Вступление. РЫБОЛОВ
Эти заросшие диким укропом и лебедой улицы были как воспоминание детства. Причем не его детства, не Валентина, — он-то провел свою ребячью пору среди блочных пятиэтажек, — а детства давнего, уютного и теплого, когда мальчишки гоняли по дощатым тротуарам обручи от бочек, запускали с невысоких крыш змеев и если дрались, то всегда честно, один на один...
Любопытно, что выросший в Краснохолмске Валентин в школьные годы эту часть города почти не знал. Если в ту пору он и оказывался здесь изредка, то смотрел вокруг без интереса. Не понимал... И лишь когда узнал про “Репейник”, стал ходить сюда чуть не каждый день.
На востоке эти не тронутые временем деревянные кварталы обрывались на берегу Васильевского озера, с запада их отрезал от центра проспект Космонавтов, с юга и севера теснили горные хребты типовых двадцатиэтажных микрорайонов. В южном Валентин жил. В северном находился клуб “Репейник” — новые друзья Валентина, его самая большая отрада в нынешние времена.
От дома до “Репейника” добираться проще всего было на троллейбусе, по проспекту. Но Валентину нравилось ходить пешком, пересекая от края до края тихую городскую старину. При этом он старался каждый раз выбрать новую дорогу. Путаница извилистых улочек, переходов, тропинок среди ветхих заборов манила своей причудливостью...
Вот и сегодня Валентин свернул наугад — на дорожку за переделанной под керосиновую лавку часовенкой — и оказался в незнакомом ему до сей поры переулке с симпатичным названием Ручейковый проезд (хотя на проезд было не похоже — в заброшенных колеях росли аптечная ромашка и подорожник).
Вот здесь-то Валентин и увидел маленького рыболова.
У осевшего в лопухи бревенчатого дома была под мятой водосточной трубой врыта бочка. Глубоко врыта — над травой торчала круглым заборчиком лишь ее верхняя кромка с клепаным обручем. Видимо, хозяева добывали здесь для стирки мягкую дождевую воду. Над краем бочки, на самодельной лавочке из кирпичей и доски, сидел мальчонка лет восьми. В красных плавках и куцей, выше пояса, рыжей майке. Полуденное солнце блестящими точками горело в его давно не стриженных ржаных волосах. Он рыбачил — держал в руках короткую удочку, и леска от нее уходила в бочку. А на лавочке рядом с ним стояли новые алые сандалетки. И на лице, и в позе мальчика была такая сосредоточенность, такая готовность вот-вот выудить из дождевой бочки настоящую рыбку, что смеяться над ним — не вслух, а даже про себя — было грешно...
Однако над рыбаком смеялись. Двое мальчишек лет двенадцати (вполне славные, не вредные с виду) и растрепанная девчонка в мятых шортах стояли шагах в десяти от бочки, держались за велосипед и бросали в пространство громкие ядовитые фразы.
— Тра-та-та, тра-та-та, я поймал вчера кита, — заявил один мальчишка.
— Насадил кита на шпильку и поймал на это кильку, — подхватил второй.
А девчонка выдала целое четверостишие:
Я ловить всегда готов,
Только больше нет китов.
Все киты ушли на дно,
В бочке плавает... хи-хи...
“Хи-хи” — это потому, что она заметила Валентина. А то, глядишь, и срифмовала бы.
А мальчик у бочки не реагировал. Тощенькая спина его спокойно презирала дразнильщиков.
Валентин полюбовался маленьким рыболовом, радуясь, запоминая, впитывая эту картинку, чтобы сегодня же обязательно сделать рисунок в альбоме. Потом подошел к ребятам.
— Зачем вы его дразните? Пускай играет как хочет...
Мальчишки вроде бы смутились. А девчонка дерзко фыркнула:
— Подумаешь!.. Дело не в том, что играет, а в том, что хвастун. Всем говорил, что щуку вытянет, а сам таскает одну мелочь... — И громко окликнула рыбака: — Эй, Князь! Ты хотя бы карася поймал! А то твою мелочь даже кошки не едят!
Мальчик не шелохнулся. А Валентин в это время думал удивленно: “Какая мелочь?.. В бочке кто-то водится? Может, жуки-плавунцы или головастики?”
Он спросил:
— А почему вы его Князем дразните?
— Мы не дразним! — обиделся смуглый, будто закопченный мальчик. — Просто прозвище такое. У каждого прозвище есть. Я, например, Дым, а вот он, — Дым кивнул на светлого круглолицего приятеля, — Оладя... А вот она — Швабра!
Девчонка дурашливо замахнулась на него, мальчишки со смехом дернули велосипед. Оладя скакнул на раму, Дым на седло. Рванулись вперед. Девчонка догнала их, прыгнула на багажник, и троица покатила вдоль забора, вихляя колесами в лебеде.
