Преимущества новой жизни в Великом
Гусляре пожирала инфляция.
— Словно черная пасть, — произнес
Николай Белосельский, расхаживая по своему
кабинету и не глядя на собеседников. — Мы подняли
пенсию, и тут же подорожал хлеб. А что я могу
поделать, если муку присылают из области по новым
ценам?
— Пенсионерам трудно, — сказал Удалов,
которому скоро уже было пора на пенсию, а так
хотелось еще пожить и даже съездить на Канарские
острова. Не исключено, что, если дальше так будет
продолжаться, закроют заграницу, как при Сталине,
и прозеваешь жизненный шанс.
— Вот мы и решили обратиться к вам, Лев
Христофорович, — продолжал Белосельский, не
услышав реплики Удалова. — Изобретите что-нибудь
кардинальное.
— Новую пищу? — спросил профессор Минц.
— А из чего ее делать будете?
— Из органики, — неуверенно ответил
Минц и замолчал.
— Это может пройти в больших городах, —
сказал тогда умный Белосельский. — А у нас завтра
все будут знать, откуда вы взяли эту самую
органику.
— Мы не космический корабль, где все
оборачивается по сто раз, — поддержал
Белосельского Удалов.
Его пригласили на беседу Минца с
Белосельским как представителя общественности и
третейского судью, потому что трезвое мнение
Корнелия Ивановича было важно для собеседников.
Даже если он его не высказывал.
— Что-то из ничего не бывает, — сказал
Минц, будто был в том виноват. Хотя закон
сохранения энергии и иных вещей придумали
задолго до него.
— Вы думайте, профессор, думайте! —
приказал Белосельский. — Люди не могут
поддерживать достойное существование.
— Будем думать, — сказал профессор.
Он был серьезен. Никогда в жизни перед
ним еще не ставили такой глобальной проблемы —
спасти государство от кризиса.
— Майские праздники у нас с Пасхой
совпадают — людям хочется сесть за стол и на свои
средства досыта наесться и напиться, — закончил
беседу Белосельский. Он надеялся на Минца. Не раз
профессор находил парадоксальные выходы из
безвыходных положений.
* * *
Профессор Минц разбудил Удалова на
следующую ночь, часа в три.
Удалов открыл на нерешительный звонок,
полагая спросонья, что сын Максим пришел с
очередного приключения и боится потревожить
маму. Но это был Минц в пижаме. Остатки волос
торчали как крылышки над ушами, очки были забыты
высоко на лбу.
— Корнелий, прости, но надо поделиться,
— громко прошептал Лев Христофорович.
— Неужели «эврика»? — спросил тоже
шепотом Удалов. — Неужели так скоро?
— Вижу свет в конце туннеля, — сообщил
Минц. — Спустись ко мне, а то на лестнице зябко.
Когда они спустились к профессору, Минц
поставил перед Удаловым лафитничек с фирменной
настойкой сложного лесного состава и предложил
глотнуть.
— Спасибо, — сказал Удалов. — Горю
желанием узнать первым.
— Вот именно! — обрадовался профессор.
— Дружба для меня стоит выше прочих
привязанностей. От твоей реакции на мое
очередное изобретение зависит судьба страны.
— Спасибо, — потупился Удалов, потом
налил себе глоток из лафитничка. Все-таки
исторический момент.
— Какая была поставлена задача
городскими властями? — задал Минц риторический
вопрос. И сам, разумеется, ответил: — Накормить на
праздники, а потом и вообще городское население
при условии, что ни зарплата, ни пенсии, ни другие
доходы не увеличатся. Полагаю, что любой другой
ученый в мире, исключая Ньютона и Эйнштейна...
— А они померли, — вмешался Удалов.
— А они скончались, не смог бы решить
такую проблему. А я ее, кажется, решил именно
потому, что мыслю оригинально. Наоборот. Казалось
бы, что надо сделать?
На этот раз вопрос был обращен к Удалову,
и надо было отвечать.
— Надо пенсии прибавить.
— Чепуха. Денег на это нет.
— Надо... аппетиты уменьшить.
— Удалов, ты гений. Так проблему мог бы
поставить лишь выдающийся ум современности.
Удалов смутился и налил из лафитничка в
рюмку. Настойка была крепка и душиста.
— А как уменьшить аппетиты?
— Таблетки от аппетита, да? — попробовал
догадаться Удалов.
— А как уменьшить ткани на одеяла и
простыни? На пеленки? Как разместить в автобусе
пятьсот человек, когда с трудом помещается сто?
Ну? Один шаг остался, Удалов! Таблетки тут не
помогут.
Удалов этого шага сделать не смог.
Тогда Минц взял со стола коробку из-под
ботинок. В ней шуршало.
— Смотри! — приказал он.
На дне коробки лежала кошка с двумя
котятами. Кошка была размером с мышку, а котята —
с мышат.
— О нет! — воскликнул Удалов. — Только
не это!
