III. Странная страна Сомбро
1
Нитка отмывала Кея в глубоком жестяном корыте, которое одолжили соседи. Их, соседей-то, здесь, на Пустырях, оказалось не так уж мало. Нитка с усердием, с частым дыханием мылила густоволосую голову, драила тощую, с острыми кочками позвонков спину. Пузырчатая летучая пена светилась в затененной комнате, как снегопад. Кей повизгивал.
– Ты меня протрешь навылет!
– А как я иначе отскребу двухлетнюю грязь?
– Всего трехнедельную!
– Ты опять? Поговори у меня!
– Ай! Пена в рот...
– Вот и не открывай!
– А будешь спорить – получишь "о-пле-уху", – хмыкнул Артем. Вспомнил первый день знакомства в "Приозерном"
– Вот именно! – И Нитка вылила на брата полведра чистой воды. – Ну-ка, вставай!
Кей опасливо глянул на завешенное окно – нет ли щели между косяком и шторой? Сестры и Артема он, как и раньше, не стеснялся, но знал: рядом с домом крутится любопытная Лёлька, его шестилетняя подружка. Вообще-то он и Лельки не очень стеснялся, но все же не хотел предстать перед ней в таком вот недостойном обличии. Это могло повредить его авторитету, а он привык держать малявку в строгости. Дружба дружбой, а все же он в два раза старше.
Щели не было. Всю ширину окна плотно закрывала пестрая ситцевая скатерть Александра Георгиевича – его подарок к новоселью. Желтые и красные зигзаги светились от сквозных лучей. Когда Кей встал, по его скользкой спине и ногам потекли размытые цветные отсветы. А самое незагорелое место засветилось не хуже оседающей пены. Нитка вылила на него оставшиеся полведра. Суровым вафельным полотенцем (тоже от старика; а где еще взять-то?) принялась вытирать взъерошенную голову и плечи.
– Господи, костлявый-то какой! Оно и понятно: два года впроголодь!
– Три недели... Ай! – послышался мокрый шлепок.
– Видишь! Я предупреждал, – напомнил Артем.
– Подумаешь. Это не оплеуха. А оплежопа, –строптиво уточнил Кей. И заработал еще одну.
– Беспризорник! Нахватался всяких словечек! – Нитка выставила брата из корыта. Потом набросила на него клетчатую рубашку Артема. Больше надеть было нечего: выстиранная одежда Кея болталась снаружи на веревке.
– Теперь сиди и не пикай, пока не просохнешь.
Кей уселся на корточках в углу, натянул на колени клетчатый подол. Тряхнул головой. Потемневшие от влаги волосы торчали частыми рожками. Кей подергал их двумя руками.
– Смотри! После того, как ты сгоняла меня в парикмахерскую перед Пасхой, я ни разу не стригся. А за два года они отросли бы до пупа!
– Кого-то сейчас выдерут всерьез, – пообещала Нитка.
– Значит, "кто-то" пострадает за правду, – не сдался Кей. Он был уверен, что прожил на пустырях всего три недели.
...Когда автобус выехал из Ново-Картинска и повез ребят в лагерь "Три богатыря", Кей затосковал еще сильнее. Высунул голову в окошко, чтобы встречный воздух сдувал слезинки и сушил щеки. Сидевший рядом пацан, ровесник Кея, оказался не насмешливым и понимающим:
– Неохота в лагерь, да?
Кей кивнул головой в окошке.
– Мне тоже, – вздохнул мальчишка.
Кей проглотил слезы и стал разговаривать с соседом. Минут через двадцать они сделались как приятели – общая печаль сближает людей. Даже обменялись феньками. Мальчик Валька дал Кею синюю с белым и коричневым, а тот ему свою – черно-оранжевую (правда. царапнула совесть: Ниткин подарок; но чего не сделаешь ради новой дружбы).
Однако тоска все же победила дружбу. Дорога пролегала через город, где еще недавно жили Кей и Нитка, по знакомым, просто родным улицам. И от грустной памяти душа Кея сжалась опять. Как он будет в лагере один, среди незнакомых людей? Такого еще не бывало!
Конечно, Валька хороший человек, но все-таки не свой. Тоже почти незнакомый.
– Валька, ты не обижайся... я сбегу. Вот как остановимся опять, я тут же... А потом обратно, домой...
– Влетит. И снова в лагерь...
– Я не сразу домой. Я побуду здесь несколько дней, у меня тут куча знакомых... Ты только не выдай меня.
Жаль было Вальке расставаться с неожиданным другом, но выдавать Кея он, конечно, не стал.
Автобус остановился почти сразу за городом – для известного дела: "Девочки – направо, мальчики – налево"... Кей с разбега ушел в густой орешник и остановился лишь через десять минут, у окраинной автозаправки. Видимо, его не хватились или хватились не сразу. Впрочем, он ничего не знал. И о том, что стало с автобусом, не слыхал.
Кей решил, что к отцу и очередной мачехе не пойдет ни за что на свете. Поживет несколько дней у одноклассника Данилки Котова, а потом как-нибудь вернется в Ново-Картинск. Нитка отругает, конечно, но не станет же отсылать в лагерь после срока.
Данилка был не очень близкий приятель, но человек славный. И мама его тоже. Не прогонят, небось.
Но все получилось не так. Котовых не оказалось дома, соседи сказали, что Данилка с мамой уехал куда-то отдыхать. И что теперь? Побрел Кей один-одинешенек по улицам.
В киоске у Арбузного рынка он купил две плюшки – ели хватило собранной по карманам мелочи. Стал шагать по заросшим окраинным переулкам. Потом сел в лопухи, прислонился к бетонному забору. Подошел откуда-то, встал перед Кееем клочкастый серый пес, ростом с козу. Вопросительно глянул желтыми глазами.
– Тебе, что ли, тоже некуда деться? – спросил Кей. И отдал псу одну плюшку.
Пес деликатно сжевал угощение. Но, видимо, ему было куда деться: он махнул хвостом и пошел прочь.
– Эх ты... – сказал Кей. Впрочем, без упрека, просто так.
Пес оглянулся. Подошел опять, обнюхал у Кея джинсы, вновь двинулся от него, но медленно. Шагов через десять он остановился, вернулся. И все повторилось: медленный уход с оглядкой.
– Ты зовешь меня с собой? – вдруг догадался Кей. Пес часто замахал репьистым хвостом. Кей пошел следом, и захотелось ему заплакать – от непонятной надежды и благодарности. Пес привел мальчишку на заросшие заводские пустыри. Кей, хотя и давно жил в этом городе, раньше здесь не бывал. Его странно успокоила солнечная, полная бабочек тишина. А потом встретились мальчишки. Такие же незлобивые и понимающие, как Валька. Узнали грустную историю Кея и сказали: "Живи пока с нами".
И он стал жить. То у Андрюшки-мастера и его старого дядюшки, то у тети Агнессы, в ее шумном, обтрепанном и многодетном семействе, то у вечно пьяненькой бабы Кати, приходившейся не то бабушкой, не то теткой Лельке – лохматому существу, которое с первого дня стало смотреть на Кея преданными очами.
Сперва-то он думал: поживет здесь дня три-четыре и рванет к сестре в Ново-Картинск. Тем более, что здешние добрые жители обещали собрать денег на билет. Но в том-то и дело, что с ними, с добрыми – и пацанами, и взрослыми – расставаться не хотелось. Да и время, отмеряемое звоном колоколов и рельсов, текло как-то странно: то еле двигалось, то казалось непонятно быстрым, то... чудилось, что длинный день как бы возвращается к собственному утру. Да и некогда было особенно раздумывать. Жизнь сделалась похожей на хороший сон. Было на пустырях столько замечательного, столько загадочного. И столько мест для всяких игр...
Кей решил, что поживет здесь положенные по путевке четыре недели. Пусть Нитка думает, что он в лагере, и спокойно решает свои проблемы. О судьбе автобуса он по-прежнему ничего не знал. А то, что в лагере должны были сразу обнаружить исчезновение Иннокентия Назарова и поднять тарарам, ему как-то в голову не пришло. Наверно, потому, что пустыри навевали безмятежность: никаких страхов, никаких забот...
