Сандалик и Одиссей
Про Одиссея знал в этом мире только один человек — Сандалик. То есть Санька.
Речь идет не о знаменитом аргонавте Одиссее, про которого древнегреческие мифы, длинные поэмы, разные книжки и даже кино, а о мальчишке с таким именем. Этот мальчик жил тоже в древние века, но все-таки позже того Одиссея. Вот его и назвали так в честь прославленного путешественника.
Познакомился с ним Санька не сразу. Сначала он просто так приходил на развалины Херсонеса. Неподалеку от новой квартиры, на берегу Песочной бухты, был пляж, и Санька повадился бегать туда каждое утро. А дорога вела мимо каменной стены, за которой лежал заповедник — руины и раскопки старинного города. Как-то от нечего делать Санька и забрел сюда (пятака на билет не было, и он в удобном месте перебрался через стену).
Санька бывал здесь и раньше — с Люсей, с отцом, несколько раз. Было интересно, конечно, только не так уж... Наверно, Саньке тогда по малолетству не хватало еще понимания. Он запомнил только развалины собора и сигнальный колокол над обрывом (в него кинешь камешком — он гудит). А в это летнее утро Санька взглянул на все по-другому. Может быть, потому что был один и никуда не спешил?
Кругом пахло тайной.
Темнели зарешеченные входы в подземелья. Подымались разрушенные серые башни и стены — такие древние, что страшно вздохнуть. Стояли среди колючих кустов одинокие мраморные колонны. Ступенями уходили в глубину развалины театра. Среди фундаментов от домов пестрела сложенная из морских камешков мозаика...
И пустынно было, тихо, только под обрывами отдаленно вздыхало море да в теплой траве кто-то стрекотал и позванивал.
По камням бегали прыткие ящерки...
Саньке показалось, что под любым камнем здесь можно отыскать старинную монету, ржавый меч или еще какую-нибудь до жути любопытную вещь.
...Ни монет, ни оружия он не нашел, зато набрал черепков от старинных кувшинов и ваз. На черепках можно было разглядеть остатки ободков и узоров, следы отколотых ручек.
Особенно много интересного было на галечном пляже под обрывом, над которым висел колокол. Там, среди омытых морем камней, перемешались все времена. Древние осколки и пивные пробки, какие-то старинные ржавые пуговицы и обкатанные волнами обломки мрамора от колонн, крабьи клешни и кусочки чьих-то костей...
Однажды Санька погнался за юрким крабом, отвалил плоский камень и увидел, что в оранжевом черепке, как в ладошке, лежит черная гильза от старого автомата ППШ. И сразу вспомнил, какие здесь были бои с фашистами...
А может, это дедушка стрелял здесь, отбиваясь от наседавших врагов. Может, это от его автомата гильза? Санька понимал, что такая вероятность очень маленькая. Но все-таки может быть...
Дома Санька завалил береговыми находками подоконник. Мама качала головой, но этот "музей" не трогала. А Санька приходил все с новой добычей: с пестрыми голышами и раковинами-рапанами, с черепками амфор и красными от морской ржавчины осколками снарядов, кусками пробки от спасательных кругов и черными пуговицами, на которых сквозь окалину проступали якоря.
Такое собирание на берегу Санька называл охотой, а себя морским охотником. Не правда ли, здорово звучит: морской охотник...
Но через неделю охота Саньке наскучила. Подоконник был завален в три слоя, а весь берег домой все равно не унесешь. И Санька опять начал бродить среди теплых от солнца развалин. Среди тишины и дремлющих тайн.
Нельзя сказать, что Херсонес был безлюден. Кое-где работали на раскопках полуголые, черные от солнца студенты. Недалеко от берега ныряли у камней, несмотря на всякие запреты, аквалангисты. И туристы бродили — в одиночку и группами. Но люди как-то незаметны были среди руин, среди заросших пригорков и каменных глыб. Никто не мешал Саньке быть одному. И здесь он впервые в жизни понял, что одиночество — это иногда очень неплохо. Можно ходить не спеша, думать о всяких тайнах, о людях, которые жили раньше, живут сейчас и будут жить потом... И вообще о жизни...
