Клоунада и личное дело
1
Он неторопливо заскреб вилкой пюре, дожевал хлебный ломтик, запил компотом. Географ терпеливо ждал. Потом спросил:
-- Не убедил я тебя?
-- Насчет системы? Не-а...-- сказал Митя с Елькиной интонацией.
-- Жаль.
-- Не нравится мне ваша система.
-- Она, дорогой мой, не моя. Она объективная данность. И человек может нормально существовать лишь тогда, когда учитывает реальные обстоятельства. Если живет в согласии с ними. Самое разумное для тебя сейчас сказать педсовету: «Простите, это я. Хотел пошутить, больше не буду». А то ведь... Ну, спецшколой тебя пугали зря, но из лицея можно полететь.
-- Ну и фиг с ним. Извините,-- сказал Митя.
-- Извиняю. Но «фиг» не с ним, а с тобой. Лицей не потеряет ничего, а ты... Впрочем, дело твое... Не внемлешь моему совету?
-- Нет. Неохота,-- зевнул Митя. Натурально зевнул, его и правда клонило в сон.
Максим Даниилович встал.
-- Ну что же, пошли, отрок...-- Наверно, в давние-давние времена классный наставник таким тоном приглашал упрямца в комнату, где скамейка и березовые прутья.
Но Митя зевнул еще раз и пошел без дрожи. Только опять проклюнулось сквозь усталость любопытство: «А все-таки чем это кончится?» А еще опасливое: «Вдруг внутри что-то лопнет и разревусь?» Но до этого было, кажется, далеко.
В кабинете директора все оказалось по-прежнему. Наверно, педсовет не вставал из-за стола и даже не менял поз.
Жаннет быстро глянула на Митю, незаметно повернула к нему свой блокнот. Митя видел его листы, а те, кто за столом,-- не видели. На белом развороте было крупно написано: «Они позвонили отцу. Скоро придет».
«Ну и слава Богу! А то сколько еще продержусь?»
Он кивнул Жаннет ресницами: все в порядке, мол. И услышал Киру Евгеньевну:
-- Что скажете, Зайцев? Надумали что-нибудь?
-- Что? -- сказал Зайцев.
-- Я спрашиваю: набрались ли вы мужества, чтобы сказать все как есть.
«Когда скажу, вот огорчитесь-то...»
-- Мы ждем, Зайцев!
-- Чего?
-- Да он просто издевается! -- взвизгнула «музыкантша» Яна Леонтьевна.
-- Похоже на то,-- согласилась не сей раз директриса.
Митя глотнул слюну. Искоса глянул на Жаннет, но она возилась с футляром своего «Зенита». Тогда Митя сказал:
-- Кто над кем издевается? Максим Данилович... Даниилович... сейчас уговаривал: виноват или нет, а все равно признавайся, это система такая.
-- Ты, сударь мой, совершенно не так меня понял!
«Еще и вертится! А такой хороший на уроках. «Друзья мои, нет ничего увлекательней науки географии. Это наука наук. В ней никогда не угаснет романтика открытий!» И отглаженный, как мужская модель на показе костюмов...»
Опять вступила Галина Валерьевна:
-- Виноват ты или нет, вопрос не стоит. Мы это знаем и так. Важно, чтобы ты признался сам. Так же, как признался твой дружок из шестьдесят четвертой школы.
-- Господи, да в чем он признался-то?
-- В том, что знал о твоих планах! В том, что участвовал в них! В том, что помогал тебе! Кажется, даже ходил с тобой к телефонной будке!.. Впрочем, это не важно. Главное, что он «раскололся», как принято сейчас говорить! Мы позвонили в ту школу, там его взяли в оборот, и он честненько выложил все!
«Врут?»
-- Они что, пытали его?
-- Не говори глупостей! Просто оказалось, что у него есть остатки совести!
«А если бы и пытали! После такого папаши он привык ко всему...»
