Недостойный богатырь |
Иван Дегустатов шел по весеннему лесу. Листья берез еще не раскрылись и острыми концами свисали к земле, словно подвешенные куколки бабочек. Из темной лежалой хвои выглядывали яркие трилистники заячьей капусты. На концах еловых ветвей топорщились тугие, почти желтые кулачки. Сорвешь один, помнешь в пальцах — окажется, что он составлен из мягких душистых иголочек. Птицы суетились и пели, привыкали к теплу и солнцу. — Эх, — сказал Дегустатов скворцу, поющему на ветке. — Пользуешься тем, что работники дома отдыха сделали тебе скворечник. Отдыхаешь. — Потом хитро улыбнулся и пошутил: — Вместо песен взялся бы и соорудил гнездо для товарища, которому скворечника не досталось. Скворец склонил голову, поглядел на Дегустатова с сомнением. — Я шучу, — сказал Дегустатов. — Пой. Ты птица, значит, твоя задача — петь и развлекать. Дегустатов свернул с дорожки, нахоженной отдыхающими. Дорожка была забросана бурыми листьями, и, если бы отдыхающие в этом году не приехали, на ней выросла бы трава. Но отдыхающие приедут. Скоро. Через неделю начнется первый заезд, на автобусе будут прибывать трудящиеся из недалекого Великого Гусляра, чтобы вкусить заслуженный отдых, и тогда Дегустатов вплотную примется за свои директорские обязанности. Будет следить, чтобы у всех были чистые простыни, чтобы не проносили в столовую спиртные напитки, чтобы вытирали ноги при входе и не приглашали знакомых с ночевкой. Дегустатов нагнулся, подобрал консервную банку, что осталась с прошлого года. Банка была ржавой, на ней сохранилась поблекшая этикетка — «Частик в томате». Рядом должна валяться бутылка. Бутылки часто встречаются рядом с такими банками, если люди, которые ели и пили, не взяли бутылку с собой, сдать. Бутылка нашлась. В нее набрались вода и ржавая хвоя. Банку Дегустатов спрятал под куст, чтобы не портить пейзаж, а пустую бутылку засунул в карман брюк. Его долг заключался в том, чтобы хранить окружающую экологию в чистоте. Лес шел гуще. Здесь, за низиной, начинались холмы, поросшие елями. Назывались они Гуслярской Швейцарией. Таких мест вокруг города немало. У холмов иногда отдыхали туристы. Там тоже могли встретиться разные вещи. Дегустатов не считал себя жадным, но был бережлив, ценил копейку, потому что ее надо заработать. Если нужно, он не задумываясь выкинул бы три рубля, чтобы посидеть с человеком, но для собственного удовольствия такого не допускал. Дегустатов продрался сквозь черемуху, всю в бутонах, перешел ручей по гнилому бревну. В ручье встретилась еще одна бутылка, но она была с щербинкой, и пришлось кинуть ее в черемуху. По узкой тропинке Дегустатов взобрался на холм. Воздух был свежий, с запахами, и на сердце у Дегустатова стало легко, и захотелось запустить найденной бутылкой прямо в небо. Через тропинку лежало дерево. Большое и корявое. Дегустатов помнил его. Оно росло всегда на склоне холма и превосходило прочие деревья в лесу своими размерами. — Ой-ой-ой, — произнес Дегустатов вслух. — Вот тебе и конец пришел. Не думал, что тебя так скоро подмоет вешними водами. Дерево, видно, упало только-только — даже молодые листья не успели завять. Если был бы трактор, да была бы хорошая проезжая дорога к самому дереву, то можно бы перетащить дерево на территорию дома отдыха. И Дегустатов решил упросить лесника, когда дерево будут пилить, чтобы пень достался дому отдыха. Из него можно сделать стол на множество посадочных мест. Неспешно размышляя таким образом, Дегустатов поднимался вдоль ствола, машинально считая шаги, досчитал до восьмидесяти трех, запыхался и увидел, наконец, вывороченные кверху громадные корни. Корни были так разлаписты, что, стоя рядом с комлем, Дегустатов не мог заглянуть на ту сторону, узнать, какая получилась яма. Осторожно, чтобы не измараться, он продвинулся в сторону и заглянул в просвет между корнями. Яма была велика. Дна не было видно. Как будто дерево росло над пещерой, прикрывая ее от атмосферных осадков. Дегустатов обогнул корни и нагнулся над дырой. Она полого уходила в холм, а там могли таиться археологические находки и даже клады. Ведь в этих местах, у большой дороги, водились когда-то разбойники. Дегустатов достал из кармана зажигалку и засветил ее. Были, правда, некоторые опасения, что в пещере может скрываться хищный зверь или ядовитая змея, но шансов к тому было немного. Ведь за последние сотни лет доступного входа в пещеру не наблюдалось. А то бы отдыхающие давно заметили и использовали. — Эй! — крикнул Дегустатов негромко в пещеру. — Есть кто живой? Никто не откликнулся. Дегустатов наклонился и вошел в пещеру. Зажигалка давала мало света, и Дегустатов прикрывал ее ладонью от себя, чтобы огонек не мешал смотреть вперед. Пол в пещере оказался гладким, без бугров, и потолок вскоре повысился настолько, что удалось поднять голову. Дегустатов держал свободную руку над шляпой, чтобы невзначай не случилось сотрясения мозга. Пещера все расширялась и уводила в глубь земли. В ней было зябко и сыро. Дегустатов остановился, застегнул пиджак. Потом оглянулся — светлое неровное отверстие казалось далеким, и хотелось к нему вернуться. Ну, несколько шагов, сказал себе Дегустатов. И обратно. Скорее угадав, чем увидев препятствие под ногами, Дегустатов замер. Впереди виднелось что-то белое. Дегустатов поднес к белому зажигалку, и обнаружилось, что это череп с пустыми глазницами. За черепом валялись кости, прикрытые истлевшей одеждой. Другой скелет сидел у стены, опершись о ржавое копье... Дегустатов очнулся на свежем воздухе, шагах в пятидесяти вниз по склону. Как выскочил из пещеры, как добежал — не помнил. Здесь он заставил себя остановиться, осмотреться в мирной благодати и звуках весеннего леса. Никто его не преследовал и не убивал. Зажигалка погасла, но грела ладонь. Можно было убежать дальше и позвать на помощь. Сообщить в музей. Но тут же пришла в голову мысль: скелет держал в руке копье, и это значило, что он в пещере много лет, с дореволюционных времен. Может, даже с тех, когда никакого дерева не было, и в пещеру легко было войти любому. Люди, которые туда забрались и остались, вполне могли оказаться именно охранниками клада. В литературе рассказывается, что разбойники убивали своих товарищей, которые много знали. И их вид впоследствии отпугивал охотников до чужого. Шансы на клад увеличивались. И бояться было нечего. Скелеты не кусаются. Дегустатов понял, что его долг — снова забраться в пещеру и посмотреть, нет ли ценностей. И он вернулся в темноту и сырость. За скелетами было несколько метров гладкого пола. Потом обнаружился еще один скелет. На этот раз не человеческий. У скелета было три головы, черепа которых напоминали коровьи, но превосходили их массивностью, длиной и обладали рядом крупных заостренных зубов. Когда-то умершее животное обладало также чешуйчатым телом, и отдельные чешуи, рассыпанные по полу, костяные и темные, достигали длины в полметра. Громоздкий позвоночник заканчивался хвостом с носорожьими рогами на конце. Останки принадлежали ископаемому, и Дегустатов даже пожалел, что плохо учил биологию и никого из ископаемых, кроме мамонта, не помнит. Скелет вымершего животного подтвердил, что пещера старая. А то бы такие крокодилы и сейчас водились в лесах, пугали людей. Дегустатов осторожно промерил длину скелета, и получилось более двенадцати метров. Он решил взять на память рог с хвоста, а остальное сдать в музей. Под ногами звякнуло. Дегустатов посветил зажигалкой и обнаружил толстую цепь. Каждое звено килограммов на пять. Цепь была одним концом прикована к стене. Другим охватывала ископаемую ногу. Дегустатов подивился тому, какие цепи умели делать наши пещерные предки и как они не боялись первобытных крокодилов. И пошел дальше. Впереди, как ни странно, снова замаячил свет. Будто другой вход в пещеру. Но свет этот был неживым, не солнечным и шел из непонятного источника. Пещера расширилась до размеров зала, и дальний конец ее, освещенный наиболее ярко, был окутан туманом. Дегустатов кинул взгляд под ноги, обнаружил, что под ногами пол из плиток, как в бане, и смело пошел вперед. Сердце его забилось сильнее, и он подумал, что весь клад сдавать не будет. Государству и так много достанется, а он имеет моральное право передать в свое личное пользование несколько сувениров. С таким твердым решением Дегустатов пересек высокий зал и оказался перед тюлевой занавеской, висевшей неизвестно на чем. Дегустатов раздвинул занавеску и замер, пораженный представшим его взору зрелищем. На самом высоком месте находился стеклянный или пластиковый гроб, в котором кто-то лежал. Вокруг сидели и стояли в странных позах люди в древних одеждах, словно изображали исторический спектакль. Дегустатов даже повертел головой, думая увидеть где-то кинокамеру и кинооператоров. Но никого, кроме него, здесь не оказалось. — Эй, товарищи! — сказал им Дегустатов, который к тому времени совсем осмелел. — Что происходит? Никто не ответил. Манекены, куклы в натуральный рост — понял Дегустатов и