«ЗА ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ». Единственная правительственная награда, которой был удостоен Б.Стругацкий. В наградных документах удостоившийся попросил расписаться А.Измайлова, бывшего в ту пору неподалеку от наградного отдела и навострившегося подражать Б.Стругацкому (но только по части автографа) — чем спровоцировалась восторженная реакция: «Девочки! Сейчас приходил Стругацкий! Он та-акой молодой!» (что справедливо — см. Юбилей).*
И
ИНТЕРВЬЮ. — Борис Натанович, я открыл сегодня «Улитку на склоне», стал перечитывать, и меня поразил уже третий абзац: «Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания — тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире...»
— Помню, да. Я помню даже, как это сочинялось. Но ведь вас, наверное, не это интересует. Вас интересует не «как», а, скорее, «почему». Почему авторы выбрали здесь именно такой прием сослагательного наклонения? Зачем им это понадобилось? Откуда выскочила сама идея? На этот вопрос нет ответа и, увы, быть не может.
Если же вас интересует, как мы работали вдвоем... Аркадий Натанович, как правило, сидел за машинкой. Я либо валялся рядом на диване, либо ходил по комнате — в зависимости от того, насколько экспрессивным был эпизод.
План повести мы расписывали заранее и достаточно подробно. Ну а дальше: сидят два человека и сочиняют фразу. 90% всех текстов написаны именно в процессе диалога. Фраза перебрасывается от одного автора к другому — дополняясь, изменяясь, искажаясь, увеличиваясь в размерах, уменьшаясь. Одни слова появляются, другие исчезают. Может вообще стилистика фразы измениться. Может быть, она задумывалась как медленная, плавная, длинная, а в процессе обработки, по взаимному согласию, она сокращается до лаконичной, хэмингуэевской.
Почему мы очень любили писать диалоги? Потому что один брал на себя функции героя А, другой — героя Б. И каждый стремился вжиться в своего героя...
— У вас было удивительное взаимопонимание...
— Иногда кто-то из соавторов морщил лоб и говорил: «Слушай, на кой хрен это тебе нужно!» — такие случаи бывали, но это было скорее исключение. Как правило, мы действительно очень хорошо понимали друг друга: мысль, суть, идея, вкус предлагаемого варианта второму соавтору становились понятны мгновенно. Другое дело, что он мог с этим не согласиться...
— А вы всегда начинали работу над текстом, придумав заранее концовку?
— Мы быстро поняли, что до тех пор, пока мы не знаем концовки вещи, садиться за нее нельзя. Несколько раз мы обожглись, когда нам казалось, что содержание первых трех-четырех глав мы понимаем. «Давай сядем, их быстренько наколотим, а по мере продвижения поймем, что будет в шестой главе, что в седьмой...»
Помню, такой прокол у нас получился с «Гадкими лебедями». Сначала мы придумали историю о том, как в некой стране, на побережье служит капитан пограничных войск. Он знает, что тут издавна живет какое-то странное племя. Постепенно он входит с ними в контакт и понимает, что это не первобытное племя, а как раз наоборот — супермены, сверхлюди, следующий этап развития человечества. Вот на этом была построена повесть. Мы написали две или три главы. Что же будет происходить дальше, нам было непонятно... И дальше третьей главы дело не пошло.
Кстати, всегда довольно быстро замечаешь, когда ты оказываешься на ложном пути. Материал становится все более вязким, тяжелым, непроворотным, как будто ты идешь сначала по воде, потом по болоту, потом уже вообще по какому-то вару — ноги не выдернуть. И тут ты понимаешь, что да! — не туда заехали, здесь дороги нет. И начинается все сначала.
— Начиная работу, вы идете обычно от ситуации или от героя?
— Мы идем, как правило, от ситуации. Хотя у нас было несколько вещей, в которых мы пытались идти от героя. В «Стажерах», например. В «Граде обреченном» огромную роль играла судьба главного героя. Нам надо было показать, как комсомолец-сталинист под ударами судьбы и истории превращается в человека, с одной стороны, возмужавшего, поумневшего, но, с другой стороны, потерявшего идеологическую почву под ногами. Мы писали здесь, по сути дела, собственную судьбу, тех людей, которые в конце 50-х — начале 60-х выступали как активные борцы за коммунизм, а уже в 70-х оказались сидящими по шею в вонючем болоте без всякой дороги куда бы то ни было.
В большинстве же наших вещей мы идем, конечно, от ситуации. Причем, повторяю, чрезвычайно важно понимать, чем все кончится. До тех пор, пока концовки нет, мы вообще не принимались за работу.
— Тем не менее по ходу работы концовка могла измениться.
— Совершенно верно. Если в процессе отработки сюжета и даже уже в процессе писания вдруг возникала какая-то светлая, красивая идея, которая, возможно, не вписывалась в первоначальный замысел, черт побери, мы отбрасывали концовку, писали то светлое, что пришло в голову, а потом заново начинали придумывать.
— Интересно, в романе «Трудно быть богом», например, концовка менялась?
— Нет. Но добавилась целая глава, которой изначально не было. Вот, между прочим, тот случай, когда влияние редакторов сыграло свою положительную роль. Я помню, Белла Григорьевна Клюева, наш редактор, замечательный человек, человек с тонким вкусом, прочла тот вариант, который мы принесли, и, надо сказать, отнеслась к нему достаточно холодно. Она сказала: «Ребята, вещь мне не очень нравится, но вы имеете право на эксперимент. Ради Бога! Но хорошо бы еще что-нибудь такое, чем я могла бы заткнуть пасть начальству. У вас тут, например, нет никаких народно-революционных движений, коммунары работают в полном вакууме, опираться им совершенно не на кого...» Нам идея эта сначала очень не понравилась, как и все сказанное. Но раз хороший человек просит — надо подумать. И мы придумали Арату Горбатого, крестьянского вождя. Мы обратили внимание, что в истории все крестьянские вожди оказывались обреченными на поражение. Они никогда не могли повернуть историю. Наоборот, она влекла их за собой, превращая в таких же отвратительных тиранов и кровопийц народных, против которых они боролись. Эта мысль нам очень понравилась, и появилась целая глава, посвященная Арате Горбатому.
— Имеют ли прототипы герои ваших книг?
— Подавляющее большинство наших героев имеют прототипы. Причем у нас не так редок случай, когда несколько героев имеют один и тот же прототип.
— Как реагировали люди, узнавшие себя в тех или иных героях?
— А у нас ведь противных людей нет. Я помню, один из критиков, правда, в устной беседе, упрекал нас в том, что мы, видимо, неспособны написать неприятного человека. Речь шла о «Втором нашествии марсиан». Критик сказал, что мы пытались написать мещанина, обывателя, человека с чрезвычайно узким кругозором — т.е. мы хотели написать отрицательный персонаж, но у нас не получилось. Все равно этот человек вызывает определенное сочувствие. И мы с ним согласились. Не знаю, найдутся ли у нас такие персонажи, которые бы вызывали однозначное отвращение. Поэтому если мы кого и брали прототипом, то ему не за что было на нас обижаться.
Константин Селиверстов
«ИНТЕРОКО» — издательство в СПб, выпустившее к Ю. (см.) книгу АБС, куда вошли «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о тройке». Предисловие — эссе О.Хрусталевой и А.Кузнецова, о котором БНС сказал: «Так о нас еще не писали». Иллюстрации Е.Мигунова (см.).
ИТРЧ. Имя собственное. Носитель — щекн из повести «Волны гасят ветер» («Ветер гасит волны?»). По мнению некоторых экстравагантных литературоведов, ИТРЧ — аббревиатура, расшифровка которой — Истинно Русский Человек. В тесном семейном кругу Б.Стругацкого решено указать на неполность расшифровки, а полнее — Истинно Таки Русский Человек. Если угодно...*
[Предыдущая часть] Оглавление [Следующая часть]