По прикидке Кея, он пробыл здесь около двадцати дней, когда на вечерней лужайке его окликнул Тем...
– Кей, это ты?! Это в самом деле ты? Живой?!
Он удивился. Даже испугался, будто очнувшись:
– Тем, а что случилось?.. Ой... меня ищут, да?
После короткого и бестолкового разговора Артем понял: Кей не врет про свои три недели. Видно, старик Егорыч был прав: странностей в этом мире хватает:
Здравствуй, месяц и луна,
Здравствуй странная страна...
Было сейчас не до изумления, не до ужаса перед загадками пространства и времени. Было другое, главное: Кей – вот он! Настоящий, родной, как братишка!..
И две тревоги, две заботы стремительно одолели Артема. Во-первых, ни в коем случае не отпускать от себя Кея: чтобы не исчез вновь, не растворился, не сделался опять просто памятью и болью. Во-вторых: как подготовить Нитку? Ведь такая стремительная радость бьет иногда по нервам и сердцу с той же силой, что беда.
Впрочем, Кей тоже не хотел расставаться с Темом.
Вдвоем они явились к Александру Георгиевичу. Артем в сторонке шепотом коротко рассказал старику про Кея и Нитку. Тот почти не удивился, обрадованно покивал:
– Ну что же, я и говорю – не случайно все это. Значит, судьба...
– Но время... два года там, три недели здесь... Как такое могло быть?
Старик покивал опять:
– Могло. Здесь всякое бывает. Поживешь – привыкнешь.
– Это что же? Выходит, здесь, на Пустырях, за два года ни разу не было зимы?
– Для кого как... Возможно, и в самом деле не было. А зачем она?.. Да и двух лет не было тоже... Видно, кто-то берег мальчонку для нынешнего дня... Ты, Артем, не бери пока в голову. Со временем в ней, в голове, все уложится...
"С каким временем?" – мелькнула беспомощная мысль. Но старик продолжал:
– А теперь, как я вижу, вам самый момент посмотреть тот домик, о котором я говорил...
Кей возликовал, узнав, что отныне они будут жить вместе: он, сестра и Тем.
– Давно бы так! А то с малолетства ходите друг возле друга, как боязливые кошки у чужих сливок...
Артем слегка хлопнул его по пушистому затылку. Кей прошелся колесом по клеверу и ромашкам прямо к дверям будущего жилища.
Домик им понравился. Три комнатки, кухня... Правда, ни ванны, ни всего остального, ну да ладно, зато своя крыша над головой. Надо только выкинуть хлам, да сделать кое-какой ремонт.
– Только не вздумай пристраивать к дому курьи ноги, – предупредил Тем. Кей радостно захихикал.
Решили, что новосельем займутся завтра. А сейчас... Артем подавил отчаянное желание немедленно мчаться на швейную фабрику, разыскать через диспетчера Нитку... Нет, нельзя так. Надо привести в порядок "состояние души", тщательно обдумать будущий разговор с Ниткой.
Но ничего не обдумывалось. Солнце вдруг стремительно съехало за дальние цеха, глаза у Артема начали слипаться. Кей тоже обмяк и почти висел на Теме, вцепившись в его локоть.
Старик забрал их к себе, заставил выпить чаю с медом, уложил на куче какого-то старья, покрытого ветхим одеялом. Укрыл еще одним одеялом. Артем уснул, ощутив напоследок, что Кей крепко держится за его руку.
2
Утром Кей спал как убитый. ("Тьфу ты, какое дурацкое сравнение! Лучше так: без задних ног!"). Ну и ладно, это, наверно, и хорошо.
– Егорыч! – Артем у же так называл старика, а тот говорил ему "ты". – Только ради Бога никуда не отпускайте его от себя, пока мы не придем! А то вдруг опять исчезнет, что тогда? В крайнем случае, заприте!
– Да не бойся ты, Тёмушка, никуда не денется! Здесь с ним ничего не случится... Хлебни чайку-то на дорогу.
Было семь часов. Около часа Артем добирался до фабричного общежития. Только шагнул к неуютному бетонному крыльцу – Нитка навстречу. Смеется, придерживает летучие волосы. На плече – замшевая сумка с белой бахромой, синие капельки-сережки в ушах.
Она с разбега храбро чмокнула Артема в щеку. И сразу насторожилась:
– Темчик, ты чего?
– Чего?
– Не такой какой-то...
– Нет, я "такой". Все в порядке. Даже лучше, чем в порядке. Только...
– Что "только"? – Синие глаза потемнели до черноты. – Говори сразу.
– Сразу... это трудно. Нитка... Понимаешь, сперва получается снова о печальном. Об автобусе... Слушай, а ты точно уверена, что Кей был в нем во время взрыва? – Это он как в холодную воду прыгнул.
– Тем... ну ты прямо совсем наивный мальчик, да?
"Не заплакала бы..."
– Видишь ли, я подумал... Бывает, что мальчишки иногда сбегают по пути в лагерь... если им туда неохота... Ты не говорила с ребятами, которые уцелели?
– Как с ними говорить? Они все были такие... кто в шоке, кто еле жив... Да и зачем? Ведь фенька-то...
– Ребята, бывает, меняются феньками...
Нитка чуть отодвинулась. Будто захолодела.
– Тем, зачем ты это... бередишь? Мне иногда и так снится, что он живой... бежит навстречу...
– Извини... Пойдем... – И они пошли по пыльному асфальту – рядом, но будто каждый сам по себе. – Нитка... ты пойми. Разве я стал бы говорить это... если бы совсем никакой надежды...
– Тем... какой надежды?
– Ну... надежда всегда есть, – сказал он глупо. Шел и смотрел на асфальт, под ноги. Боялся взглянуть на Ниткино лицо.
– Тем, ну, если бы он спасся... потом-то куда девался?
– Видишь ли... я знал там, на войне, такие случаи. Люди после взрывов, ранений, иногда теряют память, их долго никто не может найти. А время для них как бы замирает...
– Сказочник, – вздохнула она уже без обиды, ласково даже. Щекой погладила его плечо. Волосы со знакомым запахом щекотнули ухо. – Ты, кажется, сам начинаешь верить... Зачем?
– Затем... Нитка, разве бы я стал резать по живому? Если бы не знал...
Она обогнала его, встала на пути.
– Тем... Ты... видел его?
– Да... – И снова сказал: – Да! – Потому что по белым Ниткиным щекам побежали крупные капли.
– Тем, он... сильно вырос, да?
– Ничуть. Я же говорю: время замерло для него... Ну, ты только не реви, слышишь! Не смей!..
Все же случилось то, чего он боялся. Увидев Кея, Нитка на минуту потеряла сознание. Кей громко заревел – решил, что сестра умерла. Потом они ревели вдвоем, вцепившись друг в друга, но это было уже не страшно.
К удивлению Артема, Нитка пришла в себя довольно быстро. Уже через час она деловито осматривала "свой" дом и попутно негодовала по поводу "совершенно запущенного вида" своего вновь обретенного братца. Ну и в итоге – корыто, стирка, отмывание и педагогическая беседа.
– Ты, сокровище мое, тут совсем отбился от рук. Придется начинать воспитание заново.
– Не-е! Я и так воспитанный! Я очень ин-тел-ли-гентный! – веселился Кей, кутаясь в рубаху Артема.
– Станешь еще интеллигентнее, когда я возьмусь за тебя вплотную... Тем, надо купить ему приличную одежду. Сходишь в "Детский мир"?
– Конечно!
– Хотя... нет, Тем, не надо.
– Почему?
– Я... боюсь. – Нитка растерянно обмякла. – Вдруг уйдешь и... с тобой что-нибудь...
– Господи, до чего глупая девочка.
– Ага... Но давай лучше вместе.
– Давай! Конечно!
– Ой. Нет... Уйдем, а Кей вдруг... куда-нибудь...
– Да куда этот партизан денется, без штанов-то! Я даже рубашку у него заберу, а он будет сидеть... в этом бурнусе. –Тем дернул с окна пеструю скатерть-занавеску. Сразу стало солнечно и весело.