— Не бойся, все не так трагично, —
улыбнулся Минц. — Я не намереваюсь превращать
людей в мышей. Мы уменьшим нас лишь в два раза. В
тебе сколько сейчас?
— Метр шестьдесят шесть.
— Будет восемьдесят сантиметров. И
тогда аппетит у тебя вдвое уменьшится, и в
автобус тебя вдвое влезет. А так как все
остальные будут такие же, то разницы никто не
заметит. Зато благосостояние возрастет вдвое!
— А стулья? — спросил Удалов.
— Подпилим ножки, — ответил профессор.
* * *
Все было не так просто, как можно
подумать. Времена у нас демократические.
Компартия собрала митинг протеста, хотел было
приехать один депутат Думы, но в последний момент
испугался уменьшиться вместе со всеми. Именно со
всеми, потому что референдум дал 78 процентов
голосов за минимизацию, 9 процентов были против, а
остальные мнения не имели.
Внесено было одно уточнение. Его
сформулировал старик Ложкин, который перед
референдумом сказал:
— Детей жалко. Мы-то свое отжили, нам бы
покушать, а вдруг они расти перестанут?
Минц согласился с мнением Ложкина,
поддержанным всем городом: хоть ты, Минц, и
обещаешь нас вернуть в обычное состояние, как
только инфляция закончится, рисковать здоровьем
детей детсадовского и младшего школьного
возраста, которые, считай, много не съедят, народ
не намерен.
Ночью над городом поднялся воздушный
шар, и Грубин с Минцем опылили спящие дома, а
детям перед сном дали таблетки, чтобы с ними чего
не случилось.
Сделав дело, Минц, все еще в противогазе,
попрощался с Грубиным за руку и сел за руль
своего «москвича». Его ждали в области на
конференции по благосостоянию.
Грубин махал ему вслед, уменьшаясь на
глазах.
Отъехав от города, Минц снял противогаз.
На следующий день жители Великого
Гусляра проснулись уменьшенные в два раза.
* * *
На конференции доклад Минца вызвал
страстные споры. Некоторые отвергали его с
порога, защищая права человека, другие просили
поделиться опытом и самим средством.
Так что Минцу пришлось задержаться в
области на несколько дней, а затем вылететь в
Москву для переговоров на высоком уровне.
И возвратился он домой только перед
самыми майскими праздниками.
* * *
С тревожным чувством подъезжал
профессор к Гусляру. Он боялся, не вызвало ли его
изобретение побочных эффектов, а главное —
смогут ли им достойно распорядиться в центре, где
сталкиваются интересы могучих ведомств.
Странная тишина встретила Минца на
въезде в Великий Гусляр.
Улицы были пустынны, нигде ни души.
Пушкинская улица недалеко от центра
была перекрыта баррикадой из ящиков. Минц вышел и
негромко крикнул:
— Есть кто живой?
Отозвался только утренний ветер, что нес
по улицам мусор.
Вот и продовольственный магазин.
Витрины разбиты, внутри тоже разорение. Больше
всего досталось кондитерскому отделу — от него
остались только осколки и груды ярких оберток.
Винный отдел сохранился лучше прочих, и хоть
часть бутылок была разбита, но ни одна не почата.
Махонькая, уменьшенная вдвое мышка
пробежала, как паучок, по полу и исчезла в углу.
Минц пошел по улице дальше, прижимаясь к
стенам домов. Чувство ужаса овладело им.
Когда он проходил мимо подвала магазина
сельхозтехники, он услышал стон.
Вровень с тротуаром было окошко,
забранное решеткой. Стон доносился оттуда.
— Кто там? — спросил Минц.
— Это мы, люди...
Минцу показалось, что он узнал голос
Удалова.
В несколько секунд Минц сбежал вниз по
ступенькам, откинул засов, и из темного подвала
стали выползать ослабевшие, изможденные,
несчастные люди. Некоторые из них были избиты и
исцарапаны. Можно было подумать, что на город в
отсутствие Минца напала стая пантер.
Среди теней, в которые превратились
гуслярцы, Минц встретил Удалова и самого
Белосельского. Махонькие, не достающие до пояса
профессора, они столпились, пошатываясь, и
пищали, требуя внимания, пищи и обвиняя Минца в
предательстве. Перебивая друг друга, пигмеи
поведали Минцу страшную историю о гибели
Гусляра, подготовленную необдуманным открытием
профессора.
Когда утром жители Гусляра проснулись
уменьшенными, сразу возникло множество проблем.
