Проснулся я от грохота и дребезжаний стекол. Вскочил в холодном поту, но чуть погодя расслабился. Сообразил, что это всего лишь вернулся папа. Наверно, ему просто хотелось, чтобы я узнал о его возвращении. Впрочем, когда он так сажает флаер, о его возвращении узнаю не только я, но и все соседи на двадцать километров в округе.
Я вышел на крыльцо. Папа как раз выбирался из дымящихся останков флаера и выглядел слегка усталым. Я помахал рукой, и папа улыбнулся в ответ. Разумеется, он не пострадал. Для папиного костюма из биопластика такие посадки мелочь. И флаер не жалко. Согласно штатному довольствию Корпуса, папа положено три таких в месяц. Тот, кто утверждал довольствие, умный человек и понимает, что флаеры быстро изнашиваются. Куда быстрее чем костюмы из биопластика.
Я почесал затылок, окидывая взглядом рассыпавшиеся по посадочной площадке детали, и где-то внутри шевельнулось сомнение. А может быть, папа просто забыл включить тормозные двигатели! С него станется.
Дело в том, что мой папа — склеротик (последствия контузии). От нас даже мама ушла по этой самой причине. А ещё ей не нравилось то, что он работает в Экологическом Корпусе. Однажды я услышал их разговор.
— Как тебе не стыдно, Сергей. Для тебя нет ничего святого. Во время последнего рейда на Завирэкс вы спалили дотла семь городов!
— Леночка, но ведь они загрязняли окружающую среду!
— Вы наполовину истребили население этой несчастной планеты!
— Зато какая там теперь экология! А поголовье тунца выросло почти в три раза!
В тот раз папа привез мне гранатомёт. Совсем как те, с помощью которых они в Корпусе борются за соблюдение Экологического Кодекса. На самом деле, конечно, игрушка. Боезаряд почти в три раза меньше, чем у настоящего. Баловство. Но все мальчишки мне завидовали. Правда, после того как мы с друзьями разнесли дом Сидоровых, папа гранатомёт отобрал.
Было, конечно, обидно. Тем более, что никто не пострадал. Ну разве что дедушка Сидоров. Но ведь он все равно был старенький.
А спустя месяц от нас ушла мама. Наверно, она просто нас не любила.
С тех пор папа стал привозить кучу интересных вещей. Бластеры — к сожалению, совершенно неисправные, списанные энергоэлементы больших космических излучателей, полуразобранные инфрапушки и, однажды, ракетную установку — как оказалось, в превосходном состоянии. После двух моих залпов по Иркутску папе пришлось срочно передать её в наш краеведческий музей. Вот уж не пойму, почему так тогда все переполошились? Ракеты-то были без боеголовок!
Я так обиделся, что целых три дня не разговаривал с папой. Должно быть, он в душе чувствовал, что поступил несправедливо. И через неделю привез мне Поющий Бриллиант. Не ракетная установка, конечно, но тоже штуковина интересная. Двадцать четыре часа в сутки выводит одну и ту же мелодию. По громкости, правда, чуть слабее, чем стереосистема.
Случилось так, что папу, практически сразу же, опять вызвали в командировку. А я забыл Поющий Бриллиант на столе и с приятелем Мишкой укатил на три дня в соседний город, на праздник Смеха. Только нашим соседям все эти три дня было не до смеха. Они чуть с ума не сошли. И, наверное, высадили бы нашу дверь. Если бы могли. Дверь-то у нас из суперпластика. И ставни на окнах тоже. Звук пропускают, а всё остальное — нет.
По возвращении папе пришлось упаковать Бриллиант в двадцать слоев звукопогпотителя и зарыть в саду. Причем мне он так и не признался, в каком именно месте. Такая жалость!
— Вовочка, — сказал мне после того случая папа, — Если ты хочешь чего-нибудь добиться в жизни, ты должен тренировать не только это, — похлопал он себя по накачанным бицепсам, но и это, — и папа выразительно хлопнул себя по лбу.
— Поверь, вздохнул он, — иногда поработать головой бывает намного полезнее, чем поработать бластером.
Ага, легко ему говорить. Вряд ли я когда-нибудь смогу так же ловко работать головой, как и он. Это ведь особый талант нужен. Каждое утро папа разбивает лбом здоровенную кипу кирпичей. А у меня даже от одного кирпича начинается такая головная боль, что никакой аспирин (единственное болеутоляющее в нашей домашней аптечке) не помогает.
Сегодня папа выглядел даже более усталым, чем обычно.