взошел на возвышение. Он приблизился к одному из манекенов и пригляделся. Манекен был крайне похож на человека. Глаза его были закрыты, длинные космы сделаны из натуральных волос, на бледном лице проглядывались жилки и щетина. На ощупь манекен оказался даже чуть теплым, мягким и податливым. Чертовщина какая-то. Дегустатов перешел к другому манекену. Манекен изображал собой толстую женщину в длинном узорном платье и головном уборе, как в ансамбле народной песни. Женщина тоже была как живая. Приподняв ее вялую руку, Дегустатов с удивлением обнаружил в ней редкий и слабый пульс. Захотелось уйти. Но хотелось поискать клад. Дегустатов отодвинул женщину, и та мягко упала на пол, явственно вздохнула, подложила руку под щеку и замерла. Дегустатов переступил через нее, подошел к следующему, к старику. Старика Дегустатов легонько толкнул. Старик покачнулся, но сохранил равновесие. Дегустатов толкнул посильнее. Старик согнулся пополам и рухнул к его ногам. Если бы Дегустатов знал, что эти люди настоящие, он толкаться бы не стал. Но люди были ненастоящие и мешали пройти наверх, к стеклянному гробу. В гробу кто-то лежал, но сразу рассмотреть было трудно, потому что крышка была толстая, не совсем ровная, отражала свет и мешала глядеть внутрь. Дегустатов попробовал приподнять крышку, но сделать это оказалось нелегко, пришлось долго тужиться, отобрать копье у одного из людей и крышку своротить. Крышка съехала на пол, ударилась углом и разбилась. Дегустатов крышку пожалел. Крышка могла стоить больших денег. Но тут же забыл о крышке. В гробу лежала девушка ослепительной красоты. Она спала или была мертвой. Глаза ее были прикрыты длинными черными ресницами, щеки были бледными, в голубизну, лобик чистый, высокий, коса золотая, тонкие пальчики сложены на груди, а на пальцах драгоценные кольца. Полные розовые губы были приоткрыты, и из-под них, словно цепочка жемчужинок, виднелись зубы. Такой красоты Дегустатову видеть не приходилось даже в кино. Несколько тысяч женщин побывали в доме отдыха, среди них не было ни одной хоть слегка похожей на эту. Дегустатов почувствовал ущемление сердца, наклонился пониже, чтобы насладиться видом прекрасного лица, потом снял с пальца драгоценное изумрудное кольцо и положил его в карман, где уже лежала бутылка. Девушка не сопротивлялась. Дегустатов понимал, что пора уходить. Собрать, что можно, из интересных сувениров и уходить. Все равно здесь нужна медицина, а не он. И уже перед самым уходом, не в силах побороть странное волнение, наклонился он над девушкой и поцеловал ее в теплые розовые губы. Поцелуй был сладок, и прекратить его Дегустатов не смог, потому что почувствовал, как девичьи губы дрогнули, ответили ему, и поцелуй получился вполне настоящий и взаимный. — Да-а, — сказал Дегустатов в волнении, отрываясь от розовых губ. — Ой! — воскликнула девушка, открыла глаза и увидела Дегустатова. — Здравствуйте. Я долго спала? Сзади началось шевеление. Потягивались и поднимались прочие люди. Звенели оружием, откашливались, сморкались, оправляли платья и обменивались удивленными возгласами. — Что случилось? — поинтересовался Дегустатов. — Почему такое изменение? Закряхтел старик, которого Дегустатов уронил на пол, и сказал: — Похоже, у меня растяжение жил. — Спасибо тебе, храбрый богатырь, — произнесла девушка, садясь в гробу. — Всю спину отлежала. Даже больно. — Спинка у принцессы болит, — обеспокоилась женщина позади Дегустатова. — Царевна спинку отлежала. Началась суета, подкладывание подушек, а один из воинов подставил свою спину, чтобы царевне удобнее было покинуть стеклянный гроб. — Не беспокойтесь, — сказала царевна. Глаза ее, теперь открытые, напоминали зеленые омуты, и в них, как пескари в глубине, проплывали золотые искры. — Оставьте эту суету. Мой богатырь поможет мне. Возьми меня, князь, в сильные руки и поставь на пол. Дегустатов повиновался. Действовал он словно в оцепенении. Ничего не соображал. Царевна оказалась невелика ростом, Дегустатову по плечо, тонка станом и очень молода. — Сколько вам лет? — спросил Дегустатов, ставя ее на пол. — Царевне шестнадцатая весна пошла, — ответила толстая баба. — Замуж пора. А мы тебя, богатырь, ждали, не дождались. Сколько лет прошло... — А сколько? — Небось, много, — предположил старик, потирая ушибленные места. — Очень ты не по-нашему выглядишь. — Так вы что здесь делали? Мешала память о поцелуе, который он столь незаконно сорвал с губ царевны. Он надеялся, что никто, кроме него и царевны, об этом не знает. Ну, добро бы царевне было лет двадцать пять — тридцать. А то шестнадцатый год, в школу ходить надо, а не целоваться со взрослыми мужчинами. Может выйти скандал. — Мы спали, — объяснила царевна. И все эти люди, окружив Дегустатова, стали наперебой рассказывать о своих неприятностях, о том, почему они все, в странных одеждах, находятся в лесу, в пещере на территории дома отдыха. Оказывается, случилось это давно, несколько сотен лет назад. Эта девушка по имени Лена была дочкой местного феодала, царя. На какой-то день рождения или иной придворный праздник пригласили всех окружающих феодалов и гостей из-за рубежа, но забыли позвать одну вредную женщину, которая потом, через много лет, подсунула Лене ядовитое яблочко, ввиду чего и она, и все окружающие погрузились в глубокий сон. А другая женщина, отдаленная родственница, узнав о таком несчастье, предсказала, что Лена проснется, если найдется рыцарь, который сможет проникнуть в пещеру и поцеловать царевну в губы. И когда вся эта неправдоподобная история была рассказана Дегустатову, тот почувствовал себя выше ростом, поправил шляпу, приосанился и отряхнул с пиджака крошки земли. — А как ты дракона одолел? — спросил старик. — Дракона? — переспросил Дегустатов. — Дракона — не знаю. — Да он же вход в пещеру охранял и уничтожал недостойных. — Не было дракона, — сказал окончательно Дегустатов. — Я бы заметил. — С ума сойти, — возмутилась толстая женщина по имени княгиня Пустовойт. — Он же мне много лет спать мешал, хрипел и фыркал. А ты его уничтожил и даже не заметил. Герой. — Да, — согласился Дегустатов, занятый своими мыслями. — Значит, у вас паспортов нет, никаких документов, места жительства нет, ничего нет? — Как же, — обиделась принцесса. — Здесь где-то неподалеку должен стоять дворец моего батюшки. Может, он немного обветшал, но дворец хороший, с хоромами, переходами, кельями и светелками. — Нет этого, — ответил Дегустатов. — Дворца не знаю. Наверное, снесли, когда я еще здесь не работал. Тут один дворец — мой. Неподалеку. Если его, извините, дворцом назвать можно. Правда, с электричеством. Сосновый бор, бильярд, пинг-понг. — Послушайте, ваше высочество, — обратился к нему старик, которого, оказывается, звали спальником Еремой. — Как же так, нет ли ошибки какой? Царство наше было велико, простиралось оно до самого синего моря. Нам многие дань платили... И берендеи, и шкербореи, и черемисы, и вятичи. — Молчи, старый, — перебила его царевна. — А то велю голову отрубить. Если мой жених говорит нет, значит, нет. Теперь он нас в свой дворец проводит. — А там и свадебку сыграем, — обрадовалась княгиня Пустовойт. — Детки пойдут. Царевна зарделась от этих слов, слуги засуетились, стали скатывать ковры и связывать в тюки платья и занавески. — А где мое любимое колечко? — закричала вдруг царевна. — Где мое любимое, волшебное изумрудное кольцо? Кто его украл, пока я почивала? Никто в этом не признался, тем более Дегустатов, который никак не мог придумать, как ему поступать дальше. Похоже было, что эта девушка собиралась выйти за него замуж. Этого допускать нельзя. Во-первых, потому что она несовершеннолетняя, и можно заработать большие неприятности. Во-вторых, у Дегустатова уже была жена, и проживала она в Архангельске с сыном Петькой. Им Дегустатов, хоть и не был в разводе, посылал алименты — двадцать пять процентов с твердой зарплаты, без приработков. Наконец, непонятно, как можно ему, директору дома отдыха, показаться в городе в окружении персон, которые появились неизвестно откуда. Но бросать людей здесь нельзя. Негуманно. Придется, пока суд да дело, перевести их в дом отдыха. — Давай, царевна, — предложила княгиня Пустовойт, — обыщем всех без исключения, потому что такое редкое кольцо никак нельзя оставлять в неумелых руках. — Нет-нет, — сказал на это Дегустатов. — Нам пора идти. Потом разберемся. — Если бой-тура опасаетесь или единорога, — вмешался молодой солдатик с топором на длинной рукоятке, — мы за вас постоим. — Нет, бой-тура не будет, — резко ответил Дегустатов. — Бой-туров не держим. — Наверное, разбойников много развелось, — предположил старик Ерема. — На это есть милиция. Слушайте меня внимательно, времена теперь изменились, титулы и почитания отменены. Так что будете меня слушаться. Пойдете, куда скажу, останетесь, где скажу. А там разберемся. Зовите меня просто — Иван Юрьевич. — А свадьба? — спросила лукаво одна из придворных, женщина в самом соку, чернобровая и смуглая, что выдавало ее