Глава одиннадцатая
Молодой осинник хорошо упрятал круглую поляну с палаткой. Лишь со стороны реки деревца слегка раздвинулись. В этот просвет было очень удобно присматривать за лодкой.
Палатку соорудили быстро. Утоптали высокие метелки травы, нашли в сухостое несколько жердей, связали каркас, накрыли парусом. Получилось островерхое жилище вроде северной юрты.
— Все влезем, — устало дыша, сказал Илька.
— У папы ноги будут торчать, — заметил Владик.
— Пусть лучше голова торчит, — сказал Иван Сергеевич. — Я буду дежурить, не выходя из палатки.
Илька уцепился за эту мысль:
— Я тоже могу!
— Растяпы пускай помолчат, — посоветовал Иван Сергеевич.
Не зря Ильку назвали растяпой. Конечно, случается, что путешественники забывают дома разные нужные вещи. Особенно, если это не очень опытные путешественники. Но кто слышал, чтобы человек оставил все имущество вместе с рюкзаком?
— А вы куда смотрели? — защищался Илька.
— На тебя, что ли, смотреть? — возмутился Генка.
— Я думал, у вас с Геной один рюкзак, — сказал Владик.
— Ну и ну, — сказал Иван Сергеевич.
Разговор этот случился, когда уже садились в лодку. До той минуты про Илькин рюкзак никто не вспомнил. И сам Илька, привыкнув скакать налегке, тоже о нем не думал.
Иван Сергеевич снова сказал "ну и ну".
Илька улыбнулся слегка виновато.
— Смеешься? — рявкнул Генка. — А ну марш за манатками! Жди вот теперь тебя, оболтуса...
Илька не двинулся. Он сказал даже с удовольствием:
— Мама-то на работе. А дверь-то я захлопнул. А ключ-то я тоже забыл. На столе.
У Генки внутри что-то зарычало.
Владик засмеялся.
Иван Сергеевич третий раз сказал "ну и ну" и посмотрел на Ильку с большим интересом.
— Да ладно! — отмахнулся Илька и примерился, чтобы прыгнуть в лодку. — Не пропаду, не замерзну...
Иван Сергеевич ухватил его за ремень.
— Не замерзнешь, а комары тебя обглодают до косточек.
— Не обглодают. — Илька покрутил поясницей, чтобы освободиться.
— Мы его диметилфталатом натрем до медного блеска, — сказал Владик. — Все комары в округе передохнут.
— А ты взял диметил?
— Вот тебе и на! А разве я, а не ты его должен был взять?
— Гм... — сказал Иван Сергеевич. — Да... Такое вот дело. Илька, дается тебе десять минут и ключ. Минуты для бега, ключ для нашей квартиры. В кухне над краном шкафчик. На нижней полке, слева, большой пузырек с прозрачной жидкостью и коричневой пробкой. Марш!
Илька рванул за пузырьком, а Иван Сергеевич пошел звонить Тамаре Васильевне, чтобы она не падала в обморок, когда обнаружит, что ее любимый сын отправился в поход без рюкзака.
— Зря он Ильку послал, — с беспокойством сказал Генка Владику. — Этот козел взорвет газовую плиту или устроит наводнение.
— Не успеет, у него времени в обрез...
Илька примчался через восемь минут с ключом в руке и пузатой склянкой в оттопыренном кармане.
На полной скорости влетел в лодку, чуть не пустив ее ко дну, и завопил так, что на том берегу взмыли с колокольни дикие голуби:
— По местам стоять, с якоря сниматься!
— Иван Сергеевич, вдарьте ему по шее, — сказал Генка.
И путешествие началось. Ветер упруго навалился на парус, наклонил "Африку", и она пошла легко и бесшумно, словно удивляясь собственной скорости. Потом это вспоминалось как бесконечное журчание желтой воды, просвеченный солнцем парус на фоне белых облачных груд и синевы и плавные развороты берегов...
