КАРТОФЕЛЬНЫЙ БУНТ
"Что-нибудь придумаем", – сказал накануне Салазкин. И придумал. Перед первым уроком он разыскал в школьном коридоре Кинтеля. Таинственно отвел в уголок:
– Я принес тебе "Морской устав"... На... – И вытащил из сумки знакомую толстую книжку с ремешками и пряжками.
У Кинтеля аж мороз по коже.
– Ты чокнулся?! А если дома узнают?
– Папа в командировке. А мама к нему в шкаф не заглядывает. Ей и в голову не придет...
Кинтель поежился от смеси благодарности и страха:
– Слушай, Салазкин, зря ты... Как-то это... не то...
– Но должен же ты расшифровать надпись!
"Должен. Конечно, должен!" Желание разгадать письмо разгорелось в Кинтеле с новым жаром. Но он сказал сумрачно:
– Вот и получается, что ты из-за меня... лезешь в нехорошую историю. Мать правильно боялась.
Зеленые глаза брызнули сердитой обидой.
– При чем здесь ты? Это моя проблема – книгу тебе дать. К тому же папа никогда не запрещал мне трогать свои книги. Так что формально я ничего не нарушил...
– Он приедет и покажет тебе "формально"... Второй раз в жизни...
На сей раз Салазкин не обиделся:
– Он приедет лишь послезавтра. А ты сегодня и завтра посидишь над расшифровкой, а потом книгу я поставлю на место. Конечно, здесь есть элемент риска, но...
– Вот именно! "Элемент"... А если у меня портфель уведут или еще что-то случится?
– Ты уж будь осторожен, – слегка испуганно попросил Салазкин. – Теперь все равно никуда не денешься.
– Балда ты, – сказал Кинтель жалобно. – Спасибо, конечно, только все равно балда. Принес бы уж лучше ко мне домой, зачем в школу-то было переть?
– Я сначала и принес домой! Не такой уж я балда. Но ты уже ушел...
Кинтель виновато посопел:
– Да. У нас нулевой урок нынче был, биологичка назначила. Расписание кувырком... Ладно, я весь день буду портфель прижимать к пузу. А из школы пойдем вместе.
К пузу он портфель не прижимал, но на переменах не выпускал из рук. Обычно-то как: бросишь где-нибудь в угол или на подоконник и гуляй, пока не пришла пора идти в кабинет. Но сейчас Кинтель был словно дипкурьер со сверхважными документами. Впору приковать ручку портфеля к запястью.
Чувства у Кинтеля были разные. Прежде всего – радость, что ради него Салазкин пошел на такое дело. И что опять появилась надежда на разгадку письма. Но радость была перемешана с острым опасением. Не дай Бог, если дома у Салазкина узнают про это. И влетит ему, конечно, по первое число, и (что самое плохое) не подпустят его после этого к Кинтелю и на милю. Мама небось на всех переменах будет дежурить в школе. Или, чего доброго, переведут Саньку в другую... И зрело в Кинтеле предчувствие, что добром вся эта история не кончится.
Была даже мысль отыскать на перемене Салазкина и сказать: "Забирай-ка ты этот раритет, Саня, от греха подальше". Но ведь у Сани Денисова книга тоже не будет в безопасности. Наоборот, чего доброго, ухватят у растяпистого новичка-пятиклассника сумку, начнут футболить по коридору или по двору. Или сопрут – бывает и такое...
А Салазкин – то ли боялся быть навязчивым, то ли просто показывал Кинтелю, что полностью доверяет, – ни разу не подошел на переменах. Только в окно с третьего этажа Кинтель видел, как Денисов и его одноклассники по-обезьяньи качаются на кленах и турнике, гоняются друг за другом и сражаются рейками, балансируя на буме...
Ох, скорее бы кончились пять уроков...
Четвертым и пятым часами стоял в расписании труд. Преподавал его молодой и энергичный Геннадий Романович. В нем не было ничего от привычного образа трудовика, похожего на завхоза или фабричного бригадира. Геночка был строен, интеллигентен и вежлив даже с разгильдяями и балдежниками. "Сударь, ваше разухабистое обращение с таким тонким инструментом, как стамеска, может иметь непредсказуемые последствия... Весьма сожалею, но, если вы не перестанете ковырять вашего соседа напильником, я предоставлю вам свободу действий за пределами этого помещения..."