И Митя потерял интерес. Чуть не зевнул опять.
И вошла мама.
2
Митя не сразу понял, что мама. Просто увидел шевеление педсовета, ощутил движение воздуха от двери. И тогда глянул налево.
Мама стояла в темном дверном проеме. Она была в легком желтом плаще, и свет из окна -- хотя и не солнечный, но яркий -- охватывал ее, как яркое осеннее деревце. Мамины американские очки хрустально блестели. Мама надевала их не каждый день, а только при важных случаях. Была мама стройная и маленькая, как девочка, но Митя знал, какая она сейчас в душе. Чуял.
Мама сказала негромко и внятно:
-- Здравствуйте. Кажется, я не ошиблась, именно сюда меня приглашали.
-- Э-э... простите, вы кто? -- глупо выговорила «младшая завуч» Фаина Леонидовна.
-- Я, простите, Маргарита Сергеевна Зайцева. Мальчик, который стоит перед вами, мой сын.
Кира Евгеньевна возвысилась над блестящим столом.
-- Да-да... Хотя мы ждали его папу. Виктора Алексеевича...
-- Виктор Алексеевич занят и позвонил с работы мне. Я чем-то не устраиваю вас?
-- Что вы, что вы! -- Митя догадался, что директриса заулыбалась.-- Прошу вас... Боря, уступи Маргарите... м... Алексеевне стул.
-- Сергеевне,-- сказал Митя.
-- Простите, Сергеевне...
Безмолвный председатель Совета лицеистов поднялся и встал у стены. Максим Даниилович вскочил, ухватил Борин стул, подвинул к столу.
Мама, постукивая туфельками, подошла. Села. От нее чуть заметно пахло розовой пыльцой. Не то, что объединенная косметика сидящих за столом дам. Мама мельком взглянула на сына. Обвела очками педагогический совет.
-- Я полагаю, меня проинформируют, в чем суть ситуации?
-- Безусловно,-- сухо отозвалась Кира Евгеньевна. Тоже села.-- Надеюсь, вы помните, что в прошлом году, когда вы привели сына к нам, мы говорили о ряде требований, которые предъявляются ко всем лицеистам?
Мама кивнула. Она помнила.
Митя тоже помнил.
Не так уж он и рвался сюда. Конечно, в старой, шестьдесят четвертой, школе бывало всякое. И шпана привязывалась в туалетах и у входа, и математичка донимала несправедливыми двойками, и крепких друзей-приятелей в классе так и не нашлось. В общем, не то, что в двадцать второй, где Митя учился в начальных классах, пока не переехали на улицу Репина, в кооперативный дом. Но все же шестьдесят четвертая скоро сделалась привычной, своей. И ребята -- привычные. И клика «Косой» тоже привыная стала, все равно, что вторая фамилия. (Кстати, не только из-за того, что «Зайцев», а еще и потому, что вплоть до пятого класса белобрысый смирненький Митя слегка косил левым глазом; а в прошлом году это прошло).
В общем, школа как школа, но мама часто приходила в ужас: и когда девятиклассники отбирали у Мити деньги, и когда он являлся с фингалом после стычки с одноклассником Жижей (тот часто «прискребался» к Косому), и когда узнавала, как в десятом классе обнаружились наркоманы... Маме очень хотелось, чтобы сын оказался в «приличном учебном заведении».
И случай представился. Дернула Митю нечистая сила написать такое сочинение про сказки Пушкина, что его отправили на городской конкурс. А там оно заняло третье место! А три главных приза были -- места в престижном Гуманитарном лицее (бывшая школа номер четыре). Конечно, если победители захотят в этот лицей перейти.
Митя не очень хотел, а мама очень. Да и папа советовал. Уговорили. Ведь отсюда была «прямая дорога в любой гуманитарный вуз, а ты, кажется, хочешь стать литератором».
Он хотел. К тому же, в слове «лицей» было пушкинское колдовство.