Но иногда одиночество надоедало. От него начинало звенеть в ушах н даже страшновато делалось. Тогда Санька "приклеивался" к какой-нибудь экскурсии.
Экскурсанты пестрыми группами ходили по камням, а бодрые тетеньки-экскурсоводы рассказывали, где какие были дома две тысячи лет назад, как в них жили гончары, воины и торговцы, какие кругом стояли храмы и статуи и откуда приходили в Херсонесскую гавань похожие на раскрашенных морских чудовищ корабли — в ту бухту, которая сейчас называется как-то по-больничному: Карантинная.
Иногда экскурсоводы показывали туристам большие разноцветные картинки. И Саньке давали посмотреть. На картинках было очень синее небо, разноцветные паруса в гавани, воины в шлемах с гребешками, рынок с пестрой толпой. В толпе среди взрослых сновали смуглые ребятишки. И однажды Санька увидел мальчика, с которым они были похожи.
По крайней мере, Саньке показалось, что очень похожи. У мальчишки были светлые волосы, коричневые руки и ноги и такие же, как у Саньки, сандалии из ремешков. Ветер трепал на мальчишке просторную белую рубашку или накидку, похожую на короткое платьице кажется, она называется "туника". Если Санька выдернет из-под ремешка свою рубашку, получится то же самое. И можно будет прыгнуть на две тысячи лет в прошлое, побежать на Херсонесскую площадь и разыскать этого мальчика.
Санька теперь понимал, чего ему не хватает в Херсонесе, — такого вот товарища!
Но нет, просто так в древность не прыгнешь. Нужна была машина времени.
Санька сделал машину за два часа. Он взял сломанный будильник, нарисовал для него новый циферблат, где вместо чисел-часов были написаны тысячелетия, приспособил сюда же лампочку и батарейку, чтобы мигала, — вот и все!
Санька завел пружину, отвел стрелку на две тысячи лет против хода, нажал контакт и отнес механизм в тайник под камнем в непролазных зарослях дрока для всех, кроме Саньки, непролазных. Потом он распустил по ветру рубашку и, хлопая растоптанными сандалиями по камням, помчался искать в шумном городе Одиссея.
Они сидели на узкой набережной, недалеко от храма с множеством колонн. Сзади шумела людная площадь, но здесь мальчишкам никто не мешал. Санька и Одиссей болтали ногами в теплой воде и разговаривали.
— Ты меня долго искал? — спросил Одиссей.
— Нет, я почти сразу угадал, где твой дом.
— А я тебя тоже сразу узнал.
— Как?
— Не знаю. Будто чувствовал.
— Я один раз все же спросил у каких-то ребят: "Не знаете, где живет Одиссей?" А они давай хохотать: "За золотым руном уплыл!"
Одиссей улыбнулся:
— Меня так назвали, потому что мой отец тоже моряк.
— Капитан?
— Нет, что ты! Матрос на торговом судне.
— Он далеко плавает?
Одиссей перестал улыбаться и кивнул:
— Далеко... Мама иногда плачет, если долго нет корабля.
— Это я знаю, — вздохнул Санька. — Наша мама тоже беспокоилась, когда папа на промысел уходил... Хотя он и недалеко ходил, к Кавказскому берегу.
— Разве это недалеко? — удивился Одиссей. И спросил: — А твой отец тоже матрос?
— Нет, он третий механик был на рыболовной базе. А сейчас на судоремонтном заводе работает мастером. Потому что база была старая, ее на слом отправили, а папу врачебная комиссия на берегу засадила. У него с сердцем неважно.
— А механик — это кто такой?
— Ну... вроде помощника кормчего.