Девчонки болтали, что Геночка пишет стихи и готовит к печати книжку. Диана Осиповна однажды высказалась: "Представитель нового поколения. Весь из себя демократ..."
Он и правда был демократ. И сейчас, в коридоре перед мастерской, не стал орать и грозить "неудами", увидев на полу свалку семиклассников, решивших малость поразмяться. Он встал над ними и раздумчиво проговорил:
О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями...
"Кости" поднимались, отряхивались, говорили "здрасьте" и шли в мастерскую, которую Геннадий Романович отпер для мальчишек (девчонки ушли на домоводство).
Сумки и портфели полагалось оставлять в тесной комнатке, где хранились краски, лаки и запасные инструменты. Называлась она почему-то по-военному – каптерка. Кинтель оставил там портфель с большой неохотой, а потом занял место у крайнего верстака, поближе к полуоткрытой двери каптерки.
Задание оказалось простым: зачищать шкуркой ручки для напильников. Ручки эти наточили на токарных станках старшеклассники.
Поднялся ропот:
– Фига ли вручную-то! Можно было сразу на станке зачистить...
– Это специально, чтобы мы, как бабуины, чухались...
– Восьмые-то классы на станках, а мы – доски от забора к забору таскать или колупаться без пользы...
Геночка, поглаживая модную шевелюру, кивал и разъяснял доброжелательно:
– На станках начнете работать во второй четверти. Есть учебный план, утвержденный нашей уважаемой Зинаидой Тихоновной. Ваше стремление к социальной справедливости похвально, однако система требует разумного программирования... А что касается ручного труда, то именно он облагораживает личность, воспитывает в ней гармонию между интеллектом и физическим совершенством... Кто зачистит не меньше десяти штук, имеет пятерку в журнале...
– А сколько надо на четверку?.. А на трояк?..
– Четверок и трояков не будет. Или пять, или ничего... Левин, почему вы раскручиваете тиски с такой осторожностью, словно они из динамита?
Последнее выражение дало толчок новому трепу. Нечто вроде конкурса черного юмора. Шурик Хлызов, хихикнув, вспомнил:
Говорила бабка внучку Мите:
"Не копайся, Митя, в динамите!
Не копайся, я кому сказа..."
К потолку приклеились глаза.
Геночка азартно насторожился. Он собирал школьный фольклор.
Юрка Бражников, который всегда спорил, сказал:
– Это старо. Сейчас в таких стихах должна быть связь с современностью. Вот, например:
Дедушка кашлял, окурки кидал.
Дяденька внуку "калашников" дал.
Рады родители: "Тихо и чисто.
Мальчик у нас записался в путчисты".
Кинтель не болтал и почти не слушал. Зажал в руках деревянную ручку и швыркал по ней шкуркой. Не ради пятерки, а просто когда работаешь, время бежит быстрее.
А народ резвился:
Дедушка в свете земельной реформы
Грядку копал у вокзальной платформы.
Чавкнул колесами быстрый экспресс.
"Зря ты в политику, дедка, полез..."
Геннадий Романович громко заспорил:
– Нет, друзья, это уже не то! Политическая тема не спасает жанр от вырождения. Когда я учился в институте, перца в таких стихах было больше. Вот, послушайте... – Он встал в позу декламатора, но прочесть не успел.
– Ка-ак тут у вас весело... – Это возникла в дверях Диана. Кокетливо поинтересовалась: – Можно к вам на минуту?
Геночка рассыпался в словесных реверансах, из которых следовало, что присутствие многоуважаемой Дианы Осиповны послужит стимулятором дальнейшего совершенствования этих отроков в ручном труде, который всегда граничит с подлинным творчеством.
– Я как раз насчет ручного труда. Завтрашнего... Всех прошу слушать меня внимательно! Завтра приходим в школу к восьми утра без портфелей. Одеться потеплее и по-рабочему, желательно взять старые перчатки. Поедем на автобусе... Совхоз Кадниково очень просит нас помочь им на картофельных грядках.
– У-у-у!! – такова была первая реакция. Еще не оформленная в организованный протест.
– Что значит "у-у"?! Думаете, учителям больше, чем вам, хочется туда ехать? Срывать программу, комкать занятия?.. Но когда от нас зависит судьба урожая...