шамаханское происхождение. — Свадьба в свое время. Дегустатов шел впереди, и, когда свет из пещеры иссяк, он засветил зажигалку. За ним шагали два солдата с топорами и дышали ему в затылок. Затем шуршали юбками царевна, ее дамы и девки. Сзади опять шли солдаты, несли тюки и узлы с барахлом, и старик Ерема. В таком порядке добрались до скелетов. — Это мой богатырь сделал, — произнесла царевна с гордостью, когда увидела при скудном свете зажигалки остов ископаемого животного. — Даже мясо с него содрал. — Нет, царевна, — ответил ей старик Ерема. — Более похоже, что дракон умер своей смертью со скуки или задохнулся от недостатка воздуха. — А может, и от старости, — добавила княгиня Пустовойт. — Может, и от старости, — согласился старик. — Хотя драконы долго живут. — Я недовольна, — сказала принцесса. — Я вам говорю, что это дело рук моего суженого, а вы мне прекословите. Это гадко и противно. Если бы был жив мой папа, он бы вас всех повесил. Но еще не поздно. Друг мой, рыцарь, отруби им головы. Они мне надоели. — Помилуйте, царевна, — взмолились придворные, падая в ноги ей и Дегустатову. — Не велите казнить, велите слово вымолвить. — Без этих штучек, — строго проговорил Дегустатов. — Никого казнить не будем. Не время. Потом разберемся. А если вы, Леночка, полагаете, что это и есть дракон, то я думал, что это ископаемое животное типа мамонта или крокодила. И думал, что он представляет интерес для науки. А раз это дракон из вашей компании, то оставим его как есть. Он ни для нас, ни для науки интереса не представляет. — Правильно, — одобрила царевна. — Ты у меня умный. — Гордый принц, — прошептал уважительно один из стражников. Через несколько шагов натолкнулись на скелеты людей. Снова задержались. Спальник Ерема заметил медяшку на ребрах одного из скелетов и сказал: — По этому образку я его признал. Помните, царевна, богемский витязь к вам сватался? Тогда еще говорил — голову положу, а с царевной ничего плохого не случится. — Не помню, — ответила равнодушно царевна. — Много их было. Она взяла Дегустатова под руку. Дегустатов чуть отстранился, чтобы она невзначай не нащупала в кармане пустую бутылку и взятое без спросу кольцо. — Тебя в темноте плохо видно, — говорила Дегустатову царевна, — но твой богатырский облик мне снился много лет. — Спасибо, — сказал Дегустатов. — Вылезайте осторожно, по одному, вперед не кидайтесь, без моей команды никуда не отходить. Сам встал в сторонке, щурясь от яркого света. На свежем воздухе новые знакомые Дегустатова не производили такого странного и волшебного впечатления, как под землей. Были они бледны от длительного пребывания при искусственном освещении, одежда покрыта пылью, дряхла, требовала чистки и штопки. На оружии стражников обнаружилась ржавчина, а от нее подтекло на старинные мундиры. Пудра и румяна на лицах женщин также производили грустное впечатление. А сама царевна казалась уж совсем ребенком, максимум восьмиклассницей. Дегустатов приглядывался к людям, и ему хотелось достать из кармана изумрудное кольцо и проверить, чистой ли оно воды, хотя в изумрудах, честно говоря, Дегустатов не разбирался. Спасенные жмурились, покачивались с непривычки, закрывали лица руками, и Дегустатов, хоть и спешил, чтобы отвести их в безопасное место, пожалел и не торопил. Пусть немного освоятся. А то потеряются по дороге и подведут спасителя под монастырь. — У тебя кафтан странный, — произнесла царевна, робко касаясь дегустатовского пиджака. — Какой есть, — ответил Дегустатов. Из пещеры вылез последний стражник и положил на землю сундучок с царевниным приданым. Дегустатов присматривался к сундучку с интересом. Сундучок был окован медными полосами, на нем висел крепкий замок. — Давай помогу, — предложил Дегустатов и сделал шаг к сундучку. Хотел проверить вес. — Государь, вы себя унижаете, — одернула его княгиня Пустовойт. — В вашем положении можно победить дракона или вызвать на смертный бой другого богатыря, из хазаров или половцев. Но носить тяжести вам не к лицу. — Правильно, милый, — поддержала царевна. — Тебе к лицу меч, а не сундук. А спальник Ерема, проморгавшись к тому времени, поглядел на спасителя проницательным стариковским взглядом, вздохнул и сказал стражнику: — Сундук никому не передавать. Неизвестно, что за народ здесь обитает. Вот гад подозрительный, подумал про старика Ерему Дегустатов. — Ну, все в сборе? — спросил он. — Тогда следуйте за мной. Вниз по склону спускались медленно, будто учились ходить, а когда подошли к ручью, то остановились умыться, привести себя в порядок. Тут чуть было не представился случай взять сундучок и попрощаться. Пролетал над лесом самолет. Рейсовый. Самый обычный. И при шуме моторов и виде его обтекаемого фюзеляжа все люди из пещеры вдруг попадали на траву, в грязь и стали громко причитать. Оказалось, по отсталости приняли самолет за летающего дракона. Дегустатов громко смеялся над ними, обмахиваясь шляпой, и оттого их уважение к нему еще более выросло. Дом отдыха, двухэтажное здание с колоннами, когда-то принадлежавшее купцам Анучкиным, а после революции достроенное и расширенное, красиво стоял на пригорке, откуда шел спуск к реке. Остальные корпуса и службы частично скрывались за растительностью. — Ах! — сказала чернобровая придворная шамаханка. — И это ваш дворец? Дегустатов не понял, ирония здесь или восхищение, и ответил: — Какой есть. — Он куда лучше, чем у батюшки царя, — оценила чернобровая. — Вас как зовут? — спросил ее Дегустатов. — Анфиса Магометовна, — ответила придворная. — Анфиской ее звать, — поправила княгиня Пустовойт. — Можно Анфиской, — согласилась придворная и повела плечами, разминаясь. От свежего воздуха и солнца она порозовела, щеки обрели видимую упругость, и в глазах был блеск. Дегустатов вздохнул, сравнил ее мысленно с царевной и повел группу дальше, к флигелю № 2, который прятался глубоко в кустах сирени. — Ноги вытирайте, — велел людям Дегустатов. Люди послушно вытирали ноги о резиновый пупырчатый половик, и все им было в диковинку: стекла в окнах, да и величина самих окон, крашеная крыша, водосточная труба и даже обычный асфальт на дорожке. А когда оказались на скрипучей застекленной веранде, где стоял бильярдный стол, и откуда сквозь открытую дверь был виден коридор с дверями по обе стороны, царевна подошла снова к Дегустатову и сказала: — Ты, видать, могучий царь, наш спаситель. — Ага, — согласился Дегустатов. — Погодите здесь. Я посмотрю, в каких вас комнатах разместить. Анфиса провела ладонью по зеленому сукну. — А полога-то на кровати нету, — отметила она. — Какого полога? — обернулся Дегустатов. Анфиса, коварная бестия, втайне двоюродная племянница той колдуньи, что всех усыпила, с улыбкой, ямочки на щеках, показала на бильярдный стол и добавила: — А перину, государь, где хранишь? — Ошибаетесь, — улыбнулся ей Дегустатов, — это не кровать, а игра бильярд. Шары гоняем. Он заглянул в одну из спален. Там стояли четыре еще не застеленные кровати. «Здесь мы стражу разместим», — подумал он. В следующей — баб и княгинь. Для них придется еще одну комнату оставить. Старику Ереме и пятому солдату — маленькую, подальше от царевны. Царевне выделим двухкоечный номер. Остается еще одна комната. Надо бы отдать ее Анфисе. Но неизвестно, вдруг начнутся трения. Строй у них феодальный. А сундучок и барахло сложить бы в кладовку у туалета. Еще неизвестно, умеют ли они туалетом пользоваться — в пещере ничего подобного не заметил. Дегустатов задержался в туалете. Кафель сверкал под лучами проникшего сквозь матовое стекло солнца. Можно было махнуть на все рукой и вызвать директора музея. И дело с концом. Останется изумрудное колечко и заметка в местной печати. Дегустатов достал из кармана колечко. Колечко было массивным, на вид золотое, а камень испускал зеленое сияние. Нет, придется проверить, что в сундучке. И было оправдание: раз велят жениться на царевне, которую целовал, то с этой ситуацией надо распутаться деликатно. Дегустатов строил планы и машинально крутил кольцо на мизинце. Кольцо крутилось с трудом. Дегустатов даже поднатужился, стараясь повернуть его так, чтобы увидеть снова блестящий камушек. И лишь успел это сделать, как в туалете рядом с ним образовался конь вороной масти. Коню было тесно. Он упирался хвостом в стену и воротил морду кверху, чтобы не задеть Дегустатова. — Еще чего не хватало, — сказал Дегустатов с раздражением. — Что прикажешь, доблестный богатырь? — спросил конь человеческим голосом. — Если Кащея победить или еще для какого подвига — я готов. Так ты и есть жених моей дорогой царевны? — Потише, люди услышат, — сказал Дегустатов с раздражением. — Пусть слышат, — ответил конь. — Даже лучше, что услышат. Пусть все знают, что я, конь-Ветерок, твой слуга. Пусть враги твои трепещут. Дегустатов поглядел на коня и мысленно пересчитал врагов. Во врагах он считал директора стройконторы Удалова, который тянет с ремонтом, соседа по дому и еще многих. В борьбе с ними нужнее были чернила, чем говорящие лошади. — Мои