– Ладно... Нет. Пусть он вместе с нами.
– Но его рубище совсем еще сырое!
Нитка вновь обрела уверенность.
– В рубище идти в город все равно немыслимо. Стопроцентный беспризорник. – Она толкнула наружу оконные створки. – Лелька! Скажи, здесь у кого-нибудь есть швейная машина?
– У нас есть! – раздался полный радостной готовности детский голосок. – Только мне ее сюда не дотащить!
– Мы дотащим! А баба Катя разрешит?
– А ей уже все равно!
Артем пошел с кучерявой и чумазой, одетой тоже в "рубище" Лелькой. Она жила с бабой Катей в однокомнатной, осевшей среди репейников развалюхе со старинной голландской печью. Баба Катя мирно почивала на узкой железной кровати. У кроватной ножки была аккуратно поставлена четвертинка.
Машина оказалась могучим, столетней давности "Зингером". Артем понес ее Нитке с большим сомнением. Желтая сурепка и лебеда шуршали по штанинам. В солнечной, привычной уже тишине прокатились колокольные удары (серединадня уже, что ли?). Поперек тропинки проскочили два зайца – рыжий Евсей и незнакомый, с кошачьим черно-белым окрасом. Несколько мальчишек окликнули издалека:
– Кей сегодня выйдет?
– Кей сегодня занят, – отозвалась Лелька с важностью человека, причастного к серьезным делам.
Вопреки опасениям Артема, Нитка обрадовалась "Зингеру":
– Это самая надежная модель, не то что нынешняя электроника!
Она взяла с подоконника цветастый бурнус, растянула на руках, глянула поверх него на брата глазом опытного закройщика.
Кей сразу понял. Взвыл:
– Это чтобы я ходил в такой девчоночьей пестрятине?! Не буду!
– Дурень, – сказала Нитка. – Сразу видно, сколько времени ты тут проторчал. Сейчас у мальчиков это самая мода. Считается, чем разноцветнее, тем...
– Прикольнее, – подсказал Артем. А Кею украдкой показал кулак.
Он понимал: в Нитке еще крепко сидят нервные страхи, а привычная работа хотя бы немного успокоит ее.
В замшевой сумке Нитки нашлось все, что нужно (сразу видно: профессионал). Всякие пуговицы, белая и черная катушки, зловещего вида ножницы, рулетка с клеенчатой мерной лентой.
– Все равно я не буду обмеряться, – надулся Кей.
– И не надо. Я тебя и так знаю до последнего сантиметрика. За два года ты не увеличился...
– За три недели!
– Тем более. Иди сюда, будешь вертеть ручку.
Кей подчинился. Вертел. Но смотрел набыченно, в сторону, и, кажется, не видел, как елозит под стрекочущей иглой желто-черно-красная материя, как из ее кусков возникает легонький ребячий костюм. Да, Нитка была мастер! Часа не прошло – и готово! Нитка безжалостно отодрала от сумки белую бахрому, украсила ею боковые швы на коротеньких штанинах и нагрудный карман.
– Хватит губы-то дуть! Это индейский стиль, называется "Миннесота". Я же не зря в цехе детской одежды спину гну... Надевай.
Кей, сопя, бубня и оглядываясь на окно, натянул обновку прямо на голое тело. А что ему оставалось делать?
– Во! – показал палец Артем. Кей стрельнул глазами: "Это ты к ней подлизываешься".
Заглянула в окно Лелька, обомлела от восторга:
– Кей! Ты как салют по цветному телевизору!
Но Кей продолжал дуться. Даже когда выбрались с Пустырей и ждали у Арбузного рынка автобус, он поглядывал вокруг с опаской. Однако в центре города он скоро убедился в Ниткиной правоте насчет разноцветной мальчишечьей моды. Его настроение переключилось на веселую волну. Щелчком! Он заскакал вокруг сестры и Артема. Как выпущенный на волю козленок (правда, с легкой виноватостью в глазах).
Он удивлялся, сколько вокруг незнакомого. Пестрые, похожие на теремки магазинчики и ларьки, бело-синие, длиннющие автобусы новой марки, шумный фонтан в сквере к Театра кукол; узорчатая часовенка с позолоченными луковками, выросшая напротив музея... Потом вдруг опять притих. Потому что увидел электронный календарь на фасаде Центральной почты. Число, месяц и... год. Совсем не тот год, в котором он, Кей, поехал в лагерь "Три богатыря".
Он потерянно оглянулся на Нитку.
– Это... что? Это, значит, правда, да?
– Наконец-то до тебя дошло, – сказала она. Не сердито, а даже ласково.
Кей с минуту шел с опущенной головой. Потом спросил полушепотом:
– Значит, Вальки в самом деле больше нету на свете?
Нитка вздохнула, положила ему на плечо ладонь. Артем тоже, со своей стороны. Кей мягко выскользнул из-под ладоней, остановился. Повернулся на месте. И вдруг, ни на кого не обращая внимания, медленно перекрестился на золоченый крест часовенки, который блестел в конце квартала. Артем и Нитка переглянулись. Кей же, обернувшись к ним, глянул с легким вызовом.
– Ну, пойдем. Нам же в "Детский мир", – осторожно напомнила Нитка.
И пошли.
– Тем... а ты, значит, в самом деле был на войне? – Кей взглянул на него быстро и насупленно.
– Да. Я же говорил...
– А у тебя... тоже погибали товарищи?
– Тоже. Там многие погибают. И товарищи, и враги...
Дернуло же мальчишку спросить про это! День помрачнел, а в толпе будто мелькнули перекошенные плечи и широкий затылок Птички. И на душе сразу тоскливая зябкость... Но тут, сверкнув уличными отражениями, распахнул перед ними стеклянные ворота главный детский универмаг.
Нитка самозабвенно кинулась к прилавкам и полкам. Чтобы "одеть обносившегося беспризорника с ног до головы". Все ей казалось нужным: рубашки и футболки, джинсы и шорты, курточки и свитера.
Кей наконец рассудительно "затормозил" сестрицу:
– Ты кто? Миллионерша? Да и куда мне столько? На лето мне хватит этого, – он дернул на бедре бахрому. – А к осени я из всего, что купишь, вырасту.
"Вырастешь ли?" – кольнула Артема опасливая мысль. Но, к счастью, не сильно – много было вокруг веселой суеты.
Нитка, конечно, купила кое-что для брата, но в пять раз меньше, чем собиралась.
– А еще надо платье, – заявил Кей. – Да не мне, Лельке! А то она совсем в лохмотьях...
Справедливость этого требования никто не оспорил. Нитка выбрала красное с белыми лошадками платьице. Потом сунула свертки в пластиковый пакет, велела нести Кею. Здесь же пришлось приобрести две дешевые но просторные сумки – для других товаров. Покупок-то надо было сделать ого-го сколько!
В спортивном отделе купили три походных надувных матраса – надо же на чем-то спать, пока нет настоящих кроватей. А еще нужны были простыни, посуда. Лампочки, крючки для вешалки и... в общем, все и не вспомнишь.
Вернулись на Пустыри с раздутыми сумками и комплектом разборной садовой мебели (стол и табуретки), который Артем, как индийский кули, тащил на голове.
3
С покупкой мебели можно было и не спешить. Полка ходили по магазинам, кто-то позаботился о новоселах. В самой маленькой комнате стояла раскладушка – видимо, для Кея. В той, что побольше – старомодная широченная кровать с медными шишками на железных спинках и панцирной сеткой – немного ржавой, но вполне целой. Здесь же вздыбился под потолок платяной шкаф – перекошенный, обшарпанный, зато с зеркалом в дверце. А в "главной" комнате поселился раскоряченный дощатый стол в окружении разномастных табуретов.
На столе блестели две эмалированые кастрюли и несколько щербатых тарелок.
Пока Артем, Нитка и Кей оглядывались, появилась Лелька. Пыхтя и выгибаясь назад, она притащила куст герани – он рос в жестяной прямоугольной банке из-под испанских маслин.