– Почему от нас-то? – сказал Шурик Хлызов и дерзко замахал белесыми ресницами.
– От нас – в том числе! Так же, как от всех горожан! Вы что, с Луны свалились?
– Да уж конечно! На Луне школьников на картошку не гоняют, – сказал Артем Решетило. – Потому что там социализм не строили...
– Вот и отправляйся учиться на Луну! А пока ты в нашей школе...
– А в нашей школе учителей не хватает! – заявил Юрка Бражников. – Но никто ведь не зовет колхозников английский преподавать!
– Оставь, Бражников, свою демагогию! В колхозах и совхозах не хватает рук! И едут все: инженеры, артисты, ученые, доктора, хирурги...
Тут Кинтеля потянуло на язык. Что с ним такое в эти дни? Как увидит Диану, так хочется все поперек...
– Ага, они, хирурги-то, сперва в земле копаются, а потом этими пальцами в потрохах больных. Аппендиксы ищут...
– А с Рафаловым я вообще дискутировать не намерена! Итак, повторяю: завтра в восемь...
– У меня завтра тренировка в бассейне, – сказал Дима Ивощенко – пловец и призер областного уровня.
– Потерпит твой бассейн!
– Он-то потерпит, а я...
– А картошку ты любишь?
Димка меланхолично разъяснил, что картошку он любит, особенно с укропом и постным маслом. И потому:
– Мы свои шесть соток на участке давно выкопали...
– Ка-ак замечательно! А о других думать не надо? О государстве!
– А государство о нас много думает? – нахально спросил Ленька Бряк. – В кабинетах потолки текут и штукатурка на башку валится...
– Вот именно! А совхоз обещал в обмен на помощь дать школе стройматериалы!
– Бартерная сделка, – сказал Решетило. – Живых школьников – на известку и цемент. Это, дети мои, рынок... Лучше бы дали каждому горожанину по участку, чтобы картошка была у всех. А то только обещают...
– Как ты лихо решаешь экономические проблемы!
– А это не я, это академик Тихонов недавно по первой программе выступал.
– Ну вот когда ты будешь академиком...
– Тогда уже картошки не будет. При таком хозяйствовании...
– Я понимаю, что твой папа – человек политически подкованный и тебя воспитывает соответственно, однако, пока ты в школе...
– Я должен учиться, а не на грядках вкалывать вместо картофелекопалки...
– Нет, это надо же!.. Чтобы мы в свое время... Ну хватит! Это не я придумала! Это распоряжение исполкома!
– А они не имеют права, – подал голос Глеб Ярцев. – Школьников посылать нельзя. И вообще принудительный труд запрещен. Только что Декларация прав гражданина в "Молодой смене" напечатана. Там сказано...
– Статья двадцать третья, последний абзац, – ввернул политически подкованный Решетило.
– Ну какая, какая может быть Декларация, когда стране грозит голод? Го-лод! Вы это понимаете? Критическое положение!.. Да, в стране много беспорядка, но сперва надо спасти урожай, а потом уже думать, как быть дальше...
Кинтель снова не выдержал:
– Это каждый год говорят, с давних пор. И никакого толку. Дед с молодых лет на картошку ездил, сейчас тоже всех гоняют...
– Но ты пока еще ни одного клубня не убрал!.. Впрочем, Рафалову я персонально разрешаю в совхоз не ехать! Раз он такой утомленный. Есть еще... саботажники?
Наступило нехорошее молчание. В этой тишине Бориска Левин осторожно спросил:
– А тем, кто не поедет, завтра приходить на уроки?
– Это... как понимать? Ты тоже отказываешься?
Бориска объяснил негромко, но безбоязненно:
– Меня просто не отпустят. Сестра недавно из колхоза вернулась, она в отряде пединститута. И сейчас в больнице. Их там двенадцать человек на поле отравились. То ли пестицидами, то ли еще чем-то. Это те, которые сильно. А кто не очень – тех еще больше... Между прочим, недалеко от Кадникова.
– Про это в газете было! – вмешался Ленчик Петраков. – В той самой, где Декларация!
Кинтель тоже вспомнили: дед рассказывал про отравления студентов на полях. Причем не первый год такое. Медики ломают головы: что за болезнь, откуда свалилась? Всякие комиссии шлют. А студенческие отряды с полей благоразумно сматываются.