враги, — произнес Дегустатов дипломатично, — от меня пешего трепещут. Так что в услугах не нуждаемся. — Ну не нуждаешься, так не нуждайся, — сказал конь. — Поверни кольцо вокруг пальца, и я снова исчезну. А меч-кладенец тебе достать? — И не думай, — ответил Дегустатов. — Еще порежешь кого. — Что-то ты мне, богатырь, не показался, — проговорил конь, постукивая копытом по плиткам туалета. — Чего-то в тебе не хватает. Как бы царевна не отказалась замуж за тебя пойти. — Я ее не заставляю, — сказал Дегустатов и, пока конь вновь не пустился в рассуждения, повернул кольцо вокруг пальца — и конь-Ветерок исчез, будто его и не было. Лишь запах конского пота остался в воздухе. Дегустатов даже подошел к форточке и растворил ее. Кольцо спрятал во внутренний карман пиджака. Бутылку поставил на подоконник. А с конем надо будет обдумать. Но не сейчас, не сейчас. Сейчас надо народ с веранды убрать. А то кто-нибудь забредет в дом отдыха — тогда начнется представление! Дегустатов поспешил на веранду. — Живы еще? — произнес он бодро. — Живы, — ответили гости. — А есть опасность? — поинтересовалась княгиня Пустовойт. — Да. У меня много врагов. — А где твои слуги? — спросила царевна. — Где охрана? — Мои слуги отпущены, Леночка, — сообщил вежливо Дегустатов. — Частично их заменяют различные невидимые духи, а частично они не здесь... — Они в походе, — сказал один из стражников. — Правильно, — подтвердил Дегустатов. — Пока устроимся в этом доме. Вести себя ниже травы и тише воды, понятно? — Странно как-то, — заметила княгиня Пустовойт. — Сам спасает, и сам пугает. Мы думали, будет пир и веселье. А привел нас в пустой дом. — Потом спасибо скажете, — ответил Дегустатов. — Мы голодные, Иван, — напомнила царевна. — У меня отчество есть, — поправил царевну Дегустатов, — Иван Юрьевич. Царевна покраснела, обиделась. — Какое красивое имя-отчество, — польстила Анфиса. И Дегустатову от этой похвалы стало приятно. Княгиня Пустовойт заметила обмен взглядами и сурово дернула Анфису за косу. Анфиса взвизгнула, а Дегустатов сказал: — Вы, княгиня, без этих старорежимных штучек. Может быть, Анфиса как личность даст вам десять очков вперед. — Чего даст? — Ничего я ей не дам, — сказала Анфиса. — Так держать, — приободрил ее Дегустатов. — Сейчас, товарищи, разместитесь, устроитесь, я на склад сбегаю, белье чистое выдам, ничего не жалко. Мой долг — о вас позаботиться. Насчет расплаты не беспокойтесь, уладим. Свет включается здесь вот, и здесь, сюда охрану, сюда — руководство. Леночка поживет пока в двухкоечном номере. Если вопросов больше нет, я на несколько минут вас оставлю. Все самому приходится делать, поймите меня правильно. — А до ветру куда? — шепнул Дегустатову старик Ерема. — По коридору последняя дверь направо. Дегустатов вспомнил, как топотал в туалете сказочный конь, и решил старика туда не провожать. Пускай сам догадывается, что к чему. И в этом было даже некоторое злорадство. На прощанье Дегустатов щелкнул два раза выключателем. Продемонстрировал электричество. Ожидал, что снова они повалятся в ноги. Но в ноги не повалились, наверное, потому что лампочки в коридоре и комнатах были слабые, по пятнадцать свечей. Уборщицу тетю Шуру и сестру-хозяйку Александру Евгеньевну Дегустатов разыскал в дежурке. Они пили чай из электросамовара. — Где-то вы гуляли, Иван Юрьевич? — поинтересовалась Александра Евгеньевна, завидя в дверях крепкую, широкую в плечах и бедрах фигуру директора. — Владения проверяли? А мы уж думали, забыл, что чай стынет. — Новости есть? — спросил Дегустатов. — Нет. Звонил Удалов из стройконторы, спрашивал, не возражаем ли против шиферу? — Мне хоть шифер, хоть солома — только чтоб не текло. Из города к нам никто не собирается? — Нет, не звонили. — Тогда вот что: достань-ка мне двенадцать комплектов белья и одеял. — Зачем же? Заезда еще не было. — Был заезд. Проспала, Александра Евгеньевна. — Да я безвылазно здесь сижу с самого утра, — обиделась сестра-хозяйка и опустила подбородок на мягкие складки шеи. — Киногруппа приехала, — соврал Дегустатов. — На автобусе. Ворота были открыты. Я их сам во втором корпусе разместил. Исторический фильм снимать будут. В трех сериях. Про восстание Степана Разина. — Ой, — обрадовалась уборщица Шура. — А артистка Соловей приехала? — Я их в лицо не всех знаю, — признался Дегустатов. — Может, и Соловей. — И Папанов? — Папанова нет, — уверенно сказал Дегустатов. — Пошли за бельем. Неудобно, люди ждут. С дороги устали. Из Москвы ехали. Расплачиваться будут по безналичному. И попрошу артистов не беспокоить. С вопросами не соваться и так далее. Среди них есть иностранцы. — И иностранцы? — Да. Русский язык знают, но нашей действительности не понимают. Несите все добро во второй корпус. Я там ждать буду. Дегустатов покинул дежурку и уже снаружи, заглянув в окно, крикнул тете Шуре: — Самовар долей. Чаем гостей угостим. Тетя Шура быстро закивала головой. Она и сама уже об этом подумала. Тетя Шура с Александрой Евгеньевной притащили ворох простыней и наволочек к веранде второго корпуса и хотели было заправить постели, а заодно и посмотреть на артистов, но Дегустатов уже сторожил у входа. — Здесь складывайте, — велел он. — Внутрь ни шагу. — Конечно, конечно, — согласились женщины, хотя заглянуть внутрь хотелось хоть одним глазком. Они пошли вокруг корпуса, дальней дорогой, издали косясь на закрытые окна, за которыми были шевеление и яркие одежды. И уж совсем отчаялись увидеть что-нибудь, как одно из окон растворилось, и чернобровая женщина выглянула наружу и сделала круглые глаза. Это была Анфиса, которую в самое сердце поразили одежды обслуживающего персонала, надо сказать, самые обычные, без претензий, юбки чуть ниже колен и волосы не в косу, а забранные в пучок на затылке у Александры Евгеньевны и довольно коротко остриженные у тети Шуры. — А-ба-ба-ба, — проговорила актриса и остановилась с открытым ртом. — Вы, гражданка, в каких фильмах снимались? — вежливо спросила тетя Шура, большая любительница киноискусства. — А-ба-ба, — повторила Анфиса и перекрестилась двумя перстами. — Иностранный язык, — вздохнула Александра Евгеньевна. — Страшно уважаю людей, знающих иностранные языки. Больше разговора не получилось. Из-за спины Анфисы выдвинулся суровый Дегустатов, погрозил пальцем и захлопнул окно. — Заметила? — сказала тетя Шура. — В кокошнике и древнем сарафане. Совместная постановка. Они пошли дальше по дорожке, обсуждая новость, а Анфиса подвернула юбку до колена, прошлась по комнате, показывая крепкие, ладные ноги, и спросила Дегустатова: — Так у тебя в царстве юбки носят? — И еще короче, — сознался Дегустатов. Хотел было показать на Анфисиной юбке, как короче, но в дверях появилась княгиня Пустовойт, оценила обстановку и произнесла: — Может, государь, в твоем царстве все бабы ходят простоволосыми и бесстыдно ноги заголяют, но учти, что царевне такого знать не можно. Так что прикажи своим служанкам подолы опустить. И до свадьбы вокруг Анфиски не вейся. Когда тетя Шура и Александра Евгеньевна вернулись в дежурку, чтобы заварить чай, там уже сидел гость. Гость — не гость, пожарник Эрик. Он сидел у поющего самовара, читал книжку, готовился к экзамену в педагогический институт. — Ты чего к нам? — поинтересовалась тетя Шура, поздоровавшись. — Все у тебя в порядке? — Все в порядке, — ответил Эрик. — Пришел по долгу службы. Перед началом сезона оборудование проверить. Как тут огнетушители, лопаты, крюки, щиты пожарные, все ли на месте. — До директора не доберешься, — бросила Александра Евгеньевна. — Уехал? — Нет, никуда не уехал. Но окружен московскими красавицами. — Приехала к нам киногруппа, — сообщила тетя Шура. — Снимает исторический фильм про Пугачева. Расплачиваться будут по безналичному расчету. — Странно, — сказал Эрик. — Неужели они через Гусляр проехали, и никто не заметил? — Значит, проехали. — И надолго? — Пока не снимут. — Пойду посмотрю, — решил Эрик, откладывая книжку. — И не думай, — сказала тетя Шура. — Дегустатов тебя на месте убьет. Ты же знаешь, какой он въедливый. Все по нему не так. — Пойду. Ничего он со мной не сделает. Мне огнетушители проверить надо. По пути ко второму корпусу Эрик проверил красный пожарный щит у волейбольной площадки. Огнетушители с него были сняты, но одна лопата сохранилась. Из-за того, что пришлось сделать круг, Эрик подошел к дому не со стороны веранды, а сзади, где были умывалка и туалет. Оттуда доносились голоса, спорили. И так громко, что Эрику пришлось подслушать. — Послушай, боярин, — произнес молодой голос. Принадлежал он стражнику, но Эрик об этом, конечно, не знал. — Где ты видел такое царство, чтобы две бесстыдницы, заголившись, гуляли и больше никого. Ни людей, ни коней. А у богатыря колпак на голове посередке продавленный. Может, он вовсе не Иван-царевич, а Иван-дурак? — За такие речи языки рвут, — ответил наставительно старческий голос. — Боюсь только, что дураков здесь нет. Какие свечи у него! — Видал. С потолка висят, а воск не капает. — Вот я и