— Был тяжёлый день, да? — Он слабо улыбнулся.
— Есть такая профессия, сынок, экологию сохранять…
— Папа… — несмело начал я, пытаясь напомнить о подарке Он ведь обещал привезти старинный пулемёт системы “Максим”. Без патронов, конечно. Патроны есть у Мишки, но папе об этом знать ни к чему.
— Завтра, Вовочка, всё завтра. Ложись спать. Я кивнул и отправился в спальню. Спорить в таких случаях бесполезно.
Утром я проснулся от глухих ударов и треска. Выглянул в окно и понял, что всё в порядке. Папа тренируется. По всему саду уже валялись расколотые кирпичи и сломанные деревяшки.
Во время тренировок его лучше не отвлекать. Я отправился на кухню и тут, прямо на коробке с мармеладом, обнаружил подарок. Что-то вроде металлического ларингофона с большим утолщением впереди. Увы, значит, с пулеметом пока облом.
Я повертел подарок в руках. Потом надел вещицу на шею и с трудом сумел защелкнуть сзади тугую застёжку. Внутри “ларингофона” что-то затикало. Как в старинных механических будильниках. Забавно. Я подошел к зеркалу. Выглядело круто. Ребята умрут от зависти.
Наскоро перекусив, я отправился к Толику. Мы с приятелями собираемся там по утрам. У Толика самый большой бассейн в округе. Девчонки тоже туда иногда ходят. Как-то раз мы с Мишкой подбросили им парочку мурен. Вот визгу-то было! Папу Толика чуть не хватил инфаркт. Нехорошо вышло. Он-то не знал, что мурены были почти ручные и совсем не голодные
С тех пор мы с Мишкой больше так не шутим. Ну разве что иногда.
Народу в бассейне сегодня было немного. И все вели себя как-то странно. Сначала с интересом обступили, разглядывая мои “ларингофон”, потом, прислушавшись, удивились.
— А что это тикает?
— Там тикает, внутри.
После чего они посмотрели на маня испуганно, и начали так стремительно выскакивать из воды, словно в бассейне опять обнаружились мурены. Но сегодня-то не было даже пираний! С чего бы такай переполох?
Скоро никого не осталось. Один Толик.
— Слушай, — сказал он, оставаясь на противоположном конце бассейна, — Лучше бы ты шёл купаться куда-нибудь… на озеро.
— Это еще почему? — удивился н, подплывая.
Но ответа не дождался, потому что Толик как ошпаренный выпрыгнул из воды и скрылся в кустах.
Чего это они все, с ума посходили? Я вылез и вытерся полотенцем. Эх, жаль, Мишки нет, ещё вчера вечером укатил с родителями в Иркутск. Он бы оценил папин подарок. В следующий раз, перед тем как кидать мурен в бассейн к этому психованному Толику, ни за что не буду их кормить!
“А действительно, почему оно тикает?” — подумал я, возвращаясь домой, и решил снять вещицу, чтобы еще раз хорошенько изучить. Не тут-то было. Проклятая застёжка не поддавалась. Ничего, сейчас папа поможет...
Папу я обнаружил дремлющим за старинной книгой — одним из многочисленных романов Лукьяненко. Врач прописал ему по двадцать страниц после еды для улучшения пищеварения.
— А-а, сынок, сказал он, мгновенно просыпаясь. Извини, там в гостиной пулемёт, такой, как ты хотел... Подарок.
Да? — переспросил я озадаченно. — А это тогда что?
Папа внимательно посмотрел на меня, и глаза его округлились!
— Сынок, ты новости иногда смотришь?
Какие там новости, вчера было не до того. Вчера мы с Мишкой запускали в космос кота Сидоровых.
— А что случилось, пап? “Спартак” не вышел в полуфинал?
— Да нет, Вовочка. Всё не так страшно, — сказал отец, торопливо вскочив с дивана, и почему-то попытался стащить с меня “ларингофон”. Причем делал он это так старательно, что едва не оторвал мне голову. Застежка не поддалась
— Ты чего, папа! — закричал я, вырываясь.
— Извини, Вовочка, нет времени на объяснения, — папа разогнался и лбом пробил облицовочную панель стены. В открывшейся нише обнаружилась я глазам своим не поверил — старинная бензопила “Дружба”! Да ведь за её хранение, не говоря уже об использовании, в два счёта можно вылететь из Корпуса! Все знают, какой огромный экологический вред наносят бензопилы.
