Рослый сероглазый майор КГБ (впоследствии мы с женой используем его портрет в повести "Когда отступают ангелы") указал мне с улыбкой на стул.

-- Присаживайтесь, Евгений Юрьевич, присаживайтесь...

Я присел. В голове кувыркалась Бог весть откуда выпавшая цитата: "Когда частный пристав говорит: "Садитесь", -- стоять как-то, знаете, неловко..."

Вызова я боялся давно. Шел восемьдесят четвертый год, первый сборник фантастических произведений супругов Лукиных был недавно зарублен с таким треском, что щепки летели аж до Питера. Во внутренней рецензии, поступившей в Нижне-Волжское книжное издательство (рецензент -- Александр Казанцев), авторы убиенной рукописи величались выкормышами журнала "Америка" и сравнивались почему-то с невозвращенцем Андреем Тарковским. Теперь-то, конечно, лестно, но тогда...

Видный волгоградский деятель культуры, выступая в библиотеке им. Горького, поклялся, например, по гроб жизни бороться с творческим дуэтом Лукиных, посмевших влепить в рассказ "Не верь глазам своим" злобную карикатуру на вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. (Бред какой-то! Там о Ленине вообще ни слова не было!) Другой, еще более известный деятель, по слухам, уже составлял черный список, в котором мы с женой занимали вторую и третью строчку -- сразу после президента клуба любителей фантастики Завгороднего. Того самого, о котором на недавнем бюро обкома было сказано так: "...и прикидывающийся выходцем из рабочего класса Борис Завгородний". Куда уж там Шипилову...

Да о чем говорить, если буквально на днях картину Владика Коваля "Фантасты Лукины" распоряжением того же обкома сняли со скандалом в день открытия персональной выставки художника. Короче, второй месяц многострадальное наше семейство с наивным ужасом ожидало ареста, обыска и спешно рассовывало по знакомым самопальную, а то и вовсе забугорную литературу.

То есть чувства, с которыми я опускался на краешек любезно предложенного мне стула, вы представляете...
Тем временем майор приступил к работе. Как и положено, утратив ко мне всякий интерес, он достал из выдвижного ящика некий отпечатанный на машинке текст и углубился в чтение. Уже можно было увязывать узелок -- и "по городу с вещами". Неведомое мне произведение располагалось на оборотной стороне листа с символикой "Волгоградской правды". Дело в том, что, работая в наборном цехе, я частенько приворовывал подобные бланки, на изнанке которых мы с женой, собственно, и творили.

"Нарушение типографского режима," -- кажется, так это в ту пору называлось. Вроде бы даже статья за подобные проделки была предусмотрена...

Майор неспешно, с удовольствием (как мне почудилось) прочел все до конца, один раз даже хмыкнул одобрительно, и поднял на меня серые, исполненные понимания глаза.

-- Ваша работа? -- участливо спросил он, протягивая бумагу через стол.

Я принял ее трепетной рукой, взглянул обреченно -- и слегка оторопел. Да, работа была моя, но... Во-первых, предложенный вниманию текст не имел никакого отношения к подрывному жанру фантастики, во-вторых, не имел он отношения и к соавторству... Совершенно невинная юмореска, написанная просто так, мимоходом... Хотя что я буду ее пересказывать! Проще уж привести целиком.

***

БРАТЬЯ МОИ МЕНЬШИЕ

Говорят, что каждое животное чем-то напоминает своего хозяина. Святые слова! У меня вот за последние два года сменилось шесть котов...

Первый жрал в три горла и все силы тратил на разврат. После того недоразумения с соседской болонкой его, разумеется, пришибли, но где-то еще два месяца дворовые кошки приносили котят только его масти.

Второй был мрачной скотиной с бандитскими наклонностями. Он вырвал глаз колли с первого этажа и располосовал ногу народному депутату. Этого застрелил милиционер.

Третий все воровал. То есть не то, чтобы только съестное, а вообще все, включая деньги и сигареты. Впрочем с ним мы жили довольно мирно: вечером я выпускал его в форточку, а утром он обычно что-нибудь приносил -- большей частью, всякую ерунду. Что с ним сталось -- не знаю. Очевидно, сорвался с карниза.

Четвертый был наркоман. То есть дня не мог прожить без валерьянки. Однажды меня полмесяца не было дома -- так он взломал аптечку и слопал весь мышьяк, как будто для него доставали!

Пятый не давал спать соседям. Вылезет, гад, на дровину для просушки белья -- и орет. Ну и дождался -- плеснули кипятком с верхнего этажа.

Теперь вот завел шестого. Ну, этот, кажется, хуже всех. Забьется в угол и смотрит на меня с ужасом целыми днями. Я терплю-терплю, но как-нибудь не выдержу -- возьму за ноги да и хрястну об угол... Тоже мне укор совести нашелся!

Е. НУЛИК (мой тогдашний псевдоним).

***

Вот, собственно, и весь текст. Вид у меня, надо полагать, был самый ошалелый. Нет, правда... В чем криминал-то? Что милиционер кота застрелил?.. Ой, там же еще про народного депутата!..

-- Понимаете... -- со вздохом сказал майор, забирая бумагу. -- Как-то больно обаятельно они у вас получаются... Вроде бы тратите на каждого две-три строчки, а котики -- прямо как живые. Особенно последний...
Крыша у меня после этих его слов не поехала лишь потому, что такого выражения тогда в природе не было. Не добралось оно еще до Волгограда... Зато пробки у меня перегорели вмиг.

-- Н-ну... -- выдавил я с натужной улыбкой. -- Стараемся... Персонажи ведь... Каждого хочется... порельефнее... поярче...

Затем меня осенило, что майор умышленно морочит мне голову, явно собираясь чем-то в дальнейшем огорошить. С подходцем, видать, колет... Как Лапшин у Юрия Германа. Комплиментов вон успел наплести... Ох, не коты его интересуют... Нет, не коты...
-- Любите их, небось?.. -- улыбнулся майор.

-- Д-да... -- сипло ответил я, плохо уже соображая, что говорю. -- Л-люблю... Котов люблю... собак... вообще животных...

-- Хм... Собак?.. -- Он недоверчиво качнул головой, бросив меня ненароком (Ну да, ненароком! Жди!) в холодный пот. Снова выдвинул ящик и выложил на стол стопу рукописей с торчащими из нее закладками, причем на верхнем листе этой кипы я тут же углядел штамп Нижне-Волжского книжного издательства, правда, не чернильный -- просто черный. Видимо, ксерокопия...

-- Да нет... -- с сожалением проговорил майор, разнимая рукопись на первой закладке. -- С собаками у вас не то, чтобы натянутые отношения, но... Вот, послушайте. Рассказ "Строительный". Самое начало... "У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин..." -- Майор поджал губы и, досадливо покряхтев, стукнул кончиками пальцев по неугодившей строчке. -- Ну вот не вижу я, хоть убей, этих ваших дворняжек! Ну, сидели у ног, ну, морды у них встревоженные... Но как-то не сочувствуешь им, не сопереживаешь... Вы согласны со мной?

Я смог лишь мелко покивать в ответ, отчего зубы мои слегка задребезжали. Ох, что-то серьезное он нам шить собрался! Уж больно издалека заходит...

-- Далее! -- Майор перебросил еще пару страниц. -- "Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул..." Вы же их здесь явно делаете предвестниками несчастья, вроде ворон... Ну разве так можно?.. Или вот в рассказе "Монумент"... Сами послушайте, как ваш герой о них отзывается: "Собак тоже развели... Никогда столько собак в городе не было..."

-- Он отрицательный... -- прохрипел я. -- Он отрицательный персонаж...

-- Допустим, -- согласился майор. -- Но давайте сравним. Давайте посмотрим, как вы описываете кошек... Рассказ "Пробуждение". Так... Вот он у вас запрокинул голову... Ага!.. "Что-то падало с огромной высоты многоэтажного дома -- что-то маленькое, пушистое, живое..." Чувствуете разницу в отношении? И далее... "То ли она не удержалась на ледяной кромке крыши, то ли ее выбросил из окна лестничной площадки какой-то мерзавец..."

Пока он читал, я успел с судорожным вздохом скосить глаз в сторону полного синевы незарешеченного окна. Неужто все, а? Неужто допрыгались?..

Но тут цитата кончилась, и я поспешил отвести взгляд от синевы за окном. Майор смотрел на меня с усмешкой.

-- И слово-то ведь какое выбрали!.. -- посетовал он. -- Мерзавец -- надо же! Раз выбросил из окна кошку -- значит, уже и мерзавец... -- Майор вновь собрал кипу листов воедино и устремил на меня загадочно мерцающие серые глаза.

-- Что вы от меня хотите?.. -- сипло сказал я.

Нет, вру. Ничего я не сказал. Это надо было сойти с ума, чтобы задать подобный вопрос. На него ведь и ответить могли. Короче, все, на что я отважился, это оттянуть пальцами ворот свитера и произвести горлом некое вопросительное сипение.

-- Я хочу всего-навсего дать вам добрый совет, -- сухо сказал майор. -- Прекращайте вы эту вашу кошачью пропаганду...

Сначала я подумал, что недослышал. Точнее -- переслышал, что, впрочем, тоже неудивительно, если учесть мое состояние. Возможно, что слово "кошачью" майор не произносил вообще, возможно, оно само собой возникло в моем вконец замороченном мозгу. Не решаясь переспросить, я сидел в предобморочной тишине, как сейчас помню, держа руки на коленях. На глубокий внешний вырез окна вспорхнул воробей, повертелся, потом скосил глаз в кабинет -- и, истерически чирикнув, опрометью ушел в синеву. Майор неспешно выравнивал кипу машинописных листов. Приведя ее в идеальный порядок, полюбовался -- и спрятал в стол. Потом снова поднял голову.

-- Скажите... -- мягко осведомился он. -- А вот эта ваша юмореска про котов... Она что, полностью соответствует действительности?

-- Это... насчет моего морального облика? -- спросил я в тоске.

-- Нет-нет. Я о количестве животных. Неужели и впрямь шесть штук за два года?..

-- Н-ну... около того...

-- А собачку завести желание не возникало?

-- У нас квартира на шестом этаже... -- виновато ответил я. -- Да и выгуливать некогда...
Майор сочувственно покивал.

-- Скажите, -- снова заехал он издалека, -- а вы никогда не задавали себе такой вопрос: почему это русские люди в большинстве своем любят собак больше, чем кошек?

-- Советские, -- машинально поправил я (Ну не придурок, а?).

-- Что?

-- Советские, -- повторил я, поскольку деваться уже было некуда. Слово, знаете ли, не воробей. Воробью -- что? Чирикнул -- и в синеву... Я запоздало ужаснулся и принялся выпутываться: -- Понимаете, до революции дело обстояло несколько иначе... Русский мужик считал собаку нечистым животным и в избу не пускал. А вот кошка жила в избе... Я ничего не придумываю -- так в словаре Даля...
Майор посмотрел на меня благосклонно.

-- Да, -- сказал он. -- Я оговорился умышленно... То есть история вопроса вам знакома?

-- Какого вопроса?.. -- переспросил я, холодея.

-- Ну, не скромничайте, Евгений Юрьевич, не скромничайте. -- Майор прищурился и процитировал -- на этот раз наизусть: -- "Покажите мне хоть одного человека, который умер бы на могиле своей собаки..."
И вот тут я, братцы вы мои, окоченел. Фразу эту я придумал и занес в записную книжку всего две недели назад. Идиоты! Боже, какие мы идиоты!.. Надо же -- литературу прячем... Да куда ты и что от них спрячешь! Насквозь видят...

-- Вы что же, думаете, только тот писатель выполняет социальный заказ, кто воспевает строительство БАМа?

-- Майор усмехнулся и, как мне показалось, зловеще. -- Не-ет... Тут все, поверьте, куда сложнее и тоньше!.. А ну-ка вспомните: когда вы услышали в первый раз, что собака -- друг человека?

-- Н-не помню... В первом классе, наверное...

-- Вот видите! Вы это знали еще в первом классе. Собака -- верный, преданный друг. Кошка -- предатель. А человек, не любящий собак... Кстати, кто у нас в стране прежде всего не любит собак?

-- Не знаю, -- тупо отозвался я. По хребту ползли мурашки.
Майор крякнул и взглянул с упреком. Видимо, ждал большей сообразительности.

-- Те, кто сидел в лагерях, -- явно испытывая за меня неловкость, пояснил он. -- Ну и шпионы, разумеется... Как только о каком-нибудь персонаже становится известно, что он боится собак, читатель тут же настораживается. Он чувствует нутром, что перед ним потенциальный враг... И чтобы выработать у народа такой стереотип потребовались многие годы и жертвы... Вспомните "Золотой ключик"! Ведь Алексей Толстой написал эту сказочку отнюдь не для собственного удовольствия. К вашему сведению, это был социальный заказ на уровне ЦК партии: противопоставить образ положительного пуделя Артемона отрицательному коту Базилио.

-- Да но... Там же еще у него полицейские бульдоги... -- робко заикнулся я, малость приходя в себя. Или наоборот. Не знаю.

-- Верно, -- сказал майор. -- Бульдоги. Именно бульдоги. Есть у них в мордах что-то кошачье, вы не находите?.. Или взять того же Булгакова! Вы, видимо, полагаете, что роман "Мастер и Маргарита" так долго запрещали публиковать, потому что там действуют Иешуа и Воланд? Нет. Не печатали, потому что Бегемот! Кот Бегемот... Представь его нам Михаил Афанасьевич в образе пса -- и никаких бы проблем не возникло.

-- То есть как это? -- позволил я себе возмутиться. -- А остальное? Там же сатиры полно...

-- А остального бы не было, -- отечески ласково объяснил майор. -- Остальное Булгаков как истинный художник просто вынужден был бы переделать... Кто-то из великих (Рембрант, если не ошибаюсь) сказал однажды: "Если я изменю цвет шарфа, мне придется переписать всю картину". Вы улавливаете, вообще, о чем я говорю?

И я вновь потряс головой: то ли утвердительно, то ли не очень.

-- Проще всего с мультфильмами, -- задумчиво продолжал майор. -- Творческие коллективы вообще легче контролировать, нежели авторов-одиночек... Если обратили внимание, все наши мультики только и делают, что прославляют собак и очерняют кошек. "Голубой щенок" смотрели? Снят по нашим разработкам. Вот только с цветом главного героя перемудрили. Кое-кто из числа взрослых зрителей даже заподозрил, что это скрытая пропаганда гомосексуализма...

Майор несколько опечалился и со вздохом развел руками.

-- Классикам мы не указ, -- с сожалением признал он.

-- То есть вы нам предлагаете... -- Договорить я так и не отважился. Да и что бы я стал договаривать?

-- Я предлагаю вам понять... -- Майор слегка повысил голос, -- что простой советский человек по многим причинам отождествляет себя именно с собакой, а не с кошкой. Он знает свое место, он предан хозяину, готов самоотверженно за него умереть, готов всю жизнь просидеть на цепи...

"Не поддакивать! -- стискивая зубы, мысленно твердил я себе. -- Только не поддакивать! Лепит контру, а сам только и ждет, когда кивну..."

-- Да вы расслабьтесь, -- успокоил майор. -- Вас никто не провоцирует.
Перекривив физию в диковатой улыбке, я сделал вид, что расслабился.

-- Поговаривают, у вас нелады с издательством, рукопись вернули?.. -- как бы между прочим осведомился он.
Ну вот... Кажется, предисловие кончилось и разговор пошел всерьез. С тупой обреченностью я ждал следующей фразы.

-- Тогда еще один совет... -- с безмятежной улыбкой продолжал майор. -- Будете задумывать следующую повесть -- найдите там местечко для какой-нибудь, знаете, симпатичной псины. Лохматой, беспородной... Причем чтобы не шавка была, а покрупней, посерьезней... Уверен, у вас получится... Всего доброго. Привет супруге. Творческих вам успехов.
Нет, не желал бы я увидеть свою физиономию в тот момент. Тут представить-то пытаешься -- и то неловко...

***

-- Ну?.. Что?.. -- с замиранием спросила жена.
Я рассказал. Она не поверила. И ее можно понять, история была и впрямь невероятна. Какие собаки? Какие кошки? Тут вон того и гляди в диссиденты запишут, а ему, видишь ли, псину подавай! Беспородную, но симпатичную...

Поскольку версия о собственной невменяемости сильно меня обижала, мы попробовали зайти с другого конца и заподозрили в тихом помешательстве самого майора. В словаре иностранных слов 1888 года издания нашелся даже приличный случаю термин. "Галеомахия, греч. Преследование кошек из ненависти к ним". Но даже подкрепленная термином догадка эта выглядела весьма сомнительно, а дальнейшее развитие событий опровергло ее начисто. Насколько нам известно, сероглазый майор еще лет семь благополучно "сидел на культуре" и был отправлен в отставку сразу после путча. А КГБ не та организация, чтобы семь лет держать в своих рядах тихо помешанного.

Гораздо логичнее было предположить, что тема разговора вообще не имела значения. Майор мог беседовать со мной о спичечных этикетках, о парусной оснастке испанских галионов -- о чем угодно. Важен был сам факт вызова. Пригласили, поболтали -- да и отпустили на первый раз с миром. Иди, мол, и больше не греши...

Да, но грешить-то -- хотелось. Ой, как хотелось... Мы уже вошли во вкус писанины, а это, братцы вы мои, покруче наркомании. То есть имело смысл прикинуться глупенькими и, не поняв очевидного намека, принять совет майора буквально. Пес тебе нужен? Крупный? Лохматый?.. Сейчас сделаем.

И сделали. Честно сказать, повесть "Когда отступают ангелы" была нами написана исключительно ради положительного образа Мухтара. И вот тут-то и началось самое загадочное. Нижне-Волжское книжное издательство, столь лихо потопившее наш первый сборник, с удивительной расторопностью включило рукопись в план, хотя по составу (если, конечно, не считать нового произведения) она не слишком-то отличалась от предыдущей, с треском зарубленной.

Получалось, майор не шутил и не морочил мне голову. Мало того, спустя несколько лет мы чуть ли не с суеверным страхом обнаружили вдруг, что из всего нами написанного повесть "Когда отступают ангелы" -- наиболее лояльное произведение. Слышались в нем твердая поступь рабочего класса, шелест алых знамен и бой курантов. А первым кирпичиком был именно образ лохматого симпатичного Мухтара.

Меня до сих пор тревожит эта загадка. Очень бы хотелось встретить майора и поговорить начистоту, но такая встреча, к сожалению, маловероятна. По слухам, он сейчас охраняет банк где-то в Иркутске, а нынешних виртуозов щита и меча лучше ни о чем не спрашивать. Секреты предшественников, насколько я понимаю, утрачены ими напрочь.

И вот еще что непонятно: если наша госбезопасность и впрямь работала на столь высоком уровне, что и Фрейду не снился, то как же это они, гады, Родину-то проспали, а?