в камнях ядрами. Потом взяли правее. Здесь тоже хватало развалин. Только они были мелкие, одноэтажные. И среди них встречались там и тут вновь отстроенные аккуратные хатки под оранжевой черепицей – жизнь брала свое. Горланили петухи, жевали сухую траву у каменных заборов клочкастые козы.
Вот и курган. Тот самый знаменитый Малахов? Невысокая горка. Наверх ведут перекошенные каменные ступени и глинистая дорога. Отпустили извозчика, пошли пешком, хотя он предлагал довезти "до макушки".
Здесь тоже паслись козы, хозяева которых, видимо пренебрегали знаменитостью этого места.
– Тё-Таня, смотрите! – Из травы с сухими зубчатыми листьям поднимался памятник, о котором Коля слышал не раз. Каменная пирамидка с черным деревянным крестом. На кресте надпись по-французски:
 
8
Septembre
1855
 
Unis pour la Victoire, | Du Soldat c’est la Gloire!
   Reunis par la Mort, | Des Braves c’ect le Sort!
 
Если бы Коля даже не знал языка, он все равно не ошибся бы в том, что написано. Перевод надписи был известен всем:
 
Быть заодно для победы
И смертью соединиться вновь –
Вот слава солдата,
Вот удел храбрецов!.
 
