Владислав Крапивин. Лето кончится не скоро
Книги в файлах
Владислав КРАПИВИН
Лето кончится не скоро
 
Повесть

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

 

II. В ЗАРОСЛЯХ ИВАН-ЧАЯ

 

1. Голубая гроза

 
Баба Дуся не боялась почти ничего на свете. Лишь два страха временами портили ей жизнь.
Во-первых, всю весну ее грызло опасение, что могут отобрать Шурку. Как привезли однажды, так и увезут – в далекий интернат, в город с длинным нездешним названием. Скажут: старая ты, чтобы растить и воспитывать мальчишку...
Но люди, что в марте одарили бабу Дусю внуком, к июню привезли и документы.
В первой справке говорилось, что Александр Полушкин есть ее, Евдокии Леонтьевны, вполне законный несовершеннолетний родственник. И что она, гражданка Е. Л. Смирина, полноправная Шуркина опекунша.
Другая бумага давала гражданке Смириной право получать на Шурку денежное пособие.
А третий документ предписывал директорше ближней школы принять первого сентября Александра Полушкина в седьмой класс в связи с переездом на данное место жительства.
И примет, никуда не денется. Тем более, что город с бывшим Шуркиным интернатом после недавних политических трясок оказался на территории другого суверенного государства. Там, разумеется, хватает беспризорников и без Полушкина...
Причина для беспокойства исчезла. И Шурка несколько раз подъезжал к бабе Дусе:
– Ну, теперь-то уж скажи, что за город. Чего ты боишься?
– Придет время, сам вспомнишь. А пока, чем меньше знаешь, меньше рассказывать будешь. Оно и спокойнее...
– Да кому мне рассказывать-то!
Шурку брала досада. Он морщился, напрягал память, но почти сразу начинался в ушах беспорядочный звон. Словно кто-то спускал с высоты до земли сотни металлических нитей с бубенчиками. За этой звенящей завесой пряталось многое из того, что случилось раньше. А если Шурка не отступал, начинало болеть в левой стороне груди. Словно там было, чему болеть...
Шурка встряхивал головой. Звон затихал. И Шурка возвращался к нынешней нехитрой жизни...
Короче говоря, страх бабы Дуси насчет Шурки оказался не очень длинным.
Однако на смену ему подоспел, ожил другой – стародавний и неистребимый.
Июнь пришел жаркий и влажный. Чуть не каждый день накатывали грозы. А молниями и громом баба Дуся была напугана с детских лет на всю жизнь.
Едва начинало погромыхивать, она закрывала форточки, проверяла в дымоходе вьюшку и запирала на все крючки и задвижки наружную дверь (что, сами понимаете, было уже сплошной бредятиной).
Потом баба Дуся укрывалась в кухонке с наглухо зашторенным окном и звала Шурку к себе – бояться вдвоем было легче.
Но Шурка не боялся.
Когда за окном грохало, а баба Дуся крестилась и шептала "ох ты, Господи, грехи наши", Шурка пытался воззвать к ее рассудку:
– Ну при чем тут твои грехи! Это же природа! Летом всегда бывают грозы, пускай хоть все на свете сделаются безгрешные...
– Ох, да помолчи ты, окаянная сила...
А за окном опять: бух! трах!
– Господи-светы...
– И ни при чем тут Господи, это атмосферное электричество.
– Да без тебя знаю, что атмосферное! Оно и страшно. Господь-то, он милостив, а электричество это лупит куда ни попадя. На той неделе у рынка киоск молнией спалило...
– Подумаешь, киоск! Всего один. А рэкетиры этих киосков семь штук подряд сожгли на улице Красина. Да еще склад подорвали с парфюмерными товарами. На два квартала вокруг тройным одеколоном пахло. Пьяницы сбегались, неразбитые флаконы искали...
– Ох, Шурка, это ты меня заговариваешь, чтобы о страхе забыла.
– Ну да!.. Но о пьяницах – правда. Спроси дядю Степана, он тоже туда ходил... Баб-Дусь, да не бойся уже, пронесло. Слышишь, теперь совсем в отдалении гремит.
– Пронесло... Кабы последний раз это! К ночи, небось, опять нагонит.
Ночью было ей еще страшнее. Шурку ведь не станешь будить и к себе звать...
А он не спал. И слышал, как баба Дуся в своей комнатушке скрипит кроватью и шепчет молитву. Потом шепот стихал: баба Дуся накрывала голову подушкой.
