Часть третья. ЯШКА
Детдомовец
1
— Яшка я! Ты же сам хотел! Вот я и есть! — несколько раз повторил он. И наконец сообразил: Вильсон же не знает его нового имени! — Ну, Шарик я! Белый шарик!
Стасик даже о Катюшке забыл. Сказал тихо, испуганно:
— Врешь...
— Почему? — обиделся Яшка.
“Почему”!.. Нет, Стасик не сомневался, что Белый шарик может превратиться в мальчика. Но разве... в такого вот? В тощего лохматого замухрышку! Не то цыганенок из табора за вокзалом, не то просто беспризорник.
Яшка понял. Переступил на желтых солнечных половицах босыми ногами.
— Я и сам хотел... Ну, чтобы как на портрете у Полины Платоновны. А вышло вон что. Ну, раз я такой...
Что-то сдвинулось в душе у Стасика. И уже не от неверия, а от смущения он глупо сказал:
— Докажи.
Мальчик посмотрел из-под волос уже без веселых искорок:
— Дурак ты, Вильсон. А кто вылечил Катю?
— Ты? — сказал Стасик радостно и виновато (а Катюшка все приседала, держась за планку, и улыбалась).
— А может, ты? — отозвался Яшка уже с ехидцей.
Это была последняя капля. Все изменилось вокруг и в самом Стасике, хлынуло на него горячее счастье. Потому что все разом! И Катька здоровая, и лето пришло, и Белый шарик вот он, живой, настоящий! Главное, что это ОН. А какой с виду, вовсе и не важно... Нет, важно! Замечательно, что он не киношный Тимур, которого Стасик наверняка стеснялся бы, а настоящий веселый Яшка!
Даже у самых сдержанных мальчишек бывают в жизни моменты, когда чувства не сдержать. Потом и вспомнить неловко, а в этот миг в душе кипенье радостных слез. Стасик облапил Яшку, уткнулся носом в его голое плечо, зашептал:
— Хороший ты мой... Ты насовсем пришел, да?
У Яшки сладко защекотало в груди и в горле. Он закашлялся. Погладил торчащие под рубашкой Стаськины лопатки.
— Ну, чего... ладно... Гляди, Катьке надо пеленки менять.
— А ты ее как вылечил? Полностью?
— А чё, наполовину, что ли? Делов-то...
— Мама с ума сойдет от радости!
Мама не сошла с ума. Но радости и правда было много. И страха: а вдруг это лишь короткое облегчение в болезни? Тут же мама потащила Катюшку в поликлинику. Участковая врачиха, недавно предрекавшая печальный конец, была в отпуске. А замещавшая ее докторша рассердилась:
— Что вы морочите голову! Здоровый ребенок!
Потом посмотрела записи в истории болезни и только плечами пожала.
Зямина бабушка сказала, что вечером пойдет в церковь — с благодарственной молитвой Богородице. Мама украдкой сунула ей деньги: пусть поставит свечку, самую большую. Соседи шумно обсуждали счастливое выздоровление младшей жительницы дома. И в общей этой радости никто особенно не обратил внимания на пацана, которого Стасик привел с улицы. Нашел себе нового приятеля, ну и ладно... Мама покормила их макаронами с жареным луком и отпустила Стасика гулять до вечера.
Вот это был день! Наверно, самый счастливый.
Яшка сразу предупредил:
— Ты сегодня меня ни о чем не расспрашивай. Давай жить по-человечески. Будто мы с тобой всегда так, давно...
Стасику того и надо! Он потащил Яшку показывать город. Сперва, конечно, Банный лог и реку. Был паводок, река затопила на левом берегу деревни, и минареты торчали, как маяки... У пристани пыхтели сразу три парохода, и шумела рядом с дебаркадерами толпа, как на ярмарке.
Все это Яшка видел совсем недавно, когда с Дороги попал на берег. Но тогда не обратил внимания, а теперь смотрел на пристанскую жизнь как бы глазами Вильсона. Казалось бы: ну, пароходы, ну, люди. Ну, песня из репродуктора на башенке: “Шаланды, полные кефали...” Но было в этом что-то праздничное, приморское, почти сказочное! И праздник этот на весь день заразил Яшку и Стасика радостью, трепетной, как пароходные вымпела и флаги на ветру...
Потом они пошли в Городской сад. Стасик разменял пятирублевую бумажку, которую на радостях дала ему мама. Два рубля потратили на карусель с деревянными конями, три — на маленькую порцию мороженого. Лизали по очереди зажатый между вафлями молочно-сахаристый кругляшок и млели от удовольствия.
