РАССКАЗ:

" Один к одному"

 

Когда-нибудь я досмотрю все сны. Потом. Но это время наступит не сегодня. А этой ночью сверлящему звуку телефонного зуммера особенно тяжело вытащить меня из зыбкой мглы Туманного Края. Но, сняв трубку, я как-то сразу, толчком вернулся в наши места, словно не было тоски и надежды, только что сжимавших заплутавшую в призрачном мире душу. Звонил Дементьев.
- Извини, что поднял тебя так рано, - сухим, нервным голосом сказал он. - Ты в форме?
- Если надо работать, я готов.
- Я должен тебе сказать... В этот раз - большой риск. Здесь очень крупное ЧП. Твои... Твои сильно против. Если откажешься, никаких претензий.
- Мои - это кто? Зарипов? - хрипловатым со сна голосом спросил я, не сообразив сразу. Смешно, если вдуматься. У людей "твои" - это семья, родные. А у меня - Особая Лаборатория.
- Зарипов и Николаев. И Академия, вообще.
- Ну, приказывать мне они не могут. Тем более, что о моем участии в ваших... акциях есть договоренность. Однозначная. Короче, когда и где быть?
- У своего подъезда, через десять минут. Возьми что поесть. Здесь все идет без сценария... За тобой заедет Ашот на ПМГ. Науку свою можешь не беспокоить...
- Я уже понял. Выхожу.
- Давай.
Отбой. Я повесил трубку, извел три минуты на энергичную работу зубной щеткой, сполоснул лицо холодной водой, сунул в полиэтиленовый пакет умывальные принадлежости, пакет - в сумку. Туда же бросил кстати пришедшийся непочатый "продуктовый заказ", полученный намедни в Лаборатории, натянул свитер и потертый стройотрядовский комплект, некоторое время провозился со шнуровкой бывших альпинистских ботинок и вовремя вышел на улицу. Звезды - яркие, словно ночь и не думает кончаться. Холодный ветер с гор. Нерастаявший снег. Поземка пыли.
Все это почему-то снова вернуло меня к тому, что было оборвано телефонным зуммером. Да, конечно, Туманный Край. Да, конечно, тень Старого Рыбака, там, во мгле. Но где-то за зыбкими лабиринтами тех мест в этот раз мне приснилась мать. И будто я не опоздал т о г д а. Сквозь нелетную погоду и слякоть прорвался, прилетел издалека. И успел все исправить.
Но страшной тяжестью легло на душу подсознательное понимание того, что видишь сон, а наяву-то все ведь было совсем не так. И еще - давно ставшее моим вторым Я понимание того, что надо будет ПЛАТИТЬ. Той странной платой, что назначат те, чьей блесной на леске далеко закинутого удилища выпало быть мне. Тех, кто позволил мне ИСПРАВЛЯТЬ, хотя бы и во сне, в этот раз. И понимание того, что в этот раз плата должна быть особо страшной. Но это был сон. И уже не надо платить. Да нет, надо. Но, Господи, пусть в этот раз это будет какая-нибудь мелочь. (Глупости - "...очень крупное ЧП..." И снова будет - один к одному. Ты это знаешь...)
ПМГ запоздало минут на пять-шесть. Из троих в кабине знакомым был только Ашот. Остальные, как я понял, были из местного ГБ. Ашот сразу начал передавать мне со своего сидения брюки, рубашку, галстук и прочие принадлежности милицейской формы.
- Переодевайся на ходу. Времени нет. Ты теперь будешь Игнатов Николай Николаевич. Майор. Держи удостоверение. И внимательно слушай, не перебивай...
- Слушай, ты, - раздосадованно вклинился я в его уверенный монолог. - Я до сих пор в камуфляже и с липовыми документами не работал. Актер из меня - никакой, и за мента я сойду разве что в гробу...
Мундир я, однако же, натягивал, хотя ощущал себя на редкость в глупом положении... К разным вещам был я готов. Но только не изображать из себя майора ГБ.
- Я говорю, внимательно слушай и не перебивай... На перевале два часа назад банда взяла заложников - автобус с детишками. И еще водителя и двух женщин. Эвакуировали, понимаешь, детскую клинику. Бывший Всесоюзный центр... Может, помнишь...Требования такие: освобождение из мест заключения каких-то своих. И еще самолет. Туда... - Жест в сторону истонченного лунного серпа. Над хребтом Кавказа.

- Идиоты.

- Это уже другая проблема. Слушай внимательно. Автобус блокирован на девяносто восьмом километре. Сейчас собирают начальство. Городское и республиканское. И будут вести переговоры. Пока там сборная солянка. Местное ГБ, группа Дементьева, все пятеро, и еще сейчас перебрасывают спецназ. Бандитов четверо. Вооружены автоматическим оружием. Трое, по крайней мере, рецидивисты. Накачаны наркотиками. Типичная уже картина. Твои академики - там же.
- Добились разрешения на участие?
- Добились. Этот... Николаев, похоже, сейчас в силе... Так вот, почти сразу начались дополнительные ЧП. Я сказал - там с детишками две женщины. Врач и этот... воспитатель. Старая и молодая. Так вот - старуху после такого... потрясения, парализовало, что-ли. На левую сторону. Судя по всему - инсульт. И требуется срочно медицинская помощь. Бандиты, в общем, согласны, чтобы мы учительницу забрали... Туда уже реанимационку выслали. Но они ее отпускают только в обмен. На милиционера, офицера. Такой у них гуманизм. Ясно?
- И тут, надо думать, у полковника Дементьева возникла светлая мысль...
- Мысль возникла раньше, но... Если честно говорить, ты сам знаешь, что твои... способности... - Ашот нервно глянул на водителя и капитана рядом с ним. Короче, ты сам утверждаешь, что тебе надо находиться ВНУТРИ СИТУАЦИИ...
(Да, мне действительно надо быть ВНУТРИ СИТУАЦИИ. Это точно и это чесно).
- Какое там удостоверение... Липа страшнейшая. Расчет один - проверить они ничего не смогут... И играть, в общем, ничего не надо. Тебе для твоего... дела ведь ничего особенного не надо. Просто сиди и молчи. Не нарывайся. Все это будет выглядеть вполне естественно - в таком положении человек просто боится, и все... Если начнут расспрашивать - сейчас я тебе дам основные данные на Игнатова. Такой, к твоему сведению, действительно есть на белом свете. Отвечать будешь однозначно, коротко... Но - главное, ты понимаешь...
- Главное, я понимаю, - НЕ ДОПУСТИТЬ ...
- Да, активного воздействия не нужно. Это мы берем на себя, если... Но, вообще, их отпустят. Деваться им все равно некуда. Тебя могут взять с собой на самолет. И может выйти острый момент там, в стране прибытия...
- А кто их принимает?
- Еще ничего не ясно. Но шансов у них - ноль. Главное тебе - дотянуть дело до того момента, когда они сдадутся местным властям, каким бы то ни было... Андрей Николаевич считает, что стабилизация ситуации у тебя получается очень надежно... Ну уж, а если выйдет непредвиденное... Ну, тогда - смотри по возможностям...
Мы уже выбрались из города, и скоро начался горный серпантин. Холодно и звезды ясные... Ашот с бумажки диктовал мне краткое повествование о жизни и службе майора Игнатова. А я начинал вписываться в ситуацию. Не из-за получаемого инструктажа, вовсе нет... У СИТУАЦИИ, как мы ЭТО называем между собой, хотя слово казенное и неподходящее, - свой язык. Кое-что дано, как говорится, мне в ощущениях - в ощущении нервного напряжения затянутых в форму попутчиков, потеющих на сидениях УАЗа, в ощущении непривычного наряда с погонами на плечах, в ощущении чужого имени, которое надо впустить в душу...
- Повтори еще раз, - попросил Ашот. И я повторил данные Игнатова Николая Николаевича. Место службы, имена и должности начальников (их могут знать в местных уголовных кругах), имена и возраст жены и детей...
- Ну ладно, главное - не фантазируй лишнего. И вообще, не развивай разговоров. Оружия тебе не даем - все равно отнимут сразу. Спецсредств - тоже решили, что не надо...
- Не надо,- подумал я. - Ведь ЭТО Я САМ - СПЕЦСРЕДСТВО.

