Юлька
— Ты? — очень удивился Дуг. И шагнул к Юльке.
Юлька быстро сел на корточки, почему-то прикрыл растопыренными ладошками затылок и затрясся, просто заколотился от нарастающего плача. И сквозь отчаянные слезы прокричал:
— Потому что я трус и предатель! Это я рассказал им про порох и про тайный ход! Они меня поймали, и я рассказал!..
Он захлебнулся слезами, совсем сжался в комок и привалился к низким ступеням. Я видел, как безнадежное горе скручивает и бьет его, будто ударами тока. Грубый камень расцарапал голое Юлькино плечо. Хотел я броситься к Юльке, поднять его, но в эту минуту почему-то не смог. Посмотрел на ребят. Они с непонятными лицами обступали рыдающего Малыша, придвигались к нему мелкими шагами.
На миг я испугался. Подумал, что они будут бить его. И понял, что сразу кинусь на защиту, стану драться, как тысяча тигров! Потому что все равно это был Юлька! Не смейте!
Как по-идиотски я ошибся, когда подумал такое про ребят. Даже стыдно вспоминать... Они подошли совсем близко, и Соти села рядом с Юлькой. Погладила его исцарапанное плечо и тихонько спросила:
— Сильно мучили?
От неожиданной ласки Юлька замер. Медленно поднял мокрое лицо. Посмотрел на Соти, на всех на нас, глотнул и сказал как-то удивленно:
— Совсем не мучили. Только пообещали... А я все выдал. Вот ведь какой я трус. — И опять заколотился в рыданиях.
Дуг нагнулся, взял Юльку за локти и тряхнул. Строго потребовал:
— Ну-ка перестань. Слышишь?
Юлька опять притих. Через плечо посмотрел на Дуга. И со всхлипами проговорил:
— Теперь вы должны судить меня как изменника. Да?
Дуг взял его на руки и медленно выпрямился. Сумрачно сказал: — Эх ты, Малыш... Это вон тех надо судить. — Он кивнул в ту сторону, где маячил под вечерним солнцем город.
Юлька протестующе дернулся, но Дуг прижал его к груди и понес в казарму. Драный башмак упал с Юлькиной ноги. Я поднял его и пошел за Дугом.
В казарме Дуг положил Юльку на покрытую дерюгой лежанку. Юлька вздрагивал и молчал. Мы встретились взглядами.
Такая тоска была в его глазах, такая боль, что я чуть не закричал. Но сдержался и не отвел взгляда. Однако смотреть так и молчать было невозможно. И я глупо спросил:
— Как же ты им попался, Юлька?
Он резко приподнялся. Заговорил, глотая слова:
— А как... Сам не знаю... Шел по деревне, а двое откуда-то подскочили. Сразу хвать... Говорят: “Ты из крепости спустился?” Я притворился, будто ничего не понимаю, а они опять: “Не отпирайся, все равно ваших всех уже поймали”. Я испугался и говорю: “Как поймали?” Они тогда засмеялись и потащили меня... А там такой подвал...
Юлька опять дернулся, глянул на Дуга и прошептал:
— Все равно вы должны меня судить. Так надо...
— За что? — печально спросил Дуг. — За то, что не смог стать героем? А кто из нас герой? Кто из нас смог бы?
— Никто не герой, но никто и не предатель, — горько возразил Юлька.
Дуг хотел ответить ему, но пришла Соти. С кувшином и чистыми тряпицами. Она молча отодвинула меня и Дуга от лежанки и стала смывать кровь с Юлькиных губ и подбородка.
Дуг взял меня за локоть.
— Пойдем пока...
Обрушенный край площадки еще дымился. Трава была белесая от осевшей пыли. Ребята молча ждали нас. Галь поманил Дуга и меня к обрыву и сделал знак, чтобы укрылись за парапетом.
— Смотрите.
Мы осторожно глянули вниз. Леса были освещены закатом. Среди деревьев уходили от скал слуги Ящера.
Они шли не оглядываясь. Видимо, были уверены, что мы или погибли от взрыва, или наглухо заперты в крепости и никуда не денемся...
А мы и в самом деле были заперты. Взрыв разрушил спуск, и мы не могли теперь попасть ни в лес, ни к морю. И колодец, где мы добывали воду, завалило (это был глубоченный колодец, и мы таскали из него воду котелками на чудовищно длинной веревке). Запас воды хранился в каменной бадье глубоко в подвале. Бадья не пострадала и была почти полная. “Но это на три дня, — подумал я. — А потом что? И надолго ли хватит еды?”
Дуг собрал нас у мортиры. Всех собрал, даже самых маленьких, только Соти и Юлька оставались в казарме.