Тогда Шурка вставал, отодвигал шторку, открывал форточку. Впускал в дом свежесть и грозовые вспышки.
Так было и в этот раз.
Гроза собралась к полуночи. Гремело пока не очень сильно, зато взмахи голубого света то и дело распахивали небо. И открывались в нем облачные материки: выпуклые рельефы бирюзовых горных массивов, лиловые провалы и зубчатые вершины, окутанные сизым дымом. И серебристые смерчи космических размеров. Смерчи казались неподвижными. Все казалось неподвижным, как на гигантских слайдах. Потому что молнии вспыхивали на очень короткий миг. А когда одна вспышка гасла и сразу загоралась другая, картина была иной – словно в проекторе сменили кадр.
Эти синие и голубые, сизые и лиловые пейзажи были неземными. И Шурка подумал уже не первый раз: "Наверно, как на Рее. Она ведь тоже голубая..."
На ней – незнакомой, дальней, сказочной – небывалый простор аквамариновых вод, граненое стекло бирюзовых скал, хрустальные дуги мостов и блеск прохладных крутых водопадов... И солнце, похожее на люстру с тысячей сверкающих подвесок...
Полыхнуло несколько раз – без звука. Но когда упала короткая темнота, ударил такой треск, что старый двухэтажный дом содрогнулся всеми бревнами. Теплые половицы ударили Шурку по ступням, он подпрыгнул. И услышал, как на кухне сорвался с гвоздя латунный таз – это было продолжение грома.
Шурка выскочил на кухню. Таз на полу все еще вибрировал. И отражал вспышки. В желтой латуни они были зелеными. Показалось Шурке, что от металла идет тихий равномерный звон.
Правда?!
Шурка подхватил посудину и надел на голову. Запах кислой меди ударил в нос. А в ушах – сразу тишина, И пустота бескрайних пространств. И еле слышный шепот эфирных волн – Вселенная не спит,
– Алло...– неуверенно сказал Шурка.– Гурский... Это я, Полушкин. Гурский, вы меня звали?
Пространства молчали. Зато земной голос оказался неожиданно близким и сварливым. Плачуще-сварливым.
– Тебя зачем, окаянная сила, сюда принесло?
Баба Дуся – маленькая, круглая, в серой рубахе до пят-стояла в двери и мелко крестилась при каждой вспышке. Они загорались в ее толстых очках (без этих очков она – ни шагу).
– Я это... водички попить,– растерянно соврал Шурка.
– Из таза, что ли? Никак спятил...
– Он со стены грохнулся, я и поднял...
– А на башку-то на дурную зачем надел? Не знаешь разве, что молнии по металлу поперед всего лупят?
Да, видимо, она ничего такого не подозревала...
Шурка повесил таз, подошел, щекой лег бабе Дусе на пухлое плечо.
– Ба-а, ты такая храбрая, а грозы боишься, прямо как в детсадовском возрасте...– А в это время опять: бах! И трах, бух, грох!
– Пресвятая Богородица!.. Я храбрая с тем, с кем умею справиться. А с этой небесной страстью что можно сделать-то?
– У нас же громоотвод... Пойдем спать.
Он повел бабу Дусю в ее комнатушку. Укрыл одеялом, когда легла. Поплотнее задернул на окне занавеску.
– Шур, посиди тут на краешке, а? Одна-то я совсем сомлею со страху.
– Ага, я посижу.
Он присел у бабы Дуси в ногах, щекой прислонился к завиткам на спинке старомодной кровати.
Любил ли он бабку? Трудно сказать. Но все же как-то привязался за весну. Бывало, что скучал, если надолго уходила из дома. Как-никак единственная на свете родня, хотя и дальняя. Если, конечно, Шурку не обманули. Может, просто бабе Дусе заплатили как следует, чтобы признала его за внука. Им ведь ничего не стоит... Может, просто эта Евдокия Леонтьевна подошла им по всем условиям. Хотя бы потому, что оказался у бабки тот большой латунный таз: по нынешним временам вещь редкая, старинная...
Впрочем, Шурка думал об этом без грусти и тревоги, лениво. Что было, то было. И теперь – все к лучшему... В конце концов, баба Дуся его, Шурку, все равно любит как родного. Не по заказу.
Нельзя сказать, чтобы она его баловала. Бывало, иной раз и прикрикнет: "Ты будешь слушать бабку или нет? Вот скручу полотенце да этим полотенцем меж лопаток!.."
Шурка смеялся: "Не-е, баб-Дусь! Я же твой единственный любимый внук".
"Ну дак и что же, что любимый! Любимых-то ишшо больше надо держать в строгости".