– Теперь, значит, нас на место студентов, да? – Кинтель аккуратно отложил зачищенную ручку. – А потом еще говорят, что детей у нас не предают...
Гвалт поднялся:
– Ничего, ребята, будет отбор на выживаемость!
– Да фиг им, меня тоже не отпустят!
– А противогазы в совхозе дадут?
– Это как в Иране! Там пацанов на минные поля впереди солдат пускали!..
– Как в анекдоте: а дустом не пробовали?
– Борька, а с сестрой что?
Бориска сказал:
– Ноги отнимаются. И слабость...
Диана Осиповна возвысила голос до предела:
– Ти-ше! Вы что, с ума сошли?! На те поля, куда вы поедете, выдан санитарный паспорт!
Бориска вдруг крикнул:
– Где сестра была, там тоже такой паспорт был!
– Как вам не стыдно! – Диана полыхала щеками. – Геннадий Романович, хоть вы на них подействуйте! Ведь будущие мужчины!.. Когда я девочкам сообщила, ни одного голоса против!
– Потому как дуры, – разъяснил Решетило. – Или не знают... От таких отравлений могут себе заработать бесплодие...
– Что?! Что-о?! – тонко завопила Диана. – Да ты хоть соображаешь?.. Ты что понимаешь в таких делах?!
– А это не я. Это в "Тревожной студии" профессор мединститута рассказывал...
– Но вам-то, я полагаю, такая опасность не гро-зит, – ехидно заметила Диана. – Думаю, причина вашего спора гораздо проще, без медицины и политики. Обычная лень... И хотя бы подумали: как вы подведете совхоз. А они там... всегда так замечательно встречают ребят. Говорят, в прошлом году несколько фляг молока прямо в поле привезли – пейте на здоровье!
Глеб Ярцев сказал:
В совхозе городских ребят
Зовут желанными гостями.
О поле, поле, кто тебя
Усеял...
– Хватит! – Диана даже взвизгнула. – Не хотите – не надо! Но каждый... я подчеркиваю – каждый – пусть заявит об этом персонально!.. Геннадий Романович, портфели у них в той комнате? Отлично! По крайней мере, никто не сбежит! Я сяду там, и пусть заходят по одному. В зависимости от решения делаю запись в дневник... Вы позволите?
Геннадий Романович развел руками: не смею, мол, препятствовать. А на мальчишек посмотрел сочувственно. Кое-кто струхнул. Одно дело – галдеть в толпе, другое – подвергаться индивидуальной обработке. Да и дома, прочитавши Дианину запись, могут врезать... Но Артем Решетило поднял над головой ладони, сцепил указательные пальцы: "Держись, парни..."
Диана Осиповна решительными шагами удалилась в каптерку. Через пару минут послышалось:
– Афанасьев!
Гошка Афанасьев сделал скорбную мину, помахал рукой: прощайте, товарищи. И пошел... С минуту из-за двери слышались неразборчивые голоса. Потом Гошка появился с дневником и скорбно прочел:
– "Злостно нарушал дисциплину, отказался ехать в подшефный совхоз. Родителям явиться в школу!.." – И сообщил: – Вытащила у всех дневники, сложила стопкой и спрашивает: "Поедешь?! Нет?" И катает ручкой на полстраницы...
Кинтель не боялся неприятностей из-за отказа от поездки. Дед поймет. Но сердце нехорошо застукало, когда услышал, что Диана шарила в портфелях... А та вы-кликала: "Корабельников!.. Бражников!.. Левин!" И все шли в каптерку и выходили с одинаковым выражением лица. Пускай, мол, пишет, не пропадем...
Кинтель с тревогой и нетерпением ждал, когда и его позовут пред разгневанные очи. Чтобы получить запись и поскорее убедиться, что книжка на месте. Ждал и... не дождался...
Диана возникла в дверях:
– Всё! С теми, кто и на самом деле не поедет, разговор будет на родительском собрании. С директором и завучем!.. – И стук-стук каблуками к выходу.
– А я?! – сказал Кинтель. – Меня-то не вызывали!
Диана Осиповна с удовольствием сообщила:
– А ты, голубчик, после урока явишься в кабинет Зинаиды Тихоновны. И никуда не денешься. Потому что портфель твой уже там. У нас будет до-олгий разговор...
И как скверно стало Кинтелю. Сразу понял: это все-таки случилось.