И сперва понравилось. Старенькая, обожающая литературу Лидия Константиновна хвалила все его сочинения. И с математикой пошло на лад (не такой уж важной ее здесь считали). И ребята были неплохие. Вежливее, спокойнее «тех чудовищ из шестьдесят четвертой» (мамино выражение). И даже своя газета выходила в лицее. Разве плохо?
Но потом оказалось, что разница в общем-то небольшая. Так же пошаливают старшеклассники-рэкетиры (хотя в вестибюле сидит охранник при полном милицейском параде). А в третьем классе накрыли целую компанию тех, кто «смотрел мультики», надышавшись клея... И Митя как-то дома сказал литературное сравнение:
-- В позолоченной кастрюльке всё та же серая каша.
Это когда биологичка Алла Эдуардовна ни за что наорала на него и вкатила пару, хотя он ответил все, что задано, только рисунок в тетради у него был сделан не цветными карандашами, а одним, простым.
Митя тогда вскипел и пошел требовать защиты у Совета лицеистов. Но только что выбранный председатель Боря Ломакин мудро посоветовал:
-- Усохни, мальчик, и не возникай. Никто не будет связываться с этой дурой. Она своими воплями разгонит всех...
И он был прав. Хорошо, что хотя бы сейчас горластой Эдуардовны нет на педсовете.
3
-- ...Ну, а позволено будет узнать, каким именно требованиям перестал соответствовать мой сын Митя? -- сдержанно поинтересовалась мама.
-- Дисциплинарным и нравственным...-- Кира Евгеньевна, чуткая натура, уловила тон Маргариты Сергеевны и отвечала тем же.-- С вашего позволения, сейчас введу вас в курс дела.
И стала вводить. Сжатыми интеллигентными фразами.
Сначала мама смотрела на нее. Потом стала смотреть на Митю. А Митя -- на маму. Он не отводил взгляда, только прикусил нижнюю губу.
Кира Евгеньевна кончила.
Мама сказала ровно и негромко:
-- Митя, я не понимаю. Зачем ты устроил этот цирк?
-- Да! -- вскинулась Галина Валерьевна, а остальные (кроме князя Даниила и директрисы) закивали.
Кира Евгеньевна со сдержанной горечью возразила:
-- Боюсь, что теперь уже это не цирк, а драма. И возможен грустный конец.
Мама поправила очки. Смотрела она по-прежнему на Митю.
-- Это все-таки цирк. Клоунада. Хотя и непонятная... Дело в том, что наш сын в субботу вообще не был в городе. В пятницу после обеда мы уехали в деревню Мокрушино, к нашим друзьям, и вернулись в воскресенье. Это, если угодно, могут подтвердить десятки людей.
Наступил миг тихого Митиного торжества. Он почти не видел лиц, но понимал, какое на них выражение.
Да и у Жаннет! Ведь она тоже впервые слышала, что в субботу его не было дома! Потому что сама куда-то уезжала с матерью.
-- Но почему...-- выговорила наконец директор лицея.-- Почему мы этого не знали?
-- Я еще в четверг договорилась с Лидией Константиновной, она не возражала.
-- Но она уехала на свадьбу! -- весьма неразумно сообщила «младшая» завуч.
-- Извините, но это ваши внутришкольные проблемы,-- сказала мама.
-- Нет, прежде всего ваши, уважаемая Маргарита Сергеевна! -- Завуч Галина Валерьевна чуть не наградила блестящий стол новым хлопком.-- Пусть ваш сын объяснит, почему он три часа морочил нам головы и не сказал о своем отсутствии сразу! Почему шесть взрослых людей, педагогов, сидели перед ним столько времени, а он делал из нас дурачков?!
-- В самом деле,-- мама опять повернулась к нему.-- Митя, почему?
И тогда он сказал со звоном, которого слегка испугался сам:
-- А если бы я не уехал? Если бы просто сидел дома? С простудой или с больной головой? Один! Тогда был бы виноват, да? Потому что ничего не доказать?
