Аркадий СТРУГАЦКИЙ
                             Борис СТРУГАЦКИЙ

                           ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА,
                                   ИЛИ
                       НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ




                            ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

     Гостиная-кабинет в квартире профессора  Кирсанова.  Прямо  -  большие
окна, задернутые шторами.  Между  ними  -  старинной  работы  стол-бюро  с
многочисленными выдвижными ящичками. На столе - раскрытая пишущая машинка,
стопки бумаг, папки, несколько мощных словарей, беспорядок.
     Посредине комнаты - овальный стол, - скатерть, электрический самовар,
чашки, сахарница, ваза с печеньем. Слева,  боком  к  зрителям,  установлен
огромный телевизор. За чаем сидят и смотрят заседание  Верховного  Совета:
хозяин дома профессор Станислав Александрович Кирсанов, рослый, склонный к
полноте,   украшенный   кудрявой   русой   шевелюрой   и   бородищей,    с
подчеркнуто-величавыми  манерами  потомственного  барина,   в   коричневой
домашней толстовке и спортивных брюках с олимпийским кантом; супруга  его,
Зоя  Сергеевна,  маленькая,  худощавая,  гладко  причесанная,  с  заметной
сединой, нрава тихого и спокойного, очень аккуратная и изящная (в  далекой
молодости - балерина),  -  она  в  строгом  темном  платье,  на  плечах  -
цветастая цыганская шаль; их сосед по лестничной площадке и приятель  дома
Олег Кузьмич Базарин, толстый, добродушнейшего вида, плешивый, по сторонам
плеши - серебристый генеральский бобрик, много и  охотно  двигает  руками,
когда говорит - для убедительности, когда слушает - в знак внимания,  одет
совершенно по-домашнему - в затрапезной куртке с  фигурными  заплатами  на
локтях, в затрапезных же зеленых брючках и в больших войлочных туфлях.


     Из  телевизора  доносится:  "Итак,  товарищи...   Теперь   нам   надо
посоветоваться...  Вы  хотите  выступить?  Пожалуйста...  Третий  микрофон
включите..."


     Кирсанов: Опять эта харя выперлась! Терпеть его не могу...
     Базарин: Бывают и похуже... Зоя Сергеевна, накапайте мне еще чашечку,
если можно...
     Зоя Сергеевна (наливая чай): Вам покрепче?
     Базарин: Не надо покрепче, не надо, ночь на дворе...
     Кирсанов (с отвращением): Нет, но до  чего  же  мерзопакостная  рожа!
Ведь в какой-нибудь Португалии его из-за одной только этой рожи никогда бы
в парламент не выбрали!
     Разговор этот  идет  на  фоне  телевизионного  голоса  -  рявкающего,
взрыкивающего, митингового: "Я говорю здесь от  имени  народа...  Четверть
миллиона избирателей... И никто здесь не позволит, чтобы бесчестные дельцы
наживались, в то время как  трудящиеся  едва  сводят  концы  с  концами...
"Голос Нишанова: "То есть я вас так понимаю, что вы предлагаете голосовать
сразу? Очень хорошо. Других предложений нет? Включите  режим  регистрации,
пожалуйста..."
     Кирсанов: Сейчас ведь проголосуют, ей-богу.
     Зоя  Сергеевна:  А  это  с  самого  начала  было  ясно.  Неужели   ты
сомневался?
     Кирсанов:  Я  не  сомневался.  Но  когда  я  вижу,  что  они   сейчас
проголосуют растратить  шестнадцать  миллиардов  только  для  того,  чтобы
неведомый Сортир Сортирыч  получил  возможность  за  мой  счет  ежемесячно
ездить  в   Италию...   и   даже   не   сам   Сортир   Сортирыч,   а   его
зять-внук-племянник... Только для этого заключается контракт века, который
по сю сторону никому  решительно,  кроме  Сортир  Сортирыча,  не  нужен...
загадят территорию величиной с Бенилюкс... отравят двадцать четыре реки...
завоняют всю  Среднерусскую  возвышенность...  Но  зато  племянник  Сортир
Сортирыча на совершенно законном основании сможет теперь поехать за  бугор
и купить там себе "тойоту"...
     И в этот момент в квартире гаснет свет.
     Кирсанов: Что за черт! Опять?
     Базарин (уверенно): Пробки перегорели. Говорил я  вам,  что  не  надо
этот подозрительный самовар включать...
     Кирсанов: Да при чем  здесь  самовар?..  Подождите,  я  сейчас  пойду
посмотрю... Ч-черт, понаставили стульев...
     Зоя Сергеевна: Нет, это не пробки перегорели. Это опять  у  нас  фаза
пропала.
     Базарин (с недоумением): Куда пропала? Фаза? Какая фаза?
     Слышны какие-то  шумы  и  неясные  голоса  с  лестницы  (из-за  кулис
справа), голос Кирсанова: "А в этом крыле? Что?.. Понятно... Ну, и что  мы
теперь  будем  делать?.."  Базарин,  подобравшись  в   темноте   к   окну,
отдергивает штору. За окном падает крупный снег, там очень светло: отсветы
уличных фонарей, низкое светлое небо, в огромном доме напротив - множество
разноцветно освещенных окон.
     Кирсанов  (появляется  из  прихожей  справа):  Поздравляю!  По   всей
лестнице света нет. И по всему дому, кажется...
     Зоя Сергеевна: Ну,  по  крайней  мере,  не  так  обидно.  Фаза  опять
пропала?
     Кирсанов: Она, подлая... (Подходит к окну.) Живут же люди, горюшка не
знают! (Зое Сергеевне.) Лапа, а где у нас были свечки?
     Зоя Сергеевна: По-моему, мы их на дачу увезли...
     Кирсанов: Ну, вот! За каким же дьяволом? Это просто поразительно
     - никогда в доме ничего не найдешь, когда надо!..
     Базарин: Станислав, побойся бога. Зачем тебе сейчас свечи? Второй час
уже, спать пора... (Спохватывается.) Тьфу ты, в самом деле! У  меня  же  в
холодильнике суп, на три дня сварено.  И  голубцы!  Теперь,  конечно,  все
прокиснет...
     Зоя Сергеевна: Ничего у вас не прокиснет, Олег Кузьмич,  вынесите  на
балкон и все дела.
     Кирсанов  (от  бюро,  с  торжеством):  Вот  они!  Видала?  Вот   они,
голубчики... (Передразнивает.) "На дачу, на дачу..."
     Зоя Сергеевна: Ой, а где же они были?
     Кирсанов: В бюро они у меня были. В бюро!  Очень  хорошее  место  для
свечей. Интересно, как бы ты без меня  существовала  в  этом  мире?..  Где
спички?
     Зоя Сергеевна: А в бюро  их  у  тебя  нет?  Замечательное  место  для
спичек...
     Кирсанов (укрепляет свечи в канделябрах  на  бюро  и  расставляет  по
столу): Ладно, ладно, лапа, сходи на кухню, все равно стоишь...
     Базарин (чиркает спичкой, свечи загораются одна за другой): Да на кой
ляд вам это понадобилось, в самом деле? Спать давно пора...
     Кирсанов: Ну куда тебе спать, ты же сейчас человек одинокий и даже  в
значительной степени холостой... Сиди,  пей  чай,  наслаждайся  беседой  с
умными людьми...
     Из-за кулис справа появляется длинная черная фигура - рослый  человек
в блестящем мокром плаще до пят с мокрым блестящим капюшоном.
     Черный Человек (зычно): Гражданин Кирсанов?
     Кирсанов (ошеломленно): Да... Я...
     Черный Человек: Станислав Александрович?
     Кирсанов: Да! А в чем дело? Как вы сюда попали?
     Черный Человек (зычно): Спецкомендатура ЭсА! (Обыкновенным  голосом.)
У вас дверь  приоткрытая,  а  звонок  не  работает.  Паспорт  ваш,  будьте
добры...
     Кирсанов:  Какая  еще  комендатура?  (Достает  из  бюро   паспорт   и
протягивает Черному Человеку.) Какая может быть сейчас  комендатура?  Ночь
на дворе!
     Черный Человек берет паспорт, и тотчас же во лбу  у  него  загорается
электрический  фонарь  наподобие   шахтерского.   Внимательно   перелистав
паспорт, он молча возвращает его  Кирсанову,  а  сам  распахивает  большой
черный "дипломат" и, держа навесу, некоторое время роется в нем.
     Черный Человек: Распишитесь... Вот здесь...
     Кирсанов (расписываясь): А в чем, собственно, дело? Вы можете  толком
мне объяснить - что, куда, откуда? Войну, что ли, объявили?
     Черный Человек (вручает Кирсанову какую-то бумажку): Получите.
     Кирсанов (смотрит в бумажку, но ничего не видит, света не хватает): Я
ничего  здесь  не  вижу!  В  чем  дело?  Вы  что  -  объяснить  не  можете
по-человечески?
     Черный Человек: Там все сказано. Будьте здоровы.
     Фонарик его гаснет, а сам он как бы растворяется во тьме.
     Базарин: Ну и дела!
     Кирсанов (раздраженно): Не вижу ни черта... Зоя! Где мои очки?
     Зоя Сергеевна: Дай сюда... (Отбирает у мужа бумажку и  читает  вслух)
"Богачи города Питера!.."
     Базарин и Кирсанов (одновременно): Что-о?
     Зоя Сергеевна (после паузы): "Богачи города Питера! Все богачи города
Питера и окрестностей  должны  явиться  сегодня,  двенадцатого  января,  к
восьми часам утра на  площадь  перед  СКК  имени  Ленина.  Иметь  с  собой
документы, сберегательные книжки и  одну  смену  белья.  Наличные  деньги,
драгоценности и валюту оставить  дома  в  отдельном  пакете  с  надлежащей
описью.   Богачи,   не   подчинившиеся   данному    распоряжению,    будут
репрессированы.  Лица,  самовольно  проникшие   в   оставленные   богачами
квартиры,   будут   репрессированы   на   месте.    Председатель-комендант
спецкомендатуры ЭсА"... Подписи нет, какая-то  печать.  Господи,  что  это
значит?
     Базарин: Это значит, что документы надо сразу же спрашивать, вот что!
Извините... (Осторожно берет бумажку из рук Зои  Сергеевны.)  Печать!..  Я
вам  такую  печать  из  школьной  резинки  за  десять  минут   сварганю...
(Переворачивает бумажку.) Так...  Кирсанову  Станиславу  Александровичу...
адрес... Правильный адрес... Ну, и как прикажете это понимать?
     Кирсанов (нервно): Дай сюда... (Он уже  нашел  и  нацепил  очки.)  Не
понимаю, что это может означать - ЭсА? Советская Армия?
     Базарин: Социалистическая  Антарктида...  Судорожная  Аккредитация...
Чушь это все собачья, и больше ничего! Двери надо за  собой  запирать  как
следует. Интересно, Зоя Сергеевна, как там ваша шубка в передней поживает?
Я у вас там, помнится, шубку видел...
     Зоя Сергеевна, подхватившись, выходит в прихожую.
     Кирсанов (озаренно): ЭсА - это Штурмабтайлунг!
     Базарин (непонимающе): Ну?
     Кирсанов: Штурмовые отряды! ЭсА. Ну, помнишь - у Гитлера?
     Базарин: При чем здесь Гитлер? Какой может быть Гитлер в наше время?
     Зоя Сергеевна (возвратившись): Шуба цела... И вообще  все  как  будто
цело... Нет, это был никакой не жулик...
     Базарин: А кто же тогда?
     Зоя Сергеевна: Откуда мне знать? А только  это  был  не  жулик  и  не
шутник. Может быть военный... или милиция... или органы...
     Базарин: Удивительно  знакомая  рожа  лица!  Станислав,  а?  Тебе  не
показалось? По-моему, у тебя аспирант такой есть... как его... Моргунов...
Моргачев... Ну, на Новый год у вас  был,  длинный  такой,  сутулый...  Зоя
Сергеевна!
     Кирсанов ничего не слыша, читает и перечитывает повестку,  сдвинув  к
себе все канделябры.
     Кирсанов: Какой я им богач! Что они - совсем  уже  с  ума  посходили?
Нашли богача, понимаете ли. Драгоценности им подавай... Валюту... Идиоты!
     Базарин: Ты что? Серьезно все это воспринимаешь?
     Кирсанов: Замечательно интересное кино! А как ты  мне  еще  прикажешь
все это воспринимать? Является посреди ночи какой-то гестаповец,  вручает,
понимаете ли,  повестку...  явиться,  понимаете  ли,  со  сменой  белья...
Послушай, дай-ка я радио включу.
     Он подбегает к бюро и включает репродуктор. Комната оглашается  сухим
мертвенным стуком метронома.
     Кирсанов: Ну вот, пожалуйста! А это как прикажете понимать?
     Базарин: А что тут такого? Два часа ночи.
     Кирсанов: Ну и что же, что два часа ночи? Где это  ты  слышал,  чтобы
метроном по радио передавали в мирное время?
     Базарин: А что, разве не полагается? Я, честно говоря,  трансляцию  и
не включаю никогда...
     Кирсанов: Я, честно говоря, тоже никогда не  включаю...  Может  быть,
так оно и должно быть, но когда я эту хренацию слышу, я сразу  же  блокаду
вспоминаю... Ну его к черту! (Выключает репродуктор.)  Испортили  все-таки
настроение, подонки... Так хорошо сидели...
     Базарин: Зоя Сергеевна, можно, я еще одну штучку выкурю?
     Зоя Сергеевна (рассеяно): Курите.
     Кирсанов: Дай-ка и мне, пожалуй, тоже...
     Базарин (укоризненно): Станислав!
     Кирсанов: Ничего, ничего, давай... Сегодня  можно.  Гляди,  как  руки
трясутся, смех и грех, ей-богу!
     Базарин: Ты бы лучше корвалол выпил, чем закуривать.
     Кирсанов (закуривает от свечи): Нет, но как тебе это нравится! Богача
отыскали!.. Только ты мне не говори, что это чьи-то шутки. За такие  шутки
сажать надо! За такие шутки я бы...
     Зоя Сергеевна (прерывает его): Позвони Сенатору.
     Кирсанов: Что?
     Зоя Сергеевна: Позвони Евдокимову.
     Кирсанов: Да ты что - сдурела? Лапочка!
     Зоя Сергеевна: Позвони Сенатору, я тебя прошу.
     Кирсанов (тыча пальцем в сторону телевизора): Он же на сессии  сейчас
сидит!
     Зоя Сергеевна: Он должен был сегодня прилететь, мне  Анюта  говорила.
Позвони, прошу тебя!
     Кирсанов (нервно): И  не  подумаю.  Стану  я  среди  ночи  беспокоить
человека из-за какой-то дурацкой ерунды!
     Базарин: Да, Зоя Сергеевна, тут вы,  знаете  ли...  В  самом  деле  -
неловко. Конечно, это очень удобно - иметь  среди  своих  добрых  знакомых
члена  Верховного  Совета,  но,  согласитесь,  что  это  все-таки  не  тот
случай...
     Зоя Сергеевна: Откуда вы знаете, какой это случай?
     Базарин: Н-ну... Как вам сказать... Лично я не могу к этому  серьезно
относиться, как хотите. И вам не советую.
     Кирсанов: Главное,  что  я  ему  скажу,  ты  подумала?  (Язвительно.)
"Богачи города Питера!" Да он пошлет меня к чертовой матушке и будет прав.
Если уж звонить, то тогда в милицию. Там, по крайней мере,  хоть  дежурный
не спит. Во  всяком  случае,  не  должен  спать,  раз  он  за  это  деньги
получает...
     Базарин (решительно): Никуда звонить не  надо.  Совершенно  очевидно,
что это чей-то дурацкий розыгрыш. Сегодня  же  старый  Новый  год,  вот  и
развлекаются какие-то кретины!
     Зоя Сергеевна(тихо): Старый Новый год завтра.
     Кирсанов  (он  снова  внимательно  изучает  повестку):  Это  рэкетиры
какие-нибудь! Знаете, что у них  здесь  на  печати  написано?  "Социальная
ассенизация"! Идиоты! И рассчитывают на полнейших идиотов!..  Кстати,  что
это такое - СКК имени Ленина?
     Базарин: Спортивно-концертный комплекс.  Это  где-то  на  юге,  возле
Парка Победы.
     Кирсанов: Ну вот! Оставлю им все на столе, а сам поскачу с бельем  на
другой конец города...
     Базарин (с большим сомнением): М-да,  это  вполне  возможно.  Только,
по-моему, он очень похож на твоего Моргачева...
     Кирсанов: На какого Моргачева?
     Базарин: Ну, на Моргунова... На аспиранта твоего, как его там...
     Кирсанов: Ты, кажется, всерьез полагаешь, будто  я  уже  не  способен
узнать собственного аспиранта?
     Базарин: Извини, но я ничего не полагаю. Я только тебе говорю, что он
очень похож...
     Кирсанов: У меня нет такого  аспиранта.  Это  не  мой  аспирант.  Это
вообще не аспирант. Это  либо  жулик,  черт  его  подери,  либо  идиотский
шутник!
     Базарин (кротко): Ну, извини, я вовсе не хотел тебя обидеть.  Я  тоже
считаю, что это идиотская шутка и  что  нам  всем  надо  успокоиться.  Зоя
Сергеевна, я вас умоляю: успокойтесь и  не  берите  в  голову.  Хотите,  я
чайник пойду поставлю? Газ, я надеюсь еще не выключили?..
     В прихожей хлопает дверь, и в комнате появляется Александр  Рувимович
Пинский.  Это   длинный,   невообразимо   тощий   человек,   долговолосый,
взлохмаченный, с огромным горбатым носом и с  неухоженной  бороденкой.  Он
старый друг семьи Кирсановых, живет двумя этажами выше по той же лестнице,
поэтому он в пижаме и тапочках, а поверх  пижамы  -  в  некогда  роскошном
восточном халате. В руке у него листок бумаги.
     Пинский (возбужденно):  Слава  богу,  вы  не  спите...  Как  вам  это
понравится? (Он швыряет бумажку на стол.) По-моему, это уже переходит  все
пределы!
     К  бумажке  тянутся  все  трое,  но  быстрее  всех  оказывается   Зоя
Сергеевна.
     Зоя Сергеевна (читает высоким ненатуральным  голосом):  "Жиды  города
Питера!.." Что это такое?
     Пинский: Читай, читай, дальше там еще интереснее.
     Кирсанов (отбирает у  жены  листок):  Позволь.  Дай  мне.  (Читает.)
"Жиды..." Так. "Все жиды города  Питера  и  окрестностей  должны  явиться
сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на стадион  "Локомотив".
Иметь с собой документы, а  именно:  свидетельство  о  рождении,  паспорт,
расчетные  и  абонементные  книжки  по  оплате   коммунальных  услуг.  Все
ценности, как-то: меха, наличные деньги,  сберегательные  книжки,  валюту,
драгоценности и украшения, а также коллекции - оставить дома в  надлежащем
порядке.   Жиды,   не   подчинившиеся   данному   распоряжению,   подлежат
заслуженному наказанию..." Так. Тут у них что-то зачеркнуто... А, понятно.
"Лица, самовольно проникшие в оставленные квартиры, будут наказаны..."  Но
это как раз вычеркнуто. То есть в оставленные квартиры проникать  можно...
Ну и, конечно, председатель - комендант - ассенизатор. Подписи опять  нет,
а печать есть. Та же самая...
     Пинский (кипя): Ну что  -  узнаете?  Что  вы  на  меня  вытаращились?
Неужели не узнаете? Олег Кузьмич, вы же у нас в некотором роде историк, вы
же у нас специалист по межнациональным отношениям!.. Вижу, что ни хрена вы
не узнаете и не помните ни хрена. В сорок первом году в Киеве немцы  такое
же вот  расклеивали  по  стенам,  почти  слово  в  слово...  "Жиды  города
Киева"... А потом - Бабий Яр! Неужели не помните?...  (Торжествующе.)  Вот
они, наконец, высунулись ослиные уши, хулиганье фашистское,  доморощенное!
И ведь главное - совершенно уверены, что какой-нибудь еврей обязательно  с
перепугу попрется к восьми часам, а они на него будут глазеть и ржать, как
жеребцы, и пальцами на него указывать...
     Зоя Сергеевна  (Кирсанову):  В  последний  раз  тебя  прошу.  Позвони
Евдокимову.
     Кирсанов: Погоди, лапа. Дай разобраться. (Пинскому.)  Откуда  у  тебя
эта бумажка?
     Пинский: Да только что принес какой-то гад. Наглец хладнокровный, еще
расписаться заставил. Откуда я мог знать, что он мне подсовывает? Я думал,
это из военкомата. Он ведь, подлец, представился: "Спецкомендатура"...
     Кирсанов: Рослый такой парень, в черном плаще?
     Пинский: Ну!
     Кирсанов: И фонарь во лбу?
     Пинский: Да! А ты откуда...
     Кирсанов (сует ему в руку свою повестку): На, почитай.
     Пинский: Зачем?
     Кирсанов: Читай, читай, увидишь.
     Базарин: Так-так-так. Это уже серьезно.