говорю. А кровати на железных ногах. Крыша железом крыта. Зуб во рту золотой. Как бы не попали мы в плен к нечистой силе. Я-то старый, помирать скоро. Вас, молодых, жалко. Вам бы жить и жить. — Господи, с нами крестная сила, — напугался молодой голос. — А ответь мне, дед Ерема, были ли в старых книгах намеки на такое колдовство? — Были. Антихрист на железной колеснице истребит все живое. Может, уже и истребил своих, пусто в его дворцах. Теперь за нас принялся. Я старому царю страшную клятву давал дочь его от всех зол сберегать. В ту роковую минуту успел ей на палец надеть изумрудное кольцо-перстень. Повернешь его — придет на помощь конь-Ветерок и унесет Аленушку куда следует. А где кольцо? Пропало. Уж не Иван ли кольцо схоронил? А если так — кто ему подсказал? Враг рода человеческого... Голоса зазвучали потише, будто говорившие отвернулись от окна. Репетируют, подумал Эрик. И как естественно у них получается. Снова до него донесся молодой голос. — Иван сказал, что здесь отхожее место. Так ведь сказал? — Так. И соврал, не иначе. Здесь все стены белым камнем выложены, словно во дворце. И чаши из белого камня. И вода хрустальная льется. Хотел, наверное, чтобы мы это чистое место загадили, чтобы потом нас казни предать. — Ох, и мудрый ты, дед Ерема, — сказал молодой голос. — Пойдем на двор. Обманем злодея. Звякнул крючок на задней двери, и два человека вышли из дома. Первым шел прямой еще старик со впалыми щеками и седой бородой. На голове у старика высокая шапка-кубанка, а рукава длинного тяжелого плаща разрезаны спереди. Из-под плаща при каждом шаге появлялись острые носки загнутых кверху красных сапог. Второй человек, нестарый, был одет похоже на старика. Только на голове шлем, плащ покороче, в талию, рукава обыкновенные, бородка острая, короткая и усы закручены кверху. Молодой тащил за собой топор на длинной ручке. И тут же учебник истории вспомнился Эрику. Одежда была древнерусской, допетровской эпохи, если не ранее. И было в одежде нечто странное — естественность, будто вышла она не из костюмерной мастерской, а была сшита для ежедневного ношения. Актеры направились к кустам, за которыми стоял Эрик, и прятаться ему было поздно. «Что вы здесь делаете, молодой человек? — спросит сейчас старик, может быть, народный артист республики. — Вы подслушиваете под окном туалета наш шутливый разговор?» Эрик в растерянности надел на голову каску — не мог не надеть. Дело в том, что пришел он в дом отдыха не в форме, а в свитере и джинсах. Только каску захватил с собой. И то случайно. Каска была старая, блестящая, с гребнем поверху. Такие уже сняты с вооружения пожарников. Он нашел ее утром на чердаке пожарной команды, когда начальник послал его туда посмотреть, не завалялся ли там обрывок шланга. Каска понравилась, оставлять ее на чердаке было жалко, носить на выездах нельзя — у всех армейские, зеленые. Решил тогда Эрик отнести ее домой, да не успел. Вот и шел по дому отдыха, размахивая каской, словно лукошком для грибов. А тут, перед встречей с киноработниками, непроизвольно надел на голову — чтобы самого себя убедить в том, что он здесь не просто так, а по заданию руководства. И в таком виде — в медной каске, сером свитере и джинсах — выступил из-за кустов. Старик от неожиданности и сверкания каски осел, ноги подогнулись, а второй не растерялся, взмахнул топориком, но топор длинной рукояткой запутался в ветвях сирени, и молодой парень рвал его, дергал, но оказался безоружным. — Извините, — сказал Эрик. — Я, наверное, вас напугал. Извините. — Не напугал, — сказал старик, приходя в себя. Держался он с достоинством и, когда первый испуг прошел, вновь приобрел осанку народного артиста. Молодой парень выпростал наконец топор из куста и поставил к ноге. Помолчали. Потом Эрик поинтересовался, чтобы поддержать разговор: — Вы что здесь снимаете? — Как? — спросил старик. — Какую картину снимаете? Старик с молодым переглянулись и не ответили. — Вы не думайте, — успокоил Эрик. — Я здесь по долгу службы. Проверяю. Инвентарь, оборудование, огнетушители. Служба. — И Эрик улыбнулся чуть заискивающе. Уж очень неловкой получилась беседа. — Значит, ты нездешний? — сказал старик. — Нет, я из Гусляра. — Непонятно говоришь. А Ивану-царевичу ты кем приходишься? — Кому? — Ивану-царевичу, который царевну поцеловал и нас сюда привел? Главному в этих местах. Ивану свет Юрьевичу. — Так вы Дегустатова имеете в виду, — рассмеялся, поняв наконец шутку, Эрик. — Я ему никем не прихожусь. Я из независимой организации. — А чего же тогда по его владениям ходишь? — спросил подозрительно старик. — Мне можно. Я пожарник. — Так, — сказал старик. — Вижу я, нет в тебе опасения пред страшной мощью и властью Ивана Юрьевича. — Нету, — сознался Эрик и совсем развеселился. — Это у вас здорово получается. Просто как на самом деле. И одежда, кафтаны просто замечательные. И топор. Как настоящий. — Чего? — обиделся молодой человек. — Как настоящий? Да я тебе сейчас этим как настоящим огрею, тогда узнаешь, как славное боевое оружие хулить. — Ну, умора просто, — только и смог вымолвить Эрик. — Мне сказали, что вы делаете историческую картину. А я теперь понимаю, что комедию. Меня к себе возьмете? — А у тебя что ли своего господина нету? — Господин у меня есть, — поддержал его игру Эрик. — У него таких, как я, двадцать рыцарей. Все в шлемах боевых, с топорами в руках, зовутся пожарной командой, огонь нам не страшен и вода. И медные трубы. — Славная дружина, — вежливо одобрил дед Ерема. — Конечно, славная. Первое место в районе по пожаротушениям. — А как твоего господина зовут? — спросил старик Ерема. Так, будто надеялся встретить старого знакомого. — Брандмейстер, — схитрил Эрик. — Немец? — Слово немецкое. А сам молдаванин. — Как же, — подтвердил Ерема. — Слышал. Достойный человек. Молодой стражник посмотрел на него с уважением. Старик Ерема много знал. — А не обижает ли твоего господина Иван Юрьевич? — задал следующий вопрос старик. — Не беспокоит своей колдовской силой? — Во дает, — восхитился Эрик. И разъяснил: — Если бы и захотел, на него сразу управа найдется. Чуть что — мы в райсовет. И отнимут у него домотдыховское царство, отправят работать банщиком. Как вам такой вариант нравится? — Не знаю, — серьезно ответил старик. — Не знаю. Может, к лучшему, а может, и к худшему. Царевна наша с ним обручена. И если бросит он ее — позор и расстройство. И если женится, тоже добра не жду. — А царевну кто играет? — Про царевну так, отрок, говорить нельзя, — ответил старик. — Царевна тебе — не игрушка. — А поглядеть на царевну можно? Или подождем, пока съемки начнутся? — Мы не сарацины, которые девкам лица закрывают. Гляди. Старик провел Эрика по прошлогодней листве и молоденьким иголочкам новой травы к окну, занавешенному изнутри, и постучал по стеклу согнутым пальцем. Занавеска отъехала в сторону, и за стеклом показалось неясное девичье лицо. — Отвори, — попросил старик. — Слово сказать надобно. Окно распахнулось. Девушка обозначилась в нем, словно старинный портрет в простенькой раме, отчего несказанная красота ее выигрывала втрое. Девушка держала в руке зеркало на длинной ручке и, видно, только что расчесывала свои длинные золотые волосы, не успела даже забрать их в пучок, поддерживала, чтобы не рассыпались. В окружении черных ресниц горели зеленым огнем глаза, и в них был вопрос — зачем и кто меня, такую прекрасную, беспокоит? Кто этот неизвестный рыцарь в золотом шлеме? Эрику следовало бы представиться, сообщить, кто он такой, почему такой смелый. Сказать, что уважает киноискусство и особенно любит фильмы с участием этой самой кинозвезды. Но Эрик не смог вспомнить ни одного фильма с участием этой поразительной красавицы. Но если бы он и смотрел пятнадцать фильмов с ее участием, все равно бы не посмел открыть рта. Эрик влюбился. С первого взгляда. На всю жизнь. И чувства его отразились в глазах и странной бледности лица. Спальник Ерема, всю эту сцену наблюдавший и довольный ее исходом, так как он был старым политиканом, пережившим трех государей и многих других придворных, сказал: — Поражен, отрок? Эрик кивнул и проглотил слюну. Язык у него отсох. — Добро, — сказал старик Ерема. — И вот такую раскрасавицу отдаем мы за Ивана свет Юрьевича. Старик ожидал взрыва негодования, начала междоусобицы, выгодной для него, но в ответ Эрик, принявший эти слова за злую шутку, резко повернулся и отошел в сторону, потому что понял, как велика пропасть между ним, рядовым пожарником, и московской кинозвездой, которой звонят по телефону известные поэты, чтобы прочесть ей новые, для нее написанные стихи и поэмы. Как непреодолима пропасть между будущим заочником педагогического института и красавицей, регулярно выезжающей в Канн на международный кинофестиваль. А о Дегустатове Эрик и не подумал. Но сам Дегустатов, услышав голоса, ворвался в комнату, оттолкнул от окна царевну, глядящую сочувственно на стройного юношу в шлеме, и со злостью крикнул: — Ты что здесь делаешь? Эрик обернулся на