— Наверно, он тоскует по морю, серьезно сказал Одиссей.
Санька бултыхнул ногой, отгоняя медузу, и вздохнул:
— Наверно... Только он виду не подает, он веселый. Говорит: хватит болтаться по волнам, теперь буду жить на берегу и вас всех воспитывать. Это меня, Люсю и Тарасика. Тарасик — ее сын маленький, значит, уже папин внук.
— Какая у тебя большая сестра. А у меня сестры и братья все маленькие.
— У меня большая. Она хорошая... И муж у нее хороший, Гришей зовут. Он военно-морское училище закончил, специалист по дизельным установкам.
— А это что такое?
— Ну... это чтобы корабли двигать. У вас паруса и весла на кораблях, а у нас машины.
— А, я знаю про машины! У нас тоже есть. Чтобы камни метать во врагов, когда война. И еще в театре для всяких фокусов... А на кораблях нет. У вас эти машины рабы двигают?
— Да что ты, у нас нет рабов! Горючее двигает. Ну нефть сгорает, а от огня сила такая.
Одиссей сказал с ноткой зависти:
— У нас еще такого не придумали. У нас нефть только для боевого огня, для войны...
— Ну ее, войну... — хмуро отозвался Санька.
Одиссей кивнул:
— Когда играешь — интересно, а если по правде, то плохо... Но если враги нападут, куда денешься? Мы все равно готовимся быть воинами.
— Если нападут — тогда конечно, согласился Санька.
— На корабль, где плыл отец, один раз пираты напали, — сказал Одиссей. Отец знаешь как здорово бился! И другие тоже... И потопили пиратов.
— Пускай не лезут, — сказал Санька.
— А один раз на корабле рабов везли на продажу, — нахмурившись, заговорил Одиссей. Там хуже было. Рабы восстали, почти всех перебили, а отец прыгнул в море и два дня плавал, за пустой бочонок держался. Потом его дельфин спас.
— Да? Я про такие случаи тоже слыхал...
— У нас дельфины многих спасают. Это запросто, — сказал Одиссей.
Но Саньке не давала покоя другая мысль.
— Все-таки это нехорошо — угнетать рабов, — осторожно заметил он.
Одиссей смущенно побулькал ногами и покосился на Саньку.
— Да... а что делать? У вас всякие машины придуманы с огнем, а у нас кто будет работать?
— А свободные люди, что ли, не могут работать?! — возмутился Санька. — У нас тоже никто не бездельничает! Не везде же машины... А твой отец — он ведь тоже работает, хотя и свободный.
— Но мы же бедные... У нас только два раба — одна старая женщина, она помогает маме с малышами возиться, да еще привратник. Он просто так называется "привратник", а вообще-то он за всем хозяйством смотрит... Да это только считается, что рабы, а на самом деле... ну будто свои. Они с нами всю жизнь живут, никто их не обижает. Наоборот... Никому бы и в голову не пришло, что их продать можно... А вот у богачей там другое дело. И продают, и новых покупают, и убить даже могут.
— Свинство какое! — сказал Санька. — А вот если бы ты родился не свободным, а рабом, хорошо тебе было бы?
— Ой... — Одиссей передернул плечами от такой жуткой мысли.
— Вот видишь! По-моему, ты должен бороться с рабством...
— Ну... я попробую, — проговорил Одиссей. — Только сейчас-то меня никто не послушает. Надо сперва выучиться, присягу дать на площади, тогда человек уже взрослым считается. Тогда можно выступать и требовать...
— У нас так же, — признался Санька. — Маленьких не слушают... А в вашей школе трудно учиться?
— Еще бы! У наставника палка вот такая... — Одиссей развел ладони. — А толщиной как палец у взрослого дядьки.
Санька зябко пошевелил лопатками и торопливо сказал:
— Нет, у нас без палок. У нас учительница вообще очень хорошая, даже ругает редко... Только я у нее уже не буду теперь, она младших учит, а я третий класс кончил... И вообще я теперь в другую школу пойду. Потому что мы переехали.