Вот и девяносто восьмой километр. Импровизированный шлагбаум. БТР поперек дороги - в дополнение. Скопление ПМГ и черных "Волг" на обеих обочинах. Дальше - небольшой, словно Богом отмеченный, участок пустого шоссе и - на "площадке отдыха" - одиноко замерший "Икарус". Уже достаточно светло, и в его окнах - напросвет видны непривычно маленькие силуэты. Сгорбились - пытаются заснуть, наверное. Еще одна фигура - с "Калашниковым" - приткнулась у багажников. Сидя на корточках, потягивает сигарету. Это уже из них. Автобус как-то странно сдвинут к самой кромке асфальта. Почти зависает над пропастью. Впрочем, понятно: поставили как можно дальше от скального навеса. Боятся, что оттуда сбросят группу захвата. Да, для прыжка - далековато. Даже для очень тренированных прыгунов...
Парни в милицейской форме. Парни в форме ГБ. Кое-кто в штатском. Пистолеты не в кобурах - заткнуты за пояса. У некоторых - нетабельные "ТТ" и "Наганы". Отдельно - у небольшого костерка - в непривычной форме сгрудился бритоголовый спецназ. Володя и Юра пробираются ко мне, находу приводя в действие камеру и научные причиндалы. С удивлением замечаю, что Юра уже всюду понарасставил свои детекторы. Два приборчика даже выброшены в "мертвую зону". Николаев держится в стороне. Кажется, он чувствует себя предателем...
А я продолжаю вписываться в ситуацию. Теперь это уже твердое ощущение. Значит, в этот раз ПОШЛО. А это, как я знаю, уже половина дела. Главное - не раскиснуть, и не смазать остальное. Уже не только в ощущениях говорит со мной СИТУАЦИЯ. Кое-что дается на языке, который ощущениями не очень-то и назовешь: просто приходит ЗНАНИЕ того, как вылеплена эта "ситуация" ОТТУДА, с изнанки. Я называю это для себя -"почувствовать узел". Просто становится почти физически видно, как несколько сил, которых никто почему-то не замечает, складываются и переплетаются между собой. И когда случится ГЛАВНОЕ (КОГДА И ЕСЛИ!) - когда на какую-то долю секунды ты почувствуешь себя одной из этих сил, ты получаешь ЭТО. А когда (КОГДА И ЕСЛИ!) ты им воспользуешься, то потом надо будет платить. Только и всего.
Нельзя сказать, когда э т о началось. Иногда мне кажется, что гораздо раньше меня самого. Возможно, пришло извне, а может, досталось от кого-то из прародителей. В этом отношении мою родословную исследовали. Но, насколько я знаю, никто из моих предков никогда не попался на том, что пустил в дело этот странный дар, который специальная комиссия АН окрестила так прозаически - способность направленно изменять вероятность исхода естественно протекающих процессов.
Ее, впрочем, почти невозможно засечь задним числом, эту способность. Именно потому, что процессы-то естественно протекающие... И еще потому, что из тех, кто может, немногие, наверное, спешат ею воспользоваться - ведь НАДО ПЛАТИТЬ. Я понял это еще в детстве, когда странное, временами наезжавшее на меня умение управлять удачей казалось мне таким же естественным, как умение дышать или говорить. И странно было, что никто не мог понять меня, когда речь заходила об ЭТОМ. Но в детстве быстро принимаешь правила игры, и некоторое время я считал ЭТО запретной темой и стеснялся о НЕМ говорить уже просто так же, как стесняются болтовни на эротические темы. А окружающие, если мне и приходилось обмолвиться о своем даре, считали меня фантазером. Или придурком. Это усугубило мою подсознательную конспирацию... Так и существовал этот очаровательный симбиоз обычной семьи, знакомых, друзей и немного необычного ребенка, который, если разобраться, был поопаснее склада неразминированных бомб.
И понимание того, что НАДО ПЛАТИТЬ жило во мне с первых же лет осознания ЭТОГО. И тоже казалось мне вполне естественным. И, если я, слегка поднатужившись, заставлял учителей из многих возможных вопросов задать мне тот единственный, ответить на который я был готов, то совершенно точно знал, что потерянные билеты в кино - это цена, которую я выбрал. Только билетами дело не ограничивалось. Когда возросли запросы подраставшего колдуна, возросла и плата. И я ОСТАНОВИЛСЯ. Это случилось лет в двенадцать. Я выиграл пари, а Валерка, лучший друг, остался без глаза. Такого вполне достаточно, чтобы забыть и не вспоминать больше злой дар.
Но в восемнадцать я вспомнил его, все-таки... Разное наложилось и сплелось в тогдашней моей жизни. И то, что стал чужим и ненавистным человеком отец (у нас так и не получилось "мужского разговора", и я просто не знаю, где он и что с ним сейчас), и первая любовь, и, разумеется, "плохая компания". Однако, в криминальном направлении мои эксперименты далеко не зашли. Те ребята, которые быстро научились подсовывать меня в картежные компании, как крапленый козырь в колоду, также быстро поняли то, чего упорно не хочет признавать руководство Особой Лаборатории, и отцепились от опасного приятеля. Все они стали крепко суеверны после знакомства со мной. И начинающий колдун выпал в осадок студентом университета в далеком, за тридевять земель от родных краев, городе. Знакомство с академической наукой не прошло даром - я стал систематически изучать э т о. И очень осторожно.
Появились первые дневники, рабочие журналы. Коленкоровые тетради, запертые сейчас в стальных ящиках. И первые знакомства с ученым народом. Тоже очень осторожные - я уже знал мне, в лучшем случае, уготована слава шарлатана. Тропинка моя раздвоилась: одна ее веточка шла через прокуренные лаборатории физфака к цифрам на индикаторе счетчиков частиц... Может, и хорошо, что она оборвалась: слишком часто мне стала мерещиться атомная молния. А потом болезнь убила мать, и я перестал быть осторожен. Надолго... А вторая дорожка привела меня к людям в погонах.
Их много, разных чудаков, собрала и прикармливала Особая Лаборатория. Об этом бы - другой разговор. Но я был из тех, кого член-корр. Николаев считал ее гордостью. Показывал гостям из Москвы. Возил на "гастроли". Довольно странные порой гастроли. Но настоящий Ренессанс для него начался сейчас, в паре с полковником Дементьевым, когда этот забытый Богом городок, где обосновалась Лаборатория, оказался в эпицентре вяло тлеющей войны. И Лаборатория стала самостоятельной силой. Вроде бы почти неподвластной Центру. Непонятной и таинственной. Могущей бросить свой меч на весы. Так или эдак. Известной только посвященным. Очень влиятельным посвященным.
Полковник Дементьев коротко и не слишком информативно представляет меня штабу операции. Как мне кажется, у народа складывается впечатление, что привезли то ли отечественного Джеймса Бонда, то ли переодетого мафиози из мест заключения. Потом минут на десять мы остаемся втроем - я, Дементьев и Николаев. Собственно, просто в сдержанной форме еще раз выясняют между собой отношения Особая группа при Министерстве госбезопасности и Особая же лаборатория секции биоинформатики АН. И Война. Я говорю короткие и давно всем известные фразы. Мне не до этого спора - свой выбор я сделал давно. Грех на мне... Я продолжаю работать - сливать себя в одно целое с этим угрюмым, пахнущим бензином, потом, порохом узлом событий.