голос директора и грустно ответил: — Я противопожарное оборудование проверяю. Акт составить нужно. Царевна, которую толкнул Дегустатов, и которой было не столько больно от толчка, сколько обидно, потому что, кроме папы-государя, никто не смел прикоснуться к царской особе, заплакала. Старик Ерема сказал, чтобы не уронить гордость: — Негоже так поступать, Иван Юрьевич. — Надоели вы мне, — вырвалось у Дегустатова. — Сдам вас в музей, и дело с концом. — Куда-куда? — угрожающе спросил старик, все еще недовольный тоном и поступками своего спасителя. — Неважно, — вздохнул Дегустатов, понимая, что объяснить им ничего не объяснишь. Надо было форсировать действия, чтобы заглянуть в сундучок и потом отделаться от всей этой подозрительной компании. — Государь, — проговорила, появляясь из-за спины Дегустатова, Анфиса и прикасаясь к его плечу. — Вы устали. Вы в горести. Пойдем отсюда. — Ага, — согласился Дегустатов и увидел тетю Шуру и Александру Евгеньевну, выплывающих из-за кустов. Тетя Шура несла шипящий самовар, а Александра Евгеньевна — картонный ящик, в котором были чашки, блюдца, пачки с вафлями, сахар-рафинад, чайные ложки и конфеты «сливочная помадка». Они шли, широко улыбаясь и всем своим видом стараясь подчеркнуть гостеприимную радость по поводу прибытия столь дорогих гостей. — Сейчас чайку попьем, — ласковым голосом сказала Александра Евгеньевна. — Я сам, — предупредил Дегустатов, протягивая руки из окна, чтобы принять самовар. — Не беспокойтесь, Иван Юрьевич, — сказала Александра Евгеньевна, а тетя Шура даже сделала шаг назад, чтобы не отдавать самовара. — Давай я тебе помогу, тетя, — предложил Эрик, забрал самовар и, не слушая дальнейших разговоров, прошел на веранду. Александра Евгеньевна достала из картонного ящика белую скатерть и ловко расстелила ее на бильярдном столе. — Вот и чайком побалуемся, погреем свои старые кости, — обрадовался старик Ерема, входя на веранду вслед за Эриком. — Сколько лет росинки в рот не брал. — Воздерживаетесь? — спросил Эрик. — Ага, — согласился старик с непонятным словом. Из коридора вышла, уже в кокошнике, царевна Леночка в сопровождении княгини Пустовойт. Глаза ее распухли от слез. Потом потянулись стражники и слуги. Столпились вокруг бильярдного стола, глядя с жадностью, как тетя Шура с Александрой Евгеньевной расставляют чашки и распаковывают пачки с вафлями. Старик Ерема даже взял кусок обертки, помял в руках и сказал для всеобщего сведения: — Такое я встречал. Пергамен зовется, привозят из заморских стран. Книги писать. Эрик женщинам не помогал. Стоял, не снимая каски, и глазел на царевну. Царевна смущалась и отводила глаза. — Проголодались? — пожалела ее тетя Шура. — Такая молоденькая, а уже на кочевом образе жизни. — На кочевом образе язычники, — произнес строго дед Ерема, — а мы в Бога веруем. Мы оседлые. — Бога нет, — сообщил Эрик. — Куда же это мы попали? — сказала в сердцах княгиня Пустовойт. — Хоть обратно в пещеру. — Проживем, проживем как-нибудь, — поддержал ее молодой стражник. — Как раньше жили, так и проживем. Другого богатыря ждать будем. Настоящего. — А может, теперь настоящих и не осталось? — спросил на это старик Ерема и покосился на Эрика с надеждой. Старика мучил прострел, и он готов был на любую интригу, только бы не возвращаться в сырость. Эрик слушал этот удивительный разговор, никак не понятный в устах московских киноартистов, и в нем бурлили подозрения. Про тетю Шуру и Александру Евгеньевну говорить не приходится. Они застыли у стола, забыв, что пора разливать чай, и только хлопали глазами. Царевна выслушала мнение придворных и снова заплакала. — Не могу я назад идти, — говорила она. — Неужели это непонятно? Я же обручена. С Иваном обручена. И нет мне пути назад. Что я, девка, что ли, гулящая? Принцесса закрылась платочком. Эрик думал о том, что ни автобуса, ни кинокамер, ни прожекторов — ничего такого он не видел. И сколько времени, скажите вы мне, можно ходить в театральной одежде, не переодеваясь? — Остается мне одно, — продолжала царевна сквозь слезы, — найти берег покруче и с него в реку кинуться. А вы уж как хотите. Вы свободны. Всем волю даю. — Такая молоденькая, а так убивается, — посочувствовала тетя Шура, которая была женщина добрая и отзывчивая. — Не иначе, как у наших дорогих товарищей случилась неприятность. — Слышишь, Шура, Иван Юрьевич на ней жениться обещал и обманул, — сказала Александра Евгеньевна. — Как же он мог? — возмутилась тетя Шура. — У него жена неразведенная в Архангельске живет. — Чего? — возопил дед Ерема. — Жена, говоришь? — Кстати, где он сам? — спросил Эрик, еще не разобравшийся в своих чувствах, но кипящий желанием сначала помочь прекрасной девушке, а потом уж разбираться. — Да, где он? — поддержала княгиня Пустовойт. — Где он?! — вскричал старик Ерема. — Где обманщик?! Целовал, а сам женатый! Толкаясь в узких дверях и забыв о чае, все бросились обратно в коридор. И остановились как вкопанные. Перед распахнутой дверью в комнату, где хранился сундук с невестиным приданым, лежал связанный стражник с кляпом во рту. Он бешено вращал глазами и корчился как червяк. Комната была пуста. Ни сундука, ни Дегустатова. — Может, он где-нибудь еще? — предположила тетя Шура, понявшая, что гостей обокрали, но болевшая за репутацию дома отдыха. — Дегустатов! — крикнул Эрик. И в ответ по асфальтовой дорожке у окна грянули копыта, из-под них брызнули искры до сосновых вершин, и черный конь, взмахнув длинным хвостом, рванул с места к темнеющему лесу. На коне сидел Дегустатов, под мышкой тяжелый сундук, а сзади, обхватив его живот гладкими руками, Анфиса. — Спелись, — сказал стражник. — Держи вора! — воскликнула княгиня Пустовойт, а мудрый старик Ерема ответил на это скорбно: — Не догонишь. Это же Ветерок. Конь-Ветерок. Волшебное животное. Ни одна тварь на свете его не обгонит. — Значит, Иван мое кольцо украл? — Он самый, больше некому. Конь-Ветерок только хозяина кольца слушается. — Значит, он меня во сне, еще не поцеловавши, обокрал? — настаивала царевна. — Так, Елена, так, — повторил старик. Тут терпению Эрика пришел конец. Он встал в дверях и произнес громко: — Вы вовсе не те, за кого себя выдаете. Никакая вы не киногруппа. Рассказывайте, кто вы на самом деле, почему здесь оказались. Тогда примем меры. — Достойный разговор, — сказала Александра Евгеньевна. — Давно по Дегустатову уголовный кодекс плачет. — Мы себя ни за кого не выдаем, — ответил старик Ерема. — Не то, что ваш друг Иван Юрьевич. — Не друг он нам, — поправил Эрик. — Попрошу перейти к делу. В Эрике появились серьезность и собранность, как на пожаре. Впереди языки пламени, опасность для жизни, в руках лестница, и надо приставить ее к многоэтажному зданию и лезть наверх, спасать женщин, стариков и детей. — Так вот, — сказал старик, оценив серьезный вид отрока в золотом шлеме. — Мы родом из тридевятого царства, тридесятого государства. Случилось так, что на рождение царевны Алены вредная колдунья, Анфисина притом двоюродная бабушка, приглашения не получила. И поклялась она страшной клятвой нашу царевну со света свести. Но другая колдунья, близкая нашему царю, царство ему небесное, на это так сказала: «Не будет смерти Алене-прекрасной при ее совершеннолетии, а заснет она глубоким сном и спасет ее один рыцарь, который полюбит ее навечно, поцелует в хрустальном гробу и разбудит. Ее и всех придворных людей». — Спящая царевна! — воскликнула Александра Евгеньевна. — Она самая, — согласился старик Ерема. — А ты откуда знаешь? — Так о вашем приключении сохранилась память в художественной литературе. — И в устном творчестве, — добавил Эрик, не сводя глаз со спящей царевны. «Алена, — шептали беззвучно его губы, — Аленушка». И царевна, хоть момент был очень тревожный, на взгляд ответила и потупилась. — О вас, — продолжала Александра Евгеньевна, — множество сказок написано, фильм снят. И даже мультипликация, про иностранный вариант. С гномами. — Такого не знаем, — сказал старик. — Значит, заснули мы, как и было приказано, в день Леночкина совершеннолетия. Что дальше было — не помним. Дракон нас охранял, чтобы случайный человек не польстился на наше беспомощное состояние. Потом, видно, пещера заросла, пути к ней потерялись, а дракон помер. Так и случилось — проснулись мы от постороннего присутствия. Видим — незнакомый витязь в странной одежде нашу царевну в губы целует. Значит, кончилось наше затворничество и будет свадьба. — Конечно, — подтвердила Александра Евгеньевна. — Как сейчас помню. Потом была свадьба и сказке конец. — Да не сказка это, — ответила царевна, сморщив носик. — Я в самом деле все эти годы в хрустальном гробу пролежала. На пуховой перине. — Мы поверили, пошли за вашим Иваном Юрьевичем. Он нас сюда привел, а дальше сами знаете. — Он про вас сказал, что вы артисты. — Кто-кто? — Артисты. — Таких не знаем. Ошибся он. — Ряженые, — подсказал Эрик. — Так раньше назывались? Скоморохи. — Да за такое... За такое... — У старика слов не нашлось, и он сплюнул на пол в