Андрей САЛОМАТОВ

ВРЕМЯ ВЕЛИКОГО ЗАТИШЬЯ

"Мертвецы всего мира химически идентичны".

Глава 1

По образованию сорокалетний Алексей Зайцев был психологом и на волне интереса к этой еще недавно редкой профессии не ощутил никакого дискомфорта при переходе из одной политической формации в другую. Напротив, его благосостояние резко улучшилось, он почувствовал доселе неведомый вкус бытовой свободы, которую могут дать только деньги, избавился от продовольственной неврастении и довольно быстро сделался сибаритом. Впрочем, в скромных российско-интеллигентских масштабах. О недавнем прошлом страны Алексей вспоминал лишь тогда, когда по телевизору показывали старые фильмы, которые он смотрел с большим удовольствием, либо в новостях  - обнищавшие коммунистические митинги. На частые жалобы менее удачливых соседей Зайцев скоро научился многозначительно пожимать плечами и душевно отвечать: "Да-да-да". С такими же, как он сам, любил порассуждать о паразитической психологии россиянина и как бы вскользь прихвастнуть неновой, но вполне презентабельной "ауди". В общем, Алексей был человеком во всех отношениях благополучным, в последнее время все чаще задумывался, не завести ли еще раз семью, но о детях уже не помышлял. Во-первых, у него уже было два взрослых сына, а во-вторых, Зайцеву наконец хотелось пожить для себя.

Свой отпуск, выпавший на середину августа, Алексей решил провести на родине отца  - в небольшом сибирском поселке с привлекательным и одновременно распутным названием Разгульное. Всю первую неделю он бродил от одних доселе неведомых родственников к другим. В каждом доме в честь редкого московского гостя устраивалось лукуллово застолье, которое обычно длилось до утра, и в конце концов это так утомило Зайцева, что он начал подумывать о возвращении в столицу. Но уезжать, так и не попробовав хваленой сибирской охоты и ночной рыбалки, было и жаль, и обидно. Наслушавшись невероятных охотничьих рассказов о бесчисленных стаях уток и жирных тетерках, как-то утром Алексей отправился в одиночку побродить с ружьем по тайге. За полдня блуждания он не встретил никакой дичи, если не считать земляных жаб и обыкновенных лесных пичуг. Ему даже ни разу не пришлось снимать двустволку с плеча, зато он напал на россыпи розовой брусники, которые и завели его в таежное болото. Только наевшись недозрелой ягоды, Зайцев решил, что пора возвращаться домой, попытался выяснить по солнцу, с какой стороны он пришел, но ничего не вышло. Солнце висело почти над головой, и определить, куда оно будет закатываться, не было никакой возможности. Алексей лишь помнил, что в Разгульном солнце встает слева, а когда он отправлялся в тайгу, светило в спину.

Часа в четыре пополудни Зайцев наконец разобрался, в каком направлении надо шагать, но слишком углубился в болота, так что идти напрямик никак не получалось. Приходилось все время огибать обширные озера с обсидиановой тухлой водой, уклоняться то в одну, то в другую сторону, а ближе к вечеру ему вдруг показалось, что он вообще идет не туда. Болото не только не кончалось, наоборот, становилось безжизненнее. Все чаще ему попадались целые рощицы березовых хлыстов и все реже встречались оазисы обычной лесной растительности.

Первую ночь Алексей провел на небольшом островке-горбушке, у жалкого чадящего костерка, который развел из бересты и поддерживал мелкими прутьями. Страх еще не овладел Зайцевым  - утром он собирался отыскать первую же высокую сосну, забраться на нее и осмотреть окрестности. Его лишь слегка мучили голод и жажда: перед охотой он позавтракал стаканом молока и куском хлеба, а вода в алюминиевой литровой фляжке давно закончилась. Правда, днем он поел недозрелой брусники, но от нее остался лишь легкий холодок в желудке да кисловатый привкус во рту.

Жажда давно уже напоминала о себе, тем более что болотной воды вокруг было сколько угодно. Алексей даже ощущал головокружение от ее сладковатого гнилостного запаха. Но самыми докучливыми оказались сонмища комаров и таежного гнуса. Назойливые кровопийцы почти не реагировали на едкую струйку дыма, лезли под охотничий брезентовый костюм, и единственным спасением от них была еловая лапа, которой Зайцев остервенело обмахивался.

