Говорят, что даже человеческий ребенок способен убить взрослого псилонца без особого напряжения сил.
Кроме того, они очень малочисленны. Каждая женская особь приносит не более трех детенышей за свою жизнь, это обусловлено физиологически — наличием в организме всего лишь трех яйцеклеток.
Но псилонцы никогда не пробовали брать физической силой или числом.
Десантный бот приземлился примерно в километре от нас. Мы лежали, сжимая оружие, с ненавистью глядя на яйцевидный серый корабль, окутанный радужными занавесями силовых полей. Нечего было и надеяться пробить эту защиту из ручного оружия.
Десантники начали выгружаться.
Даже в боевых костюмах они не выглядели слишком уж грозными. Около двух метров в высоту... броня как броня. Но если бы броню с подобной начинкой попытались создать на земле — она весила бы тонн десять, ни меньше. Даже сейчас у нас нет портативных кварковых реакторов, дающих псилонским десантникам энергию, и “струящихся” силовых полей, позволяющих легко передвигаться — тоже нет.
Их было десять. Они рассыпались цепочкой — и двинулись на нас. Легко, открыто, может быть и впрямь не замечая нас под накидками, а может быть — презрительно игнорируя.
— Защитникам точек “альфа” и “гамма” — приготовиться к бою! — рявкнул Огарин. — Огонь открывать по команде командиров. Охране штаба — огонь открывать по моей команде!
Мы лежали неподвижно. Иногда я поглядывал на соседей, пытаясь разглядеть их, иногда — на лениво приближающихся десантников. Неужели прославленный “Ультиматум”, стреляющий зарядом антипротонов, не сможет пробить их защиту? Неужели лазерный залп “Шанса” может пропасть даром?
Верхние конечности псилонцев ритмично двигались. Они размахивали руками при ходьбе совсем как люди.
Ну давайте же, давайте... дядя Гриша, ну что ты медлишь? До врагов оставалось метров триста, даже из моего бластера можно пальнуть...
И в этот миг псилонцы дали залп.
Они снова нас опередили.
Стремительный росчерк огненных нитей — то ли плазменные заряды, то ли еще что-то... Я оглушено помотал головой — псилонцы продолжали спокойно двигаться к нам. Потом глянул вправо — и оцепенел.
Там, где только что лежал Семецкий, остался черный выжженный круг. Из него вертикально торчал оплавленный ствол “Ультиматума”, так и не сделавшего ни единого выстрела.
Я смотрел на этот странный памятник лишь один миг. Предательское оружие, которое не удалось укрыть под “Хамелеоном”...
Потом я достал из-под живота бластер.
— Не поддаваться на провокации! — раздался голос Кононова. Оказывается, он тоже имел связь с нашими костюмами.
Провокации?!
— А пошел ты, дядька... — сказал я.
Нацелился на одного из псилонцев — не все ли равно, в кого стрелять? И нажал спуск.
Только этого все наши и ждали.
Воздух вспыхнул, когда заработали пятьсот стволов.
— А-а-а-а!!! — раздался крик под самым ухом. Не прекращая пальбы я глянул, в полной уверенности, что Ольга Нонова умирает.
Какой там!
Отважная учительница стояла в полный рост, игнорируя и наши беспорядочные залпы, и ответный огонь псилонцев. “Шанс” в ее руках ходил из стороны в сторону, лазерные лучи плетями стегали по земле. Что ее хранило — не знаю. Может быть та удача, что всегда не хватало мне, а может быть безумная отвага.
— Получайте, чужие! Получайте! — кричала Ольга. Глаза ее сверкали. Кто бы сейчас мог подумать, что это мирная учительница начальных классов! Пусть даже ее стрельба была совершенно безрезультатна, она слишком низко опускала ствол, и жгла лишь бетон перед собой, но сам пример внушал гордость за человечество!
В рядах псилонцев вдруг раздался взрыв. Чей-то выстрел все-таки пробил защиту десантника! Гротескная фигура задергалась, разломилась пополам, рухнула...
— Так тебе! Так! — завопила Ольга, отнеся удачу на свой счет.
Ответный удар псилонцев последовал незамедлительно. Они явно поняли, что мы берем их количеством — и прекратили одиночную стрельбу. Зато перед каждой фигурой вспухло маленькое красное облачко.
Я не знал, что это такое.
А вот дядя Гриша — знал.
— Всем отходить! Немедленно! — закричал он. — Организованно... Первый и второй взвод налево... Третий и четвертый направо!
Какие взводы? Пока мы шли, Григорий как-то пытался разбить нас на отряды, я даже помнил, что попал в четвертый взвод... Вот только бежать направо, огибая воронку оставшуюся от бункера, было самоубийством. Ведь позиции мы занимали, как Бог на душу положит...
А красные облачка перед псилонцами слились, растянулись в багровую полосу, и зловещим туманом поползли на нашу позицию.
Пожалуй, первый раз в жизни я ослушался дядьку.