Одни стали пилить ножки у стульев, другие не
доставали до верхней полки на кухне, третьи не
могли почистить зубы... Но морально шокирующей и,
главное, совершенно не учтенной оказалась
встреча с детьми. Представьте себе положение
ребенка, который намерен идти в детский садик, но
его будит не мама, а как бы мамина кукла, ростом
меньше самого дошкольника. А в соседней квартире
папа пытается отправить в школу первоклассницу,
которая на голову выше него... Сначала родители
попытались подтвердить свое право распоряжаться
детскими судьбами с позиции силы, и надо сказать,
что растерянные дети покорно разошлись по
детским садам, школам и всяким площадкам. Но
затем по мере того, как родители прибегали ко все
более репрессивным мерам и даже телесным
наказаниям, чтобы удержать детей в руках, те
стали объединяться. На третий день они выбрали
вождя — второклассницу и второгодницу по
прозвищу Дылда, самую высокую теперь жительницу
города. От имени детей Дылда потребовала открыть
кондитерские магазины и выдать детям бесплатно
всю жвачку и конфеты, затем закрыть школы и
отменить умывание и суп.
Тут нашла коса на камень. Родители
встали как один, пытаясь остановить детей, но у
родителей нет такого опыта рукопашных, как у
младшеклассников, а им хочется порядка и
уважения к личности, тогда как дети не знают, что
такое уважаемая личность. Таким образом, исход
сражения, охватившего город, был предрешен. На
четвертый день родителей безжалостно заточили в
подвалы, и началась вольница: грабежи
кондитерских и игрушечных отделов, разгром
магазина «Кукла Барби» и еще многое другое, о чем
и упоминать в цивилизованном обществе не
пристало. Я уже не говорю о том, что за три
последних дня ни один ребенок ни разу не почистил
зубы. Даже те, кто хотел это сделать, не смели
показаться паиньками в глазах зачинщиков
переворота...
* * *
Минц отослал друзей открывать другие
подвалы и узилища, а сам перебежками спешил к
своему дому, надеясь, что новые господа Гусляра
не добрались до его лаборатории.
Первое массовое скопление детей он
увидел на площади Землепроходцев.
Там шел веселый бой яйцами, вывезенными
из ближайшего продовольственного магазина. В
стороне стояло несколько ящиков из-под шоколада
— детишки дрались, роясь в обертках в надежде
отыскать забытую плитку.
— Эй! — услышал Минц пронзительный
детский голос. — Шпион!
Он обернулся. К нему неслась толпа детей
во главе с длинноногой прыщавой девочкой,
очевидно, Дылдой. Они были вооружены игрушечными
и настоящими пистолетами из магазина «Охотник».
Несмотря на свой вес, возраст и живот,
Минц помчался так, как не бегал с десятого класса.
Ему удалось юркнуть во двор и промчаться к себе,
оторвавшись от преследователей настолько, что
они потеряли его из виду.
Переведя дух, Минц открыл последний
баллон с антигазом и включил газовый насос.
Облако газа заполнило город, вновь превращая
взрослых во взрослых. И когда Минц подошел к
телефону, он уже слышал, как с улицы несется
детский плач — выросшие взрослые взялись за
воспитание неблагодарных отпрысков всерьез.
Под отдаленный и близкий рев детей Минц
набрал телефон области. Он хотел срочно
предупредить руководство об опасности, грозящей
последователям гуслярцев.
В области никто не отвечал.
Тогда Минц положил в свой «москвич»
баллоны с антигазом, позвал на помощь Удалова, и
они помчались в область.
Город встретил их молчанием.
Сначала Минц решил, что там тоже
произошла детская революция.
Но магазины были не тронуты. Даже
кондитерские отделы.
Минц стоял посреди гастронома и
прислушивался, не донесется ли человеческий
голос.
Голос донесся, но был таким тонким, что
Минц сначала не сообразил, откуда он прилетел.
— Это же надо! — закричал Удалов и как
молодой кинулся. Падая, он поймал жирного
магазинного кота.
Кот завопил и выпустил из зубов
махонькую обнаженную толстушку — как оказалось
впоследствии, заведующую молочным отделом того
гастронома.
Нежно держа несчастную женщину в кулаке,
Удалов выбрался на улицу.
В тени цветущей сирени он увидел
шевеление.
Минц доставал из машины баллоны с
антигазом.
Удалов раздвинул листья — несколько
человечков, размером в полспички каждый,
пытались спастись от курицы, которая деловито
склевывала их.
— Скорее! — закричал Удалов, отгоняя
курицу.
Через полчаса немногочисленные жители
области, которые смогли пережить эти дни,
скрываясь под крылечками и в щелях в асфальте,
поведали им страшную историю. Оказывается,
городское начальство посчитало идею Минца
половинчатой. И решило продовольственную
проблему одним ударом — дали стократную
концентрацию газа. Оказав услугу населению,
чиновники разъехались по дачам. Так что многие
остались целы.
* * *
... Когда друзья возвращались в Гусляр,
они молчали. Только у въезда в город Минц
прошептал словно самому себе:
— А там, на совещании, ведь разные
хозяйственники были...
— И что? — спросил Удалов.
— Не исключено, — ответил Минц, — что в
некоторых городах население без микроскопа не
отыщешь...
|