– Вот. Баба Катя сказала, что это вам для красоты.
Герань с благодарностью водрузили на подоконник. Лельку одарили платьем. Она обомлела от счастья. Размахивая платьем, как знаменем, помчалась к своей хибарке:
– Баба Катя, смотри!
Потом она явилась опять, в обновке, и принялась помогать. Вместе мыли полы, застилали постели, делали из старых газет временные занавески, передвигали мебель.
– Лелечка, кто же это столько добра нам подарил? – радовалась Нитка.
– Ну, кто-кто! Люди! – Лелька, пользуясь передышкой, крутилась перед зеркалом шкафа.
"Люди Безлюдных пространств", – мелькнуло у Артема. И почему-то стало чуточку грустно. Кей разъяснил:
– Здесь в старых домах можно много всякого добра отыскать. И на свалках...
Нитка сказала, что хорошо бы все-таки обойтись без свалок. Кей встал перед зеркалом позади Лельки.
– Ну, вся извертелась. Красивая, красивая... – Ниткиным гребнем он решительно расчесал Лелькину кудлатую голову. – Вот так еще лучше. Только отмыть бы тебя как следует...
– Как тебя? – простодушно спросила Лелька. Вот пролаза! Все-таки подглядела! Кей с досады снова взлохматил ей голову. Лелька не обиделась. Ее отражение смотрело на Кея бесхитростно и преданно. Потом она обернулась, облапила своего строгого друга поперек груди. Кей смущенно оглянулся на Нитку и Артема: что возьмешь с малявки...
Ужин сварили на камельке. Кей с приятелями сложил его из кирпичей недалеко от крыльца. Кстати, среди приятелей оказался и Ванюшка – тот пацан, которого Артем проводил мимо "хипарей". На будущее мальчишки обещали поискать на свалках электроплиту. "Здесь всякого добра полно"! Конечно, старого, но исправного! Мы и холодильник вам найдем!"
И нашли через несколько дней. Грязно-белый, обшарпанный ящик, который трещал, когда включался, но холод вырабатывал исправно.
В общем, жизнь понемногу налаживалась. Полунищенская, но в то же время уютная. И бумаги на владение участком с домиком Артем получил без волокиты. В Городской управе только пожали плечами:
– Дело ваше. Но имейте ввиду: если потом вздумаете отказаться, новый участок уже не получите.
– Понял...
Но это было потом, через несколько дней. А в тот, в первый вечер все еще напоминало привал туристов. Бестолково и... хорошо.
На вечерний чай позвали старика Егорыча и Лельку. Потом остались одни.
Умотавшийся за день Кей уснул в своей комнате на раскладушке. Так прочно уснул, что Нитка несколько раз пугалась – дышит ли?
На пружинистой ржавой сетке лежали два резиновых застеленных матраса. Артем выключил лампочку. Синий свет летних сумерек осторожно вошел через два окна. Вставленные добрыми соседями стекла были завешены газетами на канцелярских кнопках, но верхние части окошек осталась открытыми. В одно из них смотрел похожий на ярко-желтый банан месяц (а круглой луны не было видно).
– Тем, чего он так...
– Как?
– Ну... будто подглядывает. Я его стесняюсь. Нахальный такой...
– Не бойся. Мы ляжем, и его не станет видно. – Тем переглотнул и сел на кровать – она отозвалась пружинным звоном.
– Тем, тише! Кей проснется!
– Ага, проснется он! Его сейчас землетрясение не разбудит... Нитка... иди сюда.
– Тем... может, пока не надо?
– Смешная девочка...
– Тем... может, ты думаешь, что я... а я еще никогда, честное слово. Подружки смеялись, они еще со школьных лет это... а я... Тем, я боюсь.
"Господи, может признаться ей, как боюсь я?.. Честно сказать, что еще тоже... никогда... Ни до армии, ни там... Стрелять научился, пить водку научился, похабные анекдоты травил не хуже остальных, а это..."
То, что для других было раз плюнуть, в каждой деревне, где перепуганные девчонки боялись пикнуть, он не мог. Не мог через их страх, их горе, в едком запахе сгоревших домов... А сейчас? А что, если госпиталь помог не полностью?
Но... сердце стучало с обмиранием и нетерпеливо. Он мягко, но быстро посадил Нитку рядом, опоясал руками тонкие теплые плечи. Лицом зарылся в густые длинные пряди.
– Нитка, твои волосы пахнут как трава "рысье ухо"...
4
Утром их разбудил Кей. Заколотил в запертую дверь:
– Ну, сколько можно дрыхнуть!
Нитка перепуганно села в загудевшей кровати.
– Кейчик, подожди, мы сейчас!
Артем весело потянулся под простыней.
– Что? Подъем?
– Тем, отвернись. Я буду одеваться.
– Ой-ей-ей, какие мы церемонные! Будем, как в детстве, на берегу озера? Мы ведь уже большие, девочка.
– Ну... все равно.
Артем послушно отвернулся. По шелесту догадался, что Нитка натянула платье, нащупал на табурете очки и штаны. Вскочил. Дурашливо пропел строчку из давней радиопередачи:
– На зарядку! На зарядку ста-но-вись!
– Вот видишь! Сам, как в детском лагере!
– А вот и нет! Я же не канючу "отвернись"... Да я и там не очень-то боялся!
– Ну да! Все время твердил: "Зажмурься"!
– Потому что... ладно, я признаюсь честно. Думаешь, мне страшно было, что ты увидишь мой незагорелый зад? Пфы!.. Я боялся одного: вдруг ты разглядишь, какой я еще совсем младенец... по всем признакам. Почти ни чем не отличался от тогдашнего Кея...
Эта "скромница" вдруг насмешливо сморщила нос:
– Не воображай пожалуйста, что сейчас ты очень отличаешься.
– Ох уж, ох уж... – сказал Артем с некоторой горделивостью, потому что вечерние страхи его оказались напрасными. И... как жаль, что за окнами был уже солнечный свет и голоса.
Он сцапал Нитку за плечи.
– Пусти, хулиган! Я... пожалуюсь вожатой Валентине!
В этот миг опять забарабанил Кей.
– Ну, скоро вы? Люди работают, а вы как на курорте!
Нитка отодвинула щеколду.
Кей предстал в свете ясного утра. Тощий, коричневый, в новых оранжевых трусиках и блестящих белых кроссовках. Поперек лба – пестрая, скрученная жгутом косынка (из остатков костюма "Миннесота"). Эту моду Кей вчера подсмотрел у городских мальчишек. Живот и колени были в земле.
– Где ты успел извозиться? – Нитка обрела привычно строгий тон.
– Потому что вкалываю на грядах, не то что некоторые. Там люди огород нам копают, а вы...
С крыльца Артем и Нитка увидели "огородников" Десятка полтора самых разных людей. Были тут большие и маленькие, знакомые и незнакомые. Среди них – Егорыч, баба Катя, какая-то тетка в цветастом халате, Лелька, несколько пацанов, среди которых Артем узнал Андрюшку-мастера, Ванюшку и дугих вчерашних строителей камелька.
Все, даже Лелька, усердно работали лопатами. Было вскопано уже не меньше сотки _– черный квадрат земли, расчесанный на ровные гряды.
Егорыч учтиво помахал панамкой. Рядом с ним работал длинный парень в порванной спартаковской футболке. Он воткнул с размаха лопату и пошел к "хозяевам", шагая через гряды журавлиными ногами. Светски поклонился Нитке. Подмигнул Кею, вытер ладони о замурзанные джинсы и протянул руку Артему:
– Володя. Свободный художник...
Он был на голову выше Артема и очень худой. Худобу лица несколько смягчала русая шкиперская бородка – она подковой охватывала подбородок и щеки. Светлые глаза глядели с дружелюбием, которое бывает у добрых соседей. Это дружелюбие как бы еще увеличивали толстенные круглые линзы.
"Ну и очки, не то что мои, – отметил Артем автоматически. – С такими едва ли он пахал срочную службу..."
Но рука "свободного художника" оказалась твердой. По-дружески крепкой.