Почти все время, пока плыли, Илька сидел на носу лодки необычно тихий и молчаливый. Напрасно Генка опасался, что он полезет к рулю или захочет управлять парусом. Видимо, пока Ильке хватало одной радости — просто плыть и смотреть.
Иногда он оглядывался, и глаза его сияли тихим восторгом...
В конце дня, когда над головами запел первый комар-разведчик, выяснилось, что Илька принес не антикомариную жидкость, а какой-то растворитель. Особый, с непонятным названием.
— Комары от него, конечно, сдохнут, — сказал Иван Сергеевич, — но мазаться не советую. И давайте-ка я упрячу бутылку под скамейку. Оставим ее в лодке, подальше от костра. Бензин по сравнению с этой штукой — все равно что газированная водичка перед ямайским ромом сорокалетней выдержки... Ох, Илька, Илька...
— Ох, — согласился Илька.
— Вот и будешь от комаров в палатке прятаться. И дежурить у костра не придется.
— А я ваши сапоги возьму и пиджак. Можно?
— Дудки! — сказал Иван Сергеевич.
...Лодку вывели на отмель и причалили к бетонной балке, из которой торчал рубчатый огрызок арматуры.
Балки эти и в самом деле всюду поднимались из воды, словно позвонки и кости вымерших китов. Несладко пришлось здесь самоходке в ту штормовую ночь.
Пока устраивались, мастерили палатку, пришел настоящий вечер. Правда, не было еще звезд, но солнце, крадучись, уползло за дальний пологий мыс, а на середине реки засветился алый фонарь бакена. И небо над головой стало ртутно-серым, а листья почти черными.
Это значило, что приходит время костров. На том берегу они зажигались один за другим.
Комары не свирепствовали. Они лишь изредка устраивали бандитские налеты и уносились от яростных Илькиных контратак.
Повеселевший Илька натаскал кучу дров.
Костер занялся моментально. Выплеснул огонь сквозь хворост и загудел, как самолетный двигатель. И сразу гудение это и свет примагнитили к себе путешественников. Даже Илька снова притих. Встал рядом с Владиком, загляделся на пламя. И, освещенный порывистым огнем, сделался весь оранжевым. У Владика тоже светилось лицо.
И опять Генку кольнула ревнивая мысль: если бы его, Генки, здесь не было, Владик с Илькой все равно стояли бы вот так же вместе и радовались бы огню...
Однако молчали недолго. Илька пошарил в кармане и загадочно сказал:
— У меня что-то есть...
— Ириска "Кис-кис", — хмыкнул Генка.
— Сам ты кис-кис. Патрон от малопульки. Заряженный. Валерка подарил.
— Хорош подарочек, — сказал Иван Сергеевич.
— А что будет, если его в костер бросить?
— Трудно сказать, — ответил Иван Сергеевич. — Но одно будет обязательно: уши тебе мы надерем.
— Тогда я лучше не буду.
— Лучше не надо.
Иван Сергеевич вытащил из рюкзака чайник, потерял в траве крышку, чертыхнулся и наконец выкликнул добровольцев идти за водой. Добровольцем был, конечно, Илька.
— У берега не черпай, — предупредил Иван Сергеевич. — Зайди чуть подальше, там вода чище.
— Зайду.
— Только чайник не утопи. И сам не утопись... А ты не боишься?
Илька смешно захлопал ресницами.
— Чего?
— Ну, все-таки... Место незнакомое. Лес, вечер...
— А в реке чудище какое-нибудь, — лениво сказал Генка. — Подкрадется под водой и за ногу — хап! — И он скрюченными пальцами показал, как чудище хапнет Ильку.
Илька снисходительно вздохнул, как бы говоря: "Ничего умного от тебя не дождешься".
Генка изобразил удивление:
— Смотрите-ка! Не боится чудища.
— Я ничего не боюсь, — сказал Илька не то всерьез, не то назло Генке.
— Совсем ничего?
— Совсем, — спокойно сказал Илька, покачивая большой чайник.
— А волков? — спросил Владик.