Я кинулся бежать налево.
Рядом неслись отважная Нонова, размахивая тяжеленным “Шансом”, будто легонькой указкой, Артем и Эн, сзади — еще с десяток народа.
Вся наша позиция сломалась. Лишь несколько человек, то ли не услышав приказа Кононова, то ли впав в горячку боя, остались на своих местах. Мы слышали звуки пальбы, пока полоса багрового тумана не прокатилась по ним.
Потом все сразу же стихло.
— Сволочи! Подлецы! — тонко закричала Эн Эйко. — “Ползучий щит” — они не имели права!
Господи, да она и впрямь совсем ребенок! Какие права на войне?
Прошло всего лишь несколько минут, а наша рассеянная толпа уже была на расстоянии километра от бункера. Фигуры псилонцев размеренно двигались к бункеру, игнорируя редкие выстрелы с такой дистанции. Сейчас они проверят пылающие останки, а потом...
Потом отправятся добивать нас.
Скорость их движения немногим больше нашей. Но оружие более дальнобойное. И идти так они могут часами, не снижая темпа, они же не тратят силы сами, все делает их броня.
Я перешел на шаг, остановился. Моему примеру последовали только дети — и Ольга Нонова, и все остальные продолжали бежать.
— Эн, что вы собираетесь делать?
Ни на секунду я не сомневался, что на планету и на приказы Огарина им плевать.
Девочка кинула было на меня презрительный взгляд — и вдруг переменилась.
— Надо укрыться. Бой проигран, это ясно.
Я кивнул. Чего уж спорить против очевидного.
— Они сейчас начнут прочесывать космопорт. Надо затаиться, а когда сядет “Лоредан” и начнется выгрузка техники — добраться до нашей яхты. Можно попробовать удрать. И даже продолжить регату.
— Вы ополоумели с вашей регатой! — выкрикнул я.
Эн Эйко пожала плечиками.
— Ну и что? У тебя снова есть шанс. Только теперь у тебя не только пряник, но и кнут.
Безумные дети...
Я посмотрел на Артема.
Нет, мальчик, похоже, не безумный. У него в глазах читалась и тоска, и страх, и отвращение... но больше всего было мольбы.
Почему он так боится умереть?
Дети еще не понимают, что такое смерть. Рано ему — так бояться.
Но он боялся.
Я еще раз посмотрел на дымные столбы. Лихо псилонцы нас разнесли... все наши планы предугадали. Догорают огневые точки “альфа”, “бета”, “гамма”.
Вот только точек ведь было четыре!
Я замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Куда мы ходили играть? Обычно — к “альфе” или “гамме”, они ближе всего. Реже — к “бете”. И лишь пару раз, возвращаясь с похода по лесам, или с Серебряных Водопадов — к “дельте”.
Неужели Огарин сам не знал о ней?
Десять километров... примерно на юго-запад... Я посмотрел в ту сторону — небо оставалось чистым, голубым.
— Я знаю, где мы укроемся, — сказал я. — Идемте.
Есть такие религии, которые считают, что весь мир — это сон. Сон Бога, придумавшего мир. Твой собственный сон. Сон какого-то ничем не примечательного человека. Это, наверное, многое объясняет, если так думать... сны — они ведь всегда в чем-то ужасны. Даже красивый и добрый сон страшен тем, что приходится просыпаться.
Может быть, и впрямь, это все — сон?
Мы быстрым шагом шли по бескрайнему бетонному полю, прочь от методично-жестоких псилонцев, от наших ребят, пытающихся противостоять им.
Во сне нельзя предать, ведь правда?
Или — если ты предал во сне, значит, давно уже готов к этому наяву?
А может быть, мне все это снится? И Эн Эйко с ее дерганым братцем, и атака псилонцев... Или, хотя бы, только атака? Сейчас я проснусь, и окажется, что гонщики проследовали дальше, никакого “Лоредана” нет и в помине, а мне надо покупать букетик цветов и идти к Ольге Ноновой свататься... Отец Виталий, наверное, так истолкует мой кошмарный сон, в котором немолодая учительница вдруг проявила себя героиней...
Нет. Это не так.
Все наяву.
Просто ожили древние страхи, воплотились в явь страшные сны.
Расплывчатые, неясные тени, которые так приятно было представить вечером, под одеялом, отложив книжку о Смутной Войне — они вернулись. Обрели плоть и кровь. И захотели нашей крови.
Неужели они не понимают, что прошло почти две сотни лет, что сейчас — мир?
Не могут не понимать. Они умные, очень умные, псилонцы.
Значит, приказ, отданный сгинувшими давным-давно правителями значит для них так много?
Или, просто-напросто, увидев, что на планете по-прежнему земное поселение, они решили, что война была проиграна, а их раса уничтожена подобно сакрасам? И пошли в последний, беспощадный бой, желая если не победить, так хотя бы дорого отдать свою жизнь?
Тени. Тени из прошлого. Зажги тысячу лампад, уставь свечами храм, выйди под солнце — они все равно приползут. Из победоносной войны, из овеянных легендами подвигов. Как там звали пилота, протаранившего “Лоредан”? Уже и не помню. Подвиг остался в скупых строках военных архивов. А жертвы его подвига — приползли по месту назначения, чтобы достойно погибнуть.
Они ведь обречены. И не могут этого не понимать.
Но когда ты лишь тень — тебе уже не больно.
— Алексей?
Я покосился на Артема. Мальчик шел рядом со мной, его сестра — чуть впереди.
— Да?
— Ты здесь всю жизнь прожил?
— Угу.
Наверное, хочет сказать, как это скучно... Что ж, я и сам понимаю.
— И никуда не приходилось улетать?
— Нет.
Он как-то хмуро улыбнулся:
— Я тебе завидую.
— Чего?
— Когда-то я мечтал путешествовать. Потом перестал.
— Почему?
Артем пожал плечами:
— Да потому, что у всех путешествий бывает конец.
— А у тебя проблемы, верно? — осторожно спросил я.
— Еще какие.
Теперь он больше не выглядел замкнутым. Скорее — обреченным. Будто делал что-то по инерции, потому что надо, ни удовольствия не получая, ни на удачу не надеясь. Так можно писать контрольную, зная, что все равно не сдашь.
— Ты не переживай, — сказал я. — Уверен, выпутаетесь. Сейчас затаимся, потом вы с Эн улетите...
Улыбка у него была хорошая. Только он ни капельки мне не поверил.
— Не выйдет. Ты еще увидишь, правда.
Почему я его утешал?
Кто из нас сейчас больше нуждался в утешении? На моих глазах гибла наша маленькая община. Впереди не оставалось совсем ничего. И шансы выжить были такие смешные, что их даже сосчитать невозможно.
И все-таки мне хотелось утешать этого мальчишку, странного чужака, так неудачно попавшего в наш маленький, тихий мирок. Будто за ним стояли свои тени, и большая беда, чем горящая планета.
— Ты боишься умереть? — спросил я.
— Нет, что ты, — без всякой рисовки ответил Артем. — Ни капельки... Ой, кто это?
Эн, идущая впереди, остановилась, в ее руке тускло блеснул металл. Я кинулся вперед, схватил ее за кисть, закричал:
— Стой! Не вздумай! Это абори!
Как это произошло, я и не заметил — только ее руки уже не было в моей. Девочка презрительно посмотрела на меня:
— И что с того? Я знаю, они потенциально опасны.
Абори лениво шел нам навстречу. Чихая, сморкаясь, отплевываясь комочками слизи. Среднего возраста, пожалуй. Вздумалось же ему побродить...
— Мир и любовь! — крикнул я.
— Он опасен! — упрямо сказала Эн.
— Ты не представляешь, насколько! — рявкнул я. — Эн, эти существа излучают направленные микроволновые пучки. Это первое. Они имеют телепатический контакт друг с другом. Это второе. Они эмпаты, и жестоко мстят за гибель любого из собратьев. Убьют и тебя, и всех, кто тебе дорог. Это — третье.
Эн глянула на Артема. Заколебалась:
— А если его не трогать?
— Тогда все будет нормально. Они не агрессивны. Им ничего от нас не надо, понимаешь? Ничего!
Абори приблизился. Зачавкал, набирая воздух, потом прогнусавил:
— Мир и любовь...
Взяв Эн за руку я стал осторожно обходить абори по кругу. Артем шел рядом, держась так, чтобы мы прикрывали его от туземца.
— Мир и любовь... — повторил абори. Запустил руку в складки плоти, поковырялся. И шагнул в нашу сторону.
Диаметром жемчужина была сантиметра три. Не меньше “Плазменного Цветка”. Но вдобавок она имела огненно-алую окраску, что само по себе чудовищная редкость.
Абори терпеливо ждал.
Моя рука сама поползла к резервной фляге. И застыла.
Сколько нам придется просидеть в бункере? Пару часов? Сутки? Двое суток? У Эн и Артема воды нет вообще. Найдется ли в бункере неприкосновенный запас — бог весть.
— Знаешь, дружок, не до того, — сказал я. Развел руками. И мы двинулись дальше.
Абори не удивился — они нечему не удивляются. Потоптался на месте, и двинулся следом.
— Это ведь ваш экспортный продукт? — спросил Артем.
— Да, единственный, — подтвердил я.
— И этот шарик должен дорого стоить? Почему ты его не взял?
— Его надо менять на воду.
— У тебя же есть фляжка.
— Деньги нельзя пить, Артем.
— Логично, — легко согласился он.
Разрыв между нами и туземцем постепенно увеличивался. Но он не унывал — шел следом, покачиваясь, почесываясь, издавая невнятные булькающие звуки. Эн явно нервничала, поминутно оглядывалась.
— Не бойся, он не тронет, — сказал я.
— Я не боюсь за себя, — отрезала девочка.