– Вот, решили вскопать вам огородик. Своя картошка в здешней жизни не помешает.
– Даже неловко, – сказал Артем. – Столько народу ради нас хлопочет.
– Да какие хлопоты! Для нас это вроде легкой физкультуры, сплошная польза.
– Но у нас же и сажать-то нечего! – вмешалась Нитка. – Ни одной картошечки!
– Об этом не беспокойтесь. Как говорится, с мира по клубню...
– А не поздно ли? – спохватился Артем. – По-моему, сажать картошку надо раньше.
– Не поздно. У нас тут свой климат. Через два месяца будете с урожаем... Хотя, конечно, понятие "месяц" – оно здесь относительное.
– Тогда надо включаться, – бодро двинул плечами Артем. – Найдется еще лопата?
– Вам не надо включаться! – заспорил Володя. – Вы обустраивайтесь! А копальщиков и так хватает...
– А вы какой художник? – неожиданно спросила Нитка. – Я имею ввиду: живопись, графика или...
– Он всякий! – торопливо сунулся Кей.
– Да, – сказал Володя. – Всё понемногу. Но в основном я скульптор. Творю из всякого здешнего материала. Если будет у вас желание и время, покажу свои "шедевры". Хотя, скажу сразу, не всем они по вкусу. Как говорится, на любителя...
Время для "шедевров" нашлось у Артема в тот же день, после обеда. Нитка позвала Кея, и они вдвоем отправились в общежитие, чтобы принести оттуда кое-какие вещи. Артем остался, думая заняться ремонтом. Надо было в большой комнате сбить половицы и вогнать между ними еще одну доску. Доска была, а инструментов не было. Требовались тяжелый молоток, фуганок, ломик, стамеска.
Артем двинулся к Егорычу. Старик развел руками: молоток – пожалуйста, а все остальное – увы...
– Но множество всяких инструментов есть у Владимира! Без сомненья! Он мастер на все руки!
– Это который "свободный художник"?
– Да, да! Я сейчас объясню, как до него добраться...
Путь оказался не очень-то близкий. Но приятный и полный любопытных примет. Уже не стесняясь и не прячась, торчали в небе круглая луна и месяц. Изредка прыгали через тропинку пестрые зайцы. Один раз мелькнуло в стеблях белоцвета квадратное, как фанерная коробка, существо, и два зайца погнались за ним. Один был, кажется, Евсей.
Солнце, бабочки, пестрое мелкоцветье, тишина. Отдаленные громады уснувших цехов слегка размыты в воздухе и похожи на синеватые тени. Один раз тишину мягко растолкали приглушенные удары колоколов и рельсов. Потом, чуть позже, медно позвенел еще один – совсем близкий. Воздух на миг будто застекленел. Коричневые и желтые бабочки замерли, но тут же снова затрепетали. Из-за расколотой бетонной будки вышел мальчонка лет семи – загорелый до такого бронзового блеска, будто был воплощением этого самого колокольного удара. В руках у мальчишки была длинная березовая дубинка – с набалдашником на одном конце и пластмассовой конской головой на другом. Мальчонка глянул на Артема, как на друга-заговорщика, вскочил верхом на дубинку и смело ринулся на ней куда-то сквозь сухостой прошлогоднего репейника.
Артем обогнул будку. На торчащем из стены рельсе висел блестящий, словно только что начищенный колокол. Размером с большое ведро. Явно корабельный, потому что по нижнему краю тянулась выпуклая надпись: Fемистоклъ. Чудеса...
Извилистая тропка обогнула свалку железного хлама и привела Артема под столетние липы ("Откуда здесь такие? Среди всякой индустрии..."). Лип было много, целая роща, а за ней – дощатый высокий забор с дырами. Сквозь одну выбрался навстречу Володя.
– О-о! – округлил он толстые подвижные губы. Весело заблестел очками. – Ты ко мне? – Это "ты" получилось как давнишнее, приятельское, хотя утром они были на "вы".
– Да. Старик растолковал дорогу. Ты не занят?
– Не очень. Хотел поискать на свалке железяку нужной конфигурации, но это успеется... Идем! – И опять нырнул в дыру, сложившись, как складной метр.
За досками открылась обширная, с мягкой травой, площадка, дальний край ее замыкало длинное строение – не то приземистый барак, не то сарай с окошками. А перед ним на площадке возвышались "шедевры".
Артем никогда не понимал всяких абстракций и формализма в картинах и скульптурах. Однажды, еще в школьные годы, сказал Нитке, которая любила порассуждать о полотнах Пикассо и Малевича, "щекочущих подсознание": "Знаешь, я, наверно, не дорос. Не дано мне постичь своеобразие столь глубокого творческого мышления". Она тогда слегка надулась даже... И сейчас Артем внутренне напрягся, увидев угловатые конструкции из шестеренок, патрубков, решеток, маховиков и всякой "прокатной продукции". Придется кивать с умным видом: "Да, любопытно. Оригинально. Весьма выразительно, чувствуется идея..." Но почти сразу он увидел балерину.
Балерина изогнулась в танце и вскинула руки. Из бетонной плиты торчали длинный арматурный стержень – это была нога танцовщицы. Вторую ногу она, слегка выгнув, отвела в строну, оттянула носком вниз башмачок – острый кусок железа. Балетной юбочкой служило колесо вагонетки, а туловищем – укрепленный на тонком патрубке мотоциклетный бак с приваренными к нему двумя чашками школьных электрических звонков. Трубчатые руки с гибкими пальцами из арматурной проволоки балерина в волнистом изгибе вскинула над головой... Хотя головы не было. Вернее не было лица. На длинной шее держалось железное кольцо с обломком шестеренки сверху – не то гребешок, не то маленькая корона. Глаза, губы – все это зритель мог вообразить сам. Да и не в них было дело. Секрет крылся в движении. Скульптор наделил железное создание такой живостью, что металл совершенно потерял природную тяжесть. Еще секунда – и балерина бабочкой взлетит над бетонной глыбой, над подорожниками и клевером. Недаром в них так нетерпеливо стрекочут кузнечики.
– С ума сойти... – в полголоса сказал Артем.
Володя молчал рядом, нервно расчесывая пальцами бородку...
Неподалеку вел опасную игру с быком матадор. Почти такой же гибкий, как балерина, он сильно выгнулся назад и махнул плащом из листов кровельного железа. Он пропустил в смертельной близости от себя рогатое страшилище с корпусом из железной бочки и ребристых батарей отопления. Безоглядная ярость монстра вызывала живую жуть. Но матадор был неуязвим в своей изящной и насмешливой беспечности...
Потом Артем увидел еще одного монстра. Добродушного. Склепанный из всякого металлолома, Горыныч улыбчиво разевал зубастую пасть, похожую на капкан для мамонта. Глаза этого трехметрового чудища были сделаны из белых эмалированых кастрюль с пробитыми дырами зрачков. Вокруг кастрюль наивно растопыривались ресницы из рельсовых костылей...
– Этого зверя зовут Игогоша, – пояснил Володя. – По ночам он иногда ржет, как конь-богатырь. Впрочем, дети не боятся.
Артем понимающе кивнул. Перед Игогошей бесстрашно стояли мальчик и девочка. Протягивали ему ведро с угощением. У Игогоши от аппетита вывалился из пасти язык-лемех, на котором блестели капли слюны – электрические лампочки.
Было видно, что детям трудновато держать увесистую посудину. Их ноги их тонких водопроводных труб согнулись и напряглись, одежонка из железных обрывков и патрубков скособочилась и взъерошилась, трубчатые руки с растопыренными пальцами-штырями, казалось, дрожат от усилия. Но мальчик и девочка улыбались. Их головы в основном и состояли из улыбок-подков. На уголках этих улыбок держались оттопыренные уши (расплющенные консервные банки). От банок шли стерженьки бровей, из-под которых весело глядели крупные шестигранные гайки. У мальчика над бровями щетинился проволочный чубчик, а у девочки – что-то вроде прически с пробором, из которой торчали плетеные косички...
