Похищение Берты.
Иногда хочется быть откровенным
— А как же охота? Эй вы, дрессировщики! — начала злиться Тётка. Ей не терпелось испробовать в деле настоящий каменный топор.
— Я знаю, где живет старый мамонт. Он злющий, — сказал Уголёк.
Он повел охотников к вывороченному пню. Самый большой корень этого пня был похож на хобот, а два корня по бокам торчали, как острые бивни.
Шли гуськом, и сзади всех шагал Витька-Мушкетёр. Он собирал букет из ярких листьев папоротника. Витька забыл, что через час жёлтые перья увянут и свернутся в сухие коричневые трубочки.
Но охотники не дошли до старого мамонта. Недалеко от дома, где кончается хвойный лес и шелестит невысокий березняк, они услыхали противное блеяние.
— Берта, — определил Уголёк. — Курьянова коза.
Братья Селивановы и Тётка уже знали про Курилыча. Они выразили сожаление, что козу почтенного пенсионера нельзя тут же пустить на похлебку.
— Вся в хозяина, ведьма, — пожаловался Уголёк. — Бодается, как бешеная.
— Тётка, оставь топор, — строго сказал Толик. — Это всё-таки не дикая коза.
Но если топоры охотников не грозили гнусной козе Курилыча, то её поджидала другая неприятность: Витька-Мушкетёр со зловещей медлительностью вытягивал из-за ремня шпагу. У него с козой были особые счеты.
Мягким шагом Витька двинулся туда, где раздавалось блеяние...
И вдруг послышался Витькин призывный свист.
— Тихо, — зашептал Мушкетёр, когда все залегли рядом. — Смотрите, что делает, гад.
Среди тонких берёзок гулял Курилыч. Он гулял в синей рубахе навыпуск, брюках галифе и тапочках. Из-под брюк торчали белые завязки кальсон. Круглое брюхо медленно колыхалось под рубахой. Остатки шевелюры и розовую лысину Курилыч защитил газетным колпаком.
— Что он делает здесь? — удивился Славка.
— Что? — дернул Толик Мушкетёра за штанину.
— Не видите?
Курилыч подошел к берёзке и зажал в большом волосатому кулаке вздрогнувшую ветку. Он стал откручивать ее. Старательно, не торопясь. Лежа в кустах, ребята видели, как трепетали мелкие листья, лопалась тонкая кожица коры и перекручивались белые волокна. Потом Курилыч рванул ветку, и она оторвалась, потянув за собой кору узким ремешком...
Толик даже вздрогнул. А может быть, это лишь показалось. Но он тихо и медленно сказал:
— У нас бы за это просто убили.
— Где? — прошептал Уголёк.
— В степи... У нас там три тополька прижились, так за ними знаешь как ухаживали... Один пьяный дурак машиной тополек зацепил и сломал. Знаешь что с ним за это сделали? Со строительства прогнали.
— Уволили? — шёпотом спросил Уголёк.
— Наверно, уволили потом. А сперва просто его чемодан папка наш в самосвал кинул — и катись на все четыре...
— А если бы не покатился?
— Он покатился. Если папа скажет, значит, точка.
— Он у вас сильный, наверно, — сказал Уголёк. С уважением сказал. но без зависти. А чего ему завидовать? У него самого отец такой, что лучше не найти.
— Сильный? — переспросил Толик. — Ну... да. Ну и что? Ты думаешь, он драться стал бы? Он не руками сильный. Просто справедливый.
— Тише вы, — прошипел Славка. — Смотрите, он всю верхушку открутил.
Во время короткого разговора Уголёк перестал следить за Курилычем. А за эти полминуты Курилыч согнул и обезглавил тонкую аккуратную берёзку. Теперь она стояла жалкая, некрасивая. Протянула куда-то наугад оставшиеся длинные ветки, как человек протягивает руки, если внезапно ослепнет.
Тётка сжала зубы, и ноздри у неё вздрагивали.
— Целую кучу веток наломал, — удивился Славка. — Жрать, что ли, будет?
— Видишь, веники вяжет, — объяснил Уголёк. — У него в огороде баня своя. Париться будет.
— Давайте все выскочим и заорем, — предложила Тётка. — Он убежит. Вредители всегда трусливые.
— А потом опять придет, — сказал Толик.
Уголёк решил:
— Надо Сереже рассказать. Есть такой милиционер. Лейтенант.
Мушкетёр задумчиво покусывал травинку, вспоминая одну умную фразу из рыцарского романа.
— Черная злоба опутала ваши сердца, — наконец сокрушенно сказал он. — И нет в них милосердия... Пусть парится человек, жалко вам, да? Пусть парится. Только надо в каждый веник добавить несколько веток боярки.
Боярка — это кусты боярышника, растущие на склоне у камней. Шагах в сорока. Шипы у боярки длиной в палец Уголька, острые и крепкие, как сталь. Говорят, их можно использовать вместо граммофонных иголок. Если такие шипы да в веник...
— А как? — прошептал Толик и показал на Курилыча, который трудился над четвертым веником.
— Он уйдет, — с демонической улыбкой произнес Мушкетёр. Передав Тетке свою шпагу, он скользнул туда, где рогатая Берта объедала с берёзок листья.
Через минуту в отдалении раздался вопль козы. Это было даже не блеяние, а какой-то козлиный вой, полный невыразимой тоски и безнадежного ужаса.
Курилыч заволновался. Он бросил веник и, раздвигая животом ветки, тяжело двинулся в направлении ужасных звуков. Звуки удалялись. Курилыч наддал ходу. Затрещали сучья.
— Бежим за бояркой, — крикнул Уголёк.
Через несколько минут Тётка цепкими пальцами развязывала веники, а остальные маскировали в берёзовых листьях ветки с шипами.
— А вот если он нас поймает...- сквозь зубы сказал Славка. Он перетягивал веник шпагатом и даже вспотел от усердия. — Если он нас поймает...
— Пусть, — сказала отважная Тётка и придвинула топор. — Пусть он, поймает. Браконьерская рожа...
Они торопились. И Уголёк очень испугался, когда в кустах послышались шаги. Но это был не Курилыч, а Витька. Он сел на траву и усталым взглядом скользнул по веникам.
— Готово?
— Уходим, — скомандовал Толик.
— Не торопитесь, он вернется не скоро, — сказал Мушкетёр. — Ему ешё надо лезть на дерево. Оно высокое.
Славка удивленно захлопал глазами.
— Зачем Курилыч полезет на дерево?
— Зачем на дерево? — спросил Толик.
— За козой, — скромно сказал Мушкетёр.
Уголёк от восторга лег на спину и взбрыкнул ногами. Славка согнулся от беззвучного хохота и сел. Он сел на веники и тут же с воем вскочил.
Тётка поправила в волосах жёлтый лист папоротника и подарила Мушкетёру восхищенный взгляд.
— Руку! — сказал Толик, и они с Витькой обменялись железным рукопожатием.
— А Курилыч всё равно будет ломать, — заявил упрямый Уголёк. — Я Курилыча знаю. Надо сказать Сереже. А то Курилыч все берёзы изведет. Для него они, что ли, растут?
— Мы сами можем караулить, — решил Толик. — Мы патруль организуем! Идея?
Это была вторая идея Толика. В отличие от первой, она потом помогла Угольку избавиться от многих несчастий.
В этот день больше не играли в охотников. Да и не было уже дня. Солнце скатилось за сосны, и в воздухе стала растекаться фиолетовая краска. И снизу, со двора, все чаще слышались примерно такие возгласы:
— Бори-иска! Марш домой!
— Толя-а! Надя-а!
— Витька! Долго я орать буду! Ну, приди только!
Тётка, Славка и Мушкетёр спустились домой.
— Подождем чуть-чуть, — попросил Толик Уголька.
Стало темнее, и розовый месяц над черными соснами посветлел, сделался жёлтым. А внизу до самого горизонта рассыпались огни: квадратики окон, звезды фонарей...