Валентин подошел к рыбаку. Тот не двинулся. А Валентин увидел рядом с бочкой то, что не заметил раньше. В одуванчиках стояла трехлитровая банка, в ней плавали несколько окунят и ершиков размером со взрослый мизинец. Чудеса!
Валентин заглянул в бочку. Воды было почти доверху. Солнце просвечивало ее до дна, там блестели две пивные пробки. И больше ничего в бочке не было — только мальчишкины ноги, которые в воде казались зеленоватыми. Рыболов тихонько шевелил пальцами. На Валентина не смотрел.
— Неужели тут что-то водится? — осторожно сказал Валентин.
Вопрос был глупый — откуда же тогда рыба в банке. И другой мальчишка — повзрослее и посмелее — наверняка съехидничал бы в ответ. Но этот лишь взглянул спокойными серыми глазами и ответил без улыбки:
— Понемножку... — И вдруг откинулся, дернул удочку, на леске взлетела блестящая рыбешка, сорвалась. Мальчик поймал ее в ладонь. Опустил в банку плотвичку.
— Чудеса, — повторил Валентин уже вслух, дивясь, что не очень удивляется чудесам. Сел на корточки у банки. И чтобы чуть-чуть польстить мальчишке, заметил: — Не такая уж это мелочь. Почему они говорили, что кошки не едят?
Мальчик через плечо глянул туда, где недавно стояли обидчики. Слегка насупился и объяснил:
— А они и по правде не едят. Я ведь их не даю кошкам, рыбок-то...
— А для чего ловишь? На уху?
Мальчик повел облупленным плечом.
— Вот еще... Я их просто так... Наловлю, а потом отпускаю.
“Вот как!” — почему-то обрадовался Валентин. И спросил осторожно:
— Думаешь, рыбки не погибнут? Крючок-то их ранит...
Мальчик опять повернулся к Валентину. Сказал со снисходительной досадой на его непонятливость:
— Ну разве же я крючком ловлю? Я магнитом...
Валентин поскреб бородку.
— Каким магнитом?
— Обыкновенным. Из хлебного мякиша.
— Шутишь, что ли?
Мальчик опять повел плечами: вот, мол, принесло на мою голову какого-то курчавого-бородатого. И бестолкового. Но выдернул из воды леску. Показал на ее конце темный шарик с дрожащей каплей.
— Разве это магнит? — Валентин вынул из нагрудного кармана карандаш со стальным колпачком, поднес к шарику. Тот не качнулся. А мальчик вдруг тихонько развеселился:
— Ой, ну что вы... Это же не железный магнит, а для рыбок! Специальный... Вот! — Он опустил шарик на леске в банку и тут же выдернул назад — с прилипшим к нему пескариком.
“Чудеса!” — подумал Валентин и не сказал это лишь потому, что повторяться так было уже неприлично. Только опять заскреб в отросшей бородке. Мальчик стряхнул пескарика в банку и проговорил с неожиданной доверительностью:
— Это же случайная добыча. Вот если бы щуку...
“Бедняжка, он и правда верит в такое”, — вздохнул про себя Валентин. И спросил со всей серьезностью:
— Думаешь, такой магнит щуку удержит?
— Не сомневаюсь, — очень по-взрослому ответил мальчик.
— Ну а с ней... что будешь делать, если поймаешь? Маме принесешь на уху?
Тень возмущения метнулась в мальчишкиных глазах.
— Ну вы сказали!.. Я думал, вы понимаете. Это же не простая щука!
— А какая?
— Та самая, — со вздохом отозвался он. И булькнул в бочке ногами. — Которая “по щучьему велению”...
— А! — весело подыграл Валентин. — Это, значит, чтобы любое желание выполнялось...
Плечи мальчика как-то поникли. Он сказал полушепотом:
— Мне любое не надо... Одно бы...
— А... какое? — посерьезнел Валентин. — Не секрет?
Мальчик еле слышно сказал:
— Секрет...
— Ну извини...
Мальчик шевельнул спиной: ладно, мол, чего там... Он словно повзрослел на глазах.
Если и было все это игрой — щука и так далее, — то игрой с каким-то серьезным, неведомым Валентину смыслом. И Валентин ощутил тяжелую неловкость из-за своего непрошеного вмешательства. Однако уйти просто так было тоже неловко. И ничего лучшего не нашел он, как пошутить. Причем заранее ощутил виноватость от неуклюжести этой шутки:
— Щука для такой бочки все-таки великовата. А вот золотая рыбка — в самый раз. Она ведь тоже годится для желаний...