— Укроемся в бункере, он побродит, да и уйдет, — пообещал я. — Повезло, что псилонцы не знают про точку “дельта”.
— Про нее нет никакой информации, — угрюмо отозвалась девочка. — Даже в имперских архивах. Во время войны такое случалось — по соображениям секретности уничтожались какие-то документы, и про склады, базы, космодромы забывали начисто. Недавно на Эндории обнаружили подземный автоматический завод, он все эти годы штамповал обоймы для десантных бластеров... Умели тогда строить.
Мне опять стало не по себе. Дурацкие мысли лезли в голову, совсем дурацкие. Возникающие порой в отдалении вспышки и клубы дыма оптимизма не прибавляли. Псилонцы расправлялись с нашей общиной.
Когда мы дошли до бункера “дельта”, абори отстал уже на полкилометра. Замаскированный люк я нашел быстро — это искусство не забывается. Очистил от пыли контрольную панель на бетонной плите, приложил руку. Древний механизм поразмыслил, и выдал зеленый сигнал. В военное время почти полностью отказались от замков, реагирующих на конкретную личность, достаточно было опознания “человек — чужой”.
Ведь можно предать страну, можно предать планету. Но где тот безумец, что способен предать человеческий род?
По узкому бетонному колодцу мы спустились на двадцатиметровую глубину. Я открутил винтовой запор на тяжелом стальном люке, откинул.
— Освещение работает, — удивленно сказал Артем.
— Оно включается, когда кто-то входит в бункер, — объяснил я. — Первый раз я тут побывал, когда был младше тебя.
Мы стояли в длинном коридоре, с редкими лампами под потолком и еще более редкими стальными дверями.
— Дальше — технические помещения, — сказал я. — Идти смысла нет. Лучше на боевой пост, там кресла, и можно посидеть.
Дети как-то притихли. Я пошел вперед, выискивая на стенах оставленные когда-то копотью и фломастером отметки. Углядел даже свою корявую роспись — это считалось высшим шиком, оставить след на стене мертвого бункера... какие мы были маленькие и глупые...
— Боевой пост, — Эн указала на символы над одной из дверей.
— Ага. Там не очень уютно, но... — я дотронулся до сенсорной панели, и дверь уползла в стену.
— Ой... — тихо сказал Артем.
Вот только я был поражен не меньше, чем он.
Раньше, когда мы приходили сюда, пост был наглухо заблокирован. Сиди за пультами, барабань по клавишам — ничего не отзовется. Только неяркий свет и тихий шорох вентиляции.
Сейчас пост жил.
Перед главным боевым пультом светился огромный трехмерный экран. Схематическое изображение огромного космодрома, каких-то строений, стоящих в уголку кораблей. Множество точек — зеленые и красные, ползающие по карте. Красных было совсем немного, и нетрудно было догадаться, что это псилонские десантники. Зеленых — куда больше. Но никак не две тысячи, от силы — половина...
— Назовитесь, — прозвучал негромкий женский голос. — Раса, подданство, звание, имя и фамилия.
Я сглотнул застрявший в горле комок.
Компьютерный пост бункера ожил. Видимо, когда началась атака, какие-то системы начали расконсервацию точки.
— Назовитесь... — с теми же интонациями произнес голос.
— Человек, Империя Людей, ополченец, Алексей Кононов... — прошептал я.
— Опознание завершено. Согласно правилам чрезвычайной ситуации управление боевой точкой “Дельта” переходит к ополченцу Алексею Кононову. Прошу вас занять место командира.
Я оглянулся, ожидая поддержки. Но Эн была ошарашена полностью. Озиралась, держа бластер обеими руками, словно готовилась отразить нападение. Вот у Артема в глазах вдруг появилась искренняя детская радость. Мальчишка попал в свои героические сны. Самые-самые героические, когда тебе внезапно дается в руки власть и оружие.
— Принимаю командование, — сказал я, не узнавая своего голоса. — Доложить обстановку.
Кресло командира было слишком велико, словно я снова стал ребенком. Потом я сообразил, что оно рассчитано на человека в тяжелой боевой броне.
— Объект охраны подвергается вторжению. Противник идентифицирован как псилонский десантный крейсер “Лоредан”. Силы вторжения: четыре десантных бота, сорок особей десанта, три истребителя типа “Трамп”. К настоящему моменту планетарными силами уничтожено: один десантный бот и три особи десантников. На объекте в данный момент находится тридцать семь особей десанта. Истребители осуществляют охрану “Лоредана”, вышедшего на посадочную траекторию. Расчетное время касания — двадцать четыре минуты.
Компьютер бункера не умел удивляться. Он тоже был тенью из долгих-предолгих снов.
— Вспомогательные точки “альфа”, “бета”, “гамма” уничтожены атакой истребителей. Обращаю ваше внимание на точность атаки, предполагаю наличие на планете вражеских агентов. Силы ополчения рассеяны и беспорядочно движутся по полю космодрома. Обращаю ваше внимание на некомпетентное руководство войсками. Продолжается сопротивление наших сил в районе штаба. Предполагаемое время захвата штаба — девять минут. Жду приказаний.
Пульт передо мной сиял сотнями кнопок, сенсорных панелей, индикаторов, мелких экранчиков. Я не знал, как с этим всем управляться, но это было, в общем-то, неважно.
— Доложить возможные меры противодействия десанту, — сказал я.
— Атака крейсера “Лоредан” в момент спуска на планету. Вероятность успеха — пять процентов. Атака псилонского десанта на поле космодрома. Вероятность успеха — семьдесят три процента, с последующим уничтожением бункера космическими силами агрессора.
— Мы же пришли сюда затаиться! — выкрикнула из-за спины Эн Эйко. — Алексей!
Я читал достаточно книг о войне, да и фильмов повидал немало. Я лишь не знал, насколько боевые посты стационарных огневых точек дублируют рубки космических кораблей.
Вот и шанс проверить.
— Опасность бунта! — сказал я.
— Выполнено, — отрапортовал компьютер, когда синеватый стакан защитного поля накрыл кресло. Эн Эйко, уже поднявшая пистолет, не рискнула выстрелить.
Я посмотрел на экран, где красные точки “рассеивали” зеленые, а десяток десантников сходился вокруг штаба.
— Атака десанта, выполнять, — сказал я.
— Выполняется, — подтвердил мягкий голос.
Что происходило над нами, на поверхности, я представлял прекрасно. Лазерные турели и ракетные трубы, лезущие из земли. Разворачивающиеся чащи радаров. Всполохи энергии — огненные плети, мощности которых хватает для боевых кораблей.
На десант, пусть и хорошо защищенный, тоже должно хватить.
— Мы же все равно не победим! — закричала Эн Эйко. — Все равно! Истребители уничтожат бункер, “Лоредан” сядет и закрепится, планету сожгут мезонной бомбардировкой!
Ее голос был искажен защитным полем, и казался не совсем человеческим.
В какой-то мере оно было верно.
— Там мои друзья, — сказал я, кивая на экран, где безнадежно огрызался штаб космопехоты. — Теперь — у них есть шанс.
— У нас? У нас — есть? — крикнула Эн Эйко. Маленькая, хорошенькая, кудрявая девочка Эн, которую очень хорошо научили служить и защищать.
Своих.
Мы все для нее чужие. И нет разницы между псилонцем и человеком с фронтира.
— Шанс был бы, — сказал я. — Если бы ты не передала псилонцам информацию о трех известных тебе боевых точках.
Я смотрел на лицо Артема — мне хотелось знать, известно ли это ему.
Мальчик закусил губу.
Знал.
— Псих! — закричала Эн Эйко. — Это был единственная возможность! Нам позволили бы покинуть планету!
Одной рукой она схватила Артема, прижала к себе, словно куклу. Пистолет смотрел мне в лоб, но стрелять девочка не пробовала. Видимо, реально оценивала мощность защитного поля.
— Сорок процентов боевых систем выведены из строя, — сообщил компьютер. — Уничтожено девять вражеских особей.
Я ждал. Мне не надо было касаться кнопок и ловить врагов в перекрестья прицела. Время детских игр кончилось.
— Шестьдесят процентов боевых систем выведено из строя. Уничтожено четырнадцать вражеских особей. Случайные потери наших сил — в границах допустимых норм.
Игры — кончились. Зато нормы — остались.
— Восемьдесят процентов боевых систем выведено из строя. Уничтожено шестнадцать вражеских особей. Расчету рекомендуется покинуть территорию бункера.
— Снять защиту с поста командира, — сказал я, вставая. На главном экране красные точки торопливо стекались в нашу сторону. Не уйти. Все равно — не уйти. Но лучше под небом, а не в раскалившейся от плазмы бетонной норе.
— Сволочь! — сказала Эн Эйко.
— Не стреляй, я запрещаю! — крикнул Артем. — Не убивай его!
Я пожал плечами. Мне было почти все равно. Я смог сделать то, что должен был сделать. Дальше — все равно смерть.
— Кто же вы такие, — сказал я. — Знать бы...
Эн Эйко плакала, опустив пистолет. Она с удовольствием бы меня пристрелила, но, похоже, не могла нарушить прямой приказ брата.
Мне бы тоже стоило ее убить. Потому, что эта девочка совершила самое неслыханное преступление в истории — предала человечество чужим. Даже в годы Смутной Войны это случалось совсем редко. Если и случалось — то под пытками, психоломкой, шантажом...
А здесь, гляди-ка, добровольно!
Что же происходит, а? Для чего сделали, именно сделали, эту девочку-робота, готовую пожертвовать человечеством ради... нет, не ради себя, ради братца.
Если он ей брат, конечно...
— Я выхожу наверх, — сказал я. — Вы — как хотите. Уговаривать не буду.
Но уговаривать и не пришлось.
Только откинув люк и оказавшись на поверхности, я понял масштабы произошедшего.
Все произошло слишком быстро. Не как в кино. Нырнули в бункер, приняли командование, приказ был отдан, боевые системы заработали... Три минуты боя, отсиженные под землей.
Теперь я видел, что способна сотворить стационарная огневая точка космопорта, если ее вовремя не уничтожить.
Черное все было вокруг, выжженное в шлак. Пожарище, с островками бетонных плит. Там, где выдвигались оружейные турели, вообще ничего не осталось, только поблескивали лужицы расплавленного металла. Небо закрывали облака пепла, по ногам тоже мело черной порошей.
Сколько сил бросили псилонцы на эту незапланированную подземную крепость? Сколько их полегло... А если бы уцелели и другие?
— Гляди, Эн Эйко, — сказал я. — Это твоя работа.
— У меня только одна работа, — в ее голосе не было ни капли эмоций. — Не я привела псилонцев на вашу планету.
Я не ответил — я смотрел на слабое движение в облаках пепла.
Как псилонец выбрался из разбитого бронекостюма — не знаю. И почему уцелел, когда костюм превратился в сверкающую лужицу, тоже. Конечно, ему все равно досталось, идти он не мог.
Зато — полз.
Достав бластер я пошел навстречу вражескому десантнику. Каждый шаг выбивал из-под ног струйки гари.
Псилонец поднял голову.
У него была серовато-синяя кожа, точь-в-точь как на картинках. Немного непропорциональные, слишком тонкие и короткие ноги, длинные руки с цепкими пальцами. А вот почему их иногда называют “яйцеголовыми” — не знаю, скорее, череп псилонца напоминал расширяющуюся кверху грушу. Остатки светлых волос торчали жидкими обгорелыми прядями, но больше никаких повреждений не было видно.
— Фигово дело? — спросил я.
Большие круглые глаза не мигая смотрели на меня. Без своего киборгизированного костюма псилонец был беззащитен. Даже более, чем я, вышедший из бункера. У него, похоже, и ручного оружия не было.
— Мир и любовь...
Давешний абори, тяжело переваливаясь, зарываясь в пепел по щиколотки, подошел к нам. Дышал он тяжело, надсадно, а “говорил” еще хуже. Надо же — выжил! Уцелел!
Я посмотрел на алую жемчужину в протянутой руке. Как настойчиво он мне ее предлагает. Смешно.
И еще это — “мир и любовь”...
— Где ты видишь — мир и любовь? — спросил я с любопытством. — А? Родной? Засунь свой камешек в положенное место.
Абори вздохнул:
— Место...
— А лучше — убегай подальше. Убьют ведь случайно.
— Случайно...
Я снова посмотрел в глаза псилонца. Тот ждал, спокойно и отстранено. Может он был в шоке, может быть и впрямь, хрупкая и малочисленная раса умела умирать достойно.
— Ты ведь уже мертв, — сказал я. — Вы все мертвы. Потому и пришли убивать. А я... я жив. Пока еще.
— Пока еще? — полюбопытствовал абори.
Засунув бластер в кобуру я повернулся. И оцепенел.
Сзади, полукругом, высились шесть псилонцев. Броня переливалась темными радужными огнями, будто перекаленный металл. Оружия в их руках не было, зачем? Вся их металлическая скорлупа была оружием. Наверное, дрогни мой палец на спуске бластера, я испарился бы в один миг.
Эн и Артем Эйко стояли рядом с псилонцами. Кажется, один из них говорил с девочкой.
Что ж, ее предательство все-таки оправдалось. Они улетят с планеты. Псилонцы — закрепятся. Имперский флот вывалит на поверхность сотню мезонных бомб.
Ничего не дала свирепая атака огневой точки “дельта”, ничего, кроме краткого мига торжества.
Один из псилонцев шагнул вперед. Подошел, поглядел на меня сверху вниз — в костюме он был выше на две головы, как минимум.
— Кто командовал сражением?
У них всегда были прекрасные системы перевода. Никаких проблем с коммуникацией они не испытывали, вот понять претензии примитивных рас, вроде людей или булрати, им было трудновато.
— Я командовал.
— Ты солдат?
— Ополченец.
Лица псилонца не было видно за шлемом. Да и не сказало бы ничего мне выражение его лица.
— Ты надеялся победить?
— Нет.
— Нанести нам непоправимый ущерб?
— Нет.
— Чего ты хотел?
— Помочь нашим.
Абори тяжело пошел к нам. Протянул руку с жемчужиной к псилонцу, прошамкал:
— Помочь нашим...
Вспышка — ослепительная, и непонятно даже, что и откуда выстрелило. Тело абори разлетелось кровавыми ошметками.
— Зачем? — спросил я.
— Неполноценный разум, не способный бороться за существование, не должен мешать разговору разумных существ.
Надо же. Меня — зачислили в разумные. Исходя из чужой, причудливой логики.
— Ты будешь пленен, — сказал псилонец. — Скоро планета будет наша. Мы поведем переговоры с Императором Людей.
