Полёт
Максим не бывал ещё в тех местах, где телестудия. Но заблудиться было трудно. Телемачта — высотой почти двести метров, и ее видно отовсюду. Можно пешком добраться, а можно и на троллейбусе. Анатолий Фёдорович объяснил Максиму, что надо проехать всего три перегона, и будет остановка "Телецентр".
В троллейбусе были свободные места, но Максим не сел. Он встал на задней площадке, спиной к окошку, и закинул руки за трубчатый поручень. Солнце сквозь стекло сразу начало припекать Максиму плечи, за окнами побежала назад веселая улица с разноцветными вывесками, большими деревьями и прозрачными стеклами магазинов.
Максим немного посмотрел на улицу и стал разглядывать болтик. У болтика была шестигранная головка. На головке — выпуклые цифры "12". А гайка плавно ходила по резьбе — не очень свободно и не очень туго. Ну просто прелесть что за винт! Даже мама, наверно, не скажет, что Максим — Плюшкин, потому что такой болтик кому угодно понравится...
На третьей остановке Максим выскочил на солнечный асфальт и сразу же задрал голову. Прямо над ним на страшную высотищу взлетала кружевная телебашня. Среди редких белых облаков виднелись ее антенны, похожие на оперения стрел. Вот бы забраться!
Но тебе, пожалуй, заберутся! Башня — за высоким решетчатым забором, в заборе — проходная: красивый домик с двумя окошками и дверью. А у двери стоит широкая тетя в берете со звездочкой, в синей куртке и с большой кобурой. Кобура спускается из-под куртки на двух ремешках — как у военных моряков и лётчиков. А под кожаной крышкой (Максим сразу разглядел) торчит круглый металлический затылок рукоятки с кольцом. Значит, наган.
Максим огляделся. А где ребята? Ведь было сказано: собраться у входа.
Максим нерешительно шагнул к тете с наганом.
— Извините, пожалуйста. Здесь ребята должны были собраться, чтобы выступать. Вы не знаете?
Тетя обернулась и расплылась в улыбке:
— Ещё один! Глянь, какой ладненький. Знаю, знаю, собираются. Велено сразу пропускать, чтоб не ждали. А то некоторые, вроде как ты, раздетые прискакали. Прозяб небось?
Вот тебе и на! Максим и думать забыл про холод. На улице настоящее летнее утро, даже ветерок и тот не холодит.
— Проходи, проходи, чижик, — сказала тетя и слегка отодвинулась.
Максим скользнул было в щель между ее круглым боком и дверным косяком. И остановился. Рядом с собой, в небывалой близости, увидал он опять тугую кобуру с торчащей рукояткой.
— А он заряженный? — уважительным шёпотом спросил Максим и поднял на тетю серьезные глаза. (Потрогать бы хоть пальчиком! Но нельзя, конечно.)
— Заряженный, — со вздохом сказала тетя. — Если не заряженный, чего тогда таскать зря тяжесть-то?
— А боевыми или холостыми?
Тетя-вахтер опять улыбнулась.
— Холостыми стреляют, когда кино снимают. А у меня пост.
— Это если шпионы полезут? — догадался Максим. Потому что в самом деле, если пролезут диверсанты да рванут телебашню, сколько железа посыплется на соседние кварталы! Все дома порасшибает!
— У меня не пролезут, — успокоила тетя и погладила кобуру. — У меня даже таракан не пролезет, не то что шпион. А хорошим людям — всегда пожалуйста... Ну, беги в дом, грейся, а то вон коленки-то синие...
— Вовсе не синие, — снисходительно объяснил Максим. — Это немного смола прилипла от щепки.
И он запрыгал через двор на одной ноге, а вторую поднял, чтобы помусоленным пальцем оттереть пятнышки смолы. А потом не стал. Все равно сразу не ототрешь. Да смола ведь и не грязь. Ею даже, говорят, ревматизм лечат...
В вестибюле студии было уже полным-полно народа. И девчонки из хореографической группы, и длинноволосые, как Андрей, парни из старшего хора, и ребята из оркестра — с большими футлярами, где лежат всякие инструменты. И конечно, народ из "Крылышек".
Мама была права: большинство пришли в плащах, куртках или спортивных костюмах. Но Максим тоже был немножко прав: кое-кто заявился так же, как и он, — не побоялись, что озябнут. И не только ребята из "Крылышек". Вон прислонился к стенке круглолицый сероглазый мальчишка в такой же, как Максимкина, форме, только не в вишнёвой, а зеленовато-голубой. Значит, из музыкантов.