Это по приказу генерала Мак-Магона (странно: француз, а фамилия шотландская!), чья дивизия взяла курган, положили в братскую могилу вместе русских и французских солдат, погибших здесь в последней схватке. И поставили общий памятник... Да, что ни говорите, а французы были благородными противниками. В отличие от наглых и не очень-то доблестных англичан, которые не снискали славы ни на одном бастионе...
Татьяна Фаддеевна шепотом прочитала надпись, перекрестилась и взяла Колю за плечо.
– Я думаю, после всего, что здесь было, люди поняли, какой грех они совершили перед Создателем, и не допустят больше никаких войн. По крайней мере, на этой земле, где и так больше костей, чем глины...
Коля согласно молчал. Он был не из тех, кто мечтают о бранных подвигах. Ну да, читать про войну интересно и играть в нее бывает увлекательно, и случается, что надо воевать, если дело касается защиты справедливости (кто их, французов и англичан звал сюда, на нашу землю!). Однако же, если представить всерьез, радости тут никакой – всаживать в человека штык или решетить его пулями. А подвиги можно ведь совершать и не на войне, а при открытиях неизведанных земель и в борьбе со стихией!.. И хорошо, что все кровавые дела, которые творились здесь, теперь уже в прошлом, поросли травой и стали памятью. И никогда (конечно же, никогда!) ничего подобного не повториться. Поэтому можно без тревоги лазать по брустверам и заглядывать в жутковатую черноту амбразур оборонительной башни...
Там и тут видны были осевшие и заросшие насыпи. Рядом с ними – ржаво-черные туши корабельных орудий. Некоторые на перекошенных лафетах, а другие просто так, одни стволы, полузарытые в землю. Коля осторожно трогал их ладонью. Чугун был тепловатым от осеннего солнца.
На свободной от травы площадке темнел выложенный из ядер крест – место, где смертельно ранили адмирала Корнилова (в тот же день, когда погиб поручик Весли). Кое-где стояли столбики с дощечками, на них надписи, обозначавшие батареи.
Тетушка, придерживая над колючками подолы, едва поспевала за неугомонным мальчишкой.
– Николя! Ты свернешь себе шею! И я следом за тобой!..
– Нет, что вы! Не сворачивайте!.. Тё-Таня, смотрите, как тут все вместе!..
В самом деле! Раньше ему казалось, что Малахов курган – громадная гора со склонами длиною в несколько верст, а кругом – широченные, до горизонта пустоши, перерытые траншеями. "Поле боя". На таком поле и должна была разворачиваться грандиозная битва за Малахов курган. А оказалось – всё рядышком. Вот место, где упал от пули в висок Нахимов. Вот батарея Жерве, которую во время штурма захватили французы, но тут же откатились под ударом солдат, которых возглавил генерал Хрулев. Вот оборонительная башня с разбитым верхом. С нее адмирал Нахимов не раз смотрел на позиции врагов, а в подвале ее долгое время была квартира другого героического адмирала – Истомина...
У башни к ним подскочили трое обтрепанных (один даже босой) мальчишек.
– Барыня, купите на память о Малахове! Вот медалька французская, вот пульки от ихних и наших ружей, вот гудзики с мундиров. Разные...
Уже после Коля узнал, что гудзики – это пуговицы. По-малороссийски. А сейчас он торопливо полез в карман армячка, где лежали несколько пятаков и копеек. Но Татьяна Фаддеевна сказала поспешно:
– Нет-нет, мальчики, нам не надо. – И за плечо отвела Колю.
– Тё-Таня, но почему! – взвыл он.
– Потому... Разве такое покупают?
– Ну, тогда я сам найду!
И правда, поколупав каблуками сыпучую рыжую землю, отрыл почти сразу несколько остроговоловых пуль и чугунный черепок – явно осколок бомбы.
– Выбрось немедленно!
– Но почему? Я же не купил, я сам!
– Это может взорваться!
– О-о!.. – Коля закатил глаза, пораженный дамской дремучестью в военных вопросах. – Как оно взорвется? Это же просто свинец и чугун!
– А как взрываются чугунные ядра?
– Не ядра, а бомбы! Если в них начинка из пороха!
– Здесь тоже может быть... – сказала она уже менее уверенно.
– Ну, Тё-Таня!.. Ну, слов нет... – И Коля решительно опустил находки в карман.
Потом они постояли спиной к башне. Лицом к городу. Вечерело. Город под желтым солнцем опять казался живым, не тронутым войной. Блестящими клинками врезались в него длинные бухты, за мысом со знаменитым Константиновским фортом до самого горизонта искрилось море. Хоть и далеко оно, а морской запах был ощутим и здесь. А еще пахло сухой горькой травой, названия которой Коля не знал... Он вдохнул этот воздух. Вобрал в себя тишину, память и покой этих мест. И вдруг понял, что никуда ему больше не хочется. Поселиться бы в белом домике – вроде тех, что в Корабельной слободке, и ждать весны, читая книги и слушая, как трещит в печке огонь. А весна здесь, говорят, приходит рано. В наступившем тепле можно будет бродить по развалинам, прислушиваясь к загадкам старой жизни. Гулять у моря, отыскивая выброшенные на берег корабельные обломки...
Но разве тетушка согласится!..
Тетушку же теперь беспокоило одно: найдется ли извозчик для обратного пути?
К счастью, нашелся. Все тот же мужичок. Стоял внизу, дожидаясь, не появятся ли седоки с "Корабелки" до города. Обрадовался....
Обратно ехали резво. Колю клонило в сон. В гостинице он сказал, что совсем не хочет есть, и лишь под нажимом встревоженной тетушки сглотал принесенную в номер гречневую кашу и выпил молоко. И сразу лег. Татьяна Фаддеевна то и дело трогала его лоб. Жара не было.
 


 

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

Русская фантастика => Писатели => Владислав Крапивин => Творчество => Книги в файлах
[Карта страницы] [Об авторе] [Библиография] [Творчество] [Интервью] [Критика] [Иллюстрации] [Фотоальбом] [Командорская каюта] [Отряд "Каравелла"] [Клуб "Лоцман"] [Творчество читателей] [WWW форум] [Поиск на сайте] [Купить книгу] [Колонка редактора]

Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

© Идея, составление, дизайн Константин Гришин
© Дизайн, графическое оформление Владимир Савватеев, 2000 г.
© "Русская Фантастика". Редактор сервера Дмитрий Ватолин.
Редактор страницы Константин Гришин. Подготовка материалов - Коллектив
Использование любых материалов страницы без согласования с редакцией запрещается.
HotLog