— Что будем делать, люди? — спросил Дуг.
Все молчали. Мои мысли разрывались: надо было думать, как выбраться из западни, а я думал о Юльке. Как он там?
Ну ладно, мы с Юлькой скоро улетим, а что будет с остальными?
“А как же вы улетите? — словно спросил меня кто-то. — Бросите ребят в беде?”
В самом деле, разве бросим? Не бывать нам с Юлькой дома, пока не отыщется для всех путь к спасению.
Только где он, этот путь?
— Уходить нам отсюда некуда, — сказал Галь. — Внизу нас переловят, как цыплят...
— А здесь помрем с голоду, — хмуро заметил Дуг.
— Птица поможет, — неуверенно сказал я.
— Сколько можно гонять Птицу? — откликнулся Дуг. — И за хлебом, и за рыбой, и за водой... Измучаем ее, и она нас бросит.
Я был уверен, что Птица нас не бросит. Но что измучится — это точно. Ответ Дуга прозвучал сердито, и я смущенно умолк. Опять подумал о Юльке. Сильно он виноват или не сильно, я не мог решить. Однако врагов к тайному ходу привел все-таки он. А мы с ним были до сих пор как один человек. Значит, и на мне лежала вина. Никто мне так не говорил и, наверно, даже не думал, но я опустил голову и отошел.
В это время Дуг сказал:
— Нам нельзя спускаться отсюда что с Птицей, что без Птицы. Слуги Ящера, наверно, следят за всей округой. Нам вообще нельзя показываться в здешних местах.
Тун спросил неторопливо:
— А куда деваться-то?
— Только в Синюю Долину...
Все непонятно замолчали.
Потом Галь тонко и жалобно крикнул:
— Сумасшедший ты! Хочешь сгинуть со света?
— Как же теперь? Пусть из-за меня все сгинут? — тихо спросил Дуг. Он еще что-то сказал, но его заглушили сердитыми возгласами. Все на него накинулись. За что? Я ничего не понимал.
Подошла Соти и негромко сказала:
— Ну чего раскричались? Не шумите. Где Лук?
Она вывела Лука из толпы, усадила на лафет и стала разматывать на его ноге грязную повязку. В левой руке Соти держала блестящий пузырек.
— Что это у тебя? — спросил Галь.
— Лекарство. Малыш принес...
Принес все-таки! Значит, схватили Юльку, когда он уже побывал у старухи. И он прятал у себя пузырек — не разбил, не потерял, сберег...
Мы обступили Лука. После взрыва мы совсем забыли о его ране, а теперь забеспокоились.
Ранка подсохла, но щиколотка распухла. Дуг покачал головой. Соти сказала:
— Ничего. Теперь скоро пройдет.
Она развернула свежий бинт, смочила его лекарством.
— Отойдите-ка, свет загородили...
Но мы не загораживали свет. Просто зашло солнце, и быстро темнело.
Тун принес фонарь.
Потом от этого фонаря мы зажгли небольшой костер. Все, молчаливые и невеселые, сели у огня. Меня грызла тревога за Юльку, и я пошел в казарму. Но Юлька сам вышел навстречу.
Даже в сумерках было видно, какой он осунувшийся и несчастный. Просто убитый.
— Пойдем, Юлька, к огню, — осторожно сказал я и взял его за ладонь. Но он освободил руку и качнул головой.
— Ну чего ты... Пойдем, — повторил я и от жалости к нему чуть не заревел.
Юлька опять мотнул головой и сел в чахлую траву у подножия башни. Я неловко взял его за плечо. Оно было холодное, как у неживого.
— Продрогнешь весь... — пробормотал я.
— Нет, — прошептал Юлька и шевельнул плечом.
Подошел Галь. Укрыл Юльку своей изодранной курткой, а меня отвел в сторону. И сказал мне ласково и твердо:
— Пускай посидит один, если хочет. Ему сейчас плохо.
Я послушался. Мы с Галем сели у огня в кругу ребят. Но я не мог не думать о Юльке. Я просто чувствовал спиной, как он в темноте, в двадцати шагах от меня, сидит, скорчившись, и тихо глотает слезы. Глотает свое горе, свою вину, свой стыд...
У костра все молчали. Всех придавила беда, и к тому же устали за день. И все будто договорились: не спорить сегодня, не ломать головы и не решать никаких вопросов. В конце концов пока нам ничего не угрожало. Мы в западне, но и враги сюда не доберутся. Рыбы и хлеба на пару дней хватит. А дальше будет видно...
Все молчали и смотрели на пламя. Лук сидел, прижавшись к Соти, нога уже не болела, опухоль спадала прямо на глазах. И свежий бинт ярко светился от огня. У Дуга золотились веснушки.