Всю ночь Алексей воевал с насекомыми, а под утро, когда болото заволокло душным ядовитым туманом, комары вдруг исчезли, и он провалился в сон.

Но выспаться Зайцеву так и не удалось. Вскоре над мертвым березовым сухостоем поднялось солнце, туман растворился в воздухе, и комары вновь накинулись на свою жертву, возможно, единственную на много километров в округе. Щеки и подбородок Алексея уже серебрились суточной щетиной, глаза были воспалены, а лицо так распухло от укусов, что в зеркале он, пожалуй, не узнал бы себя.

Весь следующий день Зайцев пытался выбраться из гиблого места. Деревья вокруг стояли низкорослые и чахлые, и забираться на них не имело смысла. Несколько раз Зайцев принимался кричать, но очень скоро охрип. Пересохшее от жажды горло начало так саднить, что он совсем потерял голос. Затем от отчаяния Алексей расстрелял все патроны (кроме одного, который оставил на крайний случай), но и это не принесло результата. Лишь потом он сообразил, что местные жители с детства привычны к ружейной пальбе в тайге, и даже если кто-то услышит выстрелы, то не обратит внимания.

Для поддержания духа он успокаивал себя соломоновым девизом: постоянно твердил, что все когда-нибудь кончается, а значит, кончится и болото... но зелень попадалась все реже, болотные травяные настилы становились все более зыбкими, и вскоре Зайцев начал терять самообладание. Он пробирался от острова к острову, часто возвращался назад, шарахался из стороны в сторону и в панике едва не распрощался с жизнью. Вначале Алексей дважды подряд провалился в вонючую чавкающую жижу и потом долго добывал из нее резиновые сапоги. Затем свалился в воду, страшно перепугался, и это последнее происшествие несколько охладило его  - Зайцев стал более осторожным.

Вторые сутки, проведенные в тайге, оказались куда более тяжелыми. Алексей вывозился в грязи, одежда покрылась серой чешуйчатой коркой подсохшего ила. Зайцев промок, неимоверно устал и оголодал. Брусника больше не попадалась, правда, он сумел напиться относительно чистой воды из островного бочажка и набрать полную фляжку. Но в эту ночь ему пришлось обходиться без костра  - спички намокли во время купания. В кромешной темноте Алексей слушал гудение тысяч насекомых, не переставая отмахивался от них и со страхом думал, что же его ждет завтра. Только сейчас он сообразил, как подвело его легкомыслие: он пошел в тайгу, словно в подмосковный лесочек, где можно блуждать весь день, только путешествуя по кругу. На карте эта местность выглядела сплошным зеленым полем, доходящим едва ли не до границы с Китаем, но в том-то и дело, что на карте все это занимало десять на пятнадцать сантиметров, а в реальности простиралось на многие сотни труднопроходимых верст. "А неплохо бы рвануть в Китай,  - трясясь от лихорадочного озноба, подумал Зайцев.  - Погулять неделю-другую и так же вернуться. Шанхай, Пекин, Лхаса, шашлык из гремучей змеи... Но, говорят, китаянки тощие. Наверное, не все... А я здесь подохну". Он постарался выбросить из головы смертельные мысли, попробовал задремать, но всякий раз, когда глаза заволакивало сном, а рука с веткой опускалась на землю, комары сеткой покрывали лицо, и он просыпался.

Похоже на пытку бессонницей, только яркую настольную лампу и громкие окрики палача заменяли мириады крохотных кровопийц.

Весь третий день скитаний по таежным болотам Алексей брел словно в полусне. Несколько раз он устраивался на высоких сухих плешках, мгновенно засыпал, но подремать удавалось не более часа. Как Зайцев ни натягивал на себя короткую куртку, насекомые находили лазейки. В этом преддверии Дантова "Ада" не хватало лишь червей, тут же глотающих кровь и слезы тех несчастных, кого, как мыслил поэт, отвергло небо и не принял ад.

Проснувшись, Зайцев с остервенением поскреб ногтями тыльные стороны ладоней  - пока не расчесал их в кровь. То же самое произошло и с лицом. Поначалу он растирал его, но затем, увлекшись, разодрал лоб и щеки до такой степени, что они покрылись густой сеткой глубоких царапин. А вскоре зуд, скорее даже фантомный, распространился по всему телу. Алексей часто останавливался, чтобы забраться рукой под куртку или штаны, и с закрытыми глазами подолгу сладострастно чесался.

Его охватило какое-то темное и густое, как болотная жижа, душевное оцепенение. Это было похоже на полуобморочное состояние, но оно помогало ему двигаться дальше. Так легче было идти в одном направлении: не мучили мысли о том, что он больше никогда не вернется домой, и исчезло ощущение времени.

Под конец дня Алексей и не заметил, как выбрался из лабиринта зыбких тропинок в окружении черных болотных окошек и озер. Зайцев почувствовал под ногами твердую почву, не сразу осознал это, а когда ступил на серый скрипучий песок, даже не поверил, что это произошло. Он топнул ногой, огляделся и только сейчас сообразил, что солнце уже завалилось за деревья и ему надо торопиться, чтобы подальше уйти от гиблого места. С этими мыслями к Алексею вернулась и надежда на то, что он успеет добраться до человеческого жилья или хотя бы влезть на высокое дерево, которое здесь уже можно было отыскать. Но когда Зайцев наткнулся на большую сосну с гладким, словно полированным стволом, он лишь обнял ее, прижался щекой к теплому дереву и даже не попытался забраться наверх  - не осталось сил.

Ночная мгла опустилась еще до того, как Алексей выбрался из леса, и некоторое время он шел на ощупь. Он медленно и осторожно пробирался от дерева к дереву с вытянутыми руками и не увидел, как вышел на открытое пространство. Под ногами приятно похрустывал песок, впереди, на фоне почти черного неба, угадывалась едва заметная зубчатая кромка леса, зато слева, на западе, горизонт был чуть-чуть подсвечен давно закатившимся солнцем. Время было еще не позднее, и если бы Зайцев вышел к жилью, он наверняка увидел бы огни. Здесь же не было и намека на человеческое присутствие.

Какое-то время Алексей по инерции шел по песку. Ему не хотелось верить в то, что опять придется всю ночь мерзнуть на голой земле. Только здесь, в тайге, он со всей остротой ощутил, насколько зависим от таких привычных вещей, как теплая постель, с четырех сторон огороженная стенами и сверху защищенная крышей. От усталости и отчаяния Зайцеву вдруг захотелось повалиться на песок, укрыться с головой сырой курткой и забыться до утра, но он упрямо шел вперед, все еще надеясь, что из темноты, из-за невидимого в ночи косогора выступит край деревенской изгороди, затем сквозь садовую листву проклюнется огонек и хрипло залает цепной пес. Но вокруг ничего не менялось, и только на западе, там, где небо смыкалось с землей, окончательно исчезли последние признаки умершего дня.

Неожиданно Алексей остановился. Он еще не понял, что заставило его насторожиться, но уже весь превратился в слух. Рассмотреть что-либо в такой темноте было почти невозможно, и все же Зайцев принялся озираться по сторонам. Он таращился перед собой, подставлял ветру то одно ухо, то другое и даже принюхивался, по-звериному раздувая ноздри. В какой-то момент Алексею на мгновение показалось, что справа над землей виднеется слабое свечение, что-то вроде бледного пятна от карманного фонарика с подсевшими батарейками. Но едва появившись, видение исчезло, оставив Зайцева гадать, действительно он что-то видел или ему померещилось.

Алексей не очень надеялся, что обнаружит рукотворный источник света, и все же решил проверить. Впрочем, уговаривая себя, мол, с усталости увидишь и не такое, он лукавил  - как это бывает с суеверными людьми, когда они не хотят сглазить, а потому убеждают всех и в первую очередь себя, что желаемого не существует вовсе, либо оно никогда не сбудется. Об опасности Зайцев и не вспоминал, за три дня усталость и голод вытеснили из него какой бы то ни было страх. Он даже забыл о ружье, которым натер себе оба плеча и прикладом набил синяки на ногах.

Алексей шел медленно, словно по минному полю, постоянно озираясь. Попутно Зайцев искал объяснение странному видению. Он вспомнил все, что видел, слышал и читал о подобных явлениях: болотные огни, фосфоресцирующие могильные холмы, светлячки и даже инопланетяне. Единственно, кому не нашлось места в этом перечне, это обыкновенному человеку  - такому же охотнику, рыбаку, туристу или уголовнику, сбежавшему из лагеря.

По его расчетам, он уже прошел то место, где ему привиделся свет, и Алексей остановился. Выплывший из-за леса бледный серп луны и анемичные июльские звезды помогали мало, но все же Алексей разглядел огромный прямоугольный пустырь, по периметру ограниченный стеной леса.

Появление маленькой Сахары среди тайги не поддавалось разгадке, но сейчас у Зайцева не было желания ломать голову над этой природной головоломкой. Сбросив с плеча ружье, он опустился на четвереньки и тут услышал едва различимые человеческие голоса, которые доносились до него не спереди и не сзади, а словно бы из-под земли.

Алексей вдруг забеспокоился, потом замер в неудобной позе и начал прислушиваться, но голоса на какое-то время стихли. "Охотничья стойка" быстро утомила Зайцева, он повалился боком на песок и с нарастающим раздражением подумал, что это всего лишь наваждение, а здесь, на открытом месте, почти нет комаров, и ему обязательно надо хорошенько выспаться, чтобы завтра вновь начать поиски дороги. В это время снова явственно прозвучали голоса. Окончательно убедившись, что рядом люди, он решил во что бы то ни стало отыскать их и попросить помощи.

Зайцев ползал на четвереньках, напрягая слух, пока наконец не задел рукой что-то твердое. Ощупав предмет, он определил, что это грубо сколоченная квадратная крышка, и осторожно сдвинул ее в сторону. Под крышкой оказался круглый лаз, по которому можно было только ползти. Тоннель уходил вниз под углом в сорок пять градусов, стенки его были ровными и гладкими, словно отверстие высверлили гигантским буром, а через пару метров проход изгибался. Откуда-то снизу пробивался слабый оранжевый свет, и Алексей понял, что именно его и увидел, когда выбрался из леса. В тот момент кто-то забирался в странное подземелье и, конечно же, не заметил чужака, иначе здесь появились бы люди. Кто они были такие и что здесь делали, недолго занимало Зайцева. И все же, как он ни был вымотан, мысленно перебрал несколько вариантов ответов: военные, хотя для входа в ракетную шахту тоннель выглядел диковато; охотники  - Алексей задумался, роют ли охотники себе землянки? Закончил он нечистой силой, но сразу отмахнулся от этой бредовой идеи  - Зайцев был достаточно здравомыслящим человеком, к тому же скептиком и не верил даже в существование легендарного йети.

Из норы тянуло такой тошнотворной дрянью, что Зайцев не сразу отважился сунуть туда голову. Пахло выгребной ямой и животным жиром, звериным потом и какими-то болотными травами. Но самое главное, иногда из-под земли доносился целый оркестр человеческих голосов. Потом гвалт на время затихал, и слышался лишь монотонный бубнеж. Правда, разобрать что-либо было невозможно.

Некоторое время Алексей колебался. Развернуться в таком тоннеле нельзя, и в случае опасности уползти назад он не сумеет. Но очередной взрыв хохота убедил его, что ничего страшного не случится, и он решился.

По мере того, как Зайцев спускался вниз, голоса становились все громче  - он начал различать отдельные слова, а затем и целые фразы. Говорил простой деревенский мужик, но произношение показалось Алексею немного странным, во всяком случае, не местным. Человек, похоже, читал проповедь:

- ...и случилась в мире великая вражда. Пришли в Кудияровку лихие люди, повыгоняли всех из домов, поотбирали хлеб, а кто слово против  - порешили. И выискался среди кудияровцев ушлый человек Семен. Собрал он односельчан и сказал им: "Не стало нам здесь жизни, отведу вас в другое место, построим себе новые дома и будем там жить". И увел Семен ночью людей из Кудияровки, и семь годов водил их по болотам, пока последний из них не забыл, кто он и откуда. И привел Семен народ в земли пустынные, окруженные лесом со зверями дикими и злыми духами, и сказал: "Ройте себе дома, ройте глубокие, ибо властители земли этой  - демоны огня". И разошлись люди по земле, и стали жить. И увидел главный бог, как роют они, показал неистовую силу свою, пустил на кудияровцев огонь испепеляющий и лишил многих рук и ног.

"Какие-нибудь таежные филипповцы-бегуны, земляные отшельники",  - продолжив путь, решил Зайцев.

Когда тоннель закончился, Алексей вполз наконец в полутемное низкое помещение. На него никто не обратил внимания  - гостя попросту не заметили. Пещера освещалась несколькими допотопными масляными светильниками с плавающими фитилями, которые нещадно чадили. Дым от них ел глаза, и Зайцеву понадобилось полминуты, чтобы привыкнуть к дыму и полумраку.

Это была необычная землянка. Встать в ней в полный рост оказалось невозможным, и даже на коленях Зайцеву пришлось нагибать голову. В ширину пещера была не более пяти метров, зато противоположный ее конец терялся во мраке. Пол выстлан гладкими досками, как и закопченный потолок, который удерживало несколько десятков свай. Что-то среднее между шахтерским забоем и деревенским кабаком начала века, но здесь можно было лишь стоять на четвереньках или лежать. Справа от входа находилась низкая стойка, более похожая на ступеньку, и на ней по всей длине располагались уродливо вылепленные глиняные миски, кружки и кувшины. Из-за стойки торчала нечесаная голова человека, который как раз занимался тем, что читал проповедь, а заодно разливал по кружкам прозрачную жидкость. По другую сторону дощатого барьера в вальяжных позах лежали с десяток таких же косматых мужиков в одинаковых и очень странных отрепьях. Одежда напоминала домотканые джутовые мешки, и Алексей сразу заметил, что у ближайшего посетителя подземного трактира из хламиды торчат две культи разной длины: до колена и до лодыжки.

- И раздался голос с небес,  - продолжал вещать трактирщик.  - Придет время, появится из земли обетованной стояк и отведет вас назад в Кудияровку.

- Здравствуйте,  - хрипло поприветствовал всех Зайцев. Чтобы не упираться головой в потолок, он присел на коленях, затем подтянул к себе ружье и поставил его вертикально на приклад. Этим жестом Алексей не собирался никого пугать или предупреждать. Скорее наоборот, Зайцев хотел сразу показать, что он всего лишь охотник и забрел сюда по чистой случайности.

Все, кто здесь был, приподнялись с пола, повернули головы к пришельцу, и в кабаке воцарилось молчание. Только сейчас Алексей заметил, что мужики пострижены одинаково  - под горшок. Все имели неопрятные кудлатые бороды, и лица многих были изуродованы страшными шрамами. У одного даже отсутствовала нижняя челюсть, а череп трактирщика с правой стороны имел вмятину, куда спокойно можно было вложить кулак десятилетнего ребенка. Но что больше всего Зайцева смутило: у этих здоровых сибирских челдонов в глазах стоял дикий испуг, как будто к ним на огонек пожаловал не человек, а по меньшей мере, медведь-шатун.

- Извините,  - нервно облизнув пересохшие губы, произнес Зайцев.  - Я заблудился. Пошел побродить по лесу и забрался в болото. Три дня ходил. Чуть с голоду не умер.

- Стояк!  - наконец тихо проговорил один из мужиков, но никто из присутствующих так и не оторвал взгляда от непрошеного гостя.

- Мне бы поесть... попить и переночевать,  - не уразумев, что имел в виду мужик, попросил Зайцев.  - Я заплачу.

Посетители трактира со страхом смотрели то на ружье, то на гостя, словно ожидая, что он будет делать дальше. Алексей уже истово желал как-то разрешить затянувшуюся паузу, но боялся сделать неверный жест. В конце концов Зайцев положил ружье рядом и вымученно повторил:

- Я охотник. Приехал в Разгульное к родственникам и заблудился.

Первым как-то проявил себя трактирщик. Не спуская с пришельца глаз, он повозился под стойкой и вскоре очень аккуратно выставил перед собой миску с вареной дымящейся картошкой и большую кружку. Затем отполз к стене и молча кивнул на угощение.

Алексей не сразу рискнул приблизиться к стойке. Волоча за собой ружье, он на четвереньках двинулся вперед, но неожиданно мужики отпрянули в глубь пещеры, и он остановился.

- Да что вы, честное слово!..  - с нескрываемой досадой начал Зайцев и осекся на полуслове.

Сбившись в кучу, мужики начали о чем-то возбужденно шептаться.

Есть хотелось невыносимо. Алексей подполз к стойке, взял миску с картошкой и, согнувшись, уселся с самого края. Трактирщик, который заблаговременно ретировался к своим товарищам, с безопасного расстояния наблюдал, как пришелец с жадностью накинулся на еду.

- Гришка, фьють,  - неожиданно услышал Зайцев.

Один из мужиков вынырнул из дымного полумрака и, не спуская глаз с чужака, медленно пополз к выходу. Он двигался по-животному напряженно, жался к стене, в его движениях было что-то кошачье. Когда же Гришка выбрался из-за свай, Зайцев увидел, что у него не хватает кисти руки, а локти обезображены толстыми кожистыми наростами, как будто специально приспособленными для ползания. Такие же наросты он увидел и на коленях. А затем обнаружилось, что у Гришки ампутирована и левая стопа.

Гришка вертко, словно ящерица, прошмыгнул в тоннель; его единственная грязная пятка мгновенно исчезла в темноте. Вслед за ним потянулись и другие. Здоровые бородатые мужики в грязных лохмотьях так ловко передвигались по-пластунски, словно занимались этим с рождения. Перекатывая очередную горячую картофелину с ладони на ладонь, Алексей каждого провожал настороженным взглядом и, когда мимо проскользнул четвертый, вдруг с ужасом поймал себя на мысли, что у всех у них не хватает либо рук, либо ног, либо того и другого. "И лишил многих рук и ног...",  - вспомнил Зайцев проповедь.

"Да кто ж их здесь всех собрал? Какие там филипповцы-бегуны. Скорее, семеновцы-ползуны".

Он повернул голову к трактирщику, желая поинтересоваться, где все они потеряли конечности, но тут заметил, что и хозяин заведения имеет всего одну руку, но тем не менее легко управляется, помогая себе культей. "Может, прокаженные?  - мелькнуло в голове у Зайцева.  - Не бывает же подземных домов инвалидов. Хотя подземный лепрозорий тоже чушь. Эх, Короленко на вас нет. Ладно, разберемся". Он механически взялся за кружку, сделал три больших глотка и тут же уронил ее себе на колени. Похоже, трактирщик не понял гостя или, наоборот, хотел задобрить и подсунул ему чистейший самогон, от которого у Зайцева перехватило дыхание и потекли слезы. Оставшиеся мужики пристально наблюдали за гостем, и когда у того перекосило лицо, один из них подобострастно хохотнул. Но хохот застрял у весельчака в глотке, едва Алексей на него глянул.

Трое суток вынужденного поста сделали пищевод Зайцева чудовищно восприимчивым ко всему, что в него попадало, а потому самогон в нем мгновенно рассосался, так и не дойдя до желудка. Алексей опьянел за какие-нибудь десять секунд, и пока набивал рот картошкой, чтобы как-то перебить отвратительный вкус пойла, в глазах у него потемнело, очертания подземного кабака поплыли, а его обитатели сделались почти невидимыми тенями, и лишь их зрачки, в каждом из которых отражалось пламя светильников, по-волчьи сверкали в глубине пещеры.

- Воды,  - выдавил Зайцев. Он помахал рукой трактирщику и показал на рот, словно бы тот не понимал русского языка, и хозяин заведения, помешкав несколько секунд, бросился к глиняному жбану с водой.

Опорожнив кружку, Алексей продышался, взял следующую картофелину, но так и не донес ее до рта. Измотанный блужданиями по болоту, бессонными ночами и голодом, он вдруг почувствовал, что не в состоянии больше ни есть, ни говорить, ни даже шевелиться. Зайцев потерял сознание еще до того, как привалился спиной к стене, и его сон, как никогда, действительно походил на дружеский визит смерти.*