негодовании. — Я чистых голубых кровей, — топнула ножкой царевна и посмотрела на Эрика. — Это нам все равно, — заметила тетя Шура, которая до этого молчала. — Нам бы человек был хороший, не жулик. — Тоже бывает, — согласился старик Ерема. — А все-таки царевна. — Царевна, — вздохнула Александра Евгеньевна. — Люди на Луну летают, реки от химии спасают, телевизор смотрят, а тут на тебе, царевна... — Ладно, потом разберемся, — сказал Эрик. — Помочь надо. — Нет, — ответил старик Ерема. — Помочь ничем нельзя. Ветерка не догнать. Они сейчас в другое царство ускакали. — До другого царства не доскакать, — ответил Эрик, улыбнувшись. — До другого царства много дней скакать. Да и границу ему на коне не переехать. — Стража? — спросил с надеждой Ерема. — Пограничники. Пошли позвоним в город. — В колокола звонить будет, — объяснил старик остальным. — Народ поднимать. — Нет, — возразил Эрик. — Я своему начальнику позвоню. Может, придумаем что. Есть у меня одна идея. — Брандмейстеру? Молдаванину? Память у старика была хорошая. — Ему самому. — Зачем ему? — удивилась тетя Шура. — В милицию звонить надо. — В милиции не поверят. Что я им, сказку о спящей царевне по телефону расскажу? Товарищи, скажу, в сказке возникли осложнения? — А начальнику? — Начальнику я знаю, что сказать. Эрик оставил зареванную царевну с ее обслугой в домике, приказал стражникам никого близко не подпускать: чуть что — в топоры. Им придал для усиления Александру Евгеньевну. И поспешил в главный корпус. Тетя Шура и старик Ерема отправились за ним. День клонился к вечеру. Небо загустело, тени просвечивали золотом, и в воздухе стояла удивительная прозрачность, так что за несколько километров долетел гудок электрички. — Знаю, куда он поскакал, — сообщил Эрик. — К железнодорожной станции. К Дальнебродной. — Очень возможно, — согласилась тетя Шура. — И еще неизвестно, когда поезд. Далеко не каждый в Дальнебродной останавливается. Старик Ерема не вмешивался в разговор, а представлял себе в воображении железную дорогу — накатанную, блестящую, с неглубокими сверкающими колеями, и была она знаком страшного богатства и могущества этих людей. Ему нравилась деловитость отрока в золотом шлеме и внушала некоторые надежды. Но, конечно, больше всего он рассчитывал на помощь князя Брандмейстера. Если Брандмейстер не поможет, то страшный позор обрушится на царский род, вымерший почти начисто много веков назад. В дежурке стоял серый телефон. Эрик снял трубку. — Девушка, мне ноль-один. Пожарную. Ерема присел на просиженный диван. На стене висели листки с буквами и картинки, но икон в красном углу не оказалось. Вместо икон обнаружилась картинка «Мойте руки перед едой». Там же была изображена страшная муха, таких крупных старику еще видеть не приходилось. Старик зажмурился. Если у них такие мухи, то какие же коровы? — Ноль-один, — повторил Эрик. — Срочно. Старик вытянул ноги в красных сапожках, раскидал по груди седую бороду и глубоко задумался. Поздно проснулись. Что стоило какому-нибудь рыцарю проникнуть в пещеру лет пятьсот назад? Эрик дозвонился до пожарной команды, обрадовался и сказал дежурному: — Это я, Эрик. Узнаешь? Докладываю, пожар в доме отдыха на восьмом километре. Одной машины будет достаточно. Небольшую пошли. У нее скорость. — Влетит тебе от начальства, — сказала тетя Шура. — Ничего, разберемся. Поймут. У нас в пожарной команде на первом месте гуманность, а стоимость бензина я из зарплаты погашу. Через десять минут здесь будут. Старик зашевелился на диване, поморгал и спросил: — Князь Брандмейстер к нам будет? — Нет, — ответил Эрик. — Будут его славные дружинники. Пойдем к нашим, предупредим. А то испугаются с непривычки. У второго корпуса были суматоха и мелькание людей. Княгиня Пустовойт бежала навстречу и причитала: — Царевна себя жизни лишила! Позора не вынесла. — Причем тут позор! — воскликнул Эрик. Каска на голове стала тяжелой, и в ногах появилась слабость. — Не беспокойтесь, товарищи, — сказала из окошка Александра Евгеньевна. — Я ее валерьянкой отпаиваю. Леночка только погрозилась повеситься, поясок сняла, в комнатку к себе побежала, да не знала, к чему поясок крепить. — Я все равно повешусь. Или утоплюсь, — заявила царевна, высовывая встрепанную голову из-под руки Александры Евгеньевны. — Лучше умереть, чем позориться. Мне же теперь ворота дегтем измажут. Тут она увидела расстроенного Эрика и добавила, глядя на него в упор: — Потому что я, опозоренная, никому не нужна. — Вы нам всем нужны! — крикнул Эрик, имея в виду лично себя, и царевна поняла его правильно, а Александра Евгеньевна, глядя в будущее, предупредила: — Ужасно избалованный подросток. В школе с ней намучаются. Эрик с ней не согласился, но ничего не сказал. — Сейчас князь-Брандмейстерова дружина здесь будет, — заявил старик Ерема осведомленным голосом. Потом обернулся к Эрику и спросил: — А стрельцов наших с собой возьмешь? — Нет, обойдемся. Вы, если хотите, можете с нами поехать. — Блюсти охрану! — приказал старик твердо стрельцам. — Что, карета будет? — Будет карета, — согласился Эрик, — красного цвета. И предупреждаю, товарищи, что машина может вам показаться... В этот момент жуткий вой сирены разнесся по лесу, и, завывая на поворотах, скрипя тормозами, на территорию дома отдыха влетела пожарная машина красного цвета с лестницей поверх кузова, с восьмерыми пожарниками в зеленых касках и брезентовых костюмах. Нервы древних людей не выдержали. Стрельцы пали ниц, старик зажмурился и бросился наутек, в кусты сирени, а царевна обняла тоненькими ручками обширную талию Александры Евгеньевны и закатила истерику. Машина затормозила. Пожарники соскочили на землю и приготовились разматывать шланг, сержант вылетел пулей из кабины и по сверкающей каске узнал своего подчиненного. — Что случилось? — потребовал он. — Где загорание? — Здравствуйте, Синицын, — проговорил Эрик твердо. — Вы мне верите? — Верю, — также твердо ответил сержант, потому что оба они были при исполнении обязанностей. — За бензин я оплачу, и за ложный вызов понесу соответствующее наказание, — сообщит Эрик. — Вот вы видите здесь людей. Они попали сюда нечаянно, не по своей воле. И оказались жертвами злостного обмана. Их обокрал директор дома отдыха Дегустатов. И ускакал на коне с драгоценностями исторического значения и своей сообщницей. — Дегустатова знаю, — подтвердил сержант. — Встречался в райсовете. Пожарные правила нарушает. — Он самый, — согласился Эрик. — Дегустатова надо догнать. И отнять украденные вещи. — Мое приданое, — объяснила, всхлипывая, царевна. — Ого! — воскликнули пожарники, заметив такую сказочную красоту. — Да, приданое этой девушки, — сказал Эрик. — Поможем, — сказали пожарники и, не дожидаясь, что ответит сержант, прыгнули обратно в красную машину. Сержант еще колебался. — Помоги, князь Брандмейстер, — взмолился старик Ерема. — Помогите, добрый витязь, — попросила царевна. И добавила, обращаясь к придворным: — Пади! В ноги нашему благодетелю! И все, кто был во дворе, вновь повалились на землю, стараясь добраться до кирзовых сапог сержанта, чтоб заметнее была мольба. — Ну, что вы, что вы, товарищи, — засмущался сержант. — Наш долг помочь людям, мы и не отказываемся... Затем деловым голосом приказал: — По машинам! Заводи мотор!.. В какую сторону скрылся злоумышленник? — К станции Дальнебродной, — ответил Эрик. — Больше некуда. Подсадили в кабину старика Ерему. Эрик вспрыгнул на подножку — и со страшным ревом пожарная машина умчалась. А царевна, глядя машине вслед, сказала Александре Евгеньевне, к которой уже немного привыкла: — А все-таки у Эрика самый красивый шлем. — Молода еще ты, — отрезала Александра Евгеньевна. — Тебе учиться надо. — Я уже совершеннолетняя, — не согласилась принцесса. — А учиться царевнам нечему. Мы и так все знаем. ... Конь-Ветерок уже полчаса со сказочной скоростью несся по лесной, почти пустынной дороге, стуча копытами и высекая искры из асфальта. Рука Дегустатова онемела, и пришлось переложить сундук на другую сторону. Ветви деревьев стегали по лицу, и с непривычки ноги выскакивали из стремян, на что конь сердился и ворчал, оборачиваясь: — Не умеешь, не садился бы. Всю спину мне собьешь. — Молчи, скотина, — возражала ему Анфиса, которая тесно прижималась к спине Дегустатова, сплетя руки на его круглом гладком животе. — Послушание — вот главная заповедь животного. — Всему приходит конец, — говорил конь и екал селезенкой. — Скоро мое терпение лопнет. Наконец Дегустатов понял, что больше держать сундук и скакать на лошади он не в силах. — Тпру, — сказал он, углядев полянку со стогом. — Привал. Он тяжело соскочил на траву, сделал два неверных шага, не выпуская из рук драгоценного сундука, и рухнул у стога. Анфиса также сошла и прилегла рядом. Конь-Ветерок молча забрал губами клок сена и принялся пережевывать его. Иногда он поводил шелковой спиной, махал хвостом, отгоняя комаров. — Ну и дела, — произнес он. — Стыдно людям в глаза глядеть. — Нам бы до станции добраться, — сказал наконец