— Папа! — изумленно приоткрыл я рот
— Нет времени, Вовочка! — прошипел он, хватая бензопилу, и ласковыми отцовскими пинками погнал меня наружу, к почерневшему флаеру. Так надо!
— Но ведь он не взлетит!
— Взлетит, — сурово пробормотал папа, швыряя меня на сиденье. — В Корпусе мы проходили курс техобслуживания в экстремальной обстановке.
И он дал флаеру такого мощного пинка, что на посадочную площадку градом посыпались детали, еще кое-как державшиеся после вчерашнего приземления. А спустя секунду флаер взмыл ввысь, да так стремительно, что папа едва успел запрыгнуть внутрь.
— Что случилось? — продолжал я допытываться, пока мы неслись куда-то над лесом
— Извини, сынок, — вздохнул папа, опуская глаза. — Проклятый склероз. Я просто забыл вчера эту штуковину на столе.
— Кстати, хотел спросить. Там внутри что-то всё время тикает. Это что, фишка такая? Для прикола? Да, пап?
— Нет, Вовочка, это не фишка, — кашлянул он, глядя куда-то в сторону. — Это часовой механизм.
— Что-то вроде будильника? — озадаченно я нахмурился, все ещё не понимая.
— Почти, — кивнул папа и как можно более будничным тоном пояснил. — Террористы на Завираксе используют такие штуки для минирования покойников. Мне повезло. Одну удалось достать целёхонькую, для изучения. Жаль, ты не смотрел новостей... Вчера все информагентства показали об этом репортаж
— Погоди, ты хочешь сказать... — до меня, наконец, дошло, и я заорал благим матом:
— Сними с меня эту гадость!
— Не сейчас, Вовочка, — вздохнул папа, глядя вниз. — Мы над лесом. А эти чертовы террористы используют такие экологически грязные технологии...
Я взвыл.
Но тут лес наконец-то кончился.
— Теперь-то можно это снять!
— Нельзя, Вовочка, — виновато развёл руками папа. — Мы над озером. Ты же не хочешь, чтобы рыбки погибли?
Я прикусил губу. Всё-таки папа у меня добрый. Только, по-моему, он слишком долго прослужил в Экологическом Корпусе
Спустя минуту озеро кончилось, и папа немедленно включил бензопилу.
— Теперь можно, сынок!
Я вздохнул, наклоняя голову
— Пап, а ты уверен, что это не взорвётся, когда ты будешь распиливать застежку?
Он задумался на мгновенье.
— Ты прав, сынок. Не будем её распиливать. Слишком велика опасность экологического загрязнения
— Но как же ты ее снимешь, папа?!
— Есть одна мысль, Вовочка! — успокоил он, подымая бензопилу.
— Какая? — спросил я, с надеждой поворачивая голову. И заорал во всю глотку, когда понял.
Очнувшись, я услышал голоса.
— Как же это его угораздило? — озабоченный женский
— Вы же знаете этих мальчишек, — ответил голос папы. — Нашёл в шкафу старинный бритвенный станок... В общем, сами понимаете...
Я открыл глаза. Женщина-врач и папа стояли рядом со мной. Точнее, не совсем со мной. Одной существенной части у тела, опутанного трубками и датчиками, явно не хватало. Если бы не свежая наколка “Спартак — чемпион”, я бы себя не узнал.
— А почему срез такой неровный? — недоверчиво спросила врачиха.
— Ну так... наверно, лезвие тупое попалось, — вполне убедительным тоном соврал папа.
Я, насколько было возможно, скосил глаза вниз, но так и не смог разглядеть следов работы бензопилы. А ещё у меня сильно чесался подбородок.
Врачиха куда-то вышла, а папа присел на стульчик. Спиной ко мне. То есть не ко мне, а к одной, но очень важной части меня. Взял опутанное трубками тело за руку.
— Ничего, Вовочка! У нас в Корпусе бывало и похуже. Не переживай... Если что — найдем тебе трансплантат. Будет не хуже родной. По крайней мере, умней. А нет, так сделаем протез. У нас в Корпусе многие с протезами. И ничего — отличники боевой и экологической. Говорят даже, сам главнокомандующий — тоже с протезом!
Я попытался выругаться. Только из этого ничего не вышло. Ни звука. И я снова закрыл глаза. Эх, папа, папа...
Хорошо, хоть он голову не потерял. В смысле, мою голову! С него станется. Он ведь склеротик. Мой папа — склеротик! А может быть, ему просто поставили некачественный протез?
