Может и не стоило расстраиваться, но я расстроился. Не после прочтения романа “Геном” С.Лукьяненко (М., 1999 г.), а после знакомства с коротенькой рецензией на этот роман в 3-м номере московского журнала фантастики “Если”.
И не только расстроился, но и почувствовал себя... как бы это помягче — болваном, что ли... Потому что в этой рецензии черным по белому написано: “что роман — это все-таки пародия”. Я-то принял за чистую монету всё: роман — за роман, геном — за геном. А, оказывается, монета была грязная. Да и не монета вовсе, а лишь ее пародийная имитация! Обидно за себя.
Тем более, что проницательный рецензент, сжалившись, видно, над недотепами вроде меня, прямо нам указал: “сам автор признается в этом в эпилоге, надо только суметь расшифровать его”.
Кинулся я к эпилогу. И снова облом: нету его! Последняя главка (раздельчик, или как там его еще) называлась “Кодон”. Или это слово теперь переводится как “эпилог”? Короче, не заладилась у меня расшифровка пародийности “Генома”. Так я и остался болван-болваном.
А все потому, что прочитал этот роман с самого начала неправильно. Как научную фантастику. Твердую, добротную и (простите уж дурачка!) талантливую. При этом даже умудрился получить — наряду с эстетическим удовольствием (какое получаешь от хорошей беллетристики) — столько пищи для ума, сколько и не из всякого философского трактата извлечешь.
Например, подумал я (только не смейтесь, пожалуйста), что одна из основных философских составляющих “Генома” — гуманизм, как забытая мечта.
Глупость подумал — ведь правда? Гуманизм! В романе даже слова такого, кажется, нет. Есть проблема “спецов” с аберрированой психикой. Есть остроумное разрешение этой проблемы: когда для определенной работы модифицируется не только тело человека, но и его душевные устремления. Плохо ли это?
С.Лукьяненко, видно, немало раздумывал над этой проблемой.
Сначала решил, что навязывание извне модификации способностей человека — это плохо. И написал рассказ “Запах свободы” (“Если”, 1999 г., №3). В нем мальчик Миша, которому папа-экспериментатор направленной мутацией изменил геном (резко усилив, например, обоняние), убегал. От родителей, от своих искусственно усиленных способностей — не желал, понимаете, подчиняться предопределенности судьбы. И, кажется, таки в конце рассказа убежал. Или не убежал. Главное, что продемонстрировал желание бороться с этим злом, придав рассказу некую возвышенно-бунтарскую специфику, столь знакомую нам по соцреалистической литературе — особенно по ее комсомолистской разновидности.
В общем, рассказ удался. По меркам романтической подделки под НФ. Но тем и отличается от поэтической романтики научная фантастика, что в философском плане она олицетворяет материализм в искусстве, а не идеализм. В НФ материя всегда первична, по сравнению с чувствами (даже самыми “блаародными”), а любовь, например, просто так не может победить смерть. Кто не верит — пусть перечтет... да хоть тот же “Солярис” Лема.
Будь С.Лукьяненко не НФ-писателем, он бы придумал свой рассказ про мальца-удальца, написал его да и забыл, начав придумывать что-нибудь еще. Но поскольку его литературный мир по НФ-овски материалистичен, то в этом мире научное открытие (а возможность осуществления направленных мутаций — это ого-го какое открытие!) никак не могло быть опровергнуто, вычеркнуто из реальности простым неприятием — хоть даже эмоционально-ярким. Собственно, как и в окружающем нас мире: сколько всего было наговорено против овечки Долли — но опыты по генной инженерии ведь не остановились.
И появился у С.Лукьяненко “Геном” с более поздним миром, где направленные мутации — уже обычное дело. Дорогостоящее — не без того — но развитое настолько (с помощью одного из героев книги — несчастного гениального Эдгара), что наряду с телесными изменениями коснулось и психологического уровня.
И произошло странное. Капитан-спец не просто хорошо умеет управлять космическим кораблем — он любит это дело. Он стремится к нему. Дело, для которого изменены его гены, становится смыслом его жизни. И выглядит ли в этом случае направленная мутация по-прежнему антигуманно, обидно для человеческой личности? Вопрос.
Отзвук этого вопроса наполняет пространство книги. Он преломляется новой гранью в каждом персонаже, будь то “спец” или не “спец”. Ведь и не “спецы” могут выполнять тонкую, необычную работу — если они имеют способность к ней, склонность, талант. А что есть талант? Может это просто набор генов естественным (читай — случайным) образом соответствующий какому-то роду деятельности?