Небольшой, не старше Максима, а играет в оркестре! Интересно, на каком инструменте? Может, спросить? Нет, неловко почему-то.
Хотел Максим побежать к своим, из хора, но увидел, что мальчик-музыкант смотрит на него. Потом оттолкнулся от стенки, подошел к Максиму, голову набок наклонил и спросил:
— Тебя как зовут?
Глаза у него были веселые. Максиму понравилось, что он просто так вот подошел и, спросил. И он ответил поскорее:
— Максим...
— Максим, купи слона.
— Какого... слона?
Лицо у мальчика стало слегка грустным. Он вздохнул:
— Все говорят "какого слона"... А ты купи слона!
Глаза у него сделались хитроватыми."Игра такая! "- догадался Максим. Но не стал показывать, что догадался. Потому что незнакомый мальчик ему нравился и сделалось весело.
— Я бы купил... — начал он.
Мальчик опять вздохнул и перебил:
— Все говорят "я бы купил". А ты возьми и купи.
"Вроде "белого бычка", — подумал Максим. Но тут же почувствовал, что не совсем "вроде". Потому что представился ему слон — большой и печальный. Он стоял где-то, привязанный за ногу к толстому столбу, и никто не хотел купить беднягу. Все только отговаривались.
— Если денег хватит, — серьезно сказал Максим.
— Все говорят "если денег хватит". А ты не считай — возьми и купи!
— А в квартиру влезет?
Мальчик понимающе улыбнулся.
— Все спрашивают: "В квартиру влезет? " А ты просто возьми и купи.
— Ладно!
— Все говорят "ладно"! А ты...
И тут принесло Маргариту Пенкину — старосту хора "Крылышки".
— Рыбкин! Где ты бродишь? Анатолий Фёдорович всех уже собирает! Распеваться пора!
— Ой-ёй-ёй! — насмешливо сказал Максим, чтобы мальчик из оркестра не подумал, будто он боится Ритку. — Где это я брожу? Наверно, за сто километров!
Он попрощался с мальчиком глазами и пошёл за Пенкиной.
Они шагали длинным коридором, и Максим смотрел, как на Риткином затылке прыгают белые с черными горошинами банты.
— Пенкина, купи слона, — сказал он.
— Да ну вас! — бросила она, не обернувшись. — Все с ума посходили с этим слоном. И так переживаешь из-за концерта, а они ещё...
Подумаешь, переживает. Может, Максим тоже волнуется, только не кричит об этом в коридоре.
Они пришли в комнату, где собрался хор "Крылышки". Оттого, что на всех стенах были зеркала, казалось, будто народу здесь целая тысяча. Толпились, переговаривались, смеялись, ойкали от случайных и неслучайных толчков локтями. Те, кто пришли тепло одетые, укладывали теперь свои пальто и куртки на длинные столы. Вот будет потом неразбериха!
Алик Тигрицкий стащил через голову мохнатый громадный свитер и весело повернулся к Максиму. Он совсем не злился, что Максим будет вместо него петь песню про полёт.
— Рыбкин, купи слона!
— Да я уже знаю, — сказал Максим.
— Все говорят "да я уже знаю"... — обрадовался Алик.
И тут раздался голос Анатолия Фёдоровича:
— Друзья! Минутку внимания! Скоро начинаем. А пока — подготовимся...
И тогда у Максима и вправду от волнения засосало внутри.
Студия не похожа была на зрительный зал дворца. Вместо сцены — ступеньки и маленькие помосты разной высоты. Вместо стульев для зрителей тоже ступени — полукругом, как ряды на стадионе. Там уже сидели ребята в пионерской форме — зрители из разных школ. Ребят из ансамбля посадили вперемешку со зрителями. Под. потолком включили целые шеренги прожекторов. И ещё прожектора — большущие, на длинных ногах. Их стекла были затянуты марлей, а то, наверно, можно было совсем ослепнуть.
Операторы катали по полу тяжелые камеры на высоких, похожих на столбы подставках. За камерами извивались черными змеями кабели.
Опять появился Анатолий Фёдорович.
— Эй, "Крылышки"! Полетели на сцену!
Что? Уже? Максима даже слегка затошнило от волнения. Но это была пока репетиция. Даже не репетиция, а прикидка: где кому стоять и сидёть. Оказалось, что хор не будет выстраиваться в три шеренги, как обычно, а ребята рассядутся вразброс на ступеньках и больших фанерных кубиках.
