4. Туннели и склепы
Никто не шарахнулся. Никто даже громко не удивился. Кустик шепотом сказал "ух ты" и почти прилип носом к стеклу. Ник осторожно отодвинул его за уши.
Кустик спросил:
– Это алый вуалехвост? Или какая это порода?
– Неземная,– вздохнул Шурка.
– А похожа на земную.
– Похожа...– Шурка смотрел на рыбку, сильно наклонив голову. Рыбка уже перестала метаться. Только шевелила плавниками и пышным прозрачным хвостом. Маленький черный глаз блестел точкой отраженного фонарика.
Ник осторожно (очень осторожно) спросил:
– Значит, это и есть твое сердце?
– Да... Автономный генератор биополя...
– А почему он такой? Как все случилось-то? – сказал Платон. И сочувственно, и с нажимом.– Теперь-то, может быть, уже расскажешь? Или нельзя?
– Расскажу... Не знаю, можно или нельзя. Наверно, можно, если вы больше никому...– И Шурка привычным движением наклеил на стекло клапан. Очень похожий на настоящую кожу, даже с утолщениями на месте ребер, только без загара.
...Неподалеку была в кирпичах ниша с выступом, похожим на скамью. Там они сели. И Шурка наконец рассказал все.
Про пистолет и выстрел.
Про клинику.
Про Гурского и Кимыча, про прибор, который надо найти.
Про голубую планету Рею...
Никто не сказал "выдумываешь". Никто не удивлялся вслух. Потому что было доказательство – рыбка. Да и сама таинственность подземелья настраивала на веру во всякие чудеса. И когда Шурка перестал говорить, Платон спросил тихо и озабоченно:
– А не натворят они всяких бед на Земле, эти корректоры?
– Нет же! Они же наоборот – хотят помочь!
Платон покачал головой: мол, хотят-то хотят, а кто их знает...
А Кустик жалобно попросил:
– Ты только не улетай на эту Рею, ладно?
– Я и не хочу... теперь...
– А с сердцем-то что будет? – забеспокоился Ник.– Когда ты найдешь тот прибор, они тебе вставят настоящее? Опять операция?
– Да нет же! Гурский сказал: сердце само вырастет, как только вынут рыбку и выплеснут воду... Вы же сами видели, какая у меня регенерация... Я хотел так: сперва все сделаю, а потом расскажу вам. Когда сделаюсь настоящий...
– А сейчас ты какой? Искусственный, что ли? – словно обиделся Ник.
Кустик обеспокоенно заерзал рядом с Шуркой.
– А куда они денут рыбку, когда вытащат? Возьмут себе?
– Не знаю... Зачем она им? Гурский один раз пошутил: "Оставишь на память будешь держать в аквариуме".
– А она в какой воде должна жить? Наверно, в специальной?
– В любой. Она приспосабливается ко всякой среде.
Кустик заегозил опять:
– Шурчик, знаешь что? Ты можешь подарить ее Женьке. У нее послезавтра день рождения. Будет "сердце в подарок"...
– Опять дразнилка,– слабо улыбнулся Шурка.
– Ничуть! Я по правде!
– Сперва надо найти, что спрятано,– рассудил Платон.– Пошли!
– Вы... со мной? – неловко сказал Шурка.
– А ты против? – удивился Ник.
– Нет... Но это, наверно, долго. Вас дома хватятся.
Кустик подпрыгнул.
– Не хватятся! Всем сказано, что мы ночуем у Платона на сеновале!
Платон спросил у Шурки деловито:
– Скажи, а ты уверен, что это где-то здесь? Что-то чувствуешь?
– Не знаю... Кажется, ничего.– Но тут опять кольнул ногу комариный укус иглы.– А может, и чувствую...
И Платон сказал снова:
– Пошли.
В запахах древней плесени и отсыревших кирпичей, цементной пыли и ржавых труб они долго двигались под землей. Под Буграми. Потому что путь сразу увел в сторону пустырей. Кустик сказал, что чувствует это.