И вопрос другого рода: не самое ли человеколюбивое деяние — соединить способного человека с работой, где его способности проявляются наилучшим образом? И, наоборот — не самое ли страшное для человека (любого — тебя, меня, соседа Петра Петровича) прожить жизнь, так и не встретив Главного своего Дела?
“Серые, никчемные людишки бродят по земле моей отчизны, бродят и уныло ищут места, где бы можно спрятаться от жизни”... — говаривал один из персонажей М.Горького. И ведь бродят! Но откуда они такие взялись? Никчемны ли они вообще, в принципе — или это все-таки человеки, которые звучат гордо?
Если “да”, если “серые людишки” принципиально никчемны, то: да здравствуют угнетение человека (никчемного) человеком (с большой буквы), ура концлагерям и газовым камерам для наисерейших, для недочеловеков, и вообще: долой гуманизм! Ведь его главный принцип — одинаковость отношения к любому гомосапиенсу — профессор он или дворник.
Если же ответ:“нет”, если данные люди никчемны только в данном, конкретном случае, в этой, отдельно взятой, ситуации, то нераскрытость таланта — их беда, а не вина. И, появись сейчас генная инженерия в полном своем развитии (как в романе С.Лукьяненко) — это могло бы стать величайшим счастьем. Для целого ряда людей, которые оказались “при деле”. При Своем Деле. И для общества в целом.
Ведь опасность генной инженерии в чем на самом деле? Не в ней самой — она инструмент из разряда прочих инструментов. Опасность представляют те руки, что возьмут этот инструмент. Если эти руках человека (или государства) не отягощенных гуманными идеями, то с помощью направленных мутаций человеческое тело можно превратить в пожизненный карцер для личности. Или — в планету Геральдику из “Генома”, где выращенные рабы радостно прислуживают выращенным хозяевам. Персонажи романа смотрят на эту планету из космоса, они видят постыдные сцены охоты “хозяев” на “рабов” и предполагают, что обе стороны счастливы. Может быть. Но если так, то возникает сомнение в полноценности личностей выращенных на этой планете, в сохранности разума в этих телах. Причем, как у генетических “хозяев”, так и у их “рабов”.
Полюбовавшись Геральдикой из космоса стоит серьезно задуматься: где заканчивается счастье полноценного человека, отдающегося любимой работе, и где начинается дебильная улыбка счастливого идиота.
Впрочем... О чем это я? Мне ж объяснили: “Геном” — роман-пародия. Парад “расковыченных цитат и аллюзий” над которыми уместно лишь посмеяться. А я расфилософствовался... Стыдно, ой как стыдно...
Но тогда... Как быть с серьезными литературоведческими статьями, где весьма подробно разбирается набор “расковыченных цитат” и чуть завуалированных указаний на современников из произведений Пушкина? Который А.С.
Да только ли Пушкин с Лукьяненко грешны тем, что пропитали ткань своих произведений реальностью — которую они знали, видели, ощущали, преломляли через собственную личность? Есть мнение, что подобным грешили все писатели. Причем, чем талантливее они грешили, чем полнее переносили на бумагу атмосферу окружающего их мира — тем более насыщенным, живым, ярким получался мир в их произведениях. Для нас, для читателей. Которые их придуманным миром интересуются.
Ежели интересуются. А вот если какому читателю мир читаемой книги окажется не интересен, если этот мир по его мнению соответствует “стандартной смеси космооперы и сентиментального романа”, тогда единственным развлечением при чтении становится расшифровка имен героев и поиск намеков на общих знакомых.
У меня лишь один вопрос к подобному читателю: стоит ли мучаться? 445 страниц неинтересной лично Вам книги одолеть, конечно, можно — только зачем? Чтобы стать потом критиком, судящим произведение не по его (произведения) законам, а по своим собственным, к данному случаю отношения не имеющим?
Вопрос принципиальный, вопрос морального права судить.
Итак, кажется, я могу быть спокоен — причин для волнения нет. Рецензент “Если” хоть и предпринял попытку выставить меня болваном в моих собственных глазах, но ведь рецензия-то — совсем крохотная. Да и напечатана всего в одном журнале — стоит ли вообще о ней говорить?
Увы: журнал фантастики один-единственный на всю страну, журналов, подобных “Если” в России нет, поэтому других рецензий не предвидится. И получается, что лукавый вердикт рецензента как бы окончательный и обсуждению не подлежит...
Вот и говори после этого, что бедность — не порок!