— Так будет естественнее, — сказала Анатолию Фёдоровичу кудрявая девушка с микрофоном на груди. Анатолий Фёдорович нахмурил дремучие брови.
— Непривычно это. Что ж заранее не сказали?
— Ну, вы такие молодцы! Справитесь! Справитесь, ребята?
"Крылышки" радостно завопили, что справятся. Сидёть было интереснее, чем стоять рядами.
— Порепетировать бы, — сказал Анатолий Фёдорович. Но девушка с микрофоном торопливо объяснила, что репетировать уже некогда: "Осветители и так затянули подготовку, и время поджимает".
Анатолий Фёдорович посмотрел ей вслед и позвал Алика и Максима.
— Ну что, коллеги? Страшновато?
Алик помотал головой. Солист Тигрицкий имел большой опыт и никогда не волновался. А Максим сказал:
— Маленько... Ох...
— Ничего, ничего. Вы уж не подведите... А то и так все через пень-колоду... Э, Максимушка, у тебя что с рукой?
А было не "с рукой", а "в руке". Болтик. Максим так его и носил в кулаке. Он разжал пальцы и показал находку:
— Некуда положить.
Ладошка была вспотевшая, красная, со следами смазки и рубчиками от резьбы.
Анатолий Фёдорович покачал головой. Вытянул из кармана платок и начал вытирать Максимкину руку. А потом и болтик.
— Это что? Талисманом запасся, чтобы не бояться? Э?
— Да нет, просто нашел. А куда девать?
— Ага! А я думал, это у тебя амулет, для храбрости. Ты с ним петь собираешься?
— А можно?
— Ну... можно, наверно. Только ты уж постарайся.
Максим кивнул... и почувствовал, что волнение прошло. Стало спокойно, уютно и даже чуточку спать захотелось. Наверное, от тепла. Разные светильники и прожекторы так нагрели воздух, что стало как летом на черноморском пляже. Максим с сочувствием поглядел на старших ребят: как они жарятся в своих костюмах...
"Крылышки" опять рассыпались по зрительским местам. На площадку перед камерами выходили другие группы. Тоже что-то прикидывали, о чем-то спорили.
Наконец откуда-то сверху донесся радиоголос: "Всем внимание! Сейчас начинаем! "
Старший хор — в голубых пиджаках и клешах — выстраивался на площадке.
Вышла вперед незнакомая женщина — молодая, в красивом пушистом свитере. Улыбнулась и заговорила отчетливо и весело:
— Дорогие ребята! Уважаемые телезрители! Сегодня в нашем концертном зале выступают юные артисты: певцы, музыканты, танцоры. Конечно, это пока не настоящие артисты, это такие же ребята, как вы. Просто они очень любят петь, плясать, играть на музыкальных инструментах. А учатся этому они в своем пионерском ансамбле...
Появилась ведущая — пятиклассница Светка Данилевская. И в навалившейся тишине голос ее был очень звонким:
— Выступает детский музыкально-хореографический ансамбль Дворца культуры имени Чкалова!..
Потом ещё минут пять: кто художественный руководитель, кто концертмейстер, кто дирижер, кто композитор... Наконец старшие запели.
Максим назубок знал их программу и потому не очень слушал. Больше следил за операторами у камер. Иногда камеры поворачивались к зрителям. Значит, сейчас Максима видят в телевизорах! Мама видит, папа, Андрей. И ребята...
Максим старался изо всех сил сидёть солидно, а болтик покрепче стиснул в кулаке.
Хор спел две песни про космонавтов, потом про "Зарницу". После этого на площадке появился оркестр. Точнее, не весь оркестр, а несколько человек — самых младших. С трубами, флейтами и барабаном. Серебряный контрабас был таких размеров, что совсем упрятал под собой мальчишку-музыканта. Лишь ноги торчали да голубая пилотка. Барабан тоже оказался великанским. Однако и девчонка-барабанщица была не маленькая — худая, но высокая, выше всех.
А впереди оркестра встал тот мальчик, что встретился в коридоре: "Купи слона..." Он держал медные тарелки. Лицо у мальчика было серьезное. Но Максиму показалось, что за серьезностью прячется хитроватая улыбка: "Это я на первый взгляд такой спокойный, а вот как возьму да гряну..." Максим тихонько засмеялся и постарался встретиться с мальчиком глазами. Но тот стоял будто в строю — сдвинул пятки, опустил руки и глядел прямо перед собой. Ну и пусть. Все равно он с Максимом немножко знаком, и Максим рад, что выступает такой хороший человек. Жаль, что они раньше не встречались. А как встретишься? Хор и оркестр занимаются в разные дни...