На главной площадке сада в этот день впервые пустили фонтан. Струи били из рогов чугунного оленя и сыпались в круглый бассейн. Там, конечно, шум, визг, брызганье — настоящий морской бой. Кое-кто залез через бетонный барьер в воду, а один даже упал — прямо в штанах и рубахе. Столько хохоту! Порезвились от души и Яшка со Стасиком. Пока всех не разогнала тетка в брезентовом фартуке. Она орала и махала метлой...
Яшка и Стасик отдышались на лужайке у изгороди.
— Во, психопатка, — сказал Стасик, поглядывая сквозь кусты. — Жалко ей, что люди побрызгаются.
— А мне понравилось! — возразил Яшка. — Приключения и погоня!.. Вильсон, может, она это нарочно? Чтобы всем интереснее сделалось?
Яшка был еще наивный, не очень знакомый с жизнью.
Когда немного обсохли, Стасик предложил:
— Пошли в другой сад, в Андреевский. У меня там пацаны знакомые. Или в футбол поиграем, или еще как-нибудь. Айда?
— Айда! — вскочил с травы Яшка. — Мне все интересно! Хоть куда, лишь бы с тобой!
Но ребят в Андреевском саду они не встретили, а у дверей Клуба железнодорожников висела афиша — о том, что идет американское кино “Путешествие Синдбада”.
— Цветное... — завздыхал Стасик. — Я его ни разу не видел, а ребята в школе говорили, что картина — во!.. А деньги мы прогуляли.
Яшка почесал кудлатое темя и зачем-то бухнулся коленками в траву. Низко нагнулся.
— Ты чего? — испугался Стасик.
— Да ничего... Кузнечик тут, я поймать хотел... — Он запустил пальцы в карман на трусиках, которого Стасик раньше не замечал. Вынул две новенькие трешки. — Такие годятся?
— Ага... Откуда у тебя?
— Командировочные выдали, — уклончиво пошутил Яшка и начал отклеивать от коленок липкую чешую тополиных почек. Не стал признаваться, что деньги вместе с карманом сию минуту сотворил из листьев подорожника.
...Кино восхитило одинаково и Стасика и Яшку.
— Только, по-моему, зря этот джинн-мальчишка превратился совсем в обыкновенного человека, — сказал Стасик. — Маленько волшебства все-таки не мешает. А?
— Не знаю, — вздохнул Яшка. — Мне сейчас хочется стать совсем-совсем обыкновенным.
Стасик глянул на него украдкой и застыдился своих слов. Он ведь совершенно забыл, кто на самом деле этот веселый, растрепанный и слегка чумазый Яшка.
Легкая тень отчуждения легла между ними. Нет, не отчуждения, а неловкости и какой-то опаски. Стасик сердито задавил в себе это чувство. Сказал деловито:
— Ночевать у нас будешь, да? Мама согласится, не бойся.
Был уже вечер, они шли по Первомайской улице, и низкое солнце мелькало над заборами среди рябин.
— Не... На ночь я уж к себе. А то мало ли что...
Стасик загрустил, но сказал понимающе:
— Попадет?
— Крик подымут. Особенно Желтые тетушки.
— А еще придешь? — Стасик вдруг очень заволновался. — Ты ведь не последний раз, да?
— Приду, приду! — Яшка переливчато засмеялся. — Завтра же! — И не осталось между ними даже намека на тень.
— А отсюда... как уходить будешь? Можно посмотреть?
Яшка слегка насупился. Еще днем приметил он у берега ржавую баржу, наверняка пустую. Туда он и заберется, поглубже в трюм. И тогда уж... Потому что не превращаться же в статую на глазах у Вильсона! Белый шарик знал характер друга и понимал, как это ударит по Стаськиным нервам... И куда Вильсон денется с каменным пацаном в тряпичных трусиках и майке? И сколько набежит любопытных... А в трюме скульптуру никто не обнаружит. Вряд ли есть желающие шастать ночью по глубоким железным закоулкам. И уж тем более никогда не полезет в трюм Вильсон, Яшке-то известно, как не любит Стасик глухие и темные помещения. Конечно, Вильсон не виноват в этом страхе, просто натерпелся, бедняга...
— Ты проводи меня до реки, а там уж я сам, один... Смотреть не надо...
Опять грустно и с пониманием Стасик сказал:
— Тайна, да?
— Не тайна, но... может не получиться, если кто-то смотрит. Импульс не пойдет. И тогда... вдруг какое-нибудь межзвездное нарушение... — покривил душой Яшка.
По Банному логу они опять вышли к пристани, оттуда к станции Река и поднялись до половины откоса. Яшка нашел место, где выступ берега скрывал от глаз баржу.
— Вот здесь и стой... Я пойду, а ты не смотри за мной и медленно считай до ста. Обещаешь?
— Честно-пионерско. — Стасик взялся за кончик галстука (он так и гулял сегодня в “парадной форме”; ох и будет от мамы за перемазанную рубашку!). — Значит, до завтра?
— Честно-пионерско, — серьезно сказал Яшка. Он, если строго рассуждать, не имел права давать такое слово, но Стасик поверил. Яшка подержал Стасика за локти горячими пальцами и прыгнул за выступ, в бурьян...
Через минуту Яшка нырнул в люк на железной палубе. Ушибаясь, плутая в запахах ржавчины, забрался в дальний трюмный отсек. Сел, съежился, уткнулся лбом в колени. И невидимым лучом ушел сквозь пространство.
2
Побежали, по-ребячьи запрыгали счастливые летние дни. Потом Стасику казалось, что лето промелькнуло стремительно. Однако пока оно шло — было бесконечным.
...В один из первых дней Яшка познакомился с Полиной Платоновной. Вот как это случилось. Никого дома не было, кроме ребят, уснувшей Катюшки и Зяминой бабушки, которая за ней присматривала. И Стасик решил показать Яшке фисгармонию.
— Смотри, педали надо давить по очереди, а клавиши нажимать... Вот... — Стасик сел к инструменту и довольно ловко сыграл “Капитан, капитан, улыбнитесь...”.
— Пусти-ка... — попросил Яшка.
— Только сильно не жми, а то Катька проснется, громче этой штуки загудит.
— Не проснется, — рассеянно отозвался Яшка. Поставил босые ноги на педали. Положил на клавиши пальцы с грязными костяшками и нестрижеными ногтями. Качнул, надавил. Низкая, но чистая нота вошла в тишину. Яшка пальцами левой руки пробежал по клавишам, вплел в эту ноту робкий мотив. Послушал, наклонив к плечу голову. Не очень уверенно, однако так, словно уже знаком с инструментом, заиграл двумя руками. Что-то неровное, осторожное, печальное... И вдруг старенькая фисгармония вздохнула, как великан. Незнакомой, берущей за душу музыкой раздвинула комнату, впустила в нее ласково-тревожное пространство, пересыпанное огоньками, похожими на окна и фонарики далекого города... Это была странная песня, где сплетались и колыбельная, и мелодия дальних дорог. А потом в ней зазвучали Стаськины сны с гудящим под ветром такелажем и пальмовыми берегами...
Яшка вдруг оборвал игру и оглянулся. И Стасик...
В дверях стояла (как в прошлый раз!) Полина Платоновна. Маленькая, скособоченная, седая. Держалась за косяк, будто у нее кружилась голова. Смотрела на Яшку, а глаза у нее были необычно синие. Впрочем, Стасик лишь мельком отметил это, музыка не сразу отпустила его.
Яшка встал. Не как застигнутый врасплох растрепанный Яшка, а будто воспитанный ребенок в просторной гостиной у рояля. Сдвинул пятки, опустил руки, наклонил голову.
— Где ты научился так играть, мальчик?
Он сказал полушепотом:
— Я не знаю... Извините, я просто так... Играл, вот и все.
— Феноменально... А чья это музыка?
— Я... не помню. Извините, — опять сказал Яшка.
Полина Платоновна подошла, положила сухую ладонь на Яшкину кудлатую голову, слегка запрокинула ее.
— Откуда ты, мальчик?
— Он... из детдома, — бухнул первое, что пришло в голову, Стасик. — Яшка, пошли! Мама на рынок сходить велела!
Они и правда пошли на рынок за зеленым луком, и по дороге Яшка спросил:
— А почему ты сказал, что я из детдома?
— А что надо было сказать? С неба упал?.. Слушай, а ты в самом деле не учился играть?
— А разве музыке учатся? Она у меня сама собой... Не знаю как...
Конечно, вечером Полина Платоновна сказала маме, какой, оказывается, талантливый друг у Стасика. И мама наконец спохватилась:
— Слушай, я давно собираюсь спросить. Этот приятель твой... Яша, кажется? Он откуда? Правда, что из детдома?
— Ага, из Заречного, — вздохнул Стасик. В Заречном поселке в самом деле был детдом. Далеко, на отшибе. В городе на “заречников” косились: недобрая была у детдомовцев слава. Стасик мамины опасения понимал и начал вдохновенно сочинять. Яшка, мол, не такой, как другие: не курит, не ворует и даже никогда не ругается. — Мы на берегу познакомились, когда он один гулял. Он из детдома часто уходит, потому что не нравится ему там...
— А воспитатели не наказывают его за отлучки?
— Не-е... Там только вечером ребят считают, сейчас ведь каникулы. А днем если кого нет, другим в обед лишняя порция достанется...
Кое-что о нравах Заречного дома Стасик слыхал от ребят и потому врал натурально. Мама вздохнула:
— Да, видать, кормят их не очень. Тощенький совсем... А почему он такой косматый? Ведь все детдомовцы стриженые...
— А... он не хотел стричься, упирался, как мог. А сейчас их парикмахер в отпуске...
— И раздетый все время бегает, в трусиках и майке. А сегодня день такой прохладный.
— Потому что... большие пацаны у него одежду стырили... то есть стащили. На папиросы поменяли, — опять выкрутился Стасик. Мама только головой покачала.
На следующий день было воскресенье, все оказались дома. И едва Яшка появился, женщины дружно взялись за него. Нет, ни о чем не расспрашивали, понимали, что нельзя бередить детдомовскому мальчонке душу, но зато весело и решительно вымыли его, остригли ногти, позвали Маню с машинкой и ножницами...
— Ох и зарос! — удивлялась Зямина мать. — Зинаида, а ну иди с кухни! Не видала, как мальчишек стригут?
— Только не очень коротко, — тревожилась Полина Платоновна. — Жаль такие волосы... Левушка тоже не любил коротко стричься. Его даже девочкой дразнили иногда...
Яшка подчинялся женским заботам без смущения, охотно.
— Я Стаськину ковбойку Яше подарю, — сказала мама. — Хотела еще и брюки серые, да посмотрела — там дыра на дыре...
— А пойдем-ка, Яша, со мной, — позвала Полина Платоновна. И увела его — чистого, подстриженного — к себе.
Скоро Яша появился перед всеми в костюме мужественного военно-полевого цвета. Это были штаны до коленей и рубашка, подпоясанная желтым ремешком, как гимнастерка. На рукаве — вышитый значок: белые поленья и оранжево-красное пламя костра.
— Левушка носил... Был у них отряд имени Первой Конной, и он там горнистом... На сборы ходил в этой форме и на первомайский парад... Да не успел износить, вырос...
Все примолкли, будто сам Левушка появился здесь и тихо сел в сторонке. Многие ведь его знали и помнили. А мама... Она, может быть, Катю вспомнила. Не нынешнюю Катюшку, а старшую Стаськину сестру.
Зямина мать наконец сказала:
— Дак он же истреплет ее за неделю, красоту такую. На их, на окаянных, все горит.
— А и пусть треплет, — отозвалась Полина Платоновна негромко и суховато. — Не дело это, чтобы ребячья одежда лежала недоношенная. Ни от чего это не спасает...
Яшка смущенно переступил босыми ногами.
Но нашли для него и сандалии...
Тетя Рита, Зямина мать, оказалась права. Очень скоро Яшка извозил и пообтрепал свой костюм так, как Левушка не сумел это сделать за все пионерские годы. Потому что жизнь у Яшки и Стасика была бурная. Во-первых, они часто играли в зарослях на берегу. И в индейцев, и в партизан, и в “штурм крепости” (иногда и Зяму брали с собой, и еще семилетнего Вовку Пантюхина, племянника парикмахерши Мани, — чтобы побольше народу было при штурме). А еще неподалеку от Банного лога был пустырь, который назывался “полянка”. Там гоняли залатанный кирзовый мяч местные мальчишки. Когда они увидели, как играет в футбол Яшка, то чуть не каждый день приходили звать его. И Стасика заодно.
Стасик Яшкиным успехам не завидовал. Яшке и полагалось быть самым ловким, самым смелым. И рядом с ним Стасик испытывал защищенность от всех бед, от всех недругов...
А потом наступил день Стаськиного торжества, день Великого Отмщения. Судьба привела на полянку Бледного Чичу. Судьба — несчастливая для Чичи и его дружков.
Дружков этих было и на сей раз трое. Некий невзрачный Чебик (он зимой вместе с другими отбирал у Стасика снегурки), пухлый аккуратный Бомзик в вельветовом костюмчике и конечно же Хрын!
Ребята перестали играть. Видимо, Чичу знали здесь и не очень-то любили. Он вошел на полянку вихляющей походочкой.
— Физкульт-привет! Где “Динамо”, где “Спартак”? Кто не скажет, тот дурак.
— Ты и есть последнее слово, — заявил в ответ Стасик. Нельзя сказать, что было совсем не страшно. И все же он чувствовал — настало время! Посмотрел на Яшку. Яшка все понимал.
Чича Стаськиным словам удивился. И обрадовался:
— Ви-ильсон! Матросик! Ты что-то сказал, а?
Будь он поумнее, понял бы: Стасик зря нарываться не будет, есть у него какой-то боевой резерв. Но это же смешно и непостижимо — бояться Вильсона!
— Ах ты, моя курочка морская! У-тю-тю... — Чича растопырил пятерню и, приседая, пошел к Стасику. — Ох, а это кто? Что за новая фотография? — Он увидел Яшку. Тот быстро встал к Стасику спиной. Прижался.
Это твердое прикосновение полностью выгнало страх из Стасика. Пусть только подойдут!.. И они подошли — с четырех сторон. С ухмылками, с вихлянием. Ближе всех оказался Бомзик. Стасик не стал ждать — первым въехал ему ладонью по мягкому, как пельмень, уху! И тут же — костяшками по носу! Бомзик пискнул, присел. Стасик, яростно вдохновившись, обернулся к Хрыну. Тот мигал. Стасик нагнулся — и головой ему в пузо! Пришлось, правда, оторваться от Яшкиной спины, но это уже не имело значения. Бомзик скулил, Хрын сгибался, таращился и хлопал развесистыми губами... Чича где?!
Чичу и Чебика лупил Яшка. При этом он похож был не на мальчишку, а на какое-то стремительное существо с десятком рук и ног — так они мелькали, осыпая врагов пинками и тумаками. Он летал между Чебиком и Чичей, и те, ошарашенные, почти не сопротивлялись. Чебик наконец побежал, обняв голову, а Бледный Чича (грозный Чича!) упал на четвереньки и завопил:
— Псих! Чё лезешь, тебя трогали?! Васяне скажу, он тебя... а-а-а! Уйди. Гунычу скажу, зарежет! Пусти, псих!!
Завершила короткий этот бой кавалерийская сцена. На глазах у притихших зрителей-футболистов Чича быстро-быстро бежал на локтях и коленках по заросшей клевером канаве, а Яшка сидел на нем задом наперед и ритмично впечатывал ему в штаны снятую с себя сандалию...
Но Яшке все-таки досталось.
— У тебя из носу кровь капает...
Яшка засмеялся, остановил кровь легким взмахом ладони. Но бурые капли уже успели испачкать на груди рубашку.
— Надо застирать, — озабоченно сказал один из мальчишек. — А то будет вам дома... Идите на колонку.
— Лучше на берег, — решил Яшка.
Был уже вечер. С обрыва Яшка и Стасик спустились по лестнице к станции, а оттуда к воде. Выстирали рубашку. Яшка так и натянул ее — мокрую. Стасика аж передернуло.
— Холодно ведь!
— Не-а. Сейчас высохнет.
И правда, рубашка высыхала на глазах. Стасик вздохнул. Он не очень любил, когда Яшка демонстрировал свое волшебство. Пусть лучше будет совсем обыкновенным... Хотя, надо признать, сегодня Яшкины неземные способности очень пригодились.
— Здорово ты их всех разнес! — радостно вспомнил Стасик.
— Почему я? — искренне удивился Яшка. — Мы же вместе.
— Ну уж, “вместе”. Я только чуть-чуть, а ты вон как! Хорошо все-таки, когда в тебе это... звездная сила.
Яшка удивился еще больше:
— Какая сила? Я про это и не помнил. Просто лупил их! За все, что было... За то, как они коньки у тебя... И в лагере... — Он посопел, вытер нос рукавом с поблекшей вышитой эмблемой. И сказал, насупившись от неловкости: — Если вдвоем, то можно без всякой звездной силы.
И Стасик — Яшкин друг Вильсон! — опять возликовал в душе.