— Купили новую усадьбу?
— Да при чем тут усадьба. Папа здесь недалеко квартиру получил двухкомнатную. А старую горсовет оставил Люсе, Грише и Тарасику. А то, знаешь, как маялись вшестером-то...
Одиссей покивал, житейские заботы ему были знакомы.
— Пойдем, Александр, покажу в бухте отцовский корабль.
Они пошли по набережной, оставляя на камнях мокрые следы босых ног. Санька похлопал по колену снятой сандалией и попросил:
— Ты не называй меня Александром...
— Почему? — удивился Одиссей. — Очень хорошее имя. Означает "благородный".
— Я знаю. Но у нас так мальчиков не зовут, пока не выросли. Лучше — Санька.
— Сань-ка, — задумчиво повторил Одиссей. — Тоже неплохо... А у тебя есть какое-нибудь героическое прозвище? У наших мальчиков — у каждого. У меня — Аргонавт.
— У меня тоже есть. Только не героическое, — признался Санька. — Просто... Сандалик.
— А почему такое? Ты быстрый бегун?
— Вообще-то, да, я быстрый...
После детского сада Шурик Дальченко решил, что пора кончать с младенчеством. Имя ему ужасно не нравилось оно годилось только для дошколят. И с первого школьного дня он решил стать Санькой.
Когда Тамара Ивановна знакомилась со всеми по очереди, он встал за партой и быстро сказал:
— Саня Дальченко.
Тамара Ивановна переспросила:
— Как? Сандальченко?
— Дальченко Александр, — с досадой повторил Шурик, и почему-то все засмеялись. Пришлось Тамаре Ивановне успокаивать класс и объяснять про дисциплину.
А на перемене курчавый боевой мальчишка — Митя Данков — подскочил и крикнул:
— Сандальчик, пошли играть в брызгалки!
Шурик хотел рассердиться, но Митя смотрел очень уж весело. И к тому же он сказал:
— У тебя есть брызгалка? Тогда бери эту, у меня две! — И дал прекрасный водяной пистолет из мягкого баллончика.
Как тут было обижаться?
С того дня и пошло:
— Сандальченко, дай резинку!
— Сандальчик, пошли каштаны трясти!
— Тамара Ивановна, а Сандалик ревет, он коленку ободрал!
— Обожди, Сандаль, я скажу Тамаре Ивановне, что вы с Митькой девочек жуком пугали!
Через две недели в школе был кросс. Для всех — с первого по десятый класс. И Санька так припустил по аллее, что даже многих пятиклассников обогнал. И Тамара Ивановна при всех сказала:
— Вот какой у нас замечательный быстроногий Сандалик.
И с того дня он стал Сандаликом окончательно. Не геройское прозвище, но и не плохое. Ничуточки не обидное.
В садике Шурика иногда дразнили девчонки: "Шу-уричек, он у нас хоро-оший..." Иногда, дурачась, гладили по головке, а иногда и щипали. Бывало, что до слез доходило, потому что наподдаст он какой-нибудь самой вредной (когда уж очень доведут) и получается, что сам виноват. А в школе все пошло хорошо. За быстроту Сандалика уважали, слишком задиристых девчонок в классе не оказалось, и мальчишки тоже были хорошие. Случалось за три года, конечно, всякое: и слезы бывали, и подраться пару раз пришлось, но это были мелочи. А в общем-то жизнь катилась без особых огорчений. Славная такая жизнь — с веселыми приятелями, не очень трудными уроками и разными интересными делами. Санька полюбил свою школу, хотя не был ни отличником, ни активистом.
...А сейчас он думал: как будет в другой школе? Но он не очень тревожился. Школы, наверно, все похожие, а с новым классом он как-нибудь познакомится. Санька теперь не детсадовский Шурик.