— Ха... Волки летом трусливые. Как врежу чайником по морде, сразу смоются.
— А зимой? — не отступал Владик.
— Зимой? — Илька сделал скучное лицо. — Зимой какая разница? Бойся не бойся, все равно сожрут.
— А пчел ты тоже не боишься? — язвительно спросил Генка.
— Нет, — нахально сказал Илька.
— А мертвецов?
Илька плюнул в костер.
— Самый безобидный народ.
Конечно, это были не его слова. Но как на них возразишь?
— Я знаю, чего он боится! — вдруг обрадовался Генка. — Уколов!
Илька фыркнул, как уставшая лошадь.
— Вспомнил! Это в прошлом году было!
— В прошлом году не считается, — поддержал его Иван Сергеевич.
— А ядовитых змей тоже не боишься? — поинтересовался Владик.
Илька подумал:
— Тоже.
— А контрольных по арифметике?.. Акул?.. Темноты?.. Наводнения?..
Илька, освещенный пламенем, стоял, улыбался, поддавал коленками чайник и покачивал головой. Два маленьких костра бешено плясали у него в глазах.
— А смерти? — спросил Генка.
Самое обидное, что Илька даже не моргнул. Улыбаться не перестал. Еще раз брякнул коленкой по чайнику и весело сказал:
— Не-е...
— Ну иди, иди, — мрачно предложил Генка. — Повесь на шею камень и прыгни в воду.
— А зачем?
— Ты же не боишься.
— Дурак я, что ли, зря прыгать?
— А не зря сможешь?
— Надо будет — смогу, — со спокойствием пообещал Илька.
— А не врешь?
Илька зачем-то перевернул над костром чайник и потряс его. Потом сказал:
— Не вру.
— Ладно, иди за водой. И не забудь про чудище.
Илька неумело засвистел и пошел от костра.
На краю поляны, у осинок, он остановился и вдруг крикнул:
— Яшка смог, а мы, что ли, хуже?
— Козел! — обрадовался Генка. — Думаешь, Яшка знал, что погибнет, когда полез малышей вытаскивать?
— Сам козел! Он все равно рисковал!
— Одно дело — рисковать, а другое — когда на верную смерть! Понял?!
— Без тебя знаю! — яростно крикнул Илька и бегом бросился сквозь ветки.
Генка, Иван Сергеевич и Владик прислушивались, пока за деревьями не затихло звяканье чайника. Иван Сергеевич усмехнулся:
— Расходилось сине море... — И вдруг сказал Генке: — Знаешь, а все-таки зря ты так...
— Как?
— Зря завел такой разговор. Нечестно как-то. Ты ему будто подножку ставишь.
— Он, по-моему, сам начал, — насупившись, сказал Генка.
— Начал-то все равно кто...
— Правда, нехорошо, — сказал Владик. — При таком разговоре хоть кто захвастается. Если раздразнить.
"Ладно, целуйтесь со своим Илькой", — подумал Генка. Но зла на Ильку он не чувствовал. И он нашел ответ, который Ильку защищал, а его, Генку, оправдывал:
— А он не хвастает. Он в самом деле ничего не боится... Нет, я знаю, чего боится.
— Скажи, — попросил Владик.
— Придет — скажу.
Илька, пыхтя, притащил чайник.
— Привет от морского чудища, — бросил он Генке.
— Знаю, чего боишься, — сказал Генка.
— Чего?
— Боишься, что мать бегать не пустит, если натворишь чего-нибудь.
— Подумаешь! Этого кто хочешь забоится, — уверенно сказал Илька.
Он, видимо, не ожидал, что все так развеселятся. Посмотрел, как хохочут, и хмуро заметил:
— Лучше бы рогатину сделали. Чайник вешать некуда.
Генка встал и пошел к палатке за топориком.
Когда он вернулся, все опять молчали. Илька с Иваном Сергеевичем колдовали над чайником, сыпали из пачки заварку. А Владик снова стоял у костра и смотрел на пламя.
...Все-таки Генка многого не знал о Владике. Он не догадывался, что пламя костра напоминает что-то Владику. И конечно, он не понял, почему вдруг Владька с размаху ударил ногой по обгоревшим сучьям.
От удара с хрустом рассыпалась головешка, скорострельно затрещали горящие ветки, а искры взлетели выше Владькиной головы. Владик быстро прикрыл лицо и шагнул назад, прямо в кучу хвороста и мелких кругляков, которые натаскал Илька. Там он вдруг покачнулся, неловко сел и удивленно сказал:
— Ух ты... Вот это фокус.
Владькин отец раньше всех понял, что случилось неладное.
— Глаз? — крикнул он. — Который?
— Да нет, — сердито сказал Владик. — Нога застряла.
— Будь ты неладен... Я думал, глаза обжег. Пляшешь у костра как бес.
— Кажется, доплясался, — откликнулся Владик.
Иван Сергеевич и Генка торопливо раскидали хворост.
Владькина нога застряла в развилке березового обрубка, похожего на большущую рогатку. Генка потянул эту рогатку, мысленно ругая ее на все корки.
— Ой, осторожней ты! — поспешно сказал Владик.
— Я тихо, — ответил Генка и снова потащил обрубок. Так осторожно, словно это была мина со взрывателем. Владькина нога вышла из развилки.
— Встань, — сказал Иван Сергеевич.
Владик шевельнулся и остался сидеть.
— Ну, в чем дело?
— Если б я мог... — виновато сказал Владик.
— Ну вот... Этого еще нам не хватало... Гена, дай фонарь.
Илька опередил Генку и кинулся в палатку за фонарем.
На щиколотке у Владика темнели две короткие ссадины: словно собака хватанула.
Нога выше ступни прямо на глазах заплывала мягкой опухолью.
— Очень больно? — шепотом спросил Илька.
— Даже в затылке отдается, — с кривой улыбкой сказал Владик.
Иван Сергеевич осторожно взял его ступню в ладони. Илька зажмурился. Он знал, что сейчас случится: будет рывок. Владик взметнется от боли. Но потом сразу станет легче, это уж точно.
— Знаешь что, Владик... — начал Иван Сергеевич и вдруг дернул его ногу крепко и резко.
Владик не крикнул. Он только выгнулся дугой, упал на трескучий хворост и закрыл глаза рукой.
— Ну что? — спросил Иван Сергеевич. Спросил растерянно, потому что видел: не удалось его лечение.
Владик молчал, не открывая лица. Генка вдруг подумал, что ни разу не видел, как Владик плачет.
— Больше не дергай, — сказал наконец Владик и начал дышать будто после долгого бега.
Иван Сергеевич посмотрел на Генку и тихо сказал:
— Неужели перелом?
Генка стоял, ужасаясь тому, как в одно мгновение может все измениться и рухнуть. Только что не грозила никакая беда. Было немного грустно, кое-что непонятно и все-таки довольно хорошо. Трещал огонь, булькал чайник, смеялся Илька.
И вдруг в один миг... Все кувырком!
Стоял рядом Илька, весь напружиненный, готовый рвануться за помощью.
Но где ее взять, эту помощь?
— Черт тебя дернул плясать у костра! — проговорил Иван Сергеевич. — Ну, что теперь делать?
Пожалуй, впервые слышал Генка в голосе взрослого мужчины такую растерянность и страх.
Что делать?
Генкина память, как луч локатора, обшаривала извилины реки, здешний берег и дороги. Что есть поблизости? Рощи, элеваторы, две деревни. С севера подходит лесной массив; туда уходили из лагеря в поход. Между лагерем и лесом, слева от шоссе, — Решетниково...
— Есть село, — сказал Генка. — Там больница, я помню вывеску. Хорошая больница, кирпичная. Врачей, наверно, можно найти и разбудить.
— Далеко? — резко спросил Иван Сергеевич.
— Отсюда километра два.
— Если быстро, минут за двадцать доберемся. Владика я понесу.
— Я сам, — сказал Владик.