Ближе к дому, почти у дверей, стоял юнга. Он вскочил на бочку из-под мазута, обмотанную ржавым тросом (к бочки был прислонен сбоку шлюпочный якорь). Башмаками у мальчишки были древние чугунные утюги. Его тощие арматурные щиколотки торчали из клешей, для которых были взяты две широченные помятые трубы. Телом служила могучая спиральная пружина – видимо, от вагонной рессоры. Ее почти горизонтальные витки очень напоминали полосы тельняшки. А голова – почти такая же, как у приятелей Игогоши – рот, уши, да глаза. Только рот был не улыбчивый, а буквой "о" (видимо, кольцо от тракторной цепи). И вместо проволочных волос – бескозырка из сковородки. За спиной вздыбился как от ветра кусок автомобильной обшивки – матросский воротник.
В руках из толстых ребристых прутьев юнга держал железные флажки. Правая рука была совсем опущена, левая направлена вниз по диагонали. У Артема в памяти закрутилась флотская семафорная азбука – в "Приозерном" все мальчишки изучали ее для всяких морских игр и викторин. Кажется, такое вот положение флажков означало букву "о" (как и рот мальчишки).
...Были еще перед домом "Чудо-дерево" с развешенными на нем чайниками и канистрами, изящные "Пеликан и цапля" и "Дама, у которой улетел зонтик".
– Кстати, он иногда к ней прилетает, – усмехнулся Володя. Артем опять покивал и вернулся к балерине. Выговорил наконец:
– Знаешь, я никакой не знаток. Наоборот... Но, по-моему, ты талант...
– Да брось ты... – Володя смущенно и довольно заскреб опять шкиперскую бородку. – Так, экспериментирую помаленьку...
– Ты, небось, во всяких выставках участвуешь?
– Ну... было пару раз. Только не с этими вещами, а со всякой мелочью и с графикой... А с этими-то куда? Их даже до ближайшего павильона не допрешь. А сюда посетители, само собой, не ходят.
– Наверно, можно все-таки постараться...
– Как? Да и рассыплется это хозяйство, если его дергать... Разве что попросить помощи у них... – Володя усмехнулся. – Но где их найдешь, если сами не захотят?
– Ты это о ком?
Володя смотрел сквозь очки странновато, и Артем ощутил тревожный холодок.
Володя сказал чуть виновато:
– Да ты не пугайся... Ты, я смотрю, вроде меня: нервами сразу чуешь... непривычное. Но здесь никакого страха нет. Наоборот...
– И все-таки... – сказал Володя, уже не скрывая нервности.
– Я расскажу. Все равно ты, наверно, столкнешься с этим... рано или поздно. Давай зайдем ко мне, у меня есть бутылка "Массандры"... Да ты не думай, я не богемная личность, которая вдохновляется портвейном. Так, по глотку за знакомство... И потолкуем заодно.
– Ну, что же... – вздохнул Артем.
5
Узкая дощатая комната была такой, какой, видимо, и должна быть мастерская художника и скульптора. Маски и рисунки на стенах, гипсовый женский торс в углу, кавардак, подрамники, металлический и деревянный хлам, запах дерева и олифы. Солнце весело било в широкие окна.
Володя смахнул с непокрытого стола куски картона и графитовые стержни. Стукнул о доски зеленой бутылкой и стаканами, принес распечатанную пачку овсяного печенья.
– Значит, за твое появление в этом краю.
– Угу...
Звякнули, глотнули. Артем смотрел нетерпеливо.
– А история, значит, такая, – сказал Володя и поглядел на свет сквозь стакан с недопитым портвейном. – Соорудил я однажды фигуру по имени Большая Берта...
– Вроде, пушка такая была когда-то у немцев, – припомнил Артем.
– Не знаю... В школе, которую я кончал, так звали нашу завуч. Стерва была, прямо скажем, немалая. Ну, я и вложил всю ее стервозность в этот... монумент. Не пожалел металлолома.... Получилась фигура метра два с половиною. И сходство мне удалось весьма, скажу без лишней скромности. Конечно, не о внешности говорю, а о внутренней сущности. Этакое воплощение педагогической системы, что мордовала меня в розовом детстве. Да и тебя, наверно...
Артем вспомнил Климовну, начальницу "Приозерного".
Володя продолжал, покачивая стакан:
– Ну, установил я это изваяние посреди других, два дня ходил вокруг и мстительно радовался. А другие мои "детки" косились на нее с явной антипатией. Игогоша даже вздыбился, а матросик просигналил флажками нехорошее слово...
Артем вежливо посмеялся. Володя отколупнул от стакана соринку и тоже усмехнулся.
– А на третий день приходят ко мне два человека. Очень симпатичные – и снаружи, и внутри. Один – наших с тобой лет, белокурый такой, улыбчивый, в футболке с мексиканским всадником на пузе и в джинсах "родео". Второй – постарше. Лысоватый, круглолицый, в очках, в костюме и при галстуке. Вежливые такие.
"Владимир Петрович, – говорит тот, что с галстуком, – не могли бы вы пойти нам навстречу в одной просьбе?"
А я стою, глазами хлопаю: ни разу не встречал на Пустырях столь цивилизованных личностей. А потом думаю: "Может, хотят заказ какой-нибудь сделать?.. Но как они сюда проникли?" Помолчал, а потом говорю в их же тональности:
"Располагайте мной, господа. Я весть к вашим услугам".
Тогда молодой деликатно, однако решительно берет быка за рога:
"Дело в том, Владимир Петрович, что хорошо бы перенести вашу Большую Берту с Пустырей куда-нибудь подальше".
И как имя-то узнали?
Меня малость царапнуло, я выпустил пару колючек:
"А позвольте спросить, с какой стати? Кому эта дама здесь мешает? И, кстати, какие у вас полномочия?"
Тогда старший своего коллегу как бы попридержал взглядом и начинает разъяснять:
"Видите ли, дело не в полномочиях. Упаси Боже, мы не собираемся принуждать вас. Но... это изваяние действительно мешает. И другим вашим созданиям, и вам самому, хотя вы этого еще не осознали. И... всем. Оно вызывает в окружающей среде дисгармонию, это может иметь негативные последствия и даже вызвать нарушение структуры Безлюдных пространств.
Ну, когда я услышал, как он это сказал: "Безлюдных пространств" – будто с большой буквы, – кое-что включилось в моей голове.
"Что же делать, – говорю, – придется, значит, демонтировать старушку. Хотя, конечно, жаль..."
Тот, что в футболке с мексиканцем, обрадовался:
"Не обязательно демонтировать! Можно перенести за пределы Пустырей!"
"Да как же я перетащу такую конструкцию? Тут нужен грузовик с краном!"
"Вы не беспокойтесь! Вы только скажите: куда?"
Я сперва подумал (даже хихикнул внутри себя): может, поставить в сквере у любимой школы? Но ведь разломают, черти!.. И решил:
"Можно к моему дому, на задний двор..."
Точнее говоря, это не мой дом, а старшей сестры и ее мужа. Но у меня там есть комната и мастерская в сарае, я ведь не всегда здесь обитал... Дом на окраине, рядом огород, а за ним лопуховая пустошь. Ну, думаю, можно там... Начал объяснять, а старший мне:
"Всё-всё, Владимир Петрович, мы поняли. Принято к исполнению. Дальнейшее не должно вас беспокоить. Позвольте откланяться..."
Пожали мне руку. Я по-светски проводил их до двери, шагнул следом за порог. Смотрю: Берты нет... Присвистнул. Тот, что в футболке, улыбается:
"Не волнуйтесь, Владимир Петрович, она уже на новом месте".
А другой:
"Вы нам очень помогли. И себе..."
И тут я спросил прямо:
"Вы кто?"
Они переглянулись, и старший почему-то завздыхал:
"Понимаете, Владимир Петрович, мы обязаны всегда отвечать на этот вопрос, таково одно из главных условий... А вопрос непростой. Для ответа не хватает конкретных формулировок... Вы обратили внимание на некоторую необычность здешних мест?"
"Естественно", – говорю.
"Вот именно... Естественная необычность. Или необычная естественность. Здешние пространства, вернее, их свойства имеют множество воплощений. Одно из таких воплощений... позвольте уж признаться... это мы. Поскольку Пространствам порой необходим осмысленный контакт с... разными представителями человечества.
"А вы... значит, не представители человечества?
Он, который в костюме, чуть посмеялся:
"Мы, если угодно, представители Пространств"
"То есть вы не люди?"
Тут молодой будто обиделся слегка:
"Ну, почему же не люди? Вот его зовут Леонид Васильевич, а меня Сережа. У меня мама в Краснодаре...
В этот момент Игогоша заскрежетал – он порой меняет позу. Я на него глянул, а когда опять повернулся к гостям тех уже нет. Вот такие дела...
– Дела удивительные, – согласился Артем, – не ощутив, однако, особого удивления. От нескольких глотков портвейна внутри растекалось тепло. Было хорошо. А что касается чудес, то... хочешь жить на Пустырях – привыкай...
– А Берта? – спросил он.
– Да! Приезжаю в тот же день к сестре, а она:
"Ты когда успел тут это чудовище соорудить?! Васька вышел погулять, увидел – и в рёв! Другого места не нашел, что ли?"
А Васька это мой трехлетний племянник, впечатлительная личность.
Ну, разобрал я любимую завуч на детали, сложил в сарае до более подходящих времен...
– А потом эти двое не появлялись?
– Нет, это был единственный раз. И больше – никаких таинственных представителей здешнего мира...
– Кроме пестрых зайцев и бегающих скворечников, – усмехнулся Артем.
– Ну, зайцы это просто мутанты. А скворечники – по-моему, плод ребячьей фантазии. Сам я не видел, а здешние пацаны любят сочинять легенды о местных чудесах... Да и прямо сказать, поводов хватает. Тут масса неизведанных мест. Взять хотя бы подземные коммуникации и цеха... А склады! Заводы-то выпускали отнюдь не кофеварки, а все, что для войны, даже для космической. И работать они должны были бесперебойно даже под бомбами. Поэтому многое – в глубине. Говорят, там же – и казармы для рабочих, и квартиры для начальства, и хранилища всякого добра. Здешние жители то и дело добывают всякую консервированную еду из подземных кладовых и холодильников. Никакой продовольственной проблемы.
– Это хорошо, – хмыкнул Артем. – А то наши с Ниткой финансы на пределе, а будущее туманно... Покажешь, где эти склады?
– Покажу... Если хочешь, многое здесь могу показать. Можно бродить как по неизведанным краям. Или по заповеднику. Тут ведь всякое встречается, даже старые городские кварталы. Заводы расширялись быстро, захватывали целые улицы, не успевая срывать их. Заводское начальство приспосабливало жилые дома под всякие склады и мастерские. Есть даже старое кладбище и остатки парка. Есть церковь... Правда, стоит она только по средам, а в остальные дни – лишь туманный контур ли вообще ничего. И приходится местным старушкам все церковные праздники отмечать в среду, с поправкой на здешний календарь...
– Не понимаю...
– Поймешь... Ты сюда через липовую рощу шел?
– Через нее...
– А вот пойдешь обратно и увидишь – липы эти далеко в стороне. А перед забором ручей и через него каменный мостик... Ну, давай по глотку...
Так и случилось. Когда выбрались через дыру в досках, липовая роща темнела в отдалении, а вдоль забора тянулись заросли осоки, и в них ворковала вода. Каменный мостик с перилами из чугунного узорчатого литья горбился над осокой и струями. На перилах сидела грузная голубая лягушка. Она дерзко посмотрела на Артема и сиганула в воду.
Артем поправил на плече ремень брезентовой сумки с инструментами. Этим обыденным движением он постарался прогнать нахлынувшее ощущение нереальности.
– Вов, неужели никто не пытался разобраться в здешних хитростях?
– А кому они нужны? У властей до этих мест руки не доходят. За нее, за власть-то надо все время бороться, на другое сил не остается. Даже на городское хозяйство, не то что на окраины с разными аномальными явлениями... Только старик пытался кое-что копать...
– Егорыч?
– Да... Ты же знаешь, он не чужд литературным занятиям. В давние годы печатал очерки и рассказы. Писал даже книгу, нечто вроде повести-притчи из истории какой-то гражданской войны. Но случилась драма. Дописавши до половины, понес он рукопись в какой-то толстый журнал, чтобы напечатать отрывки. А там подняли крик: "Что вы нам предлагаете! Пропаганду монархической идеологии, поэтизацию дворянства!.." Дело в том, что речь там шла об офицерах конной гвардии, которые спасали наследника престола. Пускай и страна выдуманная, и события фантастические, а все равно... Рукопись изъяли, Сам Александр Егорыч еле спасся от суда. Времена были такие. Мы-то уж почти не помним, но они были...
– Нынешние лучше? – сказал Артем.
– Это уже второй вопрос, господин профессор, как говорится в старом студенческом анекдоте. А я о Егорыче... С той поры он малость сдал. И нет, даже не малость...
– А закончить книгу не пробовал?
– Не закончить, а написать заново. У него ведь отобрали все черновики... Говорит, пробовал, но уже силы не те, память не та...
– И он решил заняться историей здешних мест? – Артем спросил это с непонятной опаской. И почему-то с тенью раздражения. Впрочем, это сразу прошло.
– Да... Для начала он попытался составить карты. И представь себе, составил. На все дни, кроме, разумеется, пятницы...
– А что пятница? Тяжелый день? – усмехнулся Артем, хотя ничего почти не понял.
Они давно уже перешли мостик и шагали вдоль низкого кирпичного цеха. В щелях его стен росли березки. Володя почесал бородку.
– Старик иногда выражается наукообразно: "Нестабильность пространственных конфигураций заметна в любые дни, но в пятницу она не имеет никаких закономерностей"... Да ты поговори с ним сам. Давай зайдем прямо сейчас, он всегда рад гостям. И про дела свои побеседовать непрочь...
– Ладно, зайдем!
Спешить было некуда. Нитка с Кеем обещали вернуться к вечеру. А половицы... да подождут, будь они неладны. Время теплое, из щелей не дует.
От цеха с березками Володя взял круто влево, и сперва Артему казалось, что они идут по незнакомым ему местам. Мимо поваленных железнодорожных цистерн, потом через цветущие сиреневые заросли, где прятались заброшенные домики. Но шаткий деревянный тротуар неожиданно вывел их к бетонной будке с колоколом.
– Узнаёшь? – спросил Володя.
– Да, я проходил тут недавно. И встретил юного ковбоя.
– А колокол какой был?
– С надписью "Фемистокл". По-старинному.
– А теперь смотри...
Колокол был, вроде, тот же самый, но по ободу тянулась неразборчивая славянская вязь.
– Вот так... А завтра появится еще какой-нибудь. Не угадать...
Раздвигая густые стебли, вышли к будке конопатый Андрюшка-мастер, незнакомый дошкольник в потрепанной морской фуражке на оттопыренных ушах и Лелька в своем красном платьице с лошадками.
Лелька с упреком взглянула на Артема.
– Раньше здесь Кей всегда звонил. А сегодня его нету и нету. Где?
– Ушел по делам, – развел руками Артем. – Будет к вечеру.
Лелька ухватила веревку у языка колокола, дернула. "Дон-н-н!" И сразу – вблизи и в отдалении – отозвались негромким, но проникающим звоном колокола, рельсы и всякий другой звенящий металл.
– Как появится, пусть ко мне зайдет, – сумрачно потребовала Лелька.
– Слушаюсь, ваше благородие! – Артем дурашливо сдвинул каблуки. И почему-то вдруг скребнула его тревога о Кее. И о Нитке. Но больше – о Кее. Непонятное такое беспокойство. Впрочем, оно растаяло через несколько секунд...
Артем думал, что Володя поведет его прямо к Егорычу – здесь было недалеко. Но Володя выбрал странную дорогу. Опять мимо старых домиков. Потом через гулкую громаду пустого цеха, а после – вдоль рухнувшей кирпичной трубы. И вдруг остановился.