— Старинная мелодия! — объявила Данилевская. — Марш отдельного Кубанского пластунского батальона "Морской король"! Исполняет младшая группа духового оркестра! Дирижер Евгений Сергеевич Кочкин!
Евгения Сергеевича можно было бы звать просто Женей: он оказался чуть постарше Максимкиного брата Андрея. Евгений Сергеевич легко вспрыгнул на площадку и поднял руки. Маленький музыкант с тарелками покосился на дирижера и чуточку улыбнулся.
Они заиграли.
Марш был красивый. Местами немного печальный, но все равно боевой. Он Максиму очень понравился. А больше всего понравилось, как мальчик ударял тарелками. Грянет, потом широко разведет и плавно опустит руки. Он был почему-то без пилотки, и после каждого удара у него от толчка воздуха торчком вставал отросший русый чубчик.
Максиму хотелось, чтобы марш звучал долго-долго. Но, что поделаешь, он кончился. И тогда Максим захлопал вместе со зрителями изо всех сил. Жаль, что мальчик с тарелками не посмотрел на него: наверно, не заметил среди многих мальчишек и девчонок.
Ребята из танцевальной группы сплясали "Тройку", и наступила очередь "Крылышек". Народ в вишнёвых пилотках отовсюду стал сбегаться к площадке и усаживаться, как договорились. Получилось шумно и даже бестолково." Неужели весь этот кавардак видно на экранах? " — с беспокойством подумал Максим. Наконец расселись.
Три большие телекамеры смотрели на них темными выпуклыми стеклами. На одной камере над объективом горела красная лампочка. Значит, эта камера как раз и работает. Максим старался на нее не смотреть. У него опять от волнения заныло внутри. Но тут он сообразил, что песня о полёте ещё не сейчас. Есть время, чтобы собрать всю смелость.
Рядом с камерой, так, чтобы не попасть на экраны, встал Анатолий Фёдорович. Опять бойко затопала к микрофону Светка Данилевская.
— Выступает хор "Крылышки"! Художественный руководитель и дирижер Анатолий Фёдорович Вершков.
Зрители захлопали, а хор смотрел на Анатолия Фёдоровича. Тот незаметно кивнул, поднял руку: внимание...
Сначала вместе, без солистов, спели "Кузнечика": как его слопала лягушка. Потом Алик пел свои "Макароны". Это шуточная песня, как один итальянец очень хочет похудеть, но ничего не может с собой поделать: больше всего на свете он любит вкусные макароны и, как увидит, сразу на них набрасывается.
Алик пел здорово, смешно. Зрители долго хлопали и веселились. А Максим понимал, что вот наступает и его минута. И даже ноги ослабели.
"А ну, прекрати, — сказал он себе строгим маминым голосом. — Прекрати сию же минуту. Изволь держать себя в руках!"
И это немножко помогло. Потом он увидел, как ему улыбнулся Анатолий Фёдорович, и эта улыбка тоже помогла. В самом деле, чего нервничать? На репетициях-то он пел нормально. А здесь что? Ребят не так уж много, зал меньше, чем во дворце. Будто в комнате поешь. А про камеры не надо думать, вот и все...
— "Песня о первом полёте"! Солист Максим Рыбкин!
Ух ты, как стало тихо! Почему это? Или только так кажется? Ну ладно... Максим поднялся, сжал в кулаке болтик и храбро пошёл к микрофону. Правда, по пути он зацепил ногой фанерный кубик, на котором сидела Пенкина, и чуть не потерял равновесие. Но не потерял. Никто и не заметил, наверно, как он споткнулся.
Микрофон был похож на черную решетчатую грушу. Груша торчала на блестящей палке-как раз на уровне Максимкиного подбородка. Максим не стал подходить к микрофону вплотную: чего он будет прятаться за него от камер? Анатолий Фёдорович кивнул ему: "Правильно".
Максим встал прямо-прямо и опустил руки. Не будет он руки держать за спиной, как Алик. Не о макаронах поёт, а о лётчиках... Интересно, правильно ли сидит на голове пилотка? Сейчас уже не проверишь... Не сбиться бы... Главное, как запоют, сразу представить поле и самолёты. Ну а как же иначе? Он сразу и представит. Небо, облака, траву, легкие разноцветные аэропланы. И себя недалеко от машины с серебристыми крыльями.