     Кирсанов (ехидно): А чего тут серьезного? Ну,  ходят  мои  аспиранты,
ну, разносят шутливые повестки...
     Базарин: Перестань. Может быть, в самом деле позвонить Евдокимову?
     Кирсанов: Но я же не знаю, что ему говорить! Как это все  расскажешь?
Свежему человеку... в третьем часу ночи...
     Пинский (прочитав Кирсановскую повестку): Что за  чертовщина!  Откуда
это у тебя?
     Кирсанов: Спецкомендатура социальной ассенизации. Здоровенный громила
с кейсом и с шахтерским фонарем между глаз.
     Пинский: Какой же ты, к едрене фене, богач?
     Кирсанов: Да уж какой есть, извини, если не угодил.
     Базарин: Вот что. Надо немедленно позвонить в милицию и сообщить, что
имеют место хулиганские действия со стороны неизвестного лица.
     Кирсанов (раздраженно): Подожди. Давай сначала разберемся.  Если  это
хулиганские действия какого-то идиотского лица, тогда  звонить  совершенно
незачем. Ну, дурак, ну, ходит по квартирам и разносит  дурацкие  повестки.
Ну, напугает дюжину дураков вроде нас... Если дело обстоит таким  образом,
тогда звонить в милицию - сами звоните. Мне уже  повестку  принесли,  меня
уже одурачили, и теперь можно спокойно ложиться спать. Вторую не принесут!
     Базарин (задумчиво): Логично.
     Кирсанов: А раз логично, тогда давайте ложиться спать. Хватит. Все.
     Пинский (алчно): Догнать бы сейчас этого  жлоба  и  накидать  бы  ему
пачек, чтобы кровавыми соплями умылся, падло позорное...
     Кирсанов: Сиди уж, старое дреколье. Да смотри, случайно не  пукни,  а
то развалишься. Догнал он... пачек он накидал...
     Пинский: Ничего, ничего, не беспокойся, мне бы его только поймать,  а
там бы я с ним разобрался, не впервой... Меня ведь, главным  образом,  что
поражает? Меня наглость эта первобытная поражает. Вот они уже по квартирам
пошли. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что они адрес  мой  -
знают. Спрашивается: откуда? Кто им дал? Зачем? Чувствуете?..
     Кирсанов: Между прочим, мой адрес они тоже знают...
     Пинский  (отмахивается):  Да  перестань  ты!  Ты-то  здесь  при  чем?
Подумаешь богачом его обозвали! В первый раз в жизни. Меня жидом  всю  мою
жизнь обзывают! Устно. А теперь вот и письменно начали...
     Кирсанов: Знаешь, когда в нашей  стране  человека  обзывают  богачом,
ничего хорошего в этом нет, уверяю тебя. Еще неизвестно, что хуже.
     Пинский: Ах, тебе неизвестно, что хуже? Может быть, ты  предпочел  бы
оказаться жидом?
     Кирсанов: Я бы  предпочел,  чтобы  на  меня  не  наклеивали  ярлыков.
Никаких.
     Пинский: А жид - это вовсе не ярлык. Жид - это имманентное состояние.
Перестать быть богачом можно, а жидом - нет.
     Базарин: Да не о том вы говорите, не о том! Оба хуже, вот в чем беда!
Так уж у нас сложилось, что миллионы людей  это  думают.  Что  еврей,  что
богач - плохо. Плохо, и все! И мы не имеем права  ни  в  чем  винить  этих
людей. У них есть все основания так думать. Их так воспитали...
     Кирсанов: Но позволь, в самом деле! Какой же я, к черту, богач?
     Базарин: Да. Ты богач. С точки зрения  тети  Моти,  которая  получает
семьдесят рублей пенсии, да еще  трешку  в  месяц  ей  посылает  дочка  из
Сызрани... с точки зрения этой тети Моти, ты - богач! У тебя пять тысяч на
книжке, у тебя автомобиль, у тебя дача, у тебя трехкомнатная  квартира,  у
тебя жена может не работать...
     Кирсанов: Так у тебя, наверное, не пять тысяч, у  тебя,  может  быть,
двадцать тысяч на книжке... Я же знаю, что ты на вторую квартиру копишь...
     Базарин: И  я  богач!  И  Александр  Рувимович  богач.  Хотя  у  него
"Жигулей" и нет пока...
     Кирсанов: У меня "Жигули" второй год под брезентом стоят,  резину  не
могу купить ни за какие деньги!..
     Базарин: "Жигулей" у него пока нет,  но  он  зато  дочку  отправил  в
Америку, и она ему оттуда подбрасывает... и не трешку в месяц,  уж  будьте
уверены!
     Пинский (рявкает): Я дочку в Америку не отправлял! Это ваш Госконцерт
говенный ее туда выжил!
     Базарин: Этого тетя Мотя ничего не знает. И знать не хочет. Она  одно
знает: всю жизнь вкалывала, как проклятая, а сейчас, старуха, по  помойкам
бутылки собирает.
     Пинский: И виноват в этом, конечно, еврей Пинский.
     Кирсанов: И богач Кирсанов.
     Базарин: Да! Еврей Пинский  и  богач  Кирсанов!  Потому  что  никаких
других объяснений у тети Моти нет!..
     Пинский: Как это - нет! А куда же смотрит  работник  политпросвещения
товарищ Базарин Олег Кузьмич?
     Базарин (не слушая): Потому что сначала ей  очень  хорошо  объяснили,
что во всем виноваты вредители. Потом ей объяснили, что  во  всем  виноват
Гитлер... Да только она  не  дура.  Сорок  лет  уже  нет  ни  Гитлера,  ни
вредителей, а жить-то все хуже и  хуже...  И  всю  свою  жизнь  она  видит
где-нибудь то барина в трехкомнатной квартире с телефоном, то сытого еврея
из торговли...
     Пинский: А еврея, который в говенном котле всю смену лежит и заклепки
хреном выколачивает, - такого еврея она не видела?  Так  пусть  посмотрит!
(Тычет себя большим пальцем в грудь.)
     Базарин: Представьте себе - такого еврея она не видела.  Потому  что,
простите меня, Александр Рувимович, такой еврей и  в  самом  деле  большая
редкость...
     Кирсанов: Ну ладно, хватит вам, что вы опять сцепились... Не об  этом
же речь идет. Ей-богу, Олег, ну что ты, в самом деле... Ты что  же  хочешь
мне сказать - сидит где-то какая-то тетя Мотя и сочиняет эти повестки?
     Пинский: Не-ет, это  не  тетя  Мотя  сочиняет.  Это  сочиняет  сытый,
гладкий, вчерашний молодежный вожак, и "Жигули" у него есть, и квартира  с
телефоном, да только вот бездарный он, к сожалению, серый, как валенок,  а
потому - убежденный юдофоб... У нас же юдофобия  спокон  веков  -  бытовая
болезнь вроде парши, ее в любой коммунальной кухне подхватить можно! У нас
же  этой  пакостью  каждый  второй  заражен,  а  теперь,  когда  гласность
разразилась, вот они и заорали на весь  мир  о  своей  парше...  Вы,  Олег
Кузьмич, всегда их, бедненьких, защищаете! Я вас понимаю, сами-то вы  выше
этого, сами вы  все  норовите  с  высоты  пролетарского  интернационализма
проблему обозревать, поэтому у вас всегда и  получается,  что  все  кругом
бедненькие... даже богатенькие... Мне иногда кажется, Олег Кузьмич, что вы
мне  просто  простить  не  можете...  Это  ж  надо  же,  ведь  такой   был
образцово-показательный еврей-котельщик, рыло чумазое, каждое второе слово
- мат, подлинное воплощение пролетарского интернационализма, - так нет же,
в  институты   полез,   изобретателем   заделался,   начлабом,   дочку   в
консерваторию пристроил...
     Базарин: Перестаньте, Александр Рувимович! Вы прекрасно  знаете,  что
ничего подобного я не думаю и что ничего подобного я не говорил. Я  только
одно хотел сказать: что в каждой шутке есть  доля  истины.  Даже  в  самой
дурацкой. Мы вот с вами возмущаемся по поводу этих бумажек, а  нам  бы  не
возмущаться надо, а задуматься, потому что солома  показывает,  куда  дует
ветер...
     Пинский хочет  ему  что-то  ответить,  но  тут  Зоя  Сергеевна  резко
поднимается и берет ближайший канделябр.
     Кирсанов (всполошившись): Лапа, ты куда? (Пинскому  и  Базарину.)  Да
заткнитесь вы, наконец! Что вы опять сцепились, как  цепные  собаки!  (Зое
Сергеевне.) Лапа, не уходи, они больше не будут.
     Зоя Сергеевна: Три часа уже. Я пойду вещи соберу.
     Кирсанов: Какие вещи?
     Зоя Сергеевна: Я еще сама толком не знаю, надо посмотреть... Что  они
там глупости пишут - смена белья. Зима  на  дворе.  Носки  надо  шерстяные
обязательно взять, рейтузы теплые...
     Базарин: Позвольте, Зоечка Сергеевна...
     Зоя Сергеевна: Тошно мне вас слушать, честное слово. Вы  все  делаете
вид, будто это шутка, будто развлекается кто-то. Будто вы  не  чувствуете,
что это всем нам конец, начало конца...
     Кирсанов (беспомощно): Ты что же - серьезно считаешь,  что  я  должен
туда идти?
     Зоя Сергеевна: Я ничего не считаю. Я знаю только, что идти придется и
что ты пойдешь, и я бога молю, чтобы меня пустили с тобой, потому что  без
меня ты там погибнешь на третий день...
     Кирсанов: Лапушка, опомнись! Ну что ты такое говоришь?  Ведь  это  же
все ерунда! Ну хочешь, я в милицию позвоню? Подожди, я сейчас же  позвоню!
(Он подскакивает к  телефону,  торопливо  набирает  02.)  Алло...  Товарищ
лейтенант, с вами говорят из дома шестнадцать по Беломорской улице. У  нас
тут по лестницам ходит какой-то деятель и  вручает  гражданам  хулиганские
повестки...  (Замолкает,  слушает.)   Так   почему   же   вы   ничего   не
предпринимаете? (Слушает.) То есть как  это  так?  А  кто  же,  по-вашему,
должен  этим  хулиганством  заниматься?  Что?  (Слушает.)  Да,  получил...
(Слушает.) В каком смысле,  простите?  (Слушает.)  Позвольте,  вы  что  же
хотите мне сказать... (Слушает, потом медленным движением опускает  трубку
и поворачивается к остальным.)
     Базарин: Ну?!
     Кирсанов: Он говорит: получили предписание - выполняйте...
     Базарин: Та-ак. Этого и следовало ожидать.
     Кирсанов: Он говорит: это не только у нас в доме, это везде.  Милиции
это, говорит, не касается.
     Зоя Сергеевна, не сказав ни  слова,  уходит  из  комнаты  в  спальню,
налево.
     Базарин:  Проклятье.  Я  тебе  тысячу  раз  говорил,  Станислав:   не
распускай язык! Тебе не двадцать лет. И даже не сорок.  В  твоем  возрасте
нельзя быть таким идиотом и горлопаном!
     Пинский: Золотые слова! И, главное, такие знакомые... Всю жизнь я  их
слышу. Иногда с добавлением "жидовская морда".
     Кирсанов: Какой я вам горлопан? Что вы городите?
     Базарин: На митинге Народного фронта  ты  речи  произносил  или  папа
римский? Кто тебя туда тянул? Что они - не обошлись бы без тебя там?..
     Кирсанов: Так это когда было... А потом, причем здесь Народный фронт?
Ведь я же богач! Богач я! У меня же драгоценности! У меня меха!
     Пинский: Э! Э! Не примазывайся! Меха - это у меня.
     Базарин: Вот теперь и я считаю - хватит. Звони Сенатору.
     Кирсанов молчит, выкапывает из пепельницы окурок, затягивается.
     Кирсанов: Не хочу. Сам звони.
     Базарин: Ну, знаешь ли!.. Как угодно. Только я с ним за одной  партой
не сидел...
     И тут за окном в  доме  напротив  разом  гаснут  все  оставшиеся  еще
освещенными окна. И сейчас же гаснут  фонари  на  улице.  Остается  только
светлое низкое небо над крышами. В комнате делается заметно темнее.
     Пинский (подбежав к окну): Ого!  И  в  доме  десять  тоже  погасло...
Так... И в доме восемь... А вы знаете, панове, во всем квартале,  пожалуй,
света нет! Знаешь что,  Слава,  кончай-ка  ты  выгибать  грудь  колесом  и
звони-ка ты своему Евдокимову... если, конечно, он захочет теперь с  тобой
разговаривать, в чем я вовсе не уверен.
     Кирсанов: Нет. Я никогда никого ни о  чем  не  просил  и  просить  не
намерен. Пусть будет, что будет.
     Пинский: А кто говорит, чтобы просить? Спросить надо, а не просить...
     Кирсанов: А  что,  собственно  спрашивать?  Тебе  вполне  определенно
сказано:  предписание  получили?  Выполняйте!  Старший  лейтенант  милиции
Ксенофонтов...
     Из  передней  доносится  стук  дверей,  топот,  приглушенное  ржание.
Шипящий голос произносит: "Ш-ш-ш! Тихо ты, сундук африканский!.."  Щелкает
выключатель. "И здесь света  нет..."  Другой  голос  отзывается  нарочитым
баском: "Взлэтаеть... но так - нэвысоко!.." И снова  раздается  сдавленное
ржание. Из прихожей появляется Сергей Кирсанов,  младший  сын  профессора,
ладный, сухощавый, среднего роста молодой человек в мокрой кожаной куртке,
в "варенках", на голове огромная меховая шапка.  И  сразу  видно,  что  он
основательно навеселе.
     Сергей: О, веселые беседы при свечах! Старшему поколению!..  (Срывает
с головы шапку и отвешивает низкий поклон. Говорит через плечо в прихожую.
) Заходи смело, они, оказывается, не спят. Причем их тут навалом.
     Появляется Артур - тоже ладный. Тоже сухощавый,  но  на  голову  выше
ростом.  Одет  он  примерно  так  же,  но  на  первый  взгляд   производит
впечатление странное: он негр, и лица его  в  сумеречном  свете  почти  не
видно.
     Артур  (отряхивая  о  колено  свою  огромную  шапку):   Здравствуйте.
Извиняюсь за вторжение. Мы почему-то думали, что вы уже спите.
     Сергей (в прежней шутовской манере): Олег Кузьмич! (Кланяется.)  Дядя
Шура Пинский! (Кланяется.) Батюшка!  (Кланяется.)  А  это,  позвольте  вам
представить, Артур Петров. Артур Петрович! Мой друг!  Вернее,  мой  боевой
соратник. А еще вернее - мой славный подельщик...
     Кирсанов (очень неприветливо): Так. Иди-ка ты к себе.
     Сергей:  Незамедлительно!   Мы   ведь   только   представиться.   Акт
вежливости. А где мамуля?
     Кирсанов: Она занята.
     Сергей (Артуру): "А глаза добрые-добрые!.."
     Оба ржут - довольно  неприлично.  Из  спальни  слева  появляется  Зоя
Сергеевна.
     Сергей: О! Мамуля! А мы тут тебя ждем. Закусочки  бы,  а?  Немудрящей
какой-нибудь.  А  то  ведь  мы  усталые,  с   работы,   мороз,   транспорт
отсутствует, в такси не содют...
     Зоя Сергеевна: Хорошо, хорошо, пойдемте.
     Слегка подталкивая,  она  вытесняет  обоих  приятелей  в  прихожую  и
выходит за ними.
     Кирсанов (Пинскому, неприязненно): Вот оно, твое потакание!
     Пинский: А в чем, собственно, дело?  Парню  двадцать  лет.  Попытайся
вспомнить, каким ты сам был в двадцать лет...
     Кирсанов: В двадцать лет у меня не было денег на выпивки.
     Пинский: А у него есть! Потому что он работает! Ты в двадцать лет был
маменькин сынок, а он работяга. И работа у него, между прочим,  достаточно
поганая. Ты бы в такой цех не пошел, носом бы закрутил...
     Кирсанов: Цех! Ты еще мне скажи - промышленный гигант! Кооперативная,
понимаешь, забегаловка на три станка...
     Пинский:  Ну,  конечно!  Ну,  разумеется!  Ведь   наши   дети   могут
подвизаться только на великих стройках!  Все-таки  ты,  Станислав,  иногда
бываешь поразительно туп. Воистину, профессор - это всегда профессор...
     Базарин: Мне другое не нравится. Что это за манера такая -  водить  в
дом иностранцев! Нашел время...
     Кирсанов: Боже мой, какое счастье, что электричества  нет!  Ведь  он,
едва только приходит, как  сейчас  же  включает  этот  свой  громоподобный
агрегат... эту свою лесопилку!.. Особенно, когда поддатый...
     И тут же, словно по заказу, взрывается оглушительная  музыка.  Словно
заработала вдруг гигантская циркульная пила.  Впрочем,  некая  милосердная
рука тотчас сводит этот рев почти на нет. Все трое смеются, даже Кирсанов.
     Пинский: У него же портативный есть, на батарейках!
     Кирсанов (Базарину): Да, Кузьмич, оставляем  мы  тебе  команду  не  в
добром порядке.
     Базарин: Ты что, собственно, имеешь в виду?
     Кирсанов: А то я имею в виду, что меня вот забирают, Шурку  забирают,
и остается мой оболтус, хочешь ты этого или не хочешь, у тебя на шее.
     Базарин: Перестань.  Никуда  вас  особенно  не  забирают...  и  потом
позволь напомнить тебе, у Сергея  же  еще  Александр  остается.  Как-никак
старший брат...
     Кирсанов: Александр... Александра тоже придется тебе тянуть. Если  уж
на то пошло, то скорее уж Сережка не пропадет - он в этом мире как рыба  в
воде. А вот Александра тебе придется тащить на себе. И двух его  детей.  И
двух его бывших жен. И третью жену, между прочим. У меня,  честно  говоря,
такое впечатление, что там уже третья намечается...
     Пинский: Да, Олег  Кузьмич,  вы  еще  сто  раз  пожалеете,  что  сами
повестки не получили.  Представляете?  "Словоблуды  города  Питера!"  И  -
никаких вам хлопот с чужими детьми...
     Вбегает Сергей.
     Сергей: Пардон, пардон и еще раз пардон! Пап, мамуля сказала,  что  у
тебя свечки лишние найдутся. Дай парочку, не пожалей для любимого сына!
     Кирсанов (роясь  в  бюро):  Обязательно  надо  перед  приходом  домой
надраться...
     Сергей: Да кто надрался-то? Пивка выпили и все.
     Кирсанов: Тысячу раз просил не являться домой в  пьяном  виде!..  Кто
этот негр, откуда взялся? Зачем таскаешь в дом иностранцев?
     Сергей: Да какой  же  он  иностранец?  Петров,  Артур  Петрович,  наш
простой советский человек. Мы с ним под Мурманском служили.  Я  ведь  тебе
рассказывал. Он же меня в эту фирму пристроил...
     Базарин: А почему он тогда такой черный?
     Сергей: А потому, что у него папан - замбийский бизнесмен. Он  тут  у
нас учился. В Лумумбе. А потом, натурально,  уехал  -  удалился  под  сень
струй.
     Базарин: Ах, вот оно как. То есть он, получается, замбиец...
     Сергей: Ну, положим, не замбиец, а га...
     Базарин: Что? В каком смысле - га? Не понимаю.
     Сергей: Объясняю. Папан у него из племени га. Есть такое племя у  них
в Замбии. Га. Но на самом деле Артур, конечно,  никакой  не  га,  а  самый
обыкновенный русский.
     Базарин (глубокомысленно): Ну да, разумеется, поскольку мать  у  него
русская, то вполне можно считать...
     Сергей: Мать у него не русская. Мать у него вепска.
     Пинский (страшно заинтересовавшись): Кто, кто у него мать?
     Сергей: Вепска. Ну, карелка!.. Ну, я не знаю, как вам еще  объяснить.
Народ у нас есть такой - вепсы...
     Кирсанов: Ладно. Бери свечи и удались с глаз долой.
     Сергей: Слушаюсь, ваше превосходительство! Премного благодарны,  ваше
высокопревосходительство! (Уходит.)
     Базарин: Ну и поколение мы вырастили, господи ты боже мой!
     Пинский: Да уж. С чистотой расы дело у них обстоит из рук вон  плохо.
По-моему, все они русофобы.
     Базарин: Ах, да перестаньте вы, Александр Рувимович! Вы же  прекрасно
понимаете, что я имею в виду. Нельзя жить без  идеалов.  Нельзя  жить  без
авторитетов. Нельзя жить только для себя. А они живут так, будто кроме них
никого на свете нет...
     Кирсанов: Жестоки они, - вот что меня пугает больше  всего.  Живодеры
какие-то безжалостные... Во всяком случае, так мне иногда  кажется...  Без
морали. Ногой - в голову. Лежачего. Не понимаю...
     Пинский: Не понимаешь... Мало ли чего ты не  понимаешь.  А  понимаешь
ты, например, почему они при всей своей жестокости так любят детей?
     Кирсанов: Не замечал.
     Пинский: И напрасно. Они их любят удивительно нежно и... не знаю, как
сказать... бескорыстно, что ли! Любят трогать их, тискать, возиться с ними
любят. Радуются, что у них есть дети...  Это  совершенно  естественно,  но
согласись, что у нашего поколения все это было не так... А то, что  ты  их
не понимаешь... так ведь и они тебя не понимают.
     Кирсанов: Не собираюсь я с тобой  спорить,  я  только  вот  что  хочу
сказать: я не огорчаюсь, если люди не понимают  меня,  но  мне  становится
очень неуютно, когда я не понимаю людей. Особенно своих детей.
     Пауза.
     Пинский (ни с того ни с сего): Был бы я помоложе, взял бы сейчас ноги
в руки, только бы меня здесь и видели. Вынырнул бы где-нибудь в Салехарде,
нанялся бы механиком в гараж, и хрен вам в зубы...
     Кирсанов: Ну да - без паспорта, без документов. Всю жизнь  скрывайся,
как беглый каторжник...
     Пинский: Да что ты понимаешь  в  документах,  профессор?  Тебе  какой
документ нужен? Давай пять сотен, завтра принесу.
     Пауза.
     Кирсанов: Ноги в руки тебе надо было в прошлом году брать.  Сидел  бы
сейчас в Сан-Франциско - и кум королю!
     Пинский: Нет уж, извини. Я всегда тебе это говорил, и  сейчас  скажу.
Они меня отсюда не выдавят, это моя страна. В самом крайнем случае -  наша
общая, но уж никак не ихняя. У меня здесь все. Мать моя здесь лежит,  Маша
моя здесь лежит, отца моего здесь расстреляли, а не в Сан-Франциско...  Я,
дорогой мой, это кино намерен досмотреть до конца! Другое  дело  -  голову
под топор подставлять, конечно, нет охоты. Вот я и  говорю:  молодость  бы
мне. Годиков ну хотя бы пятнадцать скинуть... дюжину хотя бы...
     Звонит телефон. Все вздрагивают и смотрят на аппарат. Затем  Кирсанов
торопливо хватает трубку.
     Кирсанов: Да!.. Это я... Ну? (Слушает.) А что  случилось?  (Слушает.)
Ты мне скажи, дети в порядке?.. Ну, спускайся, конечно... (Вешает трубку.)
Это  Санька.  У  него  какой-то  не  телефонный  разговор.  Посреди  ночи.
(Замечает, что в дверях стоит Зоя Сергеевна.) Это Санька звонил, лапонька.
С детьми все в порядке, но есть какой-то не телефонный разговор. Сейчас он
спустится.
     Зоя Сергеевна: Повестку получил.
     Кирсанов (ошеломленно): Откуда ты взяла?
     Зоя Сергеевна, не отвечая, подходит  к  столу  и  протягивает  что-то
Кирсанову.
     Зоя Сергеевна: На, прими нитронг.
     Кирсанов: Чего это ради? Я нормально себя чувствую. (Кладет  таблетку
на язык, запивает из чашки.) Я совершенно спокоен. И тебе советую.
     Входит Александр Кирсанов, старший сын. Такой же, как  отец,  рослый,
рыхловатый, русо-кудрявый, но без бороды и без какого-либо апломба.  Живет
он на последнем этаже по этой же лестнице. Видимо, только что  разбужен  -
лицо помятое, волосы всклокочены, он в пижаме, в руке его листок бумаги.
     Александр: Папа, я ничего не понимаю!  Посмотри,  что  мне  принесли.
(Протягивает отцу листок. Базарину и Пинскому.) Здравствуйте.
     Зоя Сергеевна со словами "дай сюда" перехватывает листок и склоняется
у свечки. Все молчат. Зоя Сергеевна читает, потом молча возвращает  листок
мужу, а сама садится у стола и роняет лицо в ладони.
     Кирсанов (плачущим голосом): Ну что же это за мерзость, в самом деле!
"Распутники города Питера..." Ну как вам это нравится?
     Базарин: Распутники?!
     Кирсанов: "Распутники  города  Питера"!  Явиться  к  восьми  утра  на
стадион "Красная Заря"...
     Александр (ноет): Я не  понимаю,  как  я  это  должен  понимать...  Я
сначала подумал, что это розыгрыш какой-то... Но ведь  приходил  настоящий
посыльный в какой-то черной форме... расписаться потребовал...
     Зоя Сергеевна (не отнимая рук от лица): Дети проснулись?
     Александр: Да нет, они спят. И потом, там у меня... В общем, там есть
человек... Папа, ты что, считаешь, что это серьезно?
     Пинский: Понимаешь, Саня, мы с папой тоже такие повестки получили. Во
всяком случае, похожие.
     Александр: Да? Ну, и что теперь надо делать? Идти туда надо, что  ли?
За что? Папа, ты бы позвонил кому-нибудь...
     Кирсанов: Кому?
     Александр:   Ну,   я   не   знаю,   у   тебя   же   полно    знакомых
высокопоставленных... Объясни им, что у меня двое детей, не могу же  я  их
бросить, в самом деле... Как же это можно? Что у  нас  сейчас  -  тридцать
седьмой год? Тогда - враги народа, а тут вот  распутником  объявили  ни  с
того ни с сего... Какой я им распутник? У меня двое детей маленьких!  Пап,
ну позвони хотя бы ректору! Он же все-таки член бюро горкома...
     Пинский: Саня, сядь. Вот выпей чаю. Он остыл, но это ничего,  хороший
чай, крепкий... Не унижайся. Не унижайся, пожалуйста. И отца не  заставляй
унижаться. Они ведь только этого и хотят, - чтобы мы перед ними на  колени
встали. Им ведь мало, чтобы мы им просто подчинялись, им еще  надо,  чтобы
мы у них сапоги лизали...
     Александр: Так ведь надо что-то делать, дядя Шура... Может быть,  это
ошибка какая-нибудь вышла... Может, можно как-то договориться.  В  крайнем
случае отсрочку какую-нибудь получить... Ну позвони, пап!
     Зоя Сергеевна: У тебя там Галина сейчас?
     Александр (расстроено): Да.
     Зоя Сергеевна: Она завтра сможет побыть с детьми?
     Александр: Откуда я знаю? Сможет, наверное...
     Зоя Сергеевна (поднимается): Пойдем со мной, я тебе дубленку отдам.
     Александр: Зачем? Какую еще дубленку?
     Зоя Сергеевна: Твою. На которой я пуговицы перешила. (Направляется  к
двери в спальню.)
     Пинский: Не надо ему дубленку. Отберут у него эту дубленку  в  первый
же день.
     Александр (безвольно следуя за матерью): Да кому она  нужна,  старая,
облезлая... Папа, ты пока позвони... Ну надо же что-то делать... (Уходит.)
     Кирсанов: Мерзость... Мерзость!!!  Ну  хорошо,  не  угодили  вам,  не
потрафили - посадите в тюрьму, к  стенке  поставьте,  но  ведь  этого  вам
всегда мало! Надо сначала  в  лицо  наплевать,  вымазать  калом,  в  грязи
вывалять! Перед всем  честным  народом  -  обгадить,  опозорить,  в  парию
обратить! "Богач"! "Распутник"! Это Санька-то мой - распутник! Да он же ни
с какой бабой в постель лечь не может без штампа в паспорте, для  него  же
половой акт - это таинство, освященное законом, а  иначе  -  порок,  срам,
грех! Нет, он, видите ли, распутник... Ну какая же все-таки подлая страна!
Ведь силища же огромная, ни с чем не сравнимая, из любого  человека  может
сделать мокрое пятно!.. Но почему же обязательно не просто, не прямо, а  с
каким-нибудь подлым вывертом?..
     Базарин: Станислав, прекрати.
     Кирсанов: Нет уж, я скажу. Я и тебе скажу, и завтра им все это скажу!
Ведь я чего-нибудь вроде этого ждал. Мы все этого ждали.  "Товарищ,  знай,
пройдет  она,  эпоха  безудержной  гласности,  и  Комитет  госбезопасности
припомнит наши имена!.." Прекрасно знали! Что не  может  у  нас  быть  все
путем, обязательно опять начнут врать, играть мускулами, ставить по стойке
"смирно"! Но вот такого! Презрения этого... унижения!..  Я  давно  пытаюсь
представить  себе,  как  должен  выглядеть  человек,  отдельный   человек,
личность, но обладающий теми же свойствами, что наша страна...  Вы  только
подумайте, какой это должен быть  омерзительный  тип  -  чванный,  лживый,
подлый,  порочный...  без  единого  проблеска  благородства,   без   капли
милосердия...
     Базарин: Перестань сейчас же, я тебе говорю! Как тебе не стыдно?  Это
уже действительно чистая русофобия!
     Пинский: Ах-ах! Ну конечно же  -  русофобия.  Обязательно!  Везде  же
русофобы! Я только теперь понимаю, почему меня в пятидесятом на физфак  не
приняли! Русофобы!  Пронюхали  подлецы,  что  у  меня  бабушка  русская...
Стыдитесь, Олег Кузьмич! При чем здесь русофобия? Он же слова дурного  про
русских не сказал! Зачем же передергивать? И так тошно.
     Базарин: Нет уж, голубчики! Это  уж  вы  не  извольте  передергивать,
Александр Рувимович и Станислав Александрович! Я и без вас  все  прекрасно
понимаю! Точно так же, как и вы, я полагаю, что  происходящее  недостойно,
но я-то считаю, что оно недостойно страны. Не страна  у  нас  недостойная,
как вы  изволите  утверждать,  а  то,  что  с  нами  происходит  сейчас  -
недостойно нашей страны. Это разные вещи,  и  путать  их  не  надо.  Проще
простого - свалить в одну кучу и  страну,  и  всех  дураков  с  негодяями,
которые в ней водятся... Я понимаю,  мы  с  вами  не  в  равном  положении
сейчас. Вы
     - под ударом, а я как бы выхожу чистенький... Но уверяю вас, если  бы
эта молния ударила и в меня тоже,  я  бы  закричал,  конечно,  потому  что
больно, потому что обидно, понимаю, но  я  бы  заставил  себя  задуматься:
почему? Почему выбрали именно меня? Может быть, все-таки не  зря  выбрали?
Может быть, я жил как-то неправильно?.. Ведь все наши  дураки  и  негодяи,
они же к нам не с неба свалились, они  же  из  нас,  из  гущи  нашей,  они
глупые, однако нутром своим они всегда выражают именно гущу, ту самую,  от
которой мы все оторвались, отгородились своими окладами, своей  чистенькой
работкой, и когда нам говорят: ну, ты, гад, выйди из строя, на  колени!  -
может быть, не об унижении своем барском думать надо, а о том надо думать,
что это наш последний шанс уразуметь, почему мы чужие, и  покаяться...  Не
перед  дураками  покаяться,  которые  нас  из  строя  выдернули,  а  перед
строем...
     Кирсанов: Да каяться-то в чем? В чем  каяться?  И  перед  каким-таким
строем? Перед общественным, что ли?
     Базарин: Я не знаю, в чем ты должен каяться. Это тебе виднее. Я  тебе
уже говорил, что с определенной точки зрения и ты, и я, и  он,  мы  все  -
зажравшиеся баре, которые берут много, а отдают мало. Мы привыкли к этому,
и нам кажется, что так и должно быть. Мы сами построили  себе  свой  модус
вивенди, мы сами построили себе удобную в употреблении  мораль...  Ты  вот
защищаешь Саньку, что он у тебя бабник не простой, а  законопослушный,  но
ты пойми, что, с точки  зрения  тети  Моти,  он  и  есть  самый  настоящий
распутник! В тридцать лет - две жены, каждой по ребенку заделал, а  теперь
пожалуйста - у него еще и какая-то Галина... Ну что это - не распутство?
     Пинский: Ну, хорошо. Положим, Саньку можно  кастрировать,  в  крайнем
случае. А со мной что вы прикажете делать? Тетя Мотя ведь не еврей, а я  -
еврей, дрянь этакая...
     Базарин: Перестаньте, Александр Рувимович! При чем здесь опять евреи?
Вы меня знаете, я не антисемит, но эта ваша манера сводить любую  проблему
к еврейскому вопросу...
     Пинский: Ну да, конечно! А как насчет вашей манеры -  все  сводить  к
мнению тети Моти?..
     Базарин (проникновенно): Когда я говорю о тете Моте, я  имею  в  виду
мнение большинства. Того самого большинства, к  которому  все  мы  склонны
относиться с таким омерзительным высокомерием...  Я  подчеркиваю:  я  тоже
грешен! Но я хотя бы пытаюсь, хотя бы иногда встать на эту точку зрения  и
посмотреть на себя с горы...
     Пинский (с  нарочитым  еврейским  акцентом):  Таки  себе  хорошенький
пейзажик, наверное, открывается с этой вашей горы!
     Базарин: Вы,  Александр  Рувимович,  совершенно  напрасно  все  время
стараетесь меня вышутить. Остроты отпускать - самое простое дело. И  самое
пустое! Вы понять попытайтесь. Понять! Не до  шуток  сейчас,  поверьте  вы
мне...
     Пинский: А это уж позвольте мне самому решать. По мне так с петлей на
шее лучше уж шутки шутить, чем каяться... А если уж и каяться, то никак уж
не перед вами и не перед загадочной вашей тетей Мотей!
     Базарин (бормочет): Гордыня, гордыня... Все мимо ушей...
     Кирсанов  (вдруг):  Да,  гордыня.  Это  верно.  Хватит.  (Подходит  к
телефону, набирает номер.) Сенатор? Ох, слава богу, что ты не спишь... Это
Слава говорит. Слушай, мы здесь  попали  в  какую-то  дурацкую  переделку.
Представь  себе:  моему  Саньке  вдруг  приносят  повестку...  (Замолкает,
слушает.)  Нет...  нет-нет...  "Распутники  города  Питера"...  (Слушает.)
Понятно... Понятно... И что ты намерен  делать?  (Слушает.)  Нет,  Зоя  не
получила, а я получил... (Слушает.) Понятно... Ну, значит, все будет,  как
будет. Прощай. (Вешает  трубку.)  Он  уже  упаковался.  Он  у  нас  отныне
"политикан города Питера"!
     Освещенное небо за окном гаснет.  Город  погружается  в  непроглядную
тьму.