Дегустатов. — Там в поезд. Только нас и видели. — В другое царство? — спросила Анфиса. — В другое царство нельзя. Визы нету. Мы в Москве устроимся. Там у меня двоюродный брат проживает. Сундук тяжелый, сволочь, так бы и выкинул. — Врешь ты, не выкинешь, — сказала Анфиса, которая была женщиной практичной и уже свела в могилу двух мужей, о чем Дегустатов, разумеется, не знал. — Это теперь мое приданое будет. Хотя я и без приданого хороша. — Посмотрим, — проговорил Дегустатов. — Открыть бы его, по карманам добро разложить. — Открыть нельзя, — объяснила Анфиса. — Ключ у княгини Пустовойт хранится. Некогда было взять. — Ох, и попал я в ситуацию, — размышлял Дегустатов. — Но положение, надо признать, было безвыходное. Жениться мне на ней не к чему. В любом случае я шел или под суд, или под моральное разложение. Ничего, все равно пора профессию менять. Ну, скажи, Анфиса, какие могут быть перспективы у директора дома отдыха? — Да никаких, — согласилась Анфиса, которая раньше не слыхала ни про дома отдыха, ни про перспективы. — Поскачем дальше? А то погоня может объявиться. Дегустатову было лень подниматься. — Какая теперь погоня? На чем они нас догонят? — Меня никто не догонит, — подтвердил со сдержанной гордостью конь-Ветерок. — Я скачу быстрее ветра. — Взмахнул большой красивой головой и добавил: — Если, конечно, всадник достойный, а не тюфяк, как ты. — Ты Ваню не обижай, — вмешалась Анфиса. — Нас теперь ни огонь, ни вода не разлучат. Правда, Ваня? — Правда. — Дегустатов погладил Анфису по спине. — Мы с тобой такие дела завернем — жутко станет. Дом купим в Переделкине, комнаты сдавать будем. — Вот, — сказала Анфиса, глядя на коня. — А на тебе воду возить будем. — В цирк его сдадим за большие деньги. Издали донесся вой сирены. — Это что? — спросил конь, навострив уши. — Это? — Дегустатов поднялся на ноги и подхватил сундук. — Машина едет. — Погоня? — Может, мимо. Но, несмотря на эти свои успокаивающие слова, Дегустатов взобрался в седло, а Анфиса подошла поближе, протянув к нему руку, чтобы он помог взобраться вверх. Дорога здесь была видна вдаль, и, когда из леса выскочила с ревом пожарная машина и поддала с пригорка, когда замахал руками из кабины старик Ерема, узнавший коня-Ветерка, Дегустатовым овладели ужас и отчаяние. Никак он не ждал такой сообразительности от пожарника. Полагал, что если его враги будут звонить в милицию, там решат — шутят. И с погоней произойдет задержка. — Гони! — крикнул он Ветерку, позабыв о своей подруге. — А я как же? — закричала Анфиса, почуяв неладное. Всю жизнь она бросала других, а ее еще никто бросить не осмеливался. — Я ж тебе помогала, я ж стрельцу по голове туфлей била! Я ж в тебя храбрость вливала! — Гони! — кричал Дегустатов Ветерку, не слушая женщину. Ветерок переступил копытами и сказал со вздохом: — Неудобно как-то получается, Иван Юрьевич. Женщина все-таки. — Боливар двоих не свезет, — ответил ему Дегустатов строкой из забытого иностранного рассказа. И стукнул каблуками по бокам жеребца. — Эх, служба проклятая! — выругался конь и поскакал дальше. Сундучок мешался, толкал в бок, сзади бежала по молодой траве черноволосая женщина шамаханской национальности и проклинала обманщика древними оскорбительными словами. Даже конь вздрагивал. А Дегустатов не слышал. Он мчал к станции Дальнебродной и приговаривал: — Нас не возьмешь! Живыми не дадимся. Ветерок, почуяв, что погоня настигает, перешел в карьер. Асфальт прогибался и трескался под мощными копытами. Пожарная машина неслась вслед, словно горел родильный дом. Сирена выла, колокол звенел, пожарники привстали на сиденьях и торопили шофера. — Вот разложенец, — сказал строго сержант, — женщину бросил, сообщницу. Ничего ему не дорого. — Я и говорю, — ответил Эрик. — Ничего с ней не станется, — вмешался старик Ерема. — Натура у ней преподлая. Если бы не связи, никогда бы ее близко к царевне не подпустили. Вполне возможно, что это она отравленное яблочко Елене подсунула. Скоро фигурка Анфисы растаяла вдали, а конь, хоть и волшебный, стал понемногу сдавать, так как в машине было более ста лошадиных сил, даже Ветерку не под силу конкурировать. Впереди за березами возник кирпичный палец водокачки, пошли по сторонам дороги картофельные участки с прошлогодней ботвой и домики поселка. Люди выскакивали в палисадники, смотрели с изумлением, как полный мужчина на вороном красавце-коне удирал от пожарной машины, и делились на болельщиков: одни хотели, чтобы победил всадник, другие болели за пожарную машину. У самого перрона, куда только что, по редкому совпадению, подошел поезд и остановился на минуту, машина настигла коня, но тот вскочил, повинуясь приказу Дегустатова, на платформу и поскакал, распугивая мирных пассажиров, прямо к железнодорожной кассе. Пожарная машина затормозила у перрона, и на ходу пожарники соскакивали с нее, разбегаясь цепочкой, чтобы вору никуда не скрыться. Да и Дегустатов уже понял, что билет покупать некогда. — Стой, — крикнул он коню, и тот замер. Да так резко, хитрец, что Дегустатов перелетел через голову и покатился по платформе, по затоптанным доскам. Но сундучка не выпустил. Пока он поднимался, потерял секунды, и за эти секунды высокий молодой человек в сверкающей медной пожарной каске и джинсах, первым соскочивший с машины, оказался совсем рядом и отрезал Дегустатову путь к вагонной двери. Вид у того был ужасен. Дегустатов был доведен до крайности. Он крикнул, испугав пассажиров и заставив остановиться железнодорожного милиционера, который надвигался, свисток у губ, к месту происшествия: — Меч-кладенец быстро! Ветерок тряхнул головой, не хотел подчиняться, но пришлось. Правда, пошел на хитрость, может, даже решившую исход дела. Он вложил меч-кладенец в ту же руку Дегустатова, под мышкой у которой находился заветный сундук с приданым. Сундук выпал. Поезд в этот момент уже тронулся. Дегустатов неловко взмахнул тяжелым мечом, стараясь в то же время подобрать сундучок и поспеть к поезду. — Отойди, убьет! — крикнул старик Эрику. — Меч-кладенец сам собой наводится! Но Эрик не обратил никакого внимания и бросился к Дегустатову. Тому было поздно прыгать на поезд, и он толкнул мечом в Эрика. Меч своим хищным концом потянулся прямо к сердцу пожарника. И в этот момент сержант с помощниками, успевшими размотать шланг, пустили в Дегустатова сильную струю холодной воды. Меч, так и не достав до сердца Эрика, выпал из руки директора, ударил по сундучку и раскроил его надвое... Когда ехали обратно в дом отдыха, Дегустатов сидел смирно, оправдывался и сваливал вину на Анфису. Конь-Ветерок трусил рядом с пожарной машиной, заглядывал внутрь и поводил глазом, когда пожарники расхваливали его стать и масть. Эрик разложил на свободной скамье приданое из сундука. Там были две простыни из тонкого голландского полотна, ночная рубашка из настоящего китайского шелка, стеклянный стакан, которому, как объяснил Ерема, цены в сказочном древнем царстве не было. И разные другие вещи музейного значения, нужные девушке царских кровей на первое время в замужестве. Дегустатов, когда замолкал в своих оправданиях, смотрел на вещи с ненавистью, потому что получалось — страдал он понапрасну. Подобрали Анфису. Она сидела, пригорюнившись, у дороги. Как только Анфиса забралась в машину, она принялась корить Дегустатова, и они сильно поссорились. А конь громко ржал, заглядывая внутрь, и пожарники говорили: — Жеребец, а все понимает. Когда доехали до дома отдыха, пожарники уже знали всю историю с самого начала и задавали много вопросов про древнюю жизнь, и, если дед Ерема чего забыл или не знал, конь-Ветерок приходил на помощь — он многое повидал на своем веку. С длинным гудком машина въехала на территорию дома отдыха. — Эй, есть кто живой? — громко спросил конь-Ветерок, обогнавший машину, чтобы первому сообщить приятные новости. — Выходи! Победа! И встреча была радостной и веселой. Потом пили чай, решали вопросы будущего. И царевна задала вопрос старику Ереме: — Теперь мне можно замуж за Эрика? Эрик покраснел, а Александра Евгеньевна строго произнесла: — Без глупостей, Леночка. Рано тебе об этом думать. — Здесь порядки строгие, — сказал старик Ерема. — Придется тебе сначала научиться грамоте и счету. Дверь открылась, вошли директор музея и несколько краеведов. — Где здесь выходцы из прошлого? — спросил директор. |
Кир Булычев ->
[Библиография] [Книги] [Критика] [Интервью]
[Иллюстрации] [Фотографии] [Фильмы]
Недостойный богатырь -> [Библиографическая справка] [Текст] [Иллюстрации]
|
(с) "Русская фантастика", 1998-2002. Гл. редактор Дмитрий Ватолин (с) Кир Булычев, текст, 1970 (с) Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, дизайн, 1998 |
Редактор Михаил Манаков Оформление: Екатерина Мальцева Набор текста, верстка: Михаил Манаков Корректор Вадим Мамед-заде |
Последнее обновление страницы: 28.04.2003 |
Ваши замечания и предложения оставляйте в Гостевой книге |
Тексты произведений, статей,
интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей |