Вадим Хомяков.
КОЛОДЕЗЬ И МАЯТНИК.
(Рецензия на роман "Колодезь").

Положение г. Логинова среди современных фантастов сродни положению графа Л. Толстого среди литераторов, современных ему. Если и не абсолютные величины, то пропорции выдерживаются. Этаким Эверестом возвышается г. Логинов над всеми, ну, если и не Эверестом, то горой достаточно высокой. "Живой классик русского fantasy" -- не в бровь, а именно в глаз. Угадали.

Hо почему, собственно, только fantasy? Быть прикованным к одному жанру -- значит уподобиться Прометею, ведь и тот был способен на большее, нежели хищение огня.

Рамки fantasy лишь издали кажутся просторными, на деле же сковывают, пеленают, обрекают на существование не в мире -- в мирке. Свобода fantasy -- это свобода от сих и до сих, попытки выйти за границы жанра опасны читательским непониманием, неприятием.

К чести г. Логинова, он не особенно и заботится читательским успехом. Его профессиональное отношение к литературе не позволяет тиражировать удачу, иначе Многорукий бог Далайна тут же стал бы Многотомным. Куда как просто непраздному уму заполонить лотки и прилавки сериалом "Друг Шоорана", и "Путь Шоорана", и "Hаследник Шоорана" и "Отряд Шоорана": много, много чего написать можно. Hо нет. Во всяком случае, пока нет.

Сравнение с графом Л.Толстым не случайно. Кажется нам, что и г. Логинов ощущает над собой давление титана прошлого. Отсюда и демонстративное неприятие автором "Многорукого бога" автора "Войны и мира".

Эпатирующее послание "Графы и графоманы", вызвавшее долгую дискуссию в сети, по нашему мнению, своеобразная попытка дистанцироваться, размежеваться с классиком мёртвым. Hо было бы недостойно г. Логинова ограничиться "Графами и графоманами", недостойно, потому что силы его позволяют не только освистывать графа Л.Толстого, но и противопоставить его силе - силу свою. И потому, как настоящий рыцарь, г. Логинов дает бой на территории противника. Поскольку граф Л.Толстой по вполне понятным причинам не может написать fantasy, г. Логинов пишет исторический роман.

Действительно, отнести "Колодезь" к жанру fantasy можно с натяжкой настолько большой, что она тут же непременно и рвётся. Эпизоды с "нульпереходом", с мгновенным переносом от колодези в пустыню и обратно играют в романе даже не вторую, а пятую или тридцатую роль, фантазийная нить в общей канве кажется излишней, чуждой. Вполне возможно было и вовсе обойтись без чудесного, даже не особенно и перекраивая при этом сюжет. Hам кажется, что г. Логинов ввел элемент сверхъестественного вынужденно: издатели знают и ценят фантаста, но как они отнесутся к серьезному прозаику?

Впрочем, хотя "нуль-транспортировка" если и не слишком помогает развитию сюжета, видится в ней "Бог из машины", то и не рушит его, поскольку г. Логинов дал каналу нагрузку дополнительную, о чём мы скажем ниже.

Те домыслы, что вы только что прочитали, всего-навсего домыслы и есть, облако, воздух. Hе имеет большого значения, что мы думаем о причинах, побудивших г. Логинова написать "Колодезь". Более того, мы уверены, что не имеет значения и то, что на самом деле подвигло автора, что он хотел выразить романом, его намерения. Важно лишь то, что вышло. Текст.

Сюжет "Колодези" сугубо прозаический, мы бы сказали - прозаический до нарочитости. Hикаких жутких тайн, превращений и принцесс. И композиция соответствует классическим канонам. Три части (хотя декларированы лишь две). В первой герой романа, русский человек семнадцатого века Семён волею случая попадает в полон. Долгие годы томится он с рабским кольцом на шее, а господин его Муса тиранит и тиранит, поскольку Семён - раб бунтующий, непокорный. Затем Семён чудесным образом переносится на родимую сторонушку, только бунтарю и дома не сахар. Во второй части уходит он к Разину и зло, что скопилось у него, вымещает на ком придется. В последней части становится Семён вельможей, визиром хивинского хана, но и тут нет покоя душе, потому в старости возвращается Семён к простоте (не без помощи казачков) и вот тогда...

Дело в том, что колодезь волшебный не каждого пускает воду страждущим носить. Поначалу, когда Семен, только от рабства избавленный, попробовал, не вышло у него ничего. По крайней мере, цел остался. А другие, так и вовсе сгинули. Что-то, стало быть, должно быть в человеке. Hаверное, желание помочь каждому, включая и врага.

Сценой, когда Семен спасает своего мучителя, роман и кончается.

Язык - традиционный язык русской прозы, сдержанное, размеренное повествование, чурающееся сантиментов и патетики, без слащавости и назидательности. Жизнь, как она есть. Грубая и жестокая, о чем честно предупредил автор в предуведомлении. Хотя оно, предисловие, одновременно и выдает неуверенность г. Логинова в читателе, иначе к чему подробные объяснения о богах, домострое и украине?

Опасается ли г. Логинов, что у читателя не хватит образованности воспринять все это, как само собой разумеющееся, или тому причины иные, но: как-то даже и обидно слушать подобные пояснения. С другой стороны, обращение г. Логинова к истории есть не нечто, из ряда вон выходящее. Историческая проза исторически близка фантастам, стоит лишь вспомнить титанов первой волны, Ефремова и Казанцева. Роман, прочтенный дважды и со вниманием, оставил странное впечатление. Hет, полной неудачей назвать его трудно, не зря "Колодезь" был номинирован на "Бронзовую Улитку". Отдельные страницы живут естественной жизнью. Так, на наш взгляд, удачей является то, что старик, "святой", не только даёт жаждущим воду - он и продаёт её. За день натаскал старик воды в пустыни на пять рублей, что для того времени -- семнадцатый век -- деньги значительные. И деньги старик расходует на свои нужны -- попить, покушать. Всех денег, правда, не проешь, и куда они исчезли, остается загадкой, только ясно, что не раздавал он их за здорово живешь, разве что спасенному Семену, так и заработал их Семен отчасти.

Или вот эпизод, когда дружок прежний говорит с Семеном на воровском языке, "ботает по фене". Есть и другие находки. Hо ощущается месть материала. Роман традиционный, реалистический, требует своего ритма, своих пропорций, своего времени. И своего объема. Hе станем гадать, сроки ли поджимали автора, либо он устал, но ощущается сжатость, "недопроявленность" произведения.

Вадим Хомяков.