Я вспомнил недавний разговор и спросил Галя:
— А что за Синяя долина?
Галь шепотом рассказал, что в южной оконечности острова, среди отвесных гор, есть место, где растет множество плодов, гнездится множество птиц и водится множество животных. Там бьют чистые родники и никогда не бывает палящей жары. Но люди там не живут. Лишь развалины темнеют на месте брошенных деревень. По утрам, едва упадут на землю рассветные лучи, там выползает из расщелин тонкий голубой туман и наполняет собой воздух. Для детей этот воздух безвреден, а для взрослых смертельно опасен. Ни один взрослый человек не решается заходить в Синюю долину. Он знает, что, если подышит там хоть немного, через несколько недель погибнет от непонятной болезни, похожей на малярию... С помощью Птицы можно было бы добраться до Синей долины. Лучшего убежища для ребят не придумать... Но Дуг... Он ведь уже большой...
Выкатилась яркая луна. Огонь догорал, и больше уже никто не подбрасывал сучьев.
— Спать давайте, — уронил Дуг и медленно встал.
Стали подниматься и ребята.
Я сразу пошел к Юльке. Он уже не сидел, а лежал у стены, среди чахлых стеблей. Съежился и укрылся с головой. Только ноги торчали из-под куртки. Одна в башмаке, другая босая...
— Юлька...
— Что? — бормотнул он из-под куртки и не пошевелился.
— Пойдем спать, Юлька.
— Я и так... — сипло проговорил он.
— Так не надо, Юлька. Пошли в пушку.
Он откинул с лица лохмотья. Лицо при лунном свете казалось очень белым.
— А ты разве... — прошептал он. — Ты... тебе не противно?
— Ну и дурак же ты! — почти со слезами сказал я. — Вставай, пошли!
Он послушно пошел и забрался в мортиру. И как раньше, мы легли рядом на упругую подстилку. И снова светила в круглое жерло белая луна. Юлька уткнулся лицом в сухую траву.
А я... Не знаю, правильно ли это, но я почувствовал, что сейчас нельзя его больше жалеть. Ему только хуже от этого. Я сердито сказал:
— А теперь все рассказывай.
Он будто даже обрадовался. Приподнялся на локтях.
— Я расскажу, сейчас... Это так быстро случилось... Они меня затащили в подвал, а там говорят: “Покажешь, где проход?” Я говорю: “Какой проход?” “На бастионы”. Я говорю: “Не знаю”. А они смеются: “Все знаешь и все покажешь. Вместе пойдем...” Я сказал, что не пойду, а они опять смеются: “Все покажешь и расскажешь...” Если бы кричали и ругались, а то все со смехом. Еще страшнее от этого смеха... Кинули меня на скамейку, я затылком брякнулся так, что искры из глаз. Руки и ноги привязали... Я думал: “Пускай хоть как бьют, зубы сцеплю, умру, а не скажу. Только жаль, что маму с папой не увижу, но пускай... Ни словечка не выговорю...” А они бить не стали...
По Юльке вдруг прошла такая дрожь, что показалось, будто мортира затряслась. Потом он замер и шепотом сказал:
— Там над скамейкой балка, а на балке колесо висит, громадное, а из него гвозди торчат. Много-много гвоздей, и все ржавые. Длинные... Один стражник надавил какую-то палку, а оно заскрипело и прямо на меня. Будто накатывает... А другой, не стражник, а в простой одежде, длинный такой, с гнилыми зубами, ухмыляется: “Будешь говорить, мальчик?” И тоже что-то нажал... Я хотел зажмуриться, а глаза не закрываются. А гвозди все ближе, прямо совсем... Ну, я не выдержал, как закричу:
“Пустите!”
...Я сам не помню, Женька, что дальше получилось. В общем, я, кажется, все выдал. И где проход, и где порох... И про нас рассказал про всех...
Он опять лег лицом в траву. Видно, больше нечего ему было говорить. А я представил это колесо с гвоздями: будто оно надвигается на меня. Медленно и неумолимо. И это было еще страшнее, чем Ящер. “А кто из нас герой? — вспомнил я слова Дуга. — Кто из нас смог бы?”
Дуг смог бы, я это понимал. А мы, мальчишки?..
— Юлька, почему у тебя рот был в крови? — прошептал я.
Он опять приподнялся.
— Это уже потом... когда я лампочку раскусил...
— Какую лампочку?