Реакция была неожиданной. Мальчик встряхнулся. Выдернул из воды ноги, крутанулся к Валентину. В серых глазах его словно трепыхались желтые мотыльки.
— Ой, правда ведь... А я не догадался.
Совесть царапнула Валентина. “Зачем я малышу голову морочу...” Но, не устояв перед мальчишеской радостью, он опять подыграл ему.
— Только ведь золотых рыбок сетями ловят...
— Я знаю! У деда авоська есть, тонкая такая, шелковая. На обруч натяну — будет сачок. Тут ведь большая сеть не нужна! — Он радовался теперь так открыто и заразительно, что Валентина просто душой потянуло к этому необыкновенному пацаненку. В “Репейник” бы такого!
“А что, — подумал он, — мальчик-то местный, разыщу потом и приведу...”
А маленький рыболов доверительно поделился с Валентином:
— Надо только дождаться, когда солнце здесь отразится. Тогда уж точно выловлю. Потому что наговор для невода я даже лучше знаю, чем для магнита...
— Ну... ни пуха ни пера, — сказал на прощанье Валентин. И неожиданно, будто за язык дернули, добавил: — Князь...
Короткие светлые брови мальчика удивленно дрогнули, но отозвался он сразу — легко и озорно:
— Ага! Ни чешуйки, ни хвоста!.. — Вскочил на шаткую лавочку, начал мотать на удилище леску.
Валентин, улыбаясь, отошел, оглянулся, неловко помахал мальчику ладонью. И тот в ответ замахал Валентину...
Таким Валентин и запомнил маленького рыбака — как он стоит под июльским жарким солнцем со вскинутой головой, с поднятой над плечом ладошкой, похожей на крылышко. Веселый, коричневый, в мятой и смешно оттопыренной на животе майке...
...Ни разу потом не встретил Валентин этого мальчика. Мало того, не мог он отыскать даже этот дом с бочкой под водосточной трубой. Тропинка от часовни приводила то на заброшенный стадион, то на Водопроводную улицу. Да и сама часовенка при ближайшем рассмотрении оказалась отключенной трансформаторной будкой. Выйти же в Ручейковый проезд никак не получалось. А расспрашивать Валентин почему-то стеснялся. К тому же наступили такие дни, что стало и не до этого.
Но пока все было хорошо, и он шагал, бережно унося из Ручейкового проезда ласковую память о встрече с маленьким ловцом золотой рыбки.
В этом настроении Валентин и добрался до “Репейника”. Старые кварталы остались позади. Клуб располагался в цокольном этаже новой двадцатиэтажки. Над приземистой дверью голубела вывеска с названием клуба и эмблемой: мальчик и девочка, с головами, похожими на репейные маковки, плывут в бумажном кораблике — веселые, беззаботные... И при взгляде на эту вывеску Валентина охватило уже привычное и все равно радостное предчувствие. Сейчас он окунется в жизнь, о какой тайно мечтал с детства. Туда, где полно ребячьей доброты, товарищеской надежности и умения радоваться друг другу. А еще — озорной возни и в то же время умного, общей работой продиктованного порядка...
В небольшой прихожей, у столика с телефоном, дулись в шашки — со щелканьем о доску и вскриками — два дежурных: рыжая Ленка Орехова и неугомонный, как чертик, быстроглазый Митька Игоркин. Оба подскочили, завопили “ура”, будто не видели Валентина целый год.
— Привет, господа вахтенные командиры! Адмирал здесь? Новости имеются?
Митька отрапортовал, что “адмирал тута”, особых новостей нет, а Валентина кто-то разыскивал по телефону.
— Какой-то дядька. Сказал, чтобы ты сразу позвонил, как придешь. Я записал телефон.
“Господи, уже и здесь отыскали”, — подумал Валентин.
Номер был незнакомый. Откликнулись сразу:
— Штаб-поручик Ряжский. Что вы хотели?
— Не знаю... Это вы что-то хотели. Просили меня позвонить, номер оставили.
— Фамилия...
— Чья? Моя?
— Ну не моя же! Я свою знаю. И вам представился, по-моему.
— Волынов моя фамилия, — с нарастающим чувством неволи и близких неприятностей отозвался Валентин. И попытался все-таки сохранить независимый тон. — А в чем дело, штаб-поручик Ряжский?
— Зайдите к нам. В отдел воинского резерва. К шестнадцати часам.
— Это... обязательно?
Штаб-поручик отозвался со смесью скуки и легкого злорадства:
— Это на ваше усмотрение. Но если не явитесь, встанет вопрос об уклонении.
— Уклонении... от чего?
— Придете — все узнаете... — И застонали короткие гудки.
...Это было восемь лет назад, в эпоху “всеобщей стабильности”, за два года до кончины Верного Продолжателя...