— Помолчи.
— За двадцать минут не дойдем. Тут ведь нет дороги, — объяснил Генка. — А где дорога, я не знаю. Она по берегу идет, километров шесть.
— Пойдем без дороги. Илька, гаси костер.
— Ильке нельзя идти, — вдруг сказал Генка. — Он не пройдет.
— Почему?
— Это же не по асфальту скакать. Такие заросли по пути, овраги. Даже тропинок нет. А в оврагах сам леший ногу сломит. Колючки, кусты, крапива выше пояса. Куда ему? Да еще с голыми ногами.
— Думаешь, не пройду? — прищурившись, спросил Илька, и в голосе его ясно прозвучала Владькина интонация.
— Ну пройдешь, — сдержанно ответил Генка. — Только будешь застревать и отставать. А тут любая секунда на счету. — И, взглянув на Ивана Сергеевича, покачал чуть заметно головой: "Он не дойдет".
— Оставлять его тоже нельзя, — нервно возразил Иван Сергеевич.
— А что делать? — Делать было нечего. Генка это знал, когда спрашивал. — Про бандитов здесь не слыхали, — сказал он. — Хищников нет.
— Пожалуйста, — сказал Илька тонким обиженным голосом. — Думаете, я не останусь?
Иван Сергеевич взял его за плечи:
— Илька... Ты ведь знаешь, если что случится, мне сразу в петлю головой...
— Ну, кто меня съест? Владька, скажи, пусть идут!
— Ты никуда не отойдешь отсюда?
— Куда я денусь?
Из-за реки негромко, но отчетливо донеслась туристская песенка:
Когда мы уходим в поход,
Погода стоит неважная,
И вновь за дождем растаял
Город многоэтажный...
— Не тайга ведь... — сказал Генка.
...Этот путь был весь из темноты, запутанной травы и хлещущих веток. В первый овраг Генка ухнул на всем ходу, разодрал на спине куртку и едва успел крикнуть Ивану Сергеевичу:
— Осторожней!
Потом были еще два оврага, но Генка подкрутил стекло фонарика так, что луч стал узким и бил далеко.
Иван Сергеевич нес Владика на руках.
— Ну как? — спрашивал он иногда.
— Так же, — говорил Владик.
Потом Иван Сергеевич спросил Генку:
— Скоро?
У Генки горела расцарапанная щека.
— Не знаю, — сказал он. — Я был здесь два года назад, один раз. И даже не здесь, а чуть в стороне. Мы идем напрямик. Должны увидеть огни.
Он и сам отчаянно торопился. И не только из-за Владика. Из-за Ильки. Едкое ощущение вины вырастало тем сильнее, чем дальше они уходили от костра.
Конечно, Илька и в самом деле не прошел бы. Но Генку грызло то, что оставил он Ильку без боязни, с тайной радостью. Хотелось в этом пути быть одному с Владиком и его отцом. Хотелось сделаться единственным Владькиным спасителем. Как тогда, на крыше. Может быть, после этого Владик поймет, что не стоит забывать таких друзей, как Генка?
Но с каждым шагом, с каждым броском через черные кусты вина перед Илькой скребла Генку все ощутимей, и на помощь ей пришел страх.
Да, волки здесь не водятся, а люди, если и забредут, едва ли обидят мальчишку. Но мало ли случайностей, которых не ждешь?
Их не ждешь, а они караулят.
От удара ветра падает на крышу провод, и смерть рассыпает у твоих ног синие искры.
Скользит по наледи каблук — и человек, падая с обрыва, исчезает среди плавучих льдин...
А у Ильки в кармане патрон. Маленькая такая штучка со свинцовой головкой. Очень годится, чтобы писать как карандашиком. И совсем не годится, чтобы кидать в костер. Генка-то это знает. А Илька знает?
Редкая желтая цепь огней встала им навстречу из-за бугра.
— Вот село, — сказал Генка, стараясь не дышать, как гончий пес. — Вы дойдете сейчас одни. Я — назад.