— Ну, понимаешь, они меня повели на веревке, чтобы я проход показал, и фонарики взяли. Вроде палочек с электрическими лампочками на конце... Толпа стражников за мной пошла, а я впереди. Иду и думаю: “Что же я наделал!..” Когда в коридор пролезли, я говорю: “Дайте фонарик, а то темно, тут ямы”. Они дали. А я решил: как доберемся до склада, стекло раскушу и горящей ниточкой в порох... Только не вышло. Я зубы стиснул, ниточка сразу погасла. Тогда я веревку вырвал и побежал. Они там закричали что-то, запутались и отстали...
— Юлька... Слушай, Юлька! А если бы получилось? Ты бы первый...
Он тихо сказал:
— Если сразу, то, наверно, не больно...
Не помню, что мы говорили после этого. Видимо, я уснул внезапно и глухо. Но даже в этом сне, похожем на плотную черную вату, мне чудился Юлькин горький шепот:
“Если сразу, то, наверно, не больно...”
Проснулся я от озноба. И увидел в жерле мортиры синий круг утреннего неба.
Юлька с открытыми глазами лежал на спине. Лицо у него было острое, серое, с высохшими полосками слез.
— Ты что, совсем не спал? — спросил я.
Юлька не пошевелился, но ответил.
— Нет, я спал. Я даже сон видел, — печально сказал он. — Будто ничего не случилось и будто я такой, как раньше.
Я вдруг очень испугался. Мне показалось, что он может умереть от своих мучительных мыслей.
— Перестань ты наконец! — крикнул я. — Ты и сейчас такой же!
— Неправда, — жестко ответил он. — Ты меня презираешь, только сказать не хочешь. А чего меня жалеть?
Разве я его презирал? Я мучился вместе с ним. Чувствовал себя таким же виноватым, потому что был ничуть не лучше. Даже трусливее. Я бежал от Ящера, испугавшись гибели. А Юлька не боялся смерти, он только испугался боли, не выдержал надвигавшегося ужаса.
— У тебя не хватило сил, вот и все, — сказал я. — Ты же еще не Юлий Цезарь. Ты просто Юлька.
— Я не просто Юлька, — возразил он. — Я Юлька-предатель. И я теперь не знаю, как жить.
Тогда, чтобы утешить и его и себя, я сказал:
— Но ведь по-всякому случается в жизни. Каждый может не выдержать... один раз. С непривычки... Я вот тоже: бросил меч и убежал от Ящера. Что же теперь? Умирать?
Юлька печально усмехнулся:
— Сравнил... Это была не измена, а просто отступление. От этого никто не пострадал.
— Но и от тебя никто! Наоборот, ты даже лекарство принес Луку!
— А проход...
— Ну что проход? Ты же сам хотел его взорвать. Получилось даже лучше, чем хотел: ты живой остался.
— И враги остались живые, — устало сказал Юлька. — А мы в капкане... Глупая это была мысль — взорвать. Могло и вам достаться. Это уж я от отчаянья... Ничего не соображал.
— Ладно, Юлька... — начал я и замолчал. Потому что говори не говори, а все было как было: он испугался и выдал врагам наши тайны. Куда от этого денешься?
Можно было понять и пожалеть Юльку: не взрослый же он, а маленький слабый пацаненок. Можно было простить. Но вина все равно висела на нем, тяжелая, как ядро мортиры...
— Эй, люди! А ну, скачите на солнышко! — раздался веселый голос Дуга. — Давайте, давайте! Выкатывайтесь! Из пушки — как из пушки!
Я прыгнул на землю и сказал Юльке:
— Пошли. Хватит тебе прятаться.
Утро было ясное, но зябкое. Все ребята ежились и дрожали, выбираясь из пушечных стволов.
— Живей, живей! — торопил Дуг. — Подходите сюда поближе!
Он смеялся. Может быть, он что-то придумал за ночь, а может быть, просто хотел подбодрить нас. Ребята подходили к нему со всех сторон. Мы с Юлькой тоже подошли, но Юлька не смотрел на Дуга, смотрел в землю.
— Веселей шевелись! — покрикивал Дуг. — Лук, не хромай, твоя нога уже не болит! Малыш, не кисни, все еще можно поправить! Всем держать носы выше горизонта! Сегодня много дел!.. Что дрожите? Ночка была прохладная? Сейчас погреемся. А ну, встали в круг! Подняли руки! Прогнулись вот так! — Он вскочил на парапет у края площадки, тоже вскинул руки и выгнулся назад. Тело его блестело на утреннем солнце как медь, волосы горели. За ним в голубой дали синели туманные леса. Дуг смеялся.
— Приготовились! — крикнул он. И как-то странно замер. Наступила непонятная тишина. В этой тишине я услышал щелчок, будто лопнул воздушный шарик.
Дуг медленно-медленно стал падать вниз лицом.