— Никто не будет вести с вами переговоры, — сказал я. — Война закончилась давным-давно. Вас просто уничтожат.
— Мы поведем переговоры, — повторил псилонец. — Корабль идет на посадку. Те, кто помог нам, будут отпущены. Кто противостоял — уничтожены. Кто противостоял достойно — пленены.
Вряд ли он понял, что я смотрю уже не на него. В дымную, черную даль, на кромку леса.
— Вы зря убивали абори, — сказал я. — Ведь это не первый, кого вы убили?
— Неполноценный разум, — отрезал псилонец.
Горизонт будто шевелилась. Бурые, мягкие, аморфные фигуры выползали одна за другой. Я не знал, что они умеют двигаться так быстро.
— Вы ошиблись, — сказал я. — Вы снова ошиблись. Нельзя делить так просто. На своих и чужих, на полноценных и неполноценных. Это не срабатывает, никогда.
— Корабль садится, — торжественно сказал псилонец. Вытянул руку, сорвал с моего пояса бластер. Металлические пальцы сомкнулись, отбросили смятый пистолет. — Ты пленен.
Он шагнул к раненному сородичу. Легко поднял закованными в броню руками. Это было даже трогательно.
А небо, затянутое пеплом, исходило тягучим гулом. Крейсер еще не был виден, но он шел на посадку, оповещая о себе грохотом двигателей. Подул ветер — пепел погнало в сторону леса, и высоко-высоко блеснул исполинский цилиндр.
Но я смотрел на шевелящийся горизонт.
Они никогда не собирались в таком количестве, аборигены планеты, меланхоличные, ни в чем не нуждающиеся существа.
Видимо, раздражитель был признан слишком серьезным.
Эн Эйко и Артем стояли в окружении псилонцев, спина к спине, глядя на садящийся корабль. Наверное, их отпустили бы сразу, когда “Лоредан” коснулся посадочного поля.
Эти странные дети, как и псилонцы, не понимали того, что уже понял я. Короткого объяснения недостаточно, надо родиться и вырасти на нашей жалкой планете, чтобы оценить происходящее.
У псилонцев свой кодекс военной чести. У абори — свой.
Вначале взорвался крейсер.
Его будто лучом разрезало, аккуратно посередине. Вот только не было на планете лазеров такой мощности, чтобы рассечь боевой псилонский корабль. Носовая часть сразу пошла вниз, почти отвесно, а корма еще несколько секунд держала траекторию, будто разделенный надвое корабль еще представлял из себя что-то работоспособное.
Наверное, абори тоже так подумали — кормовая часть цилиндра вывернулась наизнанку огромными лепестками, вытрясая какие-то бесформенный мусор, выбрасывая огненные струи и синеватые молнии разрядов. Еще через миг в небе вспыхнули три яркие звезды — псилонцы лишились истребителей.
Мне даже радоваться не хотелось. Я думал только о том, что нам не стоило самоотверженно оборонять планету — надо было бросать все, и уходить в леса.
Тени прошлого надо предоставлять самим себе.
А глупым и неполноценным аборигенам — решать, кого они пустят в свой дом на постой.
Земля вздрогнула дважды, когда обломки корабля коснулись поля. По бетонному полю пробежала волна, выворачивая уцелевшие плиты. Меня бросило на землю, прямо на останки несчастного туземца. Похоже, бывший стратегический космодром Империи окончательно утратил свое значение. Здесь даже яхте теперь не сесть.
Кольцо абори, сомкнувшееся вокруг космодрома, дрогнуло и тронулось к центру.
Десантники сомкнули строй. Перед ним вспыхнули знакомые красные облачка, слились в полосу и поползли вперед, на приближающихся дикарей.
Абори отреагировали быстро. Наверное, в таком количестве они могли чувствовать угрозу гораздо лучше, да и устраняли ее гораздо эффективнее.
В доли секунды бронированные фигуры псилонцев раскалились добела. Когда размягчившиеся сегменты брони посыпались на землю, внутри уже не осталось никаких тел.
Полноценный разум... неполноценный разум... стоило ли так быстро делать выводы? Кто-то вышел в космос и создал великую машинную цивилизацию, а кому-то это было просто не нужно.
Я поднялся и пошел к детям.
Глаза у Эн Эйко были безумными.
— Мне страшно... — прошептала она. — Мне страшно...
Нет, не маленькая девочка... перепуганная женщина.
— Я посоветовал бы тебе бежать к яхте, — сказал я. — Вдруг уцелела? Для тебя все — чужие. А вот для абори ты стало одним с псилонцами.
Бурая волна колышущейся мягкой плоти приближалась. Я видел, что она уже начинает раскалываться на отдельные потоки — текущие к обломкам корабля, к штабному бункеру, где, наверное, еще остались псилонские десантники, к каким-то, лишь абори ведомым, объектам.
Одна группа шла к нам.