Они шли тесными коридорами, проползали под нависшими балками и плитами, пересекали низкие бункеры и сводчатые помещения, похожие на подземелья рыцарских замков.
Оказалось, что у каждого есть фонарик, и света было достаточно. Лучи выхватывали торчащие из пола и стен горбатые трубопроводы с чугунными колесами намертво приржавевших вентилей. Лохматые щупальца корней. Замурованные двери, остатки перекошенных лестниц.
Несколько раз приходилось спускаться и подниматься внутри круглых бетонных колодцев, по тонким, гнущимся под ступнями скобам.
Каждый заработал уже немало синяков и ссадин, в волосах и за воротом полно было мусора.
И казалось, что здесь, в глубине, они уже целую ночь. Но никто ни полсловечком не намекнул: "А может, пора повернуть обратно?"
Да и обидно поворачивать, когда столько прошли.
"Столько прошли – ничего не нашли",– обидно срифмовалось в голове у Шурки. Может, ему передались мысли Кустика. Это ведь он любит стихотворничать...
Кустик дышал громче всех – часто, но не устало, а с азартом. Впрочем, и у остальных дыхание было шумное. Порой оно отзывалось в бункерах шелестящим эхом. Иногда чудилось даже – там, впереди, кто-то чужой! И тогда все прижимались друг к другу, гасили фонарики. Обмирали...
Но в этом обмирании все же больше было игры, чем настоящего страха. В глубине души каждый чувствовал: никого, кроме них, здесь, под Буграми, нет. И ничего им не грозит. Даже заблудиться нельзя, потому что путь один – без развилок и ответвлений. Только вот ужасно длинный. Ох как долго придется идти назад – на гудящих от усталости ногах, с нудной болью в царапинах, со щекочущей пылью в горле и вкусом плесени во рту.
Если с удачей, с находкой, тогда никакой путь не будет тяжел. А если все зря?..
А ведь, скорее всего, зря. Идут-то, по сути дела, неведомо куда. Так думал Шурка. И у других, конечно, появлялись такие мысли.
В тесном подвале, когда остановились передохнуть, Ник потер на щеке царапину и вздохнул;
– Как в сказке: "Поди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что"...
Остальные только дышали.
Шурка виновато сказал:
– Может, где-нибудь есть короткий путь наверх. Колодец какой-нибудь...
– Ну и что? – сумрачно откликнулся Платон.
– Ну и... выберемся на Бугры. И по домам...
– Ну уж фигушки-фиг! – храбро возмутился Кустик. Хотя устал больше всех.
– Но ведь вы... измотались уже...
– А ты? Не одинаково с нами измотался? – с прежней угрюмостью спросил Платон.
– Но я же...
"Я же знаю, ради чего мучаюсь. А вы..." Но сказать это Шурка не посмел. Хотя понимал: для Кустика, для Ника и даже для сердитого Платона нынешняя ночь – просто приключение. И в спрятанный прибор они верят не до конца. И Гурский с Кимычем – галактические корректоры – для них вроде персонажей из космических историй Кустика... Конечно, они видели сердце-рыбку, но и это вряд ли убедило их до конца. Рыбка – одно, а проблемы Великого Кристалла – другое...
– Я же совсем вас замучил.
– Мы сами мучаемся, добровольно,– тихо и строго возразил Ник.
– Из-за меня...
– Глупый,– вдруг сказал Платон. Не прежним тоном, а с ласковой ноткой. Почти как Женька.– Не из-за тебя, а из-за всех. Ради каждого... Думаешь, легко, если рвется нить?
– Какая нить?
– Ну, такая... Рядом с нами жил один мальчик, Оська Кучин. Такой же, как мы. Жил-жил, всегда были вместе. А потом родители взяли да собрались в дальние края. На берег Мертвого моря. И его с собой. Не спросили, хочет или нет... Он говорил: "Мне это Мертвое море нужно, как ежу воздушный шарик, мне наша Саженка в тыщу раз нужнее". Но детей разве спрашивают? Увезли... Знаешь, как пусто стало без него. Еще и сейчас не привыкли...
– Значит... я вместо него теперь, да?