Но строгости в бабе Дусе не было. Зато была крепкость характера. Потому что в жизни ей хватило всякого. В молодости побывала замужем, но детей не завела, а муж-пьяница скоро помер. С той поры вела Евдокия Леонтьевна жизнь одинокую. Помыкалась по разным городам и поселкам. Наконец лет двадцать назад получила комнату в этом доме. Комната была просторная. Евдокия Леонтьевна своими руками поставила дощатые стенки – разделила жилплощадь на две каморки да еще ухитрилась выгородить кухонку.
Было время, сдавала она одну комнатушку студенткам здешнего педучилища. Но потом не стала.
– Уж больно они, нонешние-то, шалапутные стали...
Жила баба Дуся не бедно. До пенсии работала мастерицей в швейном ателье. Потом стали сдавать глаза. Но и сейчас, в своих толстенных очках, баба Дуся иногда садилась за работу по просьбе знакомых и соседок.
Соседи Евдокию Леонтьевну уважали, хотя за глаза порой называли Кадусей. То ли сокращенно от "баб-ка Дуся", то ли за ее малый рост и округлость – мол, совсем будто кадушка для квашеной капусты.
Да, ростом баба Дуся не вышла – невысокому Шурке чуть выше плеча. Но Шурка все равно признавал ее авторитет и сверху вниз на "баб-Дусю" не смотрел (по крайней мере, в переносном смысле). Разве что во время грозы...
Баба Дуся целыми днями хлопотала по хозяйству. Но Шурку домашними делами не перегружала. Хочешь – лежи на диване и читай, хочешь – гуляй, хочешь – телевизор смотри. Ну, а если посуду помыть да пол подмести – это разве большая работа?
Иногда по вечерам они вместе смотрели футбол. Баба Дуся болела за "Спартак", и Шурка делал вид, что он болеет за ту же команду, хотя было ему все равно. Случалось, что беседовали: бабка рассказывала о своем житье-бытье, а Шурку иногда просила:
– Ты рассказал бы чего-нибудь еще про греческих богатырей. Про Геракла там да про этих, про кентавров. Очень даже занимательно...
Шурка безособой охоты, но не упрямясь, пересказывал ей мифы Эллады. Те, которые любил читать в прежней (уже такой далекой) жизни. Он понимал, что бабу Дусю не так уж волнуют эти истории. Просто она не хотела, чтобы он молчал весь вечер. Боялась, что придут к нему тоскливые мысли.
Но она зря боялась. Шурка жил спокойно и беззаботно. Он теперь находил интерес и маленькие удовольствия в самых простых вещах. Мог, например, с увлечением наблюдать, как пухнет снежной шапкой на закипающем молоке пена. Радовался зеленым стрелкам овса, прорастающим в цветочном горшке рядом с геранью. Подолгу смотрел на облака, на воробьев, на девочек-дошкольниц, что прыгали на дворе через веревочку.
Ровесников для Шурки в двухэтажном четырехквартирном доме не нашлось. Так, мелкота всякая. Ну и ладно... А может, и это нарочно сделано, чтобы не было лишних контактов?
Гурский почти не беспокоил. За все время только два раза начинала тонко вибрировать на кухне латунь. Шурка хватал таз, опускал на голову.
– Гурский, это вы?
– Как дела, Полушкин?
– Нормально... Я что-то должен делать?
– Ничего. Пока ничего. Живи спокойно.
– Ага...
Баба Дуся один раз это заметила, удивилась:
– Ты чего бормочешь под посудиной?
– Играю так... В космонавтов.
– Ну, играй, играй...
И Шурка жил дальше. Он чувствовал себя, как пассажир на малолюдной пересадочной станции. Прежний поезд ушел, другой придет лишь завтра (или через неделю, или через год), и делать пока абсолютно нечего. Гуляй себе по окрестностям или гляди по сторонам. Слушай, как посвистывают птицы, как голосит в отдалении деревенский петух. Смотри, как растут в щелях рассохшейся платформы ромашки. Радуйся теплому дню и тому, что оставила тебя тоскливая хворь...
Гроза отодвинулась. Сполохи за шторкой были еще яркие, но гремело глухо. Баба Дуся уснула, как девочка, с ладошками под щекой. Очки соскользнули и лежали рядом на подушке.
Шурка осторожно положил очки на стул с бабкиной одеждой. На цыпочках ушел к себе. Лег, не укрываясь. Воздух из форточки прошелся по телу мягким крылом. Прохладный, чистый.
 