В окно фургончика засовывается Володя и забирает у меня часы. Знает: в нашем деле часы - плохая примета. Вообще, со временем у Странного народа отношения сложные...
Снаружи загромыхал мегафон - возобновились переговоры.
- Трос, трос бросайте! - с акцентом кричат с той стороны.
"Господи, зачем им трос?" - думаю я.
Мы выходим к "ничейной земле". Действительно, запыхавшийся лейтенант мечет "на ту сторону" намотанный на катушку конец троса, точнее, тонкого каната. Там с третьей или четвертой попытки худощавый и лохматый парень подхватывает его длинной хворостиной и оттаскивает под укрытие туши автобуса. Что ж, по крайней мере, один из этой великолепной четверки смелостью не отличается... Канат теперь лежит тонкой извилистой линией, пересекающей "мертвую зону". Мы выстроились у невидимой границы, и офицер с мегафоном стал окликать бандитов.
- Эй! - злым, сорванным, но уверенным голосом. - Эй! Выполняем условия! Готовы?! Вот наш человек! Один к одному!...
- Эй! - отозвались с той стороны. - Готов! Когда считаем до тры, начинай тянуть! Толко мэдлэнно-мэдлэнно... И пуст он шагает... штобы на сэрэдинэ встрэтылись...
- Ну, - сказал мне офицер. - С Богом!
- Одын!! Два!!!... - скомандовали из-за "Икаруса".
Я встряхнулся и нервически застегнул пуговицу, взвесил в руке дурацкий кулек с "продуктовым заказом". Дементьев кашлянул. Юрий опасно вылез вперед с детектором на чем-то вроде удилища..
. - Тры!!! ... Пошел! ...
И я пошел. А навстречу мне "мэдлэнно-мэдлэнно" поехала привязанная углами к канату брезентовая, наверно, подстилка, на которой угадывалась повернутая лицом к колючим звездам грузная женская фигура.
На полдороги мы встретились, и я заглянул в лицо своей "крестницы". Напрасно сказал Ашот, что речь идет о старухе. Типичный советский завуч. Только лицо смешно перекошено. Смех, в общем, плохой - инсульт - это не "медвежья болезнь"... Я кивнул обнадеживающе, но восприняла ли это несчастная пожилая тетка, так и не знаю до сих пор...
В конце короткого пути меня довольно бесцеремонно обшарили и впихнули в пассажирский салон. Среди совсем, видимо, скисших детишек это вызвало определенный всплеск жизни. Но эти первые десятки секунд я потратил на восприятие и оценку отрицательных персонажей. Хотя подсознательно уже чувствовал, что не они подведут всю затею под колокольню... Кто-то другой, совсем не страшный... А эти четверо, как им и полагалось по такому сценарию, были страшны. Дики и волосаты. Двое - типичные "южные люди". Из них один - постарше, с перебитым носом. Другой ничем, кроме "варенки" и золотых зубов, мне не запомнился, оттого я и окрестил его про себя Красавчиком. Интереснее было то, что за старшего у них проходил мужик тоже вида дикого, но с типичной "нашей" рязанской физиономией. Впрочем, и ее жизнь превратила в кошмарную рожу. Четвертый был просто придурковат до полной потери национальной принадлежности. Худой, лохматый, очень молодой. Его дергало от недобора анаши, и был он гораздо более заведен и опасен, чем трое остальных. Именно он сразу начал орать что-то невразумительное, тыча мне в нос сорванную с моего ремня пустую кобуру. При этом норовил заехать по физиономии.

Рожа довольно небрежно отогнал дурня (кровь из носа он мне все-таки пустил) и кинул кобуру красавчику в "варенке". Тот подхватил мегафон и отправился наружу, ругаться с ментами о невыполнении условий. Оказывается, договаривались менять парализованную бабу на мента с оружием.
Меня снова выталкивают из автобуса, ставят чуть поодаль, чтобы виднее было, и Красавчик заводит мне под подбородок ствол здоровенного пистолета, держа его в вытянутой руке, то ли, опять-таки, для наглядности; то ли просто "как в кино".
Спустя средних размеров вечность с той стороны выходит фигура в погонах капитана, демонстративно держа в поднятых руках - в одной АКМ, в другой - два "рожка". Шага на три заходит на "мертвую зону", кладет оружие и патроны на асфальт и четко отходит. За добычей отправляется лохматая шестерка.
Меня снова загоняют в автобус. Красавчик с Кривоносым ругаются из-за того, что не потребовали у властей анашу или "колеса". Кривоносый довольно резонно указывает, что мусорa могут и травануть - обработать товар "спэцхимией"...
Меня толкают на самое заднее сидение.
- Ну что, обделался, мусор? - спрашивает Красавчик. - Обделался... Сиди - тут хоть не воняешь так...
Он явно провоцирует. И действительно, после такой встряски нормальный, даже с хорошей выдержкой мужчина может сорваться, когда ему прилюдно будут лепить еще и это. Еще не хватало в этой ситуации возражать и доказывать, что штаны у тебя сухие... Но мне просто не до этого. Разумеется, я взмок, разумеется от меня разит потом и страхом... Но я уже очень четко ощущаю у з е л. И отвлекаться мне никак нельзя...