— Артем, ты знал, что Эн собирается связаться с псилонцами?
Мальчик вздрогнул. Кивнул.
— Это было твое решение?
— Нет... — слова давались ему нелегко. — Не мое. Но я не запретил. Я... не хотел умирать. Не хочу.
Эн взвизгнула. Тонко, пронзительно. Я понимал, что происходит — она ощутила угрозу. Абори не жестоки — но они дают понять, что собрались делать.
В ее руках вновь возник пистолет — и девочка открыла стрельбу. Очень быстро и на взгляд со стороны — не прицельно. Однако абори падали один за другим. Я не пробовал помешать: во-первых не успел бы, во-вторых — это ничего не изменило бы.
Вместо этого я взял Артема за плечи, и закрыл ладонью глаза. Через секунду мне пришлось зажмуриться и самому — потому что видеть происходящее было слишком страшно. Только девочка продолжала стрелять еще несколько секунд. Уж не знаю, как это возможно.
А еще я каждый миг ждал, что лицо Артема вспыхнет под моими руками.
Но этого не произошло.
— Мир и любовь...
Я посмотрел на абори. Его сородичи огибали нас, и прах, оставшийся от Эн Эйко, уже смешался под их ногами с золой сгоревшего бетона и пеплом псилонцев.
— Мир и любовь, — сказал я.
— Они поступили нехорошо, — прошамкал абори. — Не делайте так.
Миг — и он слился с толпой.
Первый на моей, да и не только на моей памяти абори, снизошедший до полноценной человеческой речи.
— Что со мной будет? — вдруг спросил Артем.
— Абори тебя не тронули, — ответил я.
— Ты скажешь? Про Эн и про меня?
— Да. Я не могу не сказать.
— Она говорила с псилонцами, но... Те и так знали, где расположены защитные станции космодрома. Ничего бы не изменилось. Все равно.
— Может быть, — ответил я. — Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи?
— У меня есть пистолет, — сказал мальчик. — Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ.
Я не ответил.
— Я могу тебя вырубить, — сказал Артем. — Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту.
Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему — чертовски моральной и рассудительной.
Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла?
Даже к псилонцам.
Даже к предателям.
Даже к себе.
Мы — не псилонцы и не абори.
У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих.
Может быть, потому мы и победили в Смутной Войне.
— Мне очень вас жаль, — сказал я Артему. — Правда.
— Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь?
— В этом — нет.
Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет, кому собираться.
Ждать мне пришлось довольно долго — Артем и впрямь решился не сразу.
Сидеть на ранце от ракетника “Сальери” и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами.
— Вместо переподготовки — госпиталь, — сказал Денис. — Наверняка. И надолго. Только это все мелочи.
Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря... Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы.
— А Нонова и впрямь героически сражалась? — спросил Огарин.
— Угу. Еще как.
Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все.
— Никогда бы не подумал, — хмыкнул Денис. — Набей мне трубку.
Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка, вместе с трубкой, придавала ему сходство с пиратом из книжки.
— Может быть глаза спасут? — спросил я.
— Вряд ли. Скорее, поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже...
Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал:
— Да. Но мне все-таки хотелось бы знать, кто они были — Эн и Артем.
Денис хмыкнул:
— У каждого своя пьеса, Лешка. Иногда удается посмотреть кусочек из чужой — но всегда только кусочек. Помнишь мой рассказ?
— Помню.
— Я одно знаю, школе “Дочерей Кали” теперь конец. Если ты дашь показания под присягой, конечно.
— Дам.
— Вот и еще одна пьеса сыграна, — Денис принял из моих рук набитую трубку. — Такова уж жизнь. Ты пойми, Лешка... ты никогда не узнаешь, кто были Эн и Артем, ты не выяснишь, почему псилонцы пошли в атаку, и действительно ли предательство девочки было ненужным. Завтра меня увезут в госпиталь — ты даже пьесу моей жизни до конца не узнаешь. Я вначале буду тебе писать, рассказывать, как видят мир новые глаза, как весело идет служба. Потом, помаленьку, стану забывать ваш маленький мир, тебя, ваших нечаянных героев, даже этот бой — почти забуду. И с тобой случится то же самое. Только ты не жалей, Лешка. Никогда не жалей о чужих недосмотренных пьесах. Пиши свою.
— Я не знаю, получится ли.
— Никто не знает. Но обычно — получается... плохо ли, хорошо ли — другой вопрос...
Тысячи звезд падали с неба, и я знал, что никогда не замечу опускающихся кораблей раньше Огарина. Даже сейчас, когда у него повязка на глазах.
И в остальном он прав, как обычно. И насчет того, что все истории не узнать, даже вкратце. И что я забуду его, он забудет всю нашу планету, и все, все мы забудем Эн Эйко и ее брата. Это — не наша пьеса.
Только пока мы сидели рядом, плечом к плечу, под небом, чужим для Огарина и родным для меня, и ждали имперские корабли.
Вот уж кто точно опоздал, даже на закрытие занавеса.