Шурка сразу понял, что ляпнул глупость. Но Платон не рассердился. Тем же снисходительным Женькиным тоном разъяснил:
– Не бывает человека "вместо". Он – это он, а ты – это ты...
– И не вздумай драпать на свою Рею,– опять предупредил Кустик.– А эту самую штуку инопланетную мы все равно найдем. Я чую.
Шурка же ничего не чуял. Только досадливо болел у него и чесался игольный укол.
Всякий путь когда-то кончается. Кончился и этот. Не находкой, а тупиком. Извилистый бетонный коридор привел друзей в подземелье, похожее на склеп. Именно на склеп. Очень уж могильно пахло от сырых стен, а на полу лежали плиты со стершимися буквами. Угрожающе изгибался над головами низкий кирпичный свод. Между кирпичей торчали голые, как крысиные хвосты, корни. И остатки гнилых досок. От гробов?
А самое скверное, что в стенах – ни двери, ни люка, ни дыры (кроме той, которая вела назад).
– Приехали,– похоронно сказал Ник. И вокруг была зловещая похоронность. Глухая отгороженность от всего живого...
– Может быть, оно замуровано где-нибудь в этом подвале? – беспомощно сказал Кустик.– Может, пораскапывать?
– Тут, пожалуй, докопаешься...– Ник зябко съежился.– Мы, знаете, где? Точно под старым кладбищем. Вон кость из стены торчит...
Кустик, как испуганный малыш, прижался к Шурке. Шурка левой рукой обнял его за плечи. Правой он держал фонарик, водил лучом по стенам.
Высоко между рассевшихся кирпичей и правда торчало что-то похожее на берцовую кость с желтым, как бильярдный шар, суставом. Но... Шурка осторожно отодвинул Кустика. Шар был слишком ровный, слишком блестящий.
Шурка встал на цыпочки, ухватился за шар. Тот не двинулся. И Шурка с неожиданной злостью всей тяжестью повис на коротком, похожем на кость рычаге.
Гул и скрежет потрясли глухой склеп. На стене осыпался слой кирпичей – Шурка еле успел отскочить. За кирпичами открылись клепаные железные створки. Они разошлись медленно, с натужным скрипом, как в приключенческом фильме. В полуметре от пола возникло широкое квадратное окно. За ним – тьма.
Четверо постояли, прижимаясь друг к другу. Теперь стало по-настоящему страшно. Словно вот-вот могли появиться зловещие хозяева подземелья – те, кто шутить и жалеть не станут... Но осела пыль, скрипнул последний соскользнувший кирпич. И опять ни звука.
Кроме дыхания.
– Давайте туда...– Платон первый шагнул к окну.
За окном было обширное, похожее на котельную помещение. Тянулись по стенам трубы разной толщины. Причем одни были в клочьях ржавчины, а другие – светлые и гладкие. То ли из нержавейки, то ли из титана.
И опять – ни двери, ни люка. Ни щели.
На гладкой бетонной стене – единственной, где не было труб – чернело железное колесо со спицами и рукоятками. Похожее на штурвал речного парохода.
Шурка и Платон разом ухватились за рукояти. А что еще оставалось делать?
Колесо повернулось легко. И столь же легко, бесшумно отошел рядом с колесом бетонный блок. Погрузился в пол. За ним все увидели круглое, метр в диаметре, отверстие. Конечно же, с непроницаемой тьмой.
Кустик первым сунулся в лаз. Наверно, ему было неловко за недавний откровенный страх.
– Подожди!! – завопил Платон.
– Я недалеко, чуть-чуть... А-а-а!..
Это "а-а-а" стремительно удалилось и оборвалось, как от удара.
Шурка, Платон и Ник, толкая друг друга, сунулись в дыру. По пояс. Впереди мрак. Никакого намека на фонарик Кустика...
"Господи, не надо никаких находок! Не надо мне нового сердца! Ничего не надо, лишь бы он был живой..."
– Кустик!! Ты где?! – У Шурки сорвался голос.