-- Ну, ты и фрукт,-- заметил Максим Даниилович. Кажется, даже с ноткой одобрения.
-- Не укладываюсь в систему?
-- Ни в малейшей степени.
Кира Евгеньевна осудила географа долгим взглядом.
-- Маргарита Сергеевна. Даже если вашего сына не было в субботу в городе, не кажется ли вам, что у нас достаточно оснований для претензий к нему?
-- Пока не кажется... Пока мне кажется наоборот: его позиция достаточно убедительна. А если бы он в самом деле был в субботу дома? Тогда что? Без вины виноватый?
-- Теперь все ясно,-- выдохнула завуч Галина Валерьевна. И стала за столом ниже ростом, сравнялась с остальными.
-- Простите, что именно вам ясно? -- осведомилась мама.
-- Ясно, в кого он, семиклассник Дмитрий Зайцев. Вот они, плоды раскрепощенных семейных отношений.
Митю дернуло как ознобом.
-- Не смейте! Не смейте про маму!..
-- Не надо, Митя,-- сказала она. И встала.-- Мне кажется, господа, вопрос об участии... вернее, неучастии моего сына в операции «Ртутная бомба» выяснен. Видимо, есть смысл сразу коснуться и другого вопроса. Вы не откажете в любезности сейчас же отдать мне Митино личное дело?
-- Но позвольте...-- завуч Галина Валерьевна стала снова подрастать за столом.
-- Понимаю,-- кивнула мама.-- Личное дело в сейфе. Ключ у секретаря, секретарь ушла в декретный отпуск и будет только после Нового года. Как всегда в таких случаях...
-- Дело не в секретаре,-- веско произнесла Кира Евгеньевна.-- Просто такие вопросы решаются в отдельном и обстоятельном разговоре. И, как минимум, необходимо ваше письменное заявление. Давайте, вернемся к этой теме позже.
-- Хорошо. До свиданья. Митя, идем.
-- До свиданья,-- отчетливо сказал Митя педсовету. И мысленно возблагодарил судьбу, что не разревелся. Глянул на Жаннет: «Увидимся»
На улице с полквартала шли молча.
-- Ну, давай...-- не выдержал наконец Митя.
-- Что «давай»?
-- Говори, какой я чудовищный тип и что из меня получится в будущем.
-- Не буду... Что из тебя получится, не знаю, а сегодня, кажется, ты был прав. Если смотреть в самую суть...
Митя глянул искоса, заулыбался.
-- Мама, ты у меня -- во! -- И показал большой палец.
-- Прекрати сейчас же! -- Мама стала обычной мамой. Сняла очки.-- Все же надо сказать отцу, чтобы взялся за тебя как следует.
-- Обязательно!
-- Не валяй дурака! Ты хоть понимаешь, что по всей вероятности с лицеем придется расстаться? Потому что житья тебе там не дадут!
Митя понимал. И опять сказал, что фиг с ним. И слегка получил по загривку. Это было как окончательное отпущение грехов. Жизнь продолжалась, и вспомнились другие заботы.
-- Мама, а Елька не прибегал к нам?
-- Откуда я знаю? Я пришла в школу не из дома, а с работы! Папа поднял меня как по пожарной тревоге!.. Я еще разберусь с вами обоими вечером... Говорит: «Я не могу врываться, беги скорее в лицей, спасай ненаглядное чадо!»
-- Вот балда!
-- Что-о?! Это ты про отца?!
-- Да про Ельку я! Обещал придти вечером за журналами и пропал! А я их выгребал с антресолей, старался, кашлял от пыли!
Мама сказала, что никуда не денется «этот твой Елька».
-- Марш домой и садись за уроки. Пока ты еще лицеист...
-- Ага.
Он проводил маму до автобуса. А когда автобус укатил, шурша по листьям, к Мите подбежала запыхавшаяся Жаннет.