Можно понять, почему и Николаев и Дементьев считают "правило компенсации" моей блажью. Не видят прямого мне ущерба. А Старый Рыбак очень изощрен - берет только то, что дорого мне. Вовсе не обязательно, чтобы то, во что ударит беда, принадлежало мне формально. Под грузовик может попасть, скажем, собака твоего хорошего знакомого. (Ты-то ведь никогда не заведешь себе собаку... И постараешься не заводить друзей. Это так - средней категории цена. За место в квартирной очереди, скажем. Или дочка (не твоя, просто она могла бы быть твоей дочерью, эта девочка) потеряет своего единственного. Это в случае более серьезной сделки. Но коль скоро ничего невозможно доказать, Николаев и Дементьев предпочитают не понимать, что сейчас перекрестие прицела бродит по силуэтам тех, кто хоть чем-то небезразличен мне. И Зарипов молчит - он догадывается, что может пострадать еще и заказчик (уже обжегся на этом), но у него - свой интерес... Этим-то, в конечном счете, мало что угрожает.

У меня есть рабочая гипотеза: я подозреваю, что нас, умеющих управлять удачей, Старый Рыбак довольно быстро прибирает с грешной земли - рано или поздно на кон ставится собственная жизнь. Высшая, так сказать, ценность. Поэтому мудрый Естественный Отбор и не закрепил эту способность в роде людском - никакого реального эволюционного выигрыша Странный дар не несет. Но и не сошел на нет его ген (если есть он, вообще) - существует в рецессиве, может, разукомплектован по разным носителям и лишь изредка выныривает на поверхность реальной жизни. И странные дела творятся на земле в такие периоды... Наверное, только доля отвращения к этой Высшей ценности и безразличия к своей судьбе дает таким, как я возможность почудить подольше. У тебя не заберут того, что тебе не так уж дорого.
Но иезуитская хитрость давно подсказала мне этот ход - воспитывать и лелеять в душе этого зверя - жалость к себе, мучительный страх перед небытием, играть с этим черным призрачным хищником, но уверенно загонять его в ледяную конуру, когда садишься за стол со Старым Рыбаком и делаешь ставки. И только когда выбирать станет не из чего, а надо будет - вот для этого случая и сберечь этот последний козырь. Но вот, видишь, кажется, скоро будет надо. Пока это только предчувствие - холодное и острое, как игла шприца с новокаином. Как быстро это время приходит...
Рожа курочит мои съестные запасы - откидывает в общую кучу консервные банки, туда же, предварительно разломив, - не шибко длинный кус "одесской", потом с усмешкой показывает мне целлофановый пакет с кофе в зернах.
- Ты кофе здесь собирался делать, дорогой?
Что-то заподозрив, он поднялся, подошел ко мне. Быстрым движением приподнял подбородок, пощупал руки.
- Э-э-э..., да ты с фокусами, дорогой...

Задумчиво отошел.
О чем-то, неприязненно морщась, стал говорить с Кривоносым, временами поглядывая на меня. Я это замечал давно: когда ЭТО наезжает на меня, то что-то начинает беспокоить окружающих в моем облике. Каждого что-то свое, но, в общем, достаточно неопределенное...
Вот и паренек, рядом с которым я сижу, стал коситься на меня. Он не совсем обычный, этот парень. Года на три старше остальных заложников. Комсомольского уже возраста, как говорили совсем недавно... Вид у него, однако, угрюмый и хулиганский - я такие качества чувствую несколько обостренно - сказывается собственное непростое отрочество.
Похоже, он действительно принюхивается - не обделался ли я. Для этого занятия есть существенная помеха - прямо в проходе стоят раскрытые канистры с бензином, а из них свешиваются пропитанные горючим тряпки. Недаром этот запах чудился мне еще по дороге сюда... Из-под себя я вытаскиваю какую-то мешавшую мне сидеть непонятность - оказывается недоделанное макраме из на редкость жесткой веревки. Макраме. Похоже, я сижу на месте своей "крестницы". Я молча изучаю эту дребедень, пытаясь понять, зачем один конец веревки привязан к тяжеленному рюкзаку, заваленному в угол сидения, и куда ведет второй ее конец... Не одуреть бы от бензиновой вони - как только детишки держатся... Слава богу, хоть окно справа высажено. Вот только выходит оно прямехонько в пропасть...
Наконец Хулиган не выдерживает.
- Они все под планом, - тихо говорит он мне. - Они долго не продержатся... Если неожиданно...
- Ничего не надо делать неожиданно, - говорю я как можно тише. -Они и так никуда не денутся...
- Они хотят, чтобы их вывезли за границу... На самолете...
- Ну, так наверное и будет, если мы будем держаться...
- И они так и уйдут?

У паренька, видно, какие-то личные счеты с этими четырьмя - кто-то основательно приложил его лицом об металл, совсем недавно - еще кровит...
- Их посадят. В любой стране. Или отдадут нашим.
- Даже в Иране или Пакистане? ...
- Никто их не будет спасать. Это теперь знает каждый дурак.
- Они говорили - Гуссейн...
- Хуссейн? Знаешь, очень и очень сомневаюсь.
- Еще они говорили - боевики... Здесь, рядом... - он кивает в сторону гор.
Тут на нас обращает внимание Красавчик.
- Кончай болтать языком! - окликает он нас.
Чем-то обозлен он, заведен. Хотя, вроде все-таки способен контролировать себя. Впрочем, кажется, я начинаю понимать, что злит его.