Из дальних далей донеслось;
– Не бойтесь, прыгайте! Здесь мягко!
Главное, что жив!.. А куда прыгать-то? Шурка первый полез на четвереньках. Гладкий металл трубы холодил колени и ладони. Вперед, вперед...
– А-а-а! – Труба стремительно ушла вниз. Шурку, как во сне, стиснуло страхом падения. Потом он заскользил, будто по желобу: труба изгибалась, изгибалась и вновь перешла в горизонталь. И выплюнула мальчишку на что-то кожаное и упругое. Шурка отлетел в сторону. На его место вылетел Платон, а на того свалился Ник.
Кустик стоял в трех шагах и... смеялся.
– Здорово, да? Как аттракцион в парке.
Под потолком горел яркий матовый плафон. Помещение было похоже на заброшенный спортзал без окон. И то мягкое, на что приземлились искатели приключений, было стопой полуистлевших кожаных матов.
У стен стояли гимнастические кони и перекладины. Сверху свешивались кольца. Почему-то все приободрились. Может быть, потому, что вокруг было много привычных вещей.
– Станция "Спортивная". Как в телеигре "Кидайка-попадайка",– сообщил Платон.
– Сперва я так перепугался! Чуть сырость не пустил,– радостно признался Кустик.
– Оно и видно! Это от тебя! – развеселился Ник. Посреди зала тянулся бетонный желоб, а по нему текла журчащая вода.
Странное, конечно, обстоятельство. Зачем в спортзале арык? Но мало ли странного они уже повидали! Никто не удивился. Платон опасливо поморщился:
– Наверно, канализация...
Кустик упал на коленки у края желоба, пригнулся.
– Не-а, не пахнет ничем! Чистая вода! Наверно, подземный приток Саженки.
Платон покачал головой. Но спорить не стал. Тем более, что ручей этот указывал дальнейший путь. Он вытекал из трубы в одной из стен и уходил в полукруглый туннель в другой стене.
Сняли кроссовки, вошли в воду. Глубина была почти по колено. Вода оказалась не очень холодной. И шелковистой. Смыла ржавчину и пыль, огладила боль царапин. Даже усталости стало поменьше. Журчащие струи подталкивали ноги.
Четверо вошли по ручью в туннель. Впереди было темно, фонарики метались по воде и своду. А сзади светился полукруглый вход.
– Интересно, откуда тут электричество? – запоздало удивился Кустик.
– Тут много чего "интересно",– озабоченно отозвался Платон.
Однако ни у кого теперь не было прежней подавленности. От ручья они набрались новой бодрости и сил. И даже беспечности. Словно все четверо видели сказочный сон, когда в глубине души живет понимание: это не по правде.
И потому не очень удивились, просто весело сделалось, когда Кустик взвизгнул и начал хлопать себя по "мультяшному" костюму.
– Куда вы?!
Маленькие осьминоги, крабы и рыбки сыпались с него в воду. Как игрушки с новогодней елки, которую сильно потрясли. Плюхались в ручей и уплывали по течению. На месте рисунков оставались бледные голубые пятна.
У Кустика был такой забавно-растерянный вид, что Ник начал хохотать, взявшись за живот.
Кустик жалобно моргал.
– Что я дома-то скажу?
– Скажешь: одежда выгорела на солнце,– решил Платон.– Тому, что случилось, все равно не поверят. Мы, кажется, попали в сказочное пространство. Из твоей истории про Планету Заколдованных Фонарей...
– Ага, мама даст мне "выгорела на солнце". Скажет: "Как ты относишься к подарку дяди Игоря!"
Дядя Игорь был новый отчим Кустика.
– Посмотрите, русалка не сбежала?
Шурик глянул на спину Кустика.
– На месте. Только машет хвостом и улыбается ехидно...
"Конечно, это сон. Завтра приду к ребятам, расскажу... Но как же приду? Ведь я поссорился. Нет, пусть все будет по правде!"
И в этот миг сильно задергалась, заметалась в груди его рыбка. Даже перехватило дыхание. Как при настоящем сердцебиении. А впереди проступил свет.