 
...А на Рее всегда такая свежесть и чистота. И люди могут свободно летать над лагунами и водопадами со скалы на скалу.
"Реять над Реей..." Что-то похожее было в каких-то стихах. Только они про море и корабли, а не про планету.
Впрочем, никто, кроме Шурки, не зовет ее Реей. Во-первых, никто не знает. Во-вторых, земного названия у нее просто нет.
"А как она называется, ваша планета?"
"Трудно ответить. "Называется" – это вообще чисто земное понятие. У нас не так..."
"Ну, все-таки..."
"Ладно. Если хочешь, то..."– Ион выдохнул что-то похожее за "Рэ-э". Только звук "р" был не отчетливый, а словно проглоченный, как у англичан.
"Рэ-э", да? А можно "Рея"? У древних греков так звали мать Посейдона, бога морей. У вас ведь там сплошь моря..."
"Можно, если хочешь. Конечно... Сколько у вас, у землян, всяких сказок. Хоть какая-то реальность в них есть?"
"Какая-то есть. Обязательно... Не все у нас плохо, не думайте!"
"Я и не думаю, что все... Спи, Полушкин".
 
 
 

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

Русская фантастика => Писатели => Владислав Крапивин => Творчество => Книги в файлах
[Карта страницы] [Об авторе] [Библиография] [Творчество] [Интервью] [Критика] [Иллюстрации] [Фотоальбом] [Командорская каюта] [Отряд "Каравелла"] [Клуб "Лоцман"] [Творчество читателей] [WWW форум] [Поиск на сайте] [Купить книгу] [Колонка редактора]

Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

© Идея, составление, дизайн Константин Гришин
© Дизайн, графическое оформление Владимир Савватеев, 2000 г.
© "Русская Фантастика". Редактор сервера Дмитрий Ватолин.
Редактор страницы Константин Гришин. Подготовка материалов - Коллектив
Использование любых материалов страницы без согласования с редакцией запрещается.
HotLog