По автобусу бродит "муха". То там, то здесь, то тише, то громче - стоит подойти - и стихает, чтобы отчетливо зазвучать в другом конце салона - отчетливо и невнятно одновременно - то ли мычание, то ли жужжание сквозь зубы. Так бывает, когда нелюбимый учитель начинает терять контроль над классом. Только сейчас это может кончиться серьезнее, чем появлением разгневанного директора в классной комнате. Трогательная, конечно, солидарность маленьких человечков перед такой страшной и такой хамской силой, трогательная, но очень сейчас опасная...
У безмолвного хора есть свои запевалы. Я достаточно искушен, чтобы выделить предполагаемые кандидатуры. Но вот кто именно? Похожий на Буратино мальчишка у окна в середине салона, в полосатой вязаной шапочке? Очкарик по левую руку от меня? Очень похоже... Временами выглядывающие в проход две сестренки - зайки-русачки? Удивительно не к месту светятся в центре темного салона их белые капроновые банты. Или вот еще одна пара близнецов... А может, просто двое очень похожих мальчишек - курносые, узкоглазые. Макушки - черные как смоль, и очень беспокойные. Эти точно себе на уме. В свободное от мычания-жужжания время серьезно шушукаются, тревожно высовываясь в проход и быстро снова прячась. Не с Кавказа, точно - я не знаю их языка. И никто из банды тоже не знает. (Стоп, это может оказаться существенно.) Хулиган временами, вроде подает им какие-то знаки. И вообще похоже, их понимает - наверное, не одну неделю были в соседних палатах, они же не лежачие больные, все эти человечки, набившиеся в автобус. Выздоравливающие, наверное, или профилактика... В общем, они хорошо понимают друг друга, и даже "великий и могучий" не всегда нужен... Но я-то не варился в этой их санаторно-больничной каше и не соображу никак, что затевает маленький народ. И не к добру все это...
Но главный запевала жужжит откуда-то спереди, почти из-под руки молодой медсестры (или все-таки это учительница?). И она, похоже, временами незаметно пытается унять этого неукротимого заговорщика - насколько я могу отсюда видеть - худенького глазастого мальчишку - киргиза, наверное.
Красавчик тоже, кажется, вычислил запевалу и двинулся по проходу к глазастому мальчишке. А мальчик-то явно слишком мал и хрупок для своего возраста. И вроде с трудом держится...Но упорно тянет мушиную песнь.
Учительница встревожилась: из сумки, которую держит на коленях глазастый, вытащила пластиковую банку с таблетками, высыпала несколько штук на ладонь - дает мальчику. Похоже, не только, чтобы хоть на минуту утихомирить. И э т о тоже подсказывает мне: здоровье вот-вот его подведет.
Красавчик подходит, выбивает таблетки из рук девушки, за каким-то чертом озлобленно топчет их, отнимает банку... Девушка срывающимся голосом кричит, что у ребенка может быть кома, что...
- Колеса... - говорит подоспевший лохматый придурок, хватает банку из рук приятеля и начинает высыпать таблетки прямо в пасть. Теперь в дело вмешивается Кривоносый. Он молча выдирает банку из рук Лохматого и вышвыривает в окно, в пропасть. Потом жестко бьет придурка по черепу.
- Иды, стравы! - кричит он. - Отравышся на хрэн! Это нэ эты колеса!...
И много чего еще добавляет словами и действиями... Лохматый бежит послушно наружу и над обрывом, под прикрытием корпуса автобуса карячится, делая вид, что сблевывает проглоченное. Но, похоже, без реальных результатов. Только от издаваемых дурнем звуков еще сильнее начинает чувствоваться вонь от самодельных бензиновых бомб, расставленных в проходе. Если мы понюхаем этот аромат еще часок... Впрочем, не будет этого часа... Я уже совершенно четко вижу изнанку узла. И узел этот поехал. Теперь главное не сорваться...
Возмущенная "муха" теперь просто безумствует по автобусу. Теперь уже поголовно заговорщики стремятся отвлечь беду от глазастого друга. Кривоносый замахивается на него, но, не ударив, отходит. В сторону кабины пихает обозленного вконец Красавчика. Тот врубает валяющийся на панели управления ВЭФ. Ночной "Маяк". Видимо, чтобы заглушить "муху". И, может, вообще, чтобы чуть разрядить обстановку. В эфире - что-то, в общем, подходящее...
"Привези мне, привези,
Ты коралловые бусы..."
Можно делать вид, что расслабляешься. Хотя отдавать Богу душу лучше под БГ. Или "Нау". Но выпала Алла Борисовна. Что поделать.

А Кривоносый переключился на меня. Подошел, покрутил в руках дурацкое макраме, откинул в сторону, присматриваясь к физиономии, взялся за угол воротника моей рубашки, рванул. Видимо, заметил прилепленный мне Володей датчик над ключицей - полоска фольги и капсула с процессором. Датчик Кривоносый срывает, а меня за шиворот волочет на переднее сиденье - то, что рядом с кабиной водителя, - лицом к салону.
- Будэш сидэть здэсь... А ты смотры за этыми двумя, - это Красавчику - тот устроился на месте водителя. А самого водителя я вижу только теперь - связанный сидит на ступеньках. Из местных. Его отделали очень сильно...
Все успокаивается... Только я один точно знаю, что последние полтора-два десятка минут уходят в песок. К сожалению, нет никакого способа перевести то, что сейчас хорошо понятно мне, на язык обычных человеческих слов. Впрочем, кое-что можно сказать и исходя из наблюдаемых фактов. Можно точно сказать, что у маленького киргиза сейчас все быстрее нарастает содержание сахара в крови. Взгляд становится туманным, пот мелкими бисеринками выступает на лбу и на шее. А у лохматого дурня - наоборот, мозгу начинает не хватать глюкозы. Но он пока принимает это за кайф - вот он, с обалделым видом пытается залезть в автобус. Старший его окрикивает, материт. Но Лохматый явно не слишком его понимает...
Я сижу лицом к молодой учительнице (решаю считать ее учительницей - спросить все равно не придется) и почти физически ощущаю ее неприязнь. Вот так бывает - и вроде бы товарищи по несчастью, и вроде по одну сторону баррикад, а взаимной симпатии нет ни с первого взгляда, ни позже. Формально все более или менее ясно: в сложившейся ситуации я смотрюсь как довольно пассивный тюфяк. Изрядно перетрусивший к тому же. Но, подсознательно, дело состоит не в том. Молодая женщина, по-моему, из тех, что привыкли к тому, что мужчины обязаны выражать им свое восхищение. В любой ситуации. Хотя бы неосознанно. А мне сейчас не до того... (И еще - ТЫ ВЕДЬ НИКОГДА НЕ ЗАВЕДЕШЬ СЕБЕ СОБАКУ, ПРАВДА?)

Алла Борисовна закончила. Сводка новостей. И вдруг - с дюжину слов про нас. Хорошо разыгранное волнение в голосе московской дикторши. (Ну, не трепать же ей свои нервы всерьез всякий раз...) Теперь - "Кино".
Маленький киргиз неодобрительно смотрит на меня. Но встреча наших взглядов неожиданно оборачивается чем-то похожим на взаимопонимание. Должно быть, меня слишком долго носило по этим пыльным странам, которые в то время, не задумываясь, считал своей Родиной. Ну, дальней ее окраиной. Поэтому что-то меняется у меня очень глубоко в сердце от взгляда этих узких и одновременно таких огромных, очень чистых черных-черных глаз. Я пробую заговорить с парнишкой. Спрашиваю про папу. Он чуть заикается, он, вообще, очень нервный, этот маленький человек. Папы у него нет. Папа долго болел и умер. (Стоп, - говорю я себе. - У ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БУДЕТ СОБАКИ. Это заклинание.) Он чуть плохо вяжет слова, маленький человек, но не совсем от того, что мы говорим не на его родном языке. Ему все хуже. Губы у него сухие-сухие. (Господи, ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ НЕ ОН... А КТО?)

Молодая женщина нехорошо смотрит на меня. То, что со мною, так похоже на обыкновенный страх...
- Мальчик хочет пить... - говорю я, делая вид, что ничего не понял.

- У Оболбека диабет, - отвечает она. - У него совершенно неожиданно бывает кома...
- Тяжелая форма? - спрашиваю я. - Он поел?
- Сейчас ему нужны таблетки, а эта сволочь...
Она говорит не понижая голоса. Заводит себя. Хочет решиться на что-то... Ситуация, которую я застал, явно имеет бурную предысторию - у женщины на обеих руках синяки... И у мрачного паренька на заднем сиденье лицо разбито... Чем он занят, кстати?
...Распутывает макраме...
Время уходит в песок. Там - по периметру "площадки для отдыха" назревает, наверное, нервная злая усталость...
"Красная, красная кровь..."
Немного отвлекает внимание лохматый придурок - он влез-таки в салон и сейчас сел посреди прохода, ощупывает голову - похоже, что "не эти колеса" дали гипогликемический криз. В сочетании с последействием какой-то дребедени, которой он накачался, когда шли на дело. Рожа входит вслед за ним. Пробует поднять пинками...
И Оболбек, похоже, плох. Обвис в кресле. Не отвечает на мои слова.
Матерится главный. К нему по проходу идет Кривоносый. Красавчик вылез из-за руля и встал рядом со мной... Пора решать...
"Через час она просто земля,
Через два на ней цветы и трава..."
Что-то изменилось там, теперь уже за спиной Кривоносого. Ч-черт, а куда, собственно, подевались белые банты сестер-русачков? Нет, обе светлые макушки на месте, а вот банты куда-то делись. И одной, иссиня-черной, подвижной головешки не вижу. Кто-то из двух узкоглазых ребят прячется между кресел. Кажется, вижу его - совсем рядом с болтающимся прикладом АКМ в руке Кривоносого. Ну, не время, не время сейчас для дурацких затей!!!
"Через три она снова жива..."
- Мальчику плохо! - громко говорит учительница. - Он может умереть. Надо его передать...
- Я убью эту билад, чэстное слово! - говорит Красавчик и продвигается на пол шага вперед...
Я отмечаю дополнительный штрих к предыстории ситуации - левая кисть у него неловко перемотана платком и кровит. Осторожно оглядываюсь в окно - я хорошо просматриваюсь С ТОЙ СТОРОНЫ. Принимаю условленную позу - ТРЕВОГА. Для непосвященных это выглядит нелепо - ни с того, ни с сего откинул руки за голову и расслабился в кресле. С той стороны Дементьев сигналит фонарем. Незаметно опускаются тонкие злые штрихи стволов. Цой с того света диктует слова приговора...
- Менат будэм толко в аэропорту, - говорит Кривоносый.
- Я отнесу его сама, - говорит девушка. - Оставлю на полдороги и вернусь.
Она произносит это совершенно спокойно. И делает небольшое чудо - отодвинув Рожу, спускается на шоссе и идет по "мертвой зоне", подхватив на руки бледного как мука Оболбека. Рожа спрыгивает вслед за ней, поднимает автомат...
Внимание всех сошлось на узкой женской спине и на жутковатой черной машинке в руках у главного. Я машинально оглядываюсь в салон и леденею: крохотная замусоленная ладошка тянется из-за кресла к ремню АКМ Кривоносого. В ладошке - карабин от ремня спортивной сумки. Ремень имеет продолжение - белые капроновые ленты (от бантиков, черт побери, от бантиков!!!) и - будь оно проклято - вервие от макраме. Нелепо, как игра в фантики на минном поле... Я делаю единственное, что еще могу - фиксирую взгляд на хулиганистом малом в конце салона. Но ответного взгляда не удостаиваюсь - он занят другим - готовится пропихнуть в выбитое окно тот давешний рюкзак, к шнуровке которого приторочена теперь вся дурацкая система лент и веревок, несущая на противоположном своем конце карабинчик. Который еле заметно щелкает. Коричневая ручонка прячется. Теперь кольцо на прикладе "Калашникова" напрямую связано с грузом, который сейчас полетит в пропасть. Уже полетел... Парень на заднем сидении принимает позу вратаря...

- Стой! - говорит Рожа девушке. Решительно хватает ее за волосы... Чудеса не длятся долго.
Холодный ужас жжет меня - вот сейчас надо будет МЕНЯТЬСЯ, вот уже совсем сейчас. А у тебя почти ничего и нет за душой для этого обмена. Ты давно уже не заводил друзей. И даже хобби избегал. Даже к улицам старался не привязываться - потому что и улицы попадают под снос... А то очень немногое, что ОСТАЛОСЬ, я запретил себе называть. И не могу этого сделать, особенно сейчас. Сижу и вмерзаю в ледяную глыбу ожидания.
А летящий в пропасть груз отсчитывает метры. "Месть негра" - вспомнилось не к месту. Три метра, пять, десять...
- Эй! - кричит что-то заметивший Красавчик Кривоносому и указывает тому за спину. Тот успевает обернуться, начинает вскидывать автомат... И тот вылетает из его рук и летит вдоль салона, влекомый рывком натянувшейся веревки, раскровавив по дороге чью-то щеку и выпалив в белый свет, как в копеечку. На ТОЙ СТОРОНЕ вспыхивают прожектора.
Становится светло, как днем. И в то же время почти ничего невозможно разглядеть... Хулиган принимает автомат, как мяч с хорошей подачи. Два щелчка - карабинчик и затвор - и мальчишеским, ломающимся голосом поданая команда:
- Бросай оружие!
Это все. Описание ситуации. Кривоносый, раскрыв варежку, не может понять, что же произошло. Лохматый не в счет - ничком на полу. Красавчик в полной боевой. Рожа не вполне понял, что случилось в салоне, но обернулся, пытаясь за волосы опрокинуть наземь взбунтовавшуюся училку. Игра, думаю, проиграна: Хулиган не сможет выстрелить в человека. Это трудно - выстрелить в человека, я знаю. Если и выстрелит - промажет. Кроме того, между ним и целью - полный салон, набитый маленькими людьми.
- Бросай оружие!
И Красавчик бросает. Дристун.
- Ржавый! - орет он, отступая к двери. - У щэнка оружиэ!!!
- Пусть бросит! - довольно спокойно отвечает Рожа. - Буду считать до трех. Раз!
Но даже трех секунд нет у нас. Потому что выскочивший на три шага в "мертвую зону", приземистый старлей уже потянул из-за пояса пистолет. Но вытянуть не успеет. Рожа швыряет девушку с мальчишкой в его сторону и начинает давить на спуск. Этих троих он срежет одной очередью. Независимо от того, выстрелит Хулиган или нет, по крайней мере, один из бандитов успеет привести в действие автомат или револьвер. И гранаты. И канистры с бензином. Остается одно.
Я делаю свой выбор.
ПУСТЬ БУДЕТ ТАК !
И автомат не срабатывает.
Рожа с пулей во лбу грохается на асфальт.
"Звезда под названием Солнце",- говорит Цой.
А в салон через потолочные люки вваливаются трое спецназов.
Как им удалось допрыгнуть - не знаю. Наверное, их просто добросили. Еще один, слегка промахнувшись, валится вдоль борта, стесав скулу о железо. Но цепляется, как кошка, черт его знает за что, и врывается в салон на пару секунд позже. Раздолбай. Три наряда тебе вне очереди.
Все трое бандитов прижаты мордой к полу и подвергаются обработке. Достается и Хулигану: нет времени разбираться, почему у него в руках оружие...
Медики бегут к автобусу по бывшей "мертвой зоне", и учительница перехватывает их, передает маленького киргиза. До меня, слава Богу, никому нет дела.
И я медленно иду мимо реаниматоров, мимо радостно двинувшихся вперед солдатиков, мимо черных "Волг" - к старому другу полковнику Дементьеву. Николаев, Юра и Володя - рядом с ним. Оба последних радостно возбуждены. Видимо, им все-таки удалось зарегистрировать что-то стоящее. Ну, Бог им в помощь. Им разбираться, а мне - платить. ( И кому еще?)
Я довольно вяло отвечаю на вопросы. Володя протягивает мне часы. Отмахиваюсь, поднимаюсь и залезаю в машину.
- Ждешь неприятностей? - догадывается Юра. - Все-таки веришь в правило компенсации?
Да, конечно, я верю в это правило. Мало того - и всему остальному человечеству не мешало бы прикинуть, не распространяется ли оно и на самые обычные виды деятельности. Ведь, если разобраться, все наши потуги улучшить свое житье-бытье в доставшейся нам части Вселенной - что это, как не попытки "направленного изменения вероятности исходов естественно протекающих процессов". И за эти изменения приходится платить. Ну, скажем, всеобщей близорукостью за изобретение очков. Миллионами похоронок - за комплекс научных и социальных достижений двадцатого века. И, наверное, грядущей гибелью рода людского за победоносное постижение тайн жизни и смерти. У меня просто своя специфика. Немного.

Подошел Ашот и бросил на сидение листочек протокола.
- Подпиши. Не все, конечно, гладко прошло, но, в общем, один к одному. Странная это формула - "один к одному". И когда заложников меняют, говорят так, и когда просто дело прошло без сбоев - тоже "один к одному". И когда считают потери.
- В каком смысле, Ашот?
- В смысле жертв.
- Разве кого-то из наших ухлопали?
- Да нет. Я имел ввиду, что все чисто закончили. Даже старуху откачали. А вот пацан загибается. Не могут вывести из комы.
- Ага, - говорю я и нехотя сползаю с сидения. Чиркаю закорючку на Ашотовым листочке и потихоньку шкандыбаю к фургончику реаниматоров. Черные "Волги" уже разогревают моторы. По дороге меня разбирает плохой смех - я кажется придумал, как надуть Старого Рыбака. Как бы он не решил переиграть. Надо успеть. Да нет - ход мой. А он, как ни крути - честный игрок.
- Как Оболбек? - спрашиваю я, отодвинув санитара, загораживающего вход.
- Это мальчик-то? Плохо, - отзывается сутулый врач, не оборачиваясь.
Сидящая в углу молодая учительница косо смотрит на меня. Сильно изменилась. Сгорбилась. И, кажется, поседела. А мальчика я почти не вижу. Только молочно-белый кончик носа и силиконовые трубки капельницы. Ладно. Пора.
И я делаю выбор цены. Второй раз за это утро. Потом сажусь на пол. И начинаю уходить.
Хотелось бы в такой момент выглядеть красиво. Но трудно выглядеть красиво, когда очень больно. Ко мне подходят. Поднимают. Переругиваются. Укладывают. Но на это я смотрю уже слегка со стороны.
Точнее, мне кажется, что я толкусь где-то здесь, среди медкоманды. Странное, конечно, ощущение. Собственно, я воспринимаю окружающее в эти минуты не так, как мы привыкли в обыденной жизни. Нет - это было что-то похожее на яркие воспоминания детства, скорее всего. Когда толчешься под ногами взрослых, где-то на Птичьем рынке и разглядываешь зверьков, копошащихся в окруженной зеваками корзинке, и очень хорошо воспринимаешь этих хомячков и кроликов, но совершенно вне твоего внимания остаются и люди вокруг, и ты сам. Если разобраться, мы ведь всегда имеем дело с воспоминаниями. И ни с чем больше. Пусть с очень свежими, но воспоминаниями. И не более. Только в этот раз в центре моего сознания не кролики и не хомячки, а как раз я сам, только рассматриваемый со стороны - не слишком симпатичный человек с помятой серой физиономией, на такой же помятой и серой простыне. Потом... потом я не то чтобы теряю ко всему этому интерес, нет, скорее из какой-то скромности, что ли (а может, по какому-то зову) поворачиваюсь и ухожу.