— Мы жили в степи, — тихо сказал Толик, — папка работал там. Канал рыли. В палатках жили да в вагончиках. И школа была в вагончике. А кругом ровная степь. Ни города, ни леса...
— Только те три тополька, да?
— Два. Третий погиб.
— А мама у тебя кто?
— Врач. У нас в палатке медпункт был.
— А у меня отец капитан, — сказал Уголёк. — Самоходку водит.
Он хотел сказать ему многое. О папиной смелости, о его долгих рейсах.
О том шторме в устье Иртыша, когда папа хотел уже выбрасывать груженную кирпичом баржу на берег, чтобы не перевернуло. О шраме на подбородке — это память о том случае, когда папина самоходка, уходя от столкновения с дряхлым пассажирским пароходиком, врезалась в пёсчаную косу. О просторах нижней Оби, где летом не бывает ночей и, как в море, не видно берегов. О долгих переходах по обмелевшим фарватерам извилистых маленьких рек, когда капитан никому не может доверить штурвал... Но об этом Уголёк не стал рассказывать. Может быть, потому, что сам он ни разу не плавал на отцовском транспорте и на других судах тоже не плавал. И подвигов никаких не совершал — не то, что Толик, который вместе с отцом жил в голой степи и учился в школе-вагончике... А может быть. Уголёк просто не нашёл подходящих слов. И сказал другое:
— Только летом он дома не бывает. Здесь реки нет подходящей. Мы с мамой ждем его все лето. Я поэтому люблю осень... Ты любишь осень?
— Хороший ты, Уголёк, — задумчиво сказал Толик.
Уголёк растерялся в первую секунду. Он почувствовал на плече тонкую ладонь Толика, и ему стало радостно. Будто с головой накрыла его теплая веселая волна.
— Почему? — прошептал он.
— Так...
Уголёк взглянул на Толика, но было уже темно.
— Не такой уж я хороший, — сказал Уголёк серьезно и доверчиво. Ему вдруг захотелось быть очень откровенным. Он почувствовал, что с Толиком начинается дружба. — Вот ты не знаешь. А я боюсь... когда темно.
— Почему? — спросил Толик. Он не удивился. Спросил даже немного рассеянно.
— Сам не понимаю. Хорошо, когда светло. А вот сейчас я бы здесь ни за что не остался. Без тебя...
Он вдруг испугался: Толик мог засмеяться. И как тогда Уголёк объяснит? Ведь он не трус. Он не бегал от Митьки Шумихина и глупых братьев Козловых, он не боялся драк. Это он догадался заложить во французский замок Курилыча бумажные пистоны. И он мог подойти к любому свирепому псу...
Толик молчал.
— Я не знаю, — прошептал Уголёк. — Может, это пройдет? Вот доучусь, как ты, до пятого класса, и пройдет. А?
— Пройдет, — сказал Толик.
— Мне бы собаку достать хорошую, — вздохнул Уголёк. — С ней нигде не страшно.
Словно услыхав его, где-то внизу загремел цепью и загавкал чей-то пёс. И его поддержали собаки из соседних дворов.
— На месяц тявкают, — засмеялся Толик.
— А зачем?
— Наверно, на щенка. Кто их знает.
— На какого щенка? — встревожился Уголёк.
— Который на луне. Разве не видно? Смотри сам.
На светлой половине луны и вправду темнела фигурка щенка. Он сидел, свесив на бок голову, и, наверно, с грустью разглядывал землю.
— Ищет хозяина, — сказал Толик. — Правда?
— Это же темнеют лунные долины, — вздохнул Уголёк. — Горы светлые, а равнины в тени. А щенок только кажется.
— Ну и что? Собаки этого не знают.
Уголёк подумал про белого щенка. Если он ничей, то ему сейчас очень грустно. Может быть, он тоже боится темноты и для храбрости лает на жёлтую половину луны...
Но месяц не хотел, чтобы на него лаяли. Он рассердился и нырнул головой в ближайшее облако.