– Взгляни. В среду она стоит там настоящая, а сейчас – вот...
Над высокими травами пустошей, над сплетением трубопроводов рисовалась в золотистом мареве полупрозрачная церковь. С шатровой колокольней, с узорчатыми крестами над маковками тонких башен. Она была словно соткана из солнечной пыльцы. Сквозь нее виднелось желтое облако.
– А если подойти ближе? – шепотом спросил Артем.
– Растает...
Артему вдруг вспомнилось, как недавно в городе Кей молчаливо и строго перекрестился на часовню – видимо, в память о погибшем друге. И тревога толкнулась опять. И снова исчезла, растворилась в мирной и безопасной тишине Безлюдных пространств.
Старик обрадовался Артему и Володе. Засуетился, заварил чай. Фаянсовый чайник накрыл панамкой, а большой, зеленый, водрузил на плитку.
О странностях Пустырей заговорил охотно. Достал с полки свой "Атлас" – несколько ватманских листов с планами здешних мест.
– Я, конечно, в картографии смыслю мало, но кое-что изобразил. Пришлось немало полазить по буеракам. И такое вот дело: в понедельник зарисуешь, а во вторник придешь – там все по-иному. Хорошо, что ребятишки помогали. Как говорится, старый да малые. Они тут, можно сказать, все уголки знают...
О своей работе по описанию Безлюдных пространств старик отозвался со вздохом:
– Да по сути дела не о чем писать. Никакого объективного материала, одни разговоры и сказки. Нацарапал пока лишь несколько страниц, вроде предисловия. Вот, если угодно... – Он протянул Артему серые листы с пляшущим текстом старой пишущей машинки.
"Есть основание считать, что история Безлюдных пространств" уходит корнями в глубокую древность, во времена библейских пустынь. А может быть еще дальше – к неизведанным красным пескам Марса, которые в незапамятные времена неведомым способом соединялись с песками Земли (так говорит одна туманная легенда). При некоторых размышлениях можно сделать вывод, что Пространства возникали там, где в какой-то момент цивилизация начинала уставать от собственных противоречий и жестокостей. Впрочем, это лишь одна из догадок.
...Автор этих записок далек от мысли исследовать проблему во всей ее глубине и широте. Это по силам лишь объединенным общей задачей специалистам разных профилей, которым для изучения фактов и анализа общих закономерностей потребуется немало времени.
...Где эти специалисты и это время?
...Следует отметить, что в данном процессе важен не столько тот момент, когда Пространство возникает, сколько тот, когда оно начинает осознавать себя.
...Не исключено, что моментом осознания Пустырями (или Буграми) своего "Я" был случай с воздушным змеем. Восьмилетний мальчик смастерил этот змей и запускал его среди заросших бугров, уверенный в своем одиночестве и в своей безопасности, как вдруг наткнулся на двух подростков, которые строили игрушечный город. Этим мальчишкам не нужен был свидетель их тайны. По всем законам логики ребята должны были поколотить и отправить прочь незваного гостя со строгим наказом больше не соваться куда не надо. Мальчик понял это и обмер от страха.
Они сказали:
– Не бойся. Хочешь играть с нами?
Привычная, присущая данному времени жестокая логика рухнула. Выстроилась новая структура. Та, которая отрицает безжалостный рационализм военных заводов и недоверие человека к человеку. И ребята стали строить город вместе.
Теперь среди детей ходят рассказы, что этот город стал превращаться в настоящий и что он расположен в одном из ближних миров здешнего Безлюдного пространства, которое, как и вся вселенная, многомерно. Если даже это всего лишь легенда, то все равно она весьма показательна. Дети осознали новые закономерности Безлюдных пространств – поскольку эти Пространства осознали себя..."
– А те странные гости... – сказал Артем и посмотрел на Володю. – Те двое... Они тоже продукт данного осознания?
Старик знал про визит загадочных Леонида Игоревича и Сережи. Он с готовностью покивал:
– Конечно! Я слышал про таких... Сам не встречал, но слышал. Дети называют их "сомбро". Вероятно, потому. что те называют себя так сами.
– Я не знал, – сказал Володя. – Кстати, "сомбро" это на каком-то языке означает "тень"...
– На испанском, – вспомнил Артем. – Отсюда "сомбреро", шляпа защищающая от солнца. Как у всадника на майке того Сережи...
– Не лишено логики, – заметил Егорыч. – Сомбро – люди затененной страны.
– Почему же затененной? – вступился за Пространства Артем. – Она вполне солнечная.
– Да, для нас. А для многих других скрыта тенью недоступности. Разве не так? Прячет под этой тенью свои... странности...
– Странная страна Сомбро. Это звучит лучше, чем Пустыри, – сказал Володя.
– Вот именно, вот именно... А ты, Тем, кстати, мог бы помочь мне в изысканиях. Как-никак будущий археолог.
– Я, Егорыч, уйду из археологии. В историографию.
– Что так? – удивился Володя.
– А вот так... В археологии где ни копнут, сразу натыкаются на оружие. Всех времен и народов. А я насмотрелся на него... Аллергия...
– А в историографии что? – хмыкнул Володя. – Какая эпоха без войн?
– Ну... там все академично и абстрактно.
– Да милый ты мой, я же не землю рыть зову тебя, – заволновался Егорыч. – Раскопать хочется суть и природу здешнего края. Почуять их, так сказать, философию... Кстати, пока это всё лучше нас чуют здешние дети. Взять хотя бы твоего же Кея. Он в Пространства врос, можно сказать, по уши. Сделался сам почти что сомбро.
Это... да, это почему-то не очень понравилось Кею. Хотя что плохого? Артем насупился, пытаясь понять себя. А Володю будто дернули за язык:
– С этим пацаном вообще странная история. Почти мистика.
– Почему? – дернулся Артем.
– Ну, посуди. Как попал сюда – неизвестно. Как уцелел в автобусе – непонятно. Просто передача "Очевидное-невероятное"...
– Все известно и понятно! – неожиданно для себя ощетинился Артем. – Сюда пришел, потому что некуда было. А спасся от взрыва, потому что сбежал из автобуса.
– Да знаю я... – Володя не заметил сердитости Артема (может, оттого, что она была слабенькая). – Эта история мне известна. Водитель автобуса был приятель мужа моей сестры... Странно, что никто не заметил побега, будто... мальчик был там до конца... Кстати, ведь и после ничего не заметили. Объявили, что погибших девять, хотя должно было оказаться восемь. Разве не мистика? И на общей могиле все их имена. И его... Ты разве не знал?
– Я не знал... Но к чему ты мне все это изложил?! – вдруг взорвался Артем. Чтобы заглушить всколыхнувшийся страх.
Володя вцепился в бородку.
– Артем, ты чего? Ты... извини. Я же к чему это? Потому что... ну, повезло парнишке, и слава Богу. Это я и хотел сказать.
– Я к тому, что... Нитка все еще не пришла в себя, – остыл Артем. – Ты с ней про такое не говори...
– Да ни за что на свете!
Страх поубавился, но не улегся совсем. Артем допил чай и заспешил домой. Ремонт, мол. А сам думал об этом. Дурацкие такие мысли прыгали: "А что, если... Да брось ты! Совсем спятил, что ли?.. А почему "спятил"? Если вокруг столько непонятного, разве не может быть и такое?.. Сомбро... Тени... А если и он?
К счастью, сомнения длились недолго. Когда Артем подходил к дому, с другой стороны появились Нитка и Кей. Со всякими свертками и сумками. Кей уронил поклажу и с веселым воплем кинулся навстречу.
– Тем! Ура! Я соскучился! – Он подпрыгнул, повис на Теме, облапил его руками и ногами, подбородком уткнулся в плечо. Горячий, костлявый, пахнущий городской пылью и недавно съеденным мороженым. Настоящий.
– Ну, ладно, ладно, – счастливо задергался Артем. – Большой уже. Что за телячьи нежности!
– Не телячьи, а братьи... то есть братские! Нитка твоя жена, а я ее брат, значит, и твой! Разве не так?
– Так, – выдохнул Артем Кею в щеку и понес его к дому.