Про туннель я рассказывать не буду. Про него достаточно написано. Да и невозможно просто рассказать это. Он с жизнь длиной, этот туннель.
А потом я просто брел в густой траве, внимательно присматриваясь к островкам тумана и зыбкого мрака, - в этих местах не наступает рассвет... Впрочем, не совсем просто брел я - наверное, еще не сознавая этого, я искал его - Старого Рыбака. И нашел его. Только вот не помню, час, год или века спустя после того, как побрел по Туманному Краю.
Недоволен он был мною. Даже не повернулся, когда я, тяжело ступая по высокой траве, подошел сзади и кашлянул. Продолжал молча смотреть на туман над водой.
Собственно, я, конечно, знал, что не со стариком с удочкой предстоит мне говорить, и не с тем Богом, молиться которому меня учили когда-то в беленькой церквушке на окраине большого города.
- Здравствуй, - сказал я.
Рыбешка блеснула на резко вздернутой леске. Старик, не торопясь, ловко подхватил ее в ладонь и, держа в узловатых пальцах, повернулся ко мне, словно только для того, чтобы поделиться мнением об улове. Но не сказав ни слова, покачал головой. Еще помолчал немного.
- Здравствуй, - наконец сказал и он. - Зачем пришел так?
- Ты знаешь... - ответил я. - Кончаю игру. Сдаю дела.
- Ты ведь с этим мальчишкой даже и познакомиться не успел толком... Зачем же так сразу?...
- По-твоему, это - сразу? - без особого раздражения сказал я. - Прости, но я долго играю в эту игру - всю жизнь. И кое-что стал в ней понимать. Совсем недавно.
- Обидно, ты не находишь? - тень горькой насмешки скрасила голос моего собеседника. - Уходить, только начав что-то понимать?
Все-таки, я не окончательно утратил самоконтроль. Сознание отмечает, как резко сузился мир моего восприятия. Уже не старик с мудрым лицом, а только его руки, неторопливо снимающие с крючка серебристую плотвичку помещаются в нем. И диалог наш как-то неуловимо начинает напоминать разговор с самим собой:
- Обидно. Но то, до чего я додумался, - еще обиднее. Стоит излагать?
Теперь уже не руки. Только внимательный, вопрошающий взгляд. Потом снова руки.
- Ты, вроде, должен знать, что я не все могу. У нас с тобой немного по-разному...
- Я тоже так думаю - что у нас все очень по-разному. Именно поэтому ты мной и занялся. Ну, и другими... вроде меня - тоже...
- Ну что ж, оценка правильная. Продолжай. Нам, кажется, действительно надо... Понять друг друга... - только взгляд, точнее, направленное на меня сосредоточенное внимание Странной Силы, чувствую я, слушая эти слова.
- Ну что же, - медленно стыкуя слова, я начинаю говорить ГЛАВНОЕ.
- Я просто пришел к пониманию... Или прочувствовал, наконец, вот что: вы - там, не знаю где, - это нечто очень чуждое... Разум, но не человеческий совершенно. И - как бы это сказать - почти не пересекающийся с нашим. Должно быть, твой мир - совсем другой. И как-то совсем по-другому дан тебе... Может, даже, не через пространство и время, а как-то еще... Но зачем-то вам надо войти в этот, наш мир. И тут вы каким-то своим путем вышли на нечто такое, что вам может послужить инструментом познания или приспособления, что ли, в этой непонятной для вас среде. Это я говорю о нашем человеческом мозге, сознании...

Все. Убраны наивные, из обломков образов и ассоциаций земной жизни построенные декорации. Только ощущение громадной и чужой силы. И собственного Я, воплощенного в как никогда ясную и холодную Мысль. И ничего больше.
- У вас, - продолжаю я, в руках невероятно мощная и невероятно странная для нас сила - возможность изменять вероятностный расклад событий в этом мире. Это что-то, связанное с самыми основами нашего мироздания, с самыми глубинными его структурами. И вот вы стали этот этот мир и нас в нем изучать. Этими двумя инструментами - играя сознанием, душами тех немногих, с которыми вам удается вступить в связь... в контакт. И мозаикой удач и неудач, сложившейся вокруг этих душ. Скорее всего, пытаетесь постичь систему человеческих ценностей... Глупо обвинять вас при этом в бесчеловечности...
Но только учтите - вы и сами становитесь обьектами изучения. И не простого любопытства перепуганных и смятенных душ, попавших под ваш эксперимент. За вас уже взялась Наука. И уже пошли результаты... Но, Боже мой, понимаете ли вы насколько это опасно? Ведь вы можете просто лишиться этих Ваших игрушек - всего странного племени людей. Рано, еще очень рано... А может, и вовсе не нужно нам получать это знание. Ведь, чтобы потом жить с этим, придется стать совсем другими...
- А может, в этом и состоит Цель?... - снова передо мной узловатые кисти Старого Рыбака, его внимательный взгляд... - В том, чтобы вам пришлось измениться?
- Или исчезнуть... Если это не одно и то же.
- Нет. Не одно. Я знаю. Нам самим пришлось... Сильно измениться... Чтобы прийти в ваш мир. Ты много смешного сказал сейчас... Но суть дела уловил. У нас нет путей сюда, к вам, кроме этой вот страшной игры. И если бы ты знал... Если бы ты знал, как дорого нам обошелся этот путь...
Снова он стоит в полутора шагах от меня - древний старик, очень огорченный моим поведением. Все еще трепещет рыбешка в его руке.
- Я вам не помощник, - говорю я, всматриваясь в огни, которые встают в темных рощах, вдалеке.
- Ты не обьяснил - почему?
- Вы хотели что-то узнать о нас. Я даю вам еще немного знания - только и всего...
Вечность. Очень звонкие всплески воды - то там, то здесь, в тумане.
- Мне пора, - я подавляю мгновенное, странное желание коснуться узловатой руки, сжимающей удилище.
Старик отворачивается от меня:
- Считай, что тебе удалось это... Дать нам немного нового знания.
Его рука почти незаметным движением отпускает плотвичку в воду реки. Голос его глух:
- Тебе удалось выйти на новый уровень взаимопонимания - шантаж...
- Ты думаешь, я просто угрожал тебе сломать этот инструмент? - я дотронулся до виска.
Старик, не оборачиваясь, вновь закинул удилище:
- Возвращайся. И думай... там. Кто ты. С кем ты. И зачем послан в мир.
- Я знаю, кто я. - Я поворачиваюсь и ухожу. Иду помокрым травам Туманного Края, к себе. Сколько иду - минуту, год, век?..

А в конце пути меня ждал тот самый коренастый старлей. Он сидел в углу палатки и, вроде бы, караулил меня. На плечи мундира был накинут халат. Больше никого рядом не было. То ли со мной все было в порядке, и не было нужды в более серьезном наблюдении, то ли этой нужды не было по причине полной безнадежности моего состояния.
Я с трудом сел и обхватил голову руками - очень хотелось остаться одному - и сосредоточился, как мог. Но ЭТО оставалось со мной: Что ты? Зачем послан в мир? С кем ты?
Я принял нормальную человеческую позу.
- Ну, привет, дорогой, - сказал мой сторож. - Долго спишь, думал не проснешься...
- Рад бы в рай, как говориться, да грехи не пускают... - не очень уверенно составляя слова откликнулся я. - Дела у меня тут остались...
Я почувствовал, что еще слишком слаб, чтобы сидеть, и привалился к спинке кровати:
- Где эти чертовы доктора? Что с пацаном, кстати?
- Доктора сейчас позову, - он поднялся и пошел к выходу. - А мальчик живой. Отходили. У них с вами двумя прямо авария вышла, понимаешь... Говорят, он совсем уходить стал, но вернули... Только долго ТАМ пробыл, наверное - заикаться стал немного...
- Он с самого начала заикался. Слегка, - припомнил я. С грустью.
- Ну, тогда, значит, совсем все в порядке, - с облегчением молвил старлей. - Один к одному.