Зазвучал рояль. И вот уже началась песня. Но это ещё не его, не Максимкины, слова. Пока поёт хор:
Над травами,
которые
Качает ветер ласковый,
Над кашкой и ромашками
Растёт весёлый гром.
С рассветом просыпается,
Под крыльями качается
Наш маленький
учебный
городской аэродром.
Пока ещё сигнала нет
От строгого диспетчера,
Пока пилоты прячутся
От солнца под крылом,
Мальчишка в синей маечке,
Дежурным незамеченный,
Стоит в траве, не двигаясь,
И взглядом
просит
он...
Максим для убедительности ещё крепче сжал болтик. Глянул поверх голов зрителей. Прожекторы светили в глаза и грели, как летнее солнце. Максим слегка прищурился и запел:
Товарищ лётчик!
Ну что вам стоит?
Я жду уже три недели...
Ведь это совсем-совсем простое
Для вас, для лётчиков, дело.
Мне очень надо подняться в небо -
Я лётчиком тоже хочу быть,
А в небе ни разу, ни разу не был...
Возьмите,
сделайте чудо!
Он пел, и ему уже казалось, что он в самом деле просит лётчиков, чтобы взяли в полёт. И если будет просить очень убедительно, изо всех сил, тогда, может быть, и в самом деле случится чудо.
Ведь я не прошусь ни в тайгу,
ни на полюс,
Ни в жаркие страны далёкие.
Мне лишь на минутку взлететь над полем...
Возьмите!
Я очень лёгкий!
И потом, как последний, отчаянный довод:
Ведь я ничуть не боюсь высоты,
Я прыгал два раза с крыши!..
И тихо. На секунду тихо. И каждый раз, когда Максим кончал на этих словах, он чуточку боялся: возьмут? Он знал, что возьмут, и все равно с напряжением ждал, когда хор совсем развеет тревогу. И хор закончил песню:
Рванули на клочья
воздух
винты,
Прижались от ветра трава и кусты:
Машина с мальчишкой рванулась —
всё выше!
Выше!
Выше!
Выше...
Песня затихла постепенно и плавно, как затихает звон мотора, когда самолёт уходит к горизонту.
И стала нарастать тишина. Какая-то удивительно плотная тишина и очень долгая. Что же это? Так и будет? А что теперь делать?
И вдруг кто-то хлопнул. И ещё! И сразу рванулась, понеслась трескучая река аплодисментов, и Максим в первую секунду испугался даже больше, чем тишины. Не так уж много народа, откуда же столько шума? Хлопают, хлопают. Кто-то даже крикнул: "Молодцы! " Как в хоккее. Максим растерянно оглянулся на хор. Ребята стояли и тоже хлопали. Подошел и встал рядом с Максимом Анатолий Фёдорович. Взял Максима за плечо. Максим глянул на него удивленно и вопросительно. Алексей Фёдорович улыбнулся ему мельком, потом стал смотреть в зал и несколько раз поклонился. Быстрыми шагами подошла красивая женщина в пушистом свитере — та, что открывала концерт. Нагнулась сбоку над Максимом.
— Тебя зовут Максим? Поздравляю, Максим, ты хорошо пел. — И, выпрямившись, спросила: — Верно, ребята?
Аплодисменты опять налетели, как шумный ветер. А когда приутихли, она спросила:
— Тебе нравится петь?
— Ага... — сказал он сипловато от смущения. И поправился: — Да, нравится.
— Ты, наверно, не первый раз выступаешь на концерте?
— Первый... То есть солистом первый. И по телевизору...
— Ну, тем более поздравляю. Удачное начало... Ты кем хочешь быть, Максим?
Он беспомощно глянул на Анатолия Фёдоровича. Но тот ободряюще улыбался: "Держись".
— Я не знаю, — почти шёпотом сказал. Максим.
— Но всё-таки! Может быть, лётчиком?
— Может быть, — согласился Максим. Но обманывать не хотелось, и он опять повторил: — Не знаю... Правда, не знаю. Я ещё не решил...
Кажется, это был неудачный ответ. А что сказать? Максим свел брови и досадливо потер лоб кулаком. Зрители засмеялись. Максим поспешно опустил руки. Женщина в свитере тоже смеялась.
— Ничего, Максим, время ещё есть, успеешь решить... А что у тебя в кулаке?
— Это так, болтик, — растерянно объяснил Максим и раскрыл ладошку.
— Интересно. А зачем он тебе?
Долго было про все рассказывать. Максим набрался храбрости, улыбнулся и сказал